Текст книги "Все закручено (ЛП)"
Автор книги: Эмма Чейз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)
Сейчас она живет в многоквартирном доме в деловой части города, и выкуривает по две пачки в день.
Но она, наверно, проживет до ста лет, по сравнению с тридцатиоднолетней матерью троих детей, которая никогда не притрагивалась к сигаретам, но при этом как-то умирает от рака легких.
Как я говорила, Бог? Он и правда, порой, тот еще сукин сын.
* * *
Навыки официантки – это как кататься на велосипеде – никогда не забывается.
Хотя есть пара позывов, которые мне удается подавить, так и не наблевав на чизбургер или во французский луковый суп клиента.
Аплодисменты мне.
Самая трудная часть – это вопросы. О Нью-Йорке, о моем красавчике-бойфренде, который приезжал сюда со мной три месяца назад. Я улыбаюсь и стараюсь отвечать коротко и расплывчато.
К обеду, я просто вымотана. Физически и умственно.
Я как раз собираюсь пойти в свою комнату, чтобы вздремнуть, когда на двери звенит колокольчик, и позади меня слышится голос.
Голос, который я узнаю хоть где.
Глава 10
– Кэти Брукс в форме ковбойши. Ты ли это? Или я попал в прошлое и нахожусь под кайфом?
Мне было шесть, когда я впервые повстречала Билли Уоррена. Примерно в тоже время, когда Джои Мартино бросил Амелию, ее младшую сестру Софи выгнали из дома.
Потому что она тоже была беременной.
Видимо, старшая миссис Уоррен придерживалась стиля Дорогой мамочки[20]20
Дорогая мамочка – Драматичная история взросления юной Кристины в семье своей приёмной матери Джоан Кроуфорд, одной из известнейших голливудских актрис 30-х годов.
[Закрыть] в воспитании детей – проволочные вешалки и все такое. В любом случае, пять лет спустя Софи умерла в приюте для наркоманов от передоза. Штат взял опекунство над Билли до тех пор, пока не отыскали его единственного родственника – Амелию Уоррен.
Долорес осталась с нами на выходные, когда ее мама ездила за Билли в Калифорнию. Амелия вошла в детский дом и увидела маленького мальчика в порванной черной футболке. И с того момента Билли был ее – хоть она его и не рожала.
Первые четыре месяца, которые Билли прожил с Амелией и Долорес, он не разговаривал. Вообще. Он ходил за нами хвостиком, делал все, что делали мы. Когда мы играли в школу, он был доской. Когда мы искали сокровища, он был нашим мулом.
Но он не разговаривал.
А потом, в один день, Амелия ездила по делам на Мэйн Стрит, и они проходили мимо ломбарда. Билли остановился и уставился в витрину.
На блестящую красную гитару.
Амелия зашла и купила ему гитару. К тому времени я уже хорошо играла, так что она решила, что мой отец мог немного поучить и Билли. Но – есть кое-что – прежде чем мой отец успел дать ему хотя бы первый урок? Билли уже знал, как играть. Он был одарен, как Моцарт. Настоящий музыкальный гений.
Иногда это так раздражало.
– Билли!
Я обнимаю его за шею. А он крепко сжимает мою талию, и мои ноги отрываются от пола. Голос приглушен, от того, что я упираюсь ему в плечо.
– Боже, как же здорово тебя видеть!
Знаю, вы думаете, он придурок. Но это не так. Правда.
Вы видели его только через Дрю-цветные очки.
Билли отклоняется назад, держа меня за руки. Уже прошло восемь месяцев с тех пор, как я видела его в последний раз. Он посвежевший и загорелый – выглядит здоровым. Выглядит хорошо. За исключением бороды. Не любительница я бороды. Она густая и лохматая – напоминает мне дровосека.
– Тебя тоже, Кэти. Тебя тоже…
Он хмурит брови. И его улыбка тоже становится хмурой.
– Черт. Ты выглядишь как вчерашнее дерьмо.
Да, в этом весь Билли. Он всегда знал, что нужно сказать девушке.
– Ух ты. С такими словечками ты наверно в Лос-Анджелесе палками от девиц отбивался. Кстати, ты в курсе, с твоего лица свисает крыса?
