Текст книги "Все закручено (ЛП)"
Автор книги: Эмма Чейз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)
Глава 13
После того, как Долорес устроилась в моей комнате, Билли звонит своему менеджеру. Он планировал сделать здесь шоу в маленьком баре под названием Sam’s Place, где он обычно играл, когда учился в школе. Он хотел почтить место, откуда он родом – отдать должное местным, как всегда делает Брюс Спрингстин в Stone Pony.
Сейчас мы все как раз в Sam’s Place.
Здесь полно народа – яблоку негде упасть. Мы с Долорес в первых рядах, стукаемся руками друг о друга, когда танцуем и поем. Билли на сцене, у него несколько песен. Выглядит он фантастично. Темные джинсы, белоснежная рубашка, и гладковыбритый подборок.
Он знает, как работать с толпой – когда зажечь их гитарным риффингом и успокоить мягкой балладой.
Никогда еще я им так не гордилась.
Песня заканчивается, и кто-то позади нас выкрикивает, что они его любят. Билли смотрит вниз и смеется, немного застенчиво. Потом подносит ко рту микрофон.
– Я тоже вас люблю, ребята. Следующая песня – новая. Я еще не показывал ее начальству, но хотел сыграть ее для вас сегодня вечером. Она посвящается одному человеку… кто поверил в меня… даже, когда на то не было причин. И я хочу, чтобы она знала, она всегда будет в моем сердце, и она никогда не будет одинокой.
В толпе его глаза находят мои. Он подмигивает мне. Я киваю, сообщение принято. Потом он начинает петь.
Столько лет, а как будто было все вчера
Не могу поверить, как быстро летят года
Не хочу терять больше ни секунды
И не дать тебе узнать
То, что ты всегда должна была знать
Я поймаю тебя, если ты споткнешься
Подниму, если ты упадешь
Буду обнимать тебя, если тебе больно
Но малыш, больше всего хочу сказать
Я буду рядом… и ты никогда не будешь одна
Никогда не почувствуешь себя одинокой
Удары пульсируют у меня в животе. Я вслушиваюсь в слова. И думаю, какая же я счастливая, потому что у меня есть то, что я имею. Бесценные, драгоценные дары. У меня есть семья, которая меня любит. Друзья, которые убьют за меня. В буквальном смысле этого слова.
И я думаю о том, кто я. Я пережила смерть своего отца, и моя душа осталась невредимой. Я с отличием окончила Уортонскую Школу Бизнеса. Помните, как я начинала работать в фирме? А Дрю Эванс был золотым мальчиком? И я поставила его прямо на место – пнула его в зад из одного угла комнаты в другой.
Я сделала это.
Потому что я была упрямой. И умной. И потому что я верила, что смогу. Как-то Дрю мне сказал, что ты можешь изменить цвет стен, но комната останется все той же.
И он был прав.
Я была такой до него – и сейчас я все та же.
Без него.
Отныне, каждый день
Я буду стараться изо всех сил
Показать тебе, что ты для меня значишь
Потому что если тебя нет рядом со мной
Все это не имеет никакого значения
Не хочу терять больше ни секунды
Чтобы не дать тебе знать
Что ты всегда должна была знать
Вы когда-нибудь теряли свои ключи? Шарили по карманам, сбрасывали с дивана подушки. А потом – после десяти минут поисков – вы разворачиваетесь, и вот они. На столе. Лежали все это время у вас перед носом.
Прям как сейчас… слишком простой ответ, чтобы найти его сразу.
Вот какого это.
Потому что, вдруг, я осознаю, чего хочу. Я уверена в себе. Надежна. И я знаю, на что способна. Это будет нелегко – как и самые большие достижения в жизни. Как взойти на Эверест, или стать президентом? Это тяжело. Но это того стоит.
Я поймаю тебя, если ты споткнешься
Подниму, если упадешь
Буду обнимать тебя, если тебе больно
Но малыш, больше всего я хочу сказать
Я буду рядом… и ты никогда не будешь одна
Никогда не почувствуешь себя одинокой
Я представляю себя через несколько лет, как возвращаюсь домой с любимой работы – в одной руке у меня портфель, а в другой я держу маленькую сладенькую ручку своего мальчика или девочки.