Он смеет и чешет свою бороду.
– Это маскировка. Знаешь, теперь мне это нужно.
Как по сигналу, к нам смущенно подходит мальчик лет десяти.
– Можно Ваш автограф, мистер Уоррен?
Улыбочка Билли становится шире. Он берет предложенную ему ручку с бумагой.
– Не вопрос.
Быстро царапает и отдает автограф назад, и говорит:
– Не переставай мечтать, парень – они, и правда, сбываются.
После того, как мальчик-фанат уходит, Билли поворачивается ко мне, глаза его сверкают.
– Ну, не чертовски ли клево, а?
Сегодня он самый горячий парень в музыкальной индустрии. Его последний альбом занимал первое место на протяжении шести недель – а еще и эта суета с награждением Грэмми в этом году. Я им горжусь. Я всегда верила в то, что он этого добьется.
Тем не менее, все равно над ним подтруниваю.
– Будь осторожен. А то еще зазнаешься.
Он усмехается.
– Что ты здесь делаешь? Я собирался приехать в город на следующей неделе повидать вас, ребята.
Прежде чем я успеваю ответить, из ниоткуда появляется еще одно лицо за стеклянными дверями.
До чертиков меня напугав.
– Ах!
Это светловолосая женщина с огромными неморгающими карими глазами. Как Инопланетянин[21]21
Здесь имеется в виду инопланетянин из одноименного фильма – ЕТ.
[Закрыть] в белом парике.
Билли разворачивается.
– О, это Ивэй.
– Еви?
– Нет, И-вэй, как Ибэй.[22]22
eBay
[Закрыть] Она со мной.
Он открывает дверь, и девушка-инопланетянин входит внутрь, крепко обхватив себя за талию. На ней были черные леггинсы и футболка с Бобом Марли. Сказать, что она худая – ничего не сказать. Она похожа на скелет, который стоит в классах по биологии, с тоненькой тряпочкой телесного цвета.
Она довольно симпатичная – для концлагеря.
– Ивэй, это Кейт. Кейт – Ивэй.
В профессиональном мире рукопожатия очень важны. Это позволяет потенциальным клиентам формировать представление о том, как ты ведешь свой бизнес. Они могут помочь, либо помешать бизнесу. Я всегда стараюсь, чтобы мое пожатие было крепким – сильным. Только потому что я маленькая и женщина, совсем не значит, что я позволю вытирать об себя ноги.
– Приятно познакомиться Ивэй.
Я протягиваю свою руку.
Она просто смотрит на нее – словно это паук, выползающий из душевого слива.
– Я избегаю прямого контакта с женщинами. Это уничтожает клетки красоты.
О-кей. Я смотрю на Билли. Он кажется невозмутимым. Цепляюсь большими пальцами за лямки на одежде.
– Нуу… хотите что-нибудь поесть? Может в кабинке?
Когда Ивэй отвечает, тон ее легкий, заторможенный, как будто контуженная. Или педагог по актерскому мастерству – вы-дерево.
– Мой ланч у меня с собой.
Она разжимает ладонь, в которой у нее лежала куча всяких капсул, по сравнению с которыми мои витамины для беременных выглядели как конфетки.
– Но мне нужна вода. У вас есть чистая вода из снежных горных источников?
Ух ты.
Кто-нибудь, позвоните Уиллу Смиту – у нас, и правда, высадились инопланетяне.
– Умм… у нас в округе как-то не очень много снега, в это время года. Но у нас сама лучшая вода из-под крана в Гринвилле.
Она качает головой. И все еще не моргает. Ни одного чертового раза.
– Я пью только воду из горных снежных источников.
Билли поднимает руку.
– А я умираю, как хочу жареные кольца лука.
Я улыбаюсь и записываю заказ.
– Конечно.
Ивэй вдыхает воздух, как белка перед грозой. А потом выглядит немного онемевшей.
– Это жир? Вы готовите на жиру?
Я делаю шаг назад. Наверно, она одна из тех ненормальных защитниц животных, радикальная вегетарианка, которую оскорбляют животные продукты – и перспектива быть облитой кетчупом меня не очень привлекает в данный момент.
– Ааа …да?
Она затыкает нос своими костлявыми пальчиками.
– Я не могу этим дышать! У меня выступит сыпь!
Она разворачивается к двери.
И ждет.
Думаю, она избегает контакта не только с женщинами.
Билли открывает ей дверь, и она выбегает сломя голову. Я смотрю на него, ошарашенно.
– Ладно, что это было?
– Это была калифорнийка. Они все такие. Думаю это от сильного солнца… и травки. По сравнению с ними Ди-Ди кажется заурядной. К тому же Ивэй – модель, так что она через чур странный экземплярчик. Она не выносит запаха жира, но дымит, как паровоз.
Вот почему я люблю жить в Нью-Йорке.
Там, где люди – нормальные.
Ну… жила, по крайней мере.
Я иду за стойку, чтобы взять коробку для луковых колец Билли. Он упирается локтями в столешню, наклоняясь вперед.
– Ну, а где доктор Манхэттэн?
Он имеет в виду Дрю. Знаете, как надменный безжалостный физик голубого цвета в комиксах Хранители?
– Его здесь нет.
Билли выглядит удивленным. Ладно, хоть так.
– Без шуток? Не думал, что он позволит исчезнуть с его поля зрения, а уж уехать в другой штат. В чем дело?
Пожимаю плечами.
– Длинная история.
– Звучит обещающе. Эй, давай потусим попозже. Наверстаем упущенное. Только отвезу Ивэй в отель подремать, а потом вернусь за тобой.
Я прищуриваю глаза.
– Подремать?
Он в защитном жесте приподнимает подбородок.
– Да. Многие люди спят по двенадцать часов днем.
Отдаю ему пакет с его луковыми кольцами.
– Знаю. Они называются вампирами, Билли.
Он смеется.
А потом с кухни выходит моя мама.
– Билли! Амелия сказала, что ты приезжаешь.
Она обнимает его, а он целует ее в щеку.
– Привет, Кэрол.
Она с неодобрением смотрит на его бороду.
– О, милый. У тебя такое красивое лицо. Не закрывай его всей… этим.
Моя мама прям такая мама, правда?
Билли защищает свои волосы на лице.
– Почему все так ненавидят бороду? Мне нравится борода.
Потом он протягивает стодолларовую купюру.
– Это за луковые кольца.
Она качает головой и отталкивает его руку.
– Ты же знаешь, твои деньги здесь мне не нравятся.
Из-за кухонной двери доносится шум битого стекла. И голос Джорджа Райнхарта.
– Кэрол!
Мама цокает языком.
– О, Боже. Джордж снова пытается помыть посуду.
Она убегает на кухню, а мы с Билли смеемся. Потом он отдает мне деньги.
– Положи это в кассу, пока твоя мама не видит, ладно?
Тяжело, когда ты достигаешь такого периода в своей жизни – как у нас – когда вы можете финансово помочь своим родителям, но они слишком уперты, чтобы принять эту помощь.
– Конечно.
Он постучал пальцами по стойке.
– Хорошо. В четыре я за тобой заеду. Будь готова. Не вздумай надеть какой-нибудь деловой костюм или что-нибудь в этом роде. Это строго джинсово-кроссовочная миссия.
Так я и планировала. Но все равно должна спросить.
– Почему? Куда мы поедем?
Он качает мне головой.
– Тебя так долго не было, девочка Кэти. Что еще нам делать? Оторвемся.
Точно. Глупая я. Конечно же.
Билли наклоняется через стойку и быстренько целует меня в щеку.
– До скорого.
Потом берет свою еду и идет к двери.
* * *
Вы когда-нибудь катались на своей машине после сдачи выпускного экзамена или в начале долгожданного выходного после работы? И дорога пустая, вы в темных очках, из колонок доносится ваша любимая музыка?
Хорошо. Тогда вы знаете, какого это.
Оторваться.
Как это объяснить? Уверена, есть много этому названий, в зависимости от того, где вы живете, но здесь, мы называем это так. Это как подниматься в гору… только… на машине. Или грузовике, или на любом другом автомобиле, только с четырьмя колесами.