И я вижу нас за обеденным столом, как мы выполняем домашнее задание или обсуждаем новости прошедшего дня. Вижу, как мы болтаем, укладываемся спать, щекочим друг друга, обнимаемся, целуемся.
Быть материю-одиночкой – это не то, что я планировала… но теперь? Это то, кем я хочу быть.
Я буду рядом с тобой на каждом шагу этого пути
Не пропущу ни мгновения
Я буду рядом с тобой на каждом шагу этого пути
Не пропущу ни мгновения
Знаете, как говорят? Мы счастья ждем, а на порог валит беда…?[28]28
Строчка из поэмы Роберта Бернса «Toa Mouse. Onturningherupinhernestwiththeplough», пер. С.Я. Маршака «Полевой мыши, гнездо которой разорено моим плугом»
[Закрыть] Вероятно, как раз сейчас, вы про это вспомните.
Потому что, как только это решение оседает у меня в голове, я чувствую постукивающую боль. Вы, дамы, поймете, о чем я говорю. Тянущие спазмы внизу живота. И густые темные выделения между ног, пропитывающие мое белье.
Сердце колотится в груди, и я направляюсь в туалет, в надежде, что я ошибаюсь.
Выхожу из туалета в толпу. Руки трясутся от ужаса и страха. Потому что это какая-то ошибка.
Ошибка, ошибка, ошибка.
Хватаю Долорес за руку и рассказываю ей. Но музыка сильно громкая и она меня не слышит. Тяну ее за собой к той части бара, где тише, и выдавливаю из себя слова.
– Ди, у меня кровотечение.
* * *
У Фореста Гампа всегда было все не так. Жизнь не похожа на коробку с конфетами.
Доктора, да.
Будь то веселенький, но неопытный терапевт, только что из медучилища, или же опытный врач старой закалки, только что отработавший суточную смену – вы никогда не знаете, что вам это принесет.
– Самопроизвольный аборт.
Я резко перевожу взгляд от серого шарика на экране ультразвука на стально-голубые глаза доктора приемного отделения скорой помощи. Но он не смотрит на меня – он слишком занят писаниной в карточке.
– Ч… что вы сказали?
– Самопроизвольный аборт – выкидыш. Это случается в первом триместре.
Я стараюсь осмыслить его слова, но у меня не получается.
– Вы… вы говорите, что я теряю своего ребенка?
Наконец, он смотрит на меня.
– Да, если уже не потеряли. Слишком маленький срок, трудно сказать.
И он вытирает прохладный прозрачный гель с моего живота, Долорес сжимает мою руку. Мы позвонили моей маме по дороге в больницу, но она еще не приехала.
Сглатываю с трудом, но отказываюсь сдаваться. Я упрямая, помните?
– Может, еще можно что-то сделать? Гормональное лечение или постельный режим? Я буду лежать все оставшиеся девять месяцев, если это поможет.
Его тон уже на грани нетерпимости.
– Ничего не могу вам назначить, чтобы это остановить. И поверьте мне, вы и сами не захотите. Самопроизвольный аборт – это естественный отбор, тело само отторгает зародыша с какими-нибудь ужасными патологиями, с которыми нельзя выжить вне матки. Так лучше.
Комната начинает кружиться, когда он продолжает меня добивать.
– Вам необходимо обратиться к своему гинекологу. Когда ткань плода выйдет, выловите ее из туалета ситом. Поместите в контейнер, чтобы ваш доктор смог взять анализы из остатков и убедился, что в матке тоже ничего не осталось. Если в матке что-то…
Я зажимаю рот рукой, чтобы сдержать всю желчь. А Долорес спешит мне на помощь.
– Достаточно. Спасибо, Доктор Франкенштейн, нам итак все понятно.
Он выглядит оскорбленным.
– Мне надо дать пациенту четкие инструкции. Если в матке останется ткань, это может привести к сепсису, и возможной смерти. Возможно, ей понадобится РВ.[29]29
Расширение и выскабливание.
[Закрыть]
Голос у меня слабый.
– Что… что такое РВ?
Звучит знакомо. Уверена, что когда-то я знала определение, но просто не помню.
– Вакуум-экстракция.
У меня в голове его слова обретают картинки, рвота все подступает.
А он продолжает.