Цель – взобраться на холм, на самый крутой, какой только можно найти. Ехать вертикально, как только можно, и быстро, как только можно. И чтобы не перевернуть машину. Это весело – по-глупому и опасному, как любят искатели острых ощущений.
Не волнуйтесь, что я в деликатном положении. Грузовик Билли – это внедорожник со страховочными ремнями вместо обычных ремней безопасности. Даже если автомобиль сделает сальто? Я никуда не денусь.
Сейчас мы едем в горы на полной скорости. Огайо не особо гористая местность, но есть несколько мест, где они присутствуют. К нашему счастью, Гринвиль рядом с ними.
Окна открыты, солнце светит ярко, на улице комфортные +20. Я перекрикиваю звуки стерео.
– Ну…. Опять новая машина?
Билли улыбается и ласково поглаживает по панели.
– Дааа. И эта малышка не опорочена моей кузиной.
Я закатываю глаза. Мне действительно надо проверить финансовое состояние Билли. От ветра мои волосы упали на лицо, я убираю их назад и снова кричу.
– Не будь таким парнем.
– Каким парнем?
– Парнем, у которого по машине на каждый день месяца. Трать свои деньги на более практичные вещи.
Он пожимает плечами.
– Я сказал Амелии, что куплю ей дом. Если она не расскажет Долорес, где он находится.
Билли и Долорес любят изводить друг друга.
По радио начинает играть другая песня, и Билли делает громче на всю. Он смотрит на меня. И улыбается.
Мы улыбаемся вдвоем.
Потому что когда-то это была наша песня. Не в романтичном смысле этого слова. А мы просто были подростками, бунтарями без всякой на то причины. Это был наш гимн; наш Грозовой путь.[23]23
Thunder Road
[Закрыть]
Алабама поет о том, как выбраться из маленького городка, добиться успеха, жить ради любви. Мы вместе распевали эту песню.
Это здорово. Великолепно.
Билли упирает педаль в пол, оставляя за нами облако пыли, и я вспоминаю, какого это, когда тебе шестнадцать. Когда жизнь была простой, и самой большой заботой было решить, где мы проведем ночь пятницы.
Говорят, молодежь растрачивает свою молодость – и это правда. Но это не их вина. Не важно, как часто им говорят, что нужно ценить каждый день своей жизни, они просто не могут.
Потому что им не с чем сравнивать. Лишь позже, когда уже слишком поздно – когда у нас полно счетов, по которым нужно платить, крайние сроки к которым нужно успеть – вот тогда они понимают, как приятны, невинны и ценны были те моменты.
Певец монотонно напевает о кабриолете, и поездке длиною в ночь, и о том, что надо жить своей жизнью. Первая машина Билли была кабриолет «Ти-берд». Вы видели ее в Нью-Йорке, помните? Когда он ее купил, она больше напоминала консервную банку, но он сам приводил ее в порядок по выходным и в течение многих дней, которые он пропускал в школе.
Я потеряла свою девственность на заднем сидении той машины. После выпускного. Да – я статист. В то время я думала, что это было верхом романтики, пиком совершенства.
Но, опять же, мне было не с чем сравнивать.
Билли любил ту машину. И я готова поспорить на свою степень по бизнесу, что он до сих пор хранит ее в своем гараже в Лос-Анджелесе.
Все еще напевая, я взялась двумя руками за удерживающие ремни, а Билли развернул машину на 360 градусов. Это был ужасный маневр. Вы упираете педаль в пол, резко дергаете руль и тянете ручной тормоз. Это лучший способ совершить поворот с заносом – только если в вашей машине не отвалится дно или что-нибудь такое.
С дороги поднимается пыль, а на лобовое стекло брызгает грязь. У нас всегда так было. Комфортно. Незаморочно. Ну, по крайней мере, когда мы были здесь, в Гринвиле.
Когда я пошла в колледж и бизнес-школу, мы изменились. Стали меньше походить на Бони и Клайда, а больше на Венди и Питера Пена. Но здесь, когда были только он и я, и остальной мир не существовал, мы могли снова стать теми детьми. Детьми, которые хотели одного и того же, которые мечтали об одном и том же.
Колеса завертелись, и Билли резко выехал на грунтовую ровную дорогу. А у меня такое чувство, будто мы летим. Будто я снова свободна. И ни о чем в мире не нужно волноваться.
А самое лучшее? Первый раз за практически четыре дня я не думаю о Дрю Эвансе, вообще.
Глава 11
Когда мы возвращаемся в мотель Билли, уже темно. Мы вваливаемся через дверь – уставшие, грязные и смеющиеся. Я падаю на диван, а Билли берет с кухонного стола бумагу.
– Где Ивэй?
Он поднимает вверх записку.
– Уехала в Лос-Анджелес. Говорит, непереработанный воздух атакует ее поры.
– Ты не выглядишь сильно расстроенным по этому поводу.
Он достает из холодильника два пива и пожимает плечами.
– Мне плевать.
Билли поднимает гитару, лежащую на кофейном столике, и начинает бренчать по струнам. Потом сует руку за подушки и достает оттуда пакетик. Швыряет его мне.
– Ты до сир пор лучше всех скручиваешь косяк на этом берегу Миссиссиппи? Или окончательно уподобилась остальным?
Я улыбаюсь и беру пакет. Свернуть хорошую сигарету требует концентрации. Возьмете слишком много табака – очень затратно, слишком мало – и все испортите.
Это расслабляющий процесс. Как вязание.
Я облизываю край бумаги и приглаживаю. Потом отдаю Билли.
Он восхищенно смотрит на сигарету.
– Ты мастер.
Зажимает сигарету в зубах и открывает свою Zippo. Но прежде чем из нее выходит пламя, я захлопываю крышку зажигалки.
– Не надо. Я тоже могу надышаться.
– И что?
Я вздыхаю. И смотрю Билли прямо в глаза.
– Я беременна.
Он выпучивает глаза, а сигарета выпадывает у него изо рта.
– Точно?
Я киваю головой.
– Точно, Билли.
Он садится прямо, уставившись на стол. И какое-то время ничего не говорит, так что я заполняю тишину.
– Дрю его не хочет. Сказал, чтобы я сделала аборт.
Произношу слова прерывисто. Тихо. Потому что до сих пор не могу поверить в то, что это правда.
Билли поворачивается ко мне и шипит.
– Что?
Я киваю. И рассказываю ему остальные отвратительные подробности моего отъезда из Нью-Йорка. К тому времени, как я заканчиваю, он уже на ногах, раздраженно мечется по комнате. И бормочет:
– Этот придурок должен мне пистолет.
– Что?
Он отмахивается от меня.
– Ничего.
Потом садится и проводит рукой по своим волосам.
– Я знал, что он говнюк – я знал, черт возьми. Хотя и не принимал его за Гарретта Баклера. В каждом городе есть два типа районов – хорошие и не очень. Гарретт Батлер был из хорошего района Гринвилля, с автоматическими распылителями воды и особняками с лепными фасадами. Он был старшеклассником у нас в школе. И с самого первого дня в школе в том году, Гарретт был сосредоточен на одном: Ди-Ди Уоррен.
Билли возненавидел его сразу. Он никогда не доверял людям с деньгами – деньгами, которые они заработали не сами. И Гарретт был не исключением. Но Долорес забила на Билли. Сказала, что Билли был смешен. Назвала его параноиком. Сказала, что хочет дать Гарретту шанс.
И дала. А еще дала ему свою девственность.
А четыре недели спустя, на трибуне за школой, Долорес сообщила Гарретту, что беременна. По всей видимости, мы, женщины Гринвилля, те еще Плодовитые Мирты.
Не плюйте в нас, а то можете нас обрюхатить.
И да, не смотря на все секс уроки, которые преподала нам Амелия, это все-таки случилось. Потому что – вот как раз то, что многие люди забывают о подростках – иногда они просто творят всякие глупости. Не потому что им не хватает знаний или источников информации, потому что они чертовски молоды, чтобы действительно понимать, что у всякого действия есть свои последствия.
Которые могут изменить всю их жизнь.
В общем, сами представляете, Долорес была в ужасе. Но как любая романтичная молодая девушка с огромными от страха глазами, она подумала, что Гарретт ее поддержит. Что они вместе пройдут через то, что им был уготовано.