– В шейку матки вставляется всасывающий шланг…
– Боже, может, уже хватит! – кричит Ди-Ди. – Вы не видите, что она расстроена? Вы, что в туалете сидели, когда вас учили общаться с больными в мединституте?
– Простите, мисс, не знаю, кем вы себя возомнили, но я не собираюсь разговаривать с…
Она резко указывает пальцем доктору на выход.
– Пошел. Вон. Она запишется к своему гинекологу. Вы нам больше не нужны.
Чувствую легкое дуновение мимо себя, но я не уверена, что это врач. Потому что перед глазами все плывет, а голова идет кругом, усердно пытаясь ухватиться за этот последний поворот событий… но все тщетно.
Долорес кладет свою руку поверх моей, а я с удивлением поворачиваю к ней голову.
Будто я забыла, что она там была.
– Кейт? Давай оденем тебя сейчас, ладно? Я увезу тебя домой.
Я онемело киваю. Такое чувство, что меня здесь нет – ощущение отстраненности. Или ночного кошмара. Потому что такого просто не может быть.
После всего… просто невозможно, чтобы вот так все закончилось.
Долорес меня одевает, словно ребенка. Потом помогает встать с кушетки. И вместе мы идем к машине.
* * *
Опять у меня в комнате, Долорес сидит на кровати у меня в ногах, а мама подтыкает мне по бокам одеяло. Глаза у нее блестят от невыплаканных слез.
А мои нет. Мои сухие, как Сахара.
Буррен.
Мама убирает назад мои волосы и собирает ниточки с одеяла.
– Хочешь чего-нибудь поесть, родная?
Ее голос немного в отчаянии, пытается ухватиться хоть за какие-то действия, которые могли бы облегчить положение. Я качаю головой, не говоря ни слова. Потому что никакой куриный суп в мире мне не поможет.
Ни в этот раз.
Она целует меня в лоб и выходит из комнаты, закрывая за собой дверь. А Долорес и я остаемся сидеть. Молча.
Наверно, я должна чувствовать… облегчение. Ведь совсем недавно, я думала, что именно это и хочу, так?
Проблема решена.
Но я чувствую только… сожаление. Раскаяние. Оно заполняет мои легкие и душит при каждом вдохе. Потому что глубоко внутри, за всем страхом, шоком и неопределенностью, я хотела этого ребенка. Я любила эту совершенную маленькую частичку Дрю и меня. Так сильно.
Я просто не успела во время этого осознать.
Слишком поздно. Не поймешь, пока не потеряешь.
Одни клише – но такие правдивые. Потом ко мне приходит мысль, и я откидываю одеяло и спрыгиваю с кровати. Открываю свой ящик, и начинаю в нем рыться, но все бесполезно.
Падаю на колени у шкафа и вытаскиваю оттуда мешок с вещами, который я привезла из Нью-Йорка. Роюсь в нем, как вдова, которая ищет свое кольцо.
– Кэти?
И тут я нахожу. Маленькую футболочку, что я купила тем вечером. Ту самую, которую собиралась подарить Дрю – чтобы сообщить великую новость.
Я смотрю на нее и чувствую, как подступают слезы. Глажу пальцами по надписи: БУДУЩИЙ ЯНКИ ПИТЧЕР. И снова я представляю того маленького мальчика. Моего сладкого мальчика.
Нашего.
Того самого, с глазами своего отца и неотразимой улыбкой. Того самого, которого никогда не будет. Я подношу футболку к лицу и вдыхаю ее запах. И я богом клянусь, что она пахнет, как детская присыпка.
– Прости. Прости.
У меня дрожат плечи, а из глаз потоп. Дыхание становится прерывистым, и я крепко прижимаю к себе футболочку, точно так же, как делают малыши со своими любимыми игрушками.
– Пожалуйста… я не хотела. Я просто испугалась… но я не собиралась…
Я не знаю, с кем я говорила – с собой или с ребенком, а, может, даже с Богом. Мне просто надо было выговориться, чтобы почувствовать эти слова, чтобы они стали реальностью. Чтобы вся вселенная узнала, что я этого не хотела.
Долорес гладит меня по спине, давая знать, что она рядом. Что она за моей спиной, как и всегда. Я поворачиваюсь к ней. И начинаю рыдать, прижимаясь к ее груди.