Она ошибалась. Он сказал ей, чтобы она проваливала. Обвинил ее в том, что она пыталась заманить его в ловушку – сказал, что не верил, что этот ребенок был вообще его.
Такие истории, как шампунь – прополоскайте, повторите еще и еще.
Долорес была раздавлена. А Билли … Билли был охренеть, в какой ярости. Я была с ним в тот день, когда он украл белый Камаро с парковки Уолгрина. Я ехала за ним на его Ти-берде к мастерской ворованных машин, где ему за нее дали триста долларов.
Как раз достаточно, чтобы заплатить за аборт.
Мы могли бы пойти к Амелии, но Долорес слишком стыдилась. Так что мы сами поехали в больницу. И я все время держала ее за руку.
После этого Билли привез нас ко мне домой. А потом пошел искать Гарретта Баклера. Когда Билли его нашел, он сломал ему руку и повредил челюсть. И сказал ему, что если он кому-нибудь хоть слово скажет про Долорес, он вернется и сломает ему остальные четыре конечности, включая ту, что между ног.
По сей день это самый хранимый секрет в Гринвилле.
– Знаешь что? Да и хрен с ним. Ты хорошо зарабатываешь, так что уже точно не нуждаешься в его деньгах. И вся это фигня, что ребенку нужен отец? Преувеличено. У тебя был отец сколько? Пять минут… у меня и кузины вообще их не было никогда. И все у нас отлично.
Он еще раз обдумывает, что сказал.
– Ну ладно… может, не у Долорес. Но, тем не менее, у двоих из трех – не плохой результат. Мы могли бы…
Я его перебиваю.
– Думаю, я сделаю аборт, Билли.
Он замолкает. Полностью.
Абсолютно.
Но его шок и разочарование долбят громко – как огромные барабаны.
Или, может, это просто мое чувство вины.
Промните, как двадцать лет назад Сьюзен Смит утопила своих двоих детей, потому что ее парень не хотел женщину с детьми? Как и вся страна, я считала, что ее надо подвесить за пальцы и по коже царапать теркой для сыра.
Что это за женщина? Какая женщина предпочтет мужчину своей собственной крови и плоти?
Слабая женщина.
И в этом я уже признавалась, помните?
Я уже какое-то время держу это в голове – как паутина, которая собирается в углу, но вы держитесь за прошлое, просто потому что не хотите связываться с ней.
Я – деловая женщина, прежде всего. Я – аналитик.
Практик.
Если одно из моих вложений не дает результатов, на которые я рассчитывала? Я от него избавляюсь. Сокращаю потери. Простая математика – если получаются одни эмоции, значит, это не требует большого ума.
Я знаю. Знаю, что вы думаете. А как же маленький мальчик, которого ты представляла? Красивый идеальный малыш с темными волосами и улыбкой, которую ты так любишь?
Правда в том, что нет никакого мальчика. Еще нет. Прямо сейчас это всего лишь скопление делящихся клеток. Ошибка, которая стоит у меня на пути и на пути жизни, которая должна у меня быть.
Не знаю, сможем ли мы с Дрю вернуть то, что у нас было, но я знаю, что рождение ребенка, с которым он не хочет иметь ничего общего, тоже не принесет мне никакой пользы. И все станет намного легче.
Как коррекция бровей воском. Простая процедура для удобства жизни.
Вы думаете, что это делает меня холодной сучкой, не так ли?
Да… что ж… думаю, вы правы.
Голос Билли осторожный. Нерешительный. Словно не хочет спрашивать, и еще меньше хочет услышать ответ.
– Ради него? Ты собираешься сделать аборт из-за него?
Вытираю слезы со щек. Я даже не знала, что плачу.
– Я не могу сделать это сама. Одна.
Все к этому всегда и возвращается, так?
Билли хватает меня за руку.
– Эй. Посмотри на меня.
Я смотрю.
У него светятся глаза. Нежностью. И решительностью.
– Ты не одна, Кейт. И никогда не будешь одной. До тех пор пока я дышу, ты не одна.
Я прикусываю губу. И медленно качаю головой. И из-за кома в горле мой голос становится хриплым и слабым.
– Ты же знаешь, что я имею в виду, Билли.