– Боже, Ди. Пожалуйста…
– Я знаю, Кейт. Знаю…
В ее голосе тоже слезы. Потому что так поступают друзья – разделяют твою боль. Твои страдания – их страдания, даже если не в таких масштабах.
– Все хорошо… все будет хорошо, – пытается она.
Ее руки крепко меня обнимают, так сильно стараясь меня сдержать.
Я качаю головой.
– Почему? Я не понимаю. Почему это случилось? Дрю и я… а теперь еще и ребенок… и все напрасно. Напрасно.
Я вам говорила, что буду задавать вопрос почему, помните?
Долорес гладит меня по голове. Голос у нее спокойный.
– Я не знаю почему, Кэти. Хотела бы я знать, что ответить… но… я просто не знаю.
Мы еще немного вот так сидим. И постепенно, слезы утихают. Я снова ложусь в кровать, и Долорес садится рядом со мной. Снова смотрю на футболочку и качаю головой.
– Мне так тяжело. Никогда не знала, что может быть так тяжело.
– Может, ты чего-нибудь хочешь, Кейт?
Из глаз еще тихонько бегут слезы. А голос звучит болезненно.
– Я хочу Дрю. Хочу, чтобы он был здесь.
Если бы в мире было все так, как и должно, он был бы здесь. И был бы также подавлен, как и я. Он бы старался это скрыть, но я бы все равно знала. Он бы забрался в эту кровать вместе со мной, держал бы меня крепко, и я бы чувствовала себя в безопасности, и чувствовала бы себя любимой… и прощенной.
Он бы сказал мне, что просто еще не время. Но если я хочу детей, он заделает мне дюжину. Дрю любит переборщить.
А потом он бы меня поцеловал. И это было бы мило и нежно. А потом он бы сморозил какую-нибудь глупость, типа «Просто представь, как мы повеселимся, когда будем их делать». И я бы улыбнулась. И боль хоть на чуть-чуть, но стала бы меньше.
Просто от того, что он рядом.
Долорес кивает и тянется за телефоном. Но моя рука ложится на ее руку, что бы ее остановить. Она смотрит на меня с пониманием, будто уже знает, о чем я думаю. И, возможно, она знает.
– Он придет, Кейт. Ты знаешь, что придет.
Я качаю головой.
– Тебя там не было, Долорес. Он был… в ярости. Я никогда не видела его таким злым. Это было так … будто, я предпочла ребенка ему. Будто я предала его.
От нахлынувших воспоминаний я закрываю глаза.
– Он будет счастлив. Будет рад, что ребенка нет… и тогда я его возненавижу.
А после всего, что случилось – я просто не готова ненавидеть Дрю Эванса.
Долорес вздыхает. И убирает руку от телефона.
– Думаю, ты не права. Я первая, кто будет говорить, что Дрю тот еще идиот, но… не могу представить, что бы он чувствовал себя счастливым из-за того, что доставляет тебе боль. Только не это.
Я ничего не отвечаю, потому что дверь в мою спальню открывается. И входит Билли. Он выглядит уставшим, лицо мрачное, и я понимаю, что мама ему все рассказала.
– Ты в порядке?
Качаю головой.
– Да уж. Я так и понял. – Он садится в кресло-мешок и трет глаза. – Это просто … хрень какая-то. И когда на самом деле случается всякая трахотня? Все что ты можешь делать, это трахаться вместе с ней.
Вот когда я замечаю пакет, что он притащил с собой. Он коричневый, из супермаркета, и из него что-то выпирает.
Он переворачивает его вверх и вываливает оттуда содержимое. Несколько пакетиков с травкой, пачка красного Мальборо и две бутылки текилы. Я смотрю на медовую жидкость. И думаю про мексиканскую музыку, и теплую кожу, ночные перешептывания с Дрю.
Я люблю тебя, Кейт.
Я отворачиваюсь.
– Я не могу пить текилу.
Как Мэри Поппинс со своей бездонной сумкой, Билли лезет в пакет и достает оттуда Grey Goose.
И я медленно киваю.
– А водка сойдет.
Глава 14
Вы когда-нибудь облизывали пол в мужской раздевалке на стадионе Янки? И я нет. Но сейчас, я просто знаю, какого это на вкус.
Угу – мы умираем от похмелья. Это кошмар. Забудьте про дроны.[30]30
Дрон-беспилотный летательный аппарат с ударными возможностями.
[Закрыть] Если бы на армию можно было бы нагнать такое чувство? Тогда бы был мир во всем мире.
Сейчас я в офисе гинеколога своей матери. Билли и Долорес пошли со мной в качестве моральной поддержки. Видите нас? В ряд сидим на стульях, как три нарушителя, ожидающих у кабинета начальника. Долорес в темных очках, не смотря на то, что мы в помещении, читает какой-то буклет о новой женской Виагре. Билли спит, с открытым ртом, голову отклонил назад на стенку за нашей спиной. Моя мама тоже здесь, листает журнал, не прочитав ни одного слова.
А я просто сижу, изо всех сил стараюсь не смотреть на фотографии новорожденных, что висят на стенах.
Билли издает хрюкающий звук, И Долорес пихает его локтем под ребра. Он просыпается, бормоча:
– Манки бол банана блитц![31]31
Monkey ball banana blitz – компьютерная игра.
[Закрыть]
Мы все смотрим на него вопросительно.
До него доходит, где он находится.
– Простите. Кошмар приснился. – Потом снова откидывает голову назад на стену, закрывает глаза. – Чувствую себя вонючим дерьмом. – Долорес и я одновременно киваем. А Билли торжественно клянется. – Все, больше не пью. Буду законопослушным.
Его кузина фыркает.
– Где-то я уже это слышала.
– В этот раз точно. Больше никакого алкоголя. С этого момента только травка.
Да. В этом есть смысл.
Раз уж мы все равно ждем, давайте поговорим о самом сокровенном испытании для женщин: гинекологический осмотр. Странный донельзя.
Видите ли, всю нашу жизнь в раннем возрасте нам, девочкам, говорят оставаться девственницами. Держать ноги скрещенными, колени вместе. А потом, нам исполняется восемнадцать. И нам надо пойти к врачу, который, согласно статистике, мужчина среднего возраста. Нам надо раздеться догола – полностью. И разрешить ему нас пощупать. Залезть в нас пальцами. Абсолютному чертовому незнакомцу.
О, а потом самая лучшая часть: беседа. Угу, он разговаривает с вами во время осмотра. Как дела в школе? Сегодня дождливо, правда? У мамы все нормально? Все ради того, чтобы отвлечь вас от того факта, что его запястье глубоко в вашей вагине.
Скажете нелепо?
И вот только не надо мне сейчас жаловаться, мужчины, на ужасы ваших осмотров простаты. Не сравнивайте. Один маленький пальчик в задницу может оказаться даже приятным. Вам хотя бы не нужно задирать ноги на хитроумное изобретение, которое изначально служило, как устройство для пыток в средневековье. Здесь женщины явно оказались крайними.
Медсестра в голубой форме называет мое имя. Мама и я поднимаемся и идем в первый кабинет слева.
Я снимаю одежду и надеваю розовую клеенчатую рубашку, которая распахивается спереди.
Это чтобы лучше тебя видеть, Красная Шапочка.
Я сажусь на кушетку, подо мной шуршит бумажная простынь. Мама стоит сбоку, ободряюще гладя по руке. Подходит врач.
Посмотрите. Белая бородка. Пухлые щечки. Круглые очки. Ему бы еще красную шляпу, и мог бы точно сидеть на той последней движущейся платформе на параде в честь Дня Благодарения, что устраивает универмаг Macy’s.
К моему влагалищу полезет Санта Клаус? Вы шутите?
Рождество уже никогда не будет, как прежде.
– Привет, Кэтрин. Я – Доктор Уизерспун. Терапевт Вашей мамы, Джоан Борделло, сейчас в отпуске…
Ну, конечно, она в отпуске.
– …и я ее замещаю. – Он смотрит на бумаги, что у него в руках. – Судя по дате Вашего последнего менструального цикла, у вас шесть недель?
Я киваю.
– И у вас было некоторое кровотечение и тянущие боли?
– Совершенно верно.
– Можете мне описать кровяные выделения, пожалуйста? Цвет? Были ли сгустки?
У меня хриплый голос.