И он знает. Билли понимает лучше, чем кто-то другой, потому что он там был. Он знает, как это было тяжело, как от этого плохо. Все те вечера, которые мы проводили вместе, ели мороженое или ходили в кино, и оставляли мою маму одну в пустом доме.
Все награждения или торжество на выпускном, когда лицо моей матери светилось от гордости, но в ее глазах была печаль. Потому что ей было не с кем это разделись.
Каждый праздник – Новый Год, День Благодарения и Пасха – когда я не могла приехать из колледжа, и плакала у Билли на руках после разговора с ней по телефону, потому что меня убивало, что она проводила дни в одиночестве.
Билли был свидетелем всего этого.
А Амелия. Он видел, как борется его тетя – финансово, эмоционально – пытаясь одна исполнять роль двоих родителей для него и Долорес. Он видел, как она встречалась с разными парнями, в поисках мистера Правильности, который так и не появился.
Их жизни были анти-жизнями. Я никогда не хотела такой жизни.
И вот я здесь.
Билли кивает.
– Да, Кэти, я знаю, что ты имеешь в виду.
Я сильно тру глаза. Расстроенная. Сердитая… на саму себя.
– Мне просто надо принять чертово решение. Надо придумать план и придерживаться его. Я просто… – Голос надрывается. – Я просто не знаю, что делать.
Билли глубоко вздыхает. А потом встает.
– Ладно. Пошло оно все! Пойдем.
Он идет за угол и ныряет в шкафчик под кухонной мойкой. Понятия не имею, что он там ищет.
– Ты о чем? Куда пойдем?
Он вылезает, держа в руках отвертку.
– Туда, где наши проблемы до нас не доберутся.
* * *
Билли въезжает на парковку. Фары освещают здоровый темный знак.
Видите?
РОЛЛЕРДРОМ.
Мы выбираемся из машины.
– Не думаю, что это хорошая идея, Билли.
– Почему, нет?
Мы подходим с торца здания. Вот вам совет, о котором я узнала в молодости: когда вы двигаетесь в темноте, или сбегаете от копов через лес? Шагайте по-журавлиному. Это убережет ваши икры и ладони рук от вселенской боли.
– Потому что мы уже взрослые. А это взлом и проникновение.
– Когда нам было по семнадцать, это тоже было взломом и проникновением.
Мы подбираемся к окну. Я едва могу разглядеть лицо Билли в лунном свете.
– Знаю. Но не думаю, что теперь Шериф Митчел даст нам быстро уйти.
Он фыркает.
– Ой, пожалуйста. Амелия сказала, что Митчел уже закис тут от скуки с тех пор, как мы уехали. Он готов убить за какую-нибудь шумиху. Дети сегодня… слишком ленивые. В их вандализме нет креативности.
Погодите. Что?
Давайте вернемся на секундочку назад.
– Что ты имеешь в виду «Амелия сказала»? С каких это пор Амелия болтает с Шерифом Митчелом?
Билли покачал головой.
– Поверь мне, ты не захочешь это знать.
Он поднимает вверх отвертку.
– Ну как? Или ты уже утратила былую хватку?
Во второй раз за вечер, я принимаю его вызов. Я выхватываю у него отвертку и подхожу к окну. И через двадцать секунд мы внутри.
О, да, моя хватка при мне.
Роллердром был нашим местом: забраться туда после закрытия, было нашим фирменным развлечением. Безделье – мать пороков. Так что – ради Бога – позаботьтесь, чтобы у ваших детей было хобби.
Через десять минут, я уже лечу по скользкому полу на роликах, что дают в прокат.
Это удивительное чувство. Как плыть по воздуху – крутиться на больших пышных облаках.
Стерео система играет великие хиты восьмидесятых. Билли прислонился к стене, покуривая травку и выдыхая дым в открытое окно.
Он делает глубокую затяжку. И выпускает белый клубок дыма, а потом говорит:
– Знаешь, ты могла бы поехать со мной в Калифорнию. Откроешь свой магазин. У меня есть друзья – парни с деньгами – они вложатся вместе с тобой. Мои друзья – твои друзья. Mecasaessucasa – и все такое.
Я останавливаюсь и думаю над его словами.