– Началось все с буровато-розовых. Как в первый день месячных. По дороге в больницу кровь пошла сильнее… ярко-красная… а потом… снова стала коричневой. Я не… не думаю, что были сгустки.
Он кивает головой, а глаза у него добрые.
– Я читал выписку врача из скорой, но хотел бы посмотреть еще сам. Вы не против, Кэтрин?
Я выдавливаю улыбку.
– Хорошо. И можете называть меня Кейт, все так делают.
– Ладно, Кейт. Когда будешь готова, подвинься к краю кушетки и положи ноги на держатели, пожалуйста.
Пока я следую его указаниям, он подкатывает тележку с монитором и клавиатурой. А потом поднимает длинную пластиковую белую палочку, которая похожа… ну… похожа на фаллоимитатор.
Для слона.
Я отрываю от кушетки голову.
– Ааа… а это что?
– Это вагинальный ультразвук. Выглядит страшновато. Я знаю…
Ну уж нет, Санта…
– …но больно не будет.
А потом он достает пакетик из фольги, разрывает его и накручивает огромный презерватив на слоновый хрен.
Без шуток. Нарочно не придумаешь.
– Просто постарайся расслабиться, Кейт.
Конечно. Какие проблемы. Просто представлю, что я в спа. Делаю массаж яичников.
Он осторожно вводит жезл. А я морщусь. В кабинете стоит тишина, пока он туда-сюда водит своим инструментом. Он не врал, это не больно. Просто… смущающе.
– Тянущая боль до сих пор присутствует?
Я пялюсь в потолок, специально, чтобы не смотреть на маленький экран.
– Нет. После прошлой ночи, нет.
Я уверена, что алкоголь и травка заблокировали все болевые точки в моем теле.
Я слышу постукивания по клавишам, а потом жезл вынули.
– Теперь ты можешь сесть, Кейт.
Я сажусь.
– Видишь вот это мерцание, вот здесь?
Мой взгляд задерживается на экране, прямо куда он показывает.
– Да.
– Это сердцебиение твоего ребенка.
Из легких выходит воздух. И я в ужасе.
– То есть, вы хотите сказать… он все еще… жив?
– Верно.
Я сцепляю руки вместе и чувствую, как подступают слезы, готовые хлынуть, как из прохудившейся плотины.
– Когда он… Сколько осталось до того, как… случится выкидыш?
Он накрывает мои сцепленные руки одной своей.
– Судя по моему осмотру, уровню твоих гормонов, и тому, что ты мне рассказала, я не вижу причин выкидыша.
Я резко вздергиваю голову.
– Погодите… что? Но пошлым вечером врач сказал…
– Иногда бывает сложно на таком маленьком сроке различить сердцебиение эмбриона обычным ультразвуком. Что касается кровотечения, в первом семестре это вполне обычное дело. Сейчас, однако, раскрытия матки нет, анализ крови без особенностей, сердцебиение плода в норме. Все эти факторы указывают на обычное течение беременности, которая продлится на весь срок.
Мама обнимает меня за плечи, с облегчением и волнением. Но мне нужно больше.
– Значит, Вы говорите… я его сохраню? У меня будет этот ребенок?
Доктор Уизерспун усмехается.
Звук радости.
– Да, Кейт. Этого ребенка ты должна сохранить. Предварительная дата родов – двадцатое октября. Поздравляю.
Я закрываю рукой рот, а из глаз текут слезы. Я улыбаюсь так широко, что сводит скулы. И обнимаю свою маму в ответ.
– Мам…
Она смеется.
– Знаю, милая. Я так счастлива за тебя, я так сильно тебя люблю.
– Я тоже тебя люблю.
Вот как все это должно было быть изначально. Без страха. Без сомнений. Только радость. Эйфория.
Это самый прекрасный момент в моей жизни.
Я одеваюсь быстрее, чем жена, которую подловили на измене, и выбегаю в комнату ожидания. Долорес и Билли смотрят на меня удивленно во все глаза.
– Я все еще беременна! Нет у меня выкидыша!
Они встают.
– Вот черт!
– Я так и знала, что Доктор Хрен ни черта не шарит!
Начинаются улыбки и объятия, а потом моя лучшая подруга меня спрашивает:
– Я, так понимаю, ты определилась? Ты его сохраняешь?
Опускаю руки на живот, уже представляю, как он будет расти.
– До тех пор, пока ему не исполнится восемнадцать и не пойдет в колледж. И даже тогда. Я могла бы заставить его остаться дома, а в колледж просто ездить.
Она кивает, в знак одобрения.
Билли падает передо мной на колени.
– Эй, ты там. Я – дядюшка Билли. – Потом поднимает свой взгляд на меня, обеспокоенно. – Я же могу быть Дядюшкой Билли, верно? Ты же позволишь стать мне Дядюшкой Билли. Единственное что мне остается, так это Долорес – и кто знает, какого фрика она из себя выдавит.
Долорес отвешивает ему подзатыльник.
А я смеюсь.
– Да. Ты можешь стать Дядюшкой Билли.
– Мило, – он снова обращается к моему животу. – Эй, малыш. Ни о чем не беспокойся – я поведаю тебе, все что нужно знать. Повторяй за мной: Страт-о-кастер.[32]32
Стратокстер – модель гитары.
[Закрыть]
Долорес качает головой.
– Он тебя не понимает, придурок. Он размером с головастика.
– После прошлой ночи, это, возможно, пьяный головастик. Но это классно, правда? Это сделает его выносливым – добавит волос на его груди?
Долорес улыбается.
– А если это девочка?
Билли пожимает плечами.
– Некоторым парням нравятся девчонки с волосатой грудью. Ты бы удивилась.
Я отворачиваюсь от перепалки этих Твидлдам и Твидлди[33]33
Персонажи из «Алисы в Стране Чудес».
[Закрыть] и направляюсь по коридору к Доктору Уизерспуну. Говорю, чуть запинаясь. Виновато.
– Извините? Простите, что беспокою… но… прошлой ночью… я была расстроена и я… пила и курила сигареты. – Говорю потише. – И марихуану. Много.
Перед глазами проносятся картинки Специальных Выпусков Новостей:
Алкогольный Синдром у Зародыша.
Крайне недоношенный ребенок.
Низкий вес новорожденного.
Он кладет свою руку мне на плечо, пытаясь меня приободрить.
– Ты не первая женщина, которая вела… не очень здоровый образ прежде, чем узнать о своей беременности, Кейт. Малыши в утробе крепче, чем ты думаешь. У них есть способность преодолевать моментальное воздействие наркотикам и алкоголю. Так что если с этого момента ты от этого воздержишься, длительного воздействия быть не должно.
Я бросаюсь ему на шею, практически сбивая его с ног.
– Спасибо! Спасибо Вам, Доктор Санта – это лучший подарок на Рождество!
Я бегом возвращаюсь к Долорес и Билли.
– Он сказал, что все в порядке!
Мы начинаем подпрыгивать, в кружке, как трое детей на игровой площадке, играющие в «круг, кольцо и роза».[34]34
Детская хороводная игра.
[Закрыть]
И все почти идеально. Почти. Потому что кое-чего не хватает.
Кое-кого.
Еще одного человека на Земле, который должен бы быть счастлив в этот момент. Он должен бы быть здесь. Он должен бы поднять меня на руки, и закружить, и целовать меня до потери сознания. А потом он должен бы сказать мне, что, конечно, с ребенком все будет в порядке, потому что его невероятная супер-сперма неразрушима.
Можете себе представить это?
Но его здесь нет. Вот так вот просто. Я бы хотела вам сказать, что мне от этого не больно – что я не скучаю по нему – что мне на самом деле уже все равно. Но это было бы ложью. Я люблю Дрю. Не могу себе представить, что я его когда-то не буду любить. И мне хочется поделиться с ним этим, больше всего на свете.
Но мы не всегда получаем то, что хотим, иногда нам стоит просто быть благодарными за то, что мы имеем. И я благодарна. Счастлива. Потому что у меня будет этот ребенок, и я буду заботиться о нем. И я не должна это делать в одиночку. От мамы и Джорджа, Долорес и Билли помощи будет, хоть отбавляй. Его будут любить за десятерых малышей.
Сорок восемь часов назад я и не подозревала, на что я способна, насколько стальные клапаны у меня в венах. А теперь знаю. И думаю в этом и мораль всей истории.