– Вообще-то это означает «Мой дом – твой дом».
Билли хмурит брови.
– О, – пожимает он плечами. – У меня всегда были проблемы с испанским. Сеньорита Гонсалес меня ненавидела.
– Это потому что ты склеил суперклеем ее шпицев.
Он хихикает, вспоминая об этом.
– О, да. Классно тогда было.
Я тоже усмехаюсь. И делаю поворот, которому позавидовал бы любой олимпиец по фигурному катанию. Песня сменяется на «Никогда не говори прощай» Бон Джови. Эта песня играла у нас на выпускном.
Поднимите руку, у кого тоже была эта песня. Уверена, что эту песню хоть раз крутили на выпускном в каждой школе Америки после 1987.
Билли выкидывает сигарету. А потом подъезжает ко мне. Протягивает руку, строя из себя Битлджуса.
– Прошу?
Я улыбаюсь и беру его руку. Кладу свои руки ему на плечи, и пока Бон Джови распевает о прокуренных комнатах и утерянных ключах, мы начинаем двигаться.
Рука Билли лежит на моей пояснице. Я поворачиваю голову и прижимаюсь щекой к его груди. Он теплый. Его фланелевая рубашка такая мягкая и пахнет марихуаной и землей… и домом. Я чувствую его подбородок на своей макушке, когда он тихонько меня спрашивает:
– Помнишь выпускной?
Я улыбаюсь.
– Да. Помнишь платье Ди-Ди?
Он смеется. Потому что Долорес была оригинальной модницей – даже тогда. Леди Гага просто отдыхает по сравнению с ней. Ее платье было белым и накрахмаленным, как и балетная юбка. По нему шла тесьма со сверкающими огоньками. Было довольно мило.
До тех пор, пока оно не загорелось.
Ее пара, Луи Дарден, потушил его из чаши, в которой был газированный Кулэйд. Остаток вечера она была вся липкая и воняла, как затухший костер.
Мы продолжаем окунаться в воспоминания.
– Помнишь последнее лето перед выпускным классом?
Грудь Билли дрожит, когда он смеется.
– Только не мое самое сокровенное.
Это был последний день школы – внутри нашей школы, в которой не было кондиционеров, стояла ужасная духота. Но директор Кливс отказался отпустить нас пораньше. Так что Билли включил пожарную тревогу.
Как раз в том коридоре, где стоял директор.
За ним последовала погоня, но ему удалось сбежать. Тогда директор позвал его по громкой связи. Билли Уоррен, пройдите в главный офис. Немедленно.
– Я знаю, что я не семи пядей во лбу, но неужели они думали, что я до такой степени идиот, что и правда, приду?
Я смеюсь Билли в рубашку.
– И в первый же день в школе на следующий год, Кливс схватил тебя за рукав «Мистер Уоррен, останетесь сегодня после уроков».
И его оставили, в качестве наказания.
Билли вздыхает.
– Хорошие времена.
Я киваю.
– Самые лучшие.
И когда слова о любимых песнях и любви, которая никогда не заканчивается, вращаются вокруг нас, я закрываю глаза. Билли прижимает меня к себе покрепче.
Видите, к чему все идет? Я нет.
– Я скучал по этому, Кэти. Скучаю по тебе.
Я не отвечаю, но мне приятно это слышать. А еще приятнее, когда вот так прижимают.
Быть желанной.
Уже долгое-долгое время я не испытываю к Билли ничего, кроме дружеской привязанности. Но это не значит, что я позабыла. Девчонку, которой была. Той, которая думала, что нет ничего милее, чем смотреть в глаза Билли Уоррена. Ничего более романтичного, чем слушать, как он поет. Ничего более веселого, чем кататься в его машине поздно ночью, после комендантского часа.
Я помню это чувство, какого это – любить его. Даже если так я его больше не люблю
Я поднимаю взгляд к лицу Билли, когда он тихонько напевает слова песни. Мне.
Оглядываясь сейчас назад, я не уверена точно, кто куда наклонился, кто сделал первое движение. Все, что я знаю, это в одну минуту мы танцуем посреди скейтинг-ринга… и в следующую – Билли меня целует.
И уже через секунду, я целую его в ответ.