Вы должны упасть, ободрать ладони и колени, прежде чем поймете, что способны снова подняться.
Так что не волнуйтесь за меня. Все у меня будет хорошо. Со временем, все будет отлично. У нас все будет отлично.
* * *
Мы въезжаем на парковку, что за кафе, и с заднего сидения машины торопится выбраться мама. Она оставила Джорджа одного управлять кораблем, и теперь ей не терпится убедиться, что он в одиночку его не потопил.
Когда Долорес и Билли выбираются не так спешно, Долорес спрашивает:
– Ну и каков план?
Я глубоко вздыхаю и жмурюсь, глядя на небо. Такое чувство, словно это новый поворот. Чистый лист. Новое начало. Опять клише, я знаю.
Но все же – настолько правдиво.
– Думаю, побуду здесь еще пару дней. Что бы… подзарядиться. А потом вернусь в Нью-Йорк. И у нас с Дрю будет долгий разговор. Мне надо ему сказать кое-что, и он меня выслушает – хочет он этого, или нет.
Она хлопает меня по плечу.
– Моя девочка. Устрой взбучку этому придурку.
Я улыбаюсь. Билли открывает нам дверь, но я не захожу внутрь кафе за Ди-Ди. Он спрашивает:
– Ты идешь, Кэти?
– Я прокачусь. Освежу голову, понимаешь? Скажешь маме за меня?
Он кивает.
– Конечно. Не торопись. Мы будем здесь, когда ты вернешься.
Дверь закрывается, а я направляюсь к машине.
* * *
Ну вот. Теперь вы все знаете. Вот моя история. Чудовищно, а?
Когда я была маленькой, на эту площадку меня приводил отец поиграть. Даже тогда, когда ее только построили, здесь было мало народу. Не знаю, почему город выбрал это место для ее строительства; это необычное место для детского парка. Здесь нет поблизости жилых домов или комплексов. И его не видно с главной дороги, и он за пределами проходной дорожки.
Время не пощадило металлические качели и горки. Они ржавеют и выцветают. Хотя… здесь все еще красиво – в манере индустриального современного искусства. Здесь пустынно. Умиротворенно.
И мне именно это нужно. Чтобы подумать о том, что будет дальше, что ждет меня впереди? Не буду лгать – мне страшно. Такое чувство… как переезд в новый дом. Волнительно, но заставляет нервничать. Потому что вы не знаете, где ближайшая автозаправка, или номер местной пожарной службы. Предстоит столько много узнать.
Где-то я читала, что дети все слышат, что происходит во внешнем мире, пока они в утробе. Что они рождаются, зная какой голос у их мамы. Мне это нравится.
Я смотрю на свой живот.
– Эй, Головастик. Прости за все, что недавно произошло. Обычно моя жизнь не такая драматичная. Хотя, Дрю, наверно, бы со мной не согласился. Он склонен считать, что я королева драмы.
Дрю. Это будет трудно. Наверно стоит начать сейчас – основной фактор успеха – практика.
– Да… твой папа. Папа у тебя, как… падающая звезда. Когда он рядом, все остальные огоньки на небе… просто меркнут. Потому что он такой яркий, что глаз оторвать невозможно. По крайней мере, я никогда не могла.
Я прикусываю губу. И смотрю, как над головой парит сокол.
А потом продолжаю.
– Мы любили друг друга. И не важно, что произошло, или что еще произойдет, для меня важно, чтобы ты знал, что у нас была любовь. Твой папа заставлял меня чувствовать так, будто я была для него всем. Единственной. И я всегда буду ему за это благодарна. Надеюсь, однажды, ты с ним познакомишься. Потому что он на самом деле… хороший парень. – Я тихонько смеюсь. – Когда не занят тем, чтобы быть занозой в заднице.
Когда я заканчиваю говорить, в воздухе все затихает и несколько минут царит тишина. Это так отличается от парков в городе, где слышен гул автомобилей, детские крики, бегающие шаги. Здесь спокойно.
Поэтому, когда неподалеку слышу звук хлопающей двери в машине, я пугаюсь. Поворачиваю туда голову.
А там стоит человек, которого я последним ожидала увидеть здесь, в Гринвилле, в данный момент.
Это Дрю.
