Текст книги "Беседка любви"
Автор книги: Эмили Грейсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
На следующей неделе Мартин, одолжив на время у Лукаса грузовик, встретился с управляющими четырех ресторанов в округе: «Глиссандо», местечка, славившегося своими итальянскими блюдами и расположенного в Брайт Вэлли, в двенадцати милях от Лонгвуд-Фолс; паба в тридцати милях к северу от города; «Колумбины» – небольшого заведения с завышенными ценами и неопределенной кухней, в сорока двух милях по Девятому шоссе; и даже, совсем отчаявшись, заглянул в застекленный ресторан, возвышавшийся над восьмой лункой лонгвудского загородного гольф-клуба, где они с родителями ели клейкие куриные пироги по воскресеньям. Но, как оказалось, никто не собирался его нанимать. Создавалось впечатление, что Эш Рейфил, до которого дошли слухи о возвращении сына в город, и о том, что тот пытается устроиться на работу шеф-поваром, успел обзвонить все окрестные рестораны. Он решил усложнить жизнь своему отпрыску, подкупив или запугав управляющих. По его мнению, человек не мог просто так бросить Принстон, стащить и продать фамильную драгоценность (даже если формально она являлась его собственностью), а затем сбежать в Европу, жить там с женщиной из низшего класса и при этом надеяться, что ему все простят, как только он вернется домой.
На самом деле никто ничего не простил. Пусть Мартин, вернувшись в Лонгвуд-Фолс, и не показывался на глаза отцу, молчаливая война продолжалась. Наконец, убедившись в том, что из-за отца он не сможет устроиться поваром в хорошее место по соседству с Лонгвуд-Фолс, Мартин отправился в «Лонгвудскую закусочную» – потрепанное временем местечко, с мигающей неоновой вывеской, сиденьями, обитыми красной искусственной кожей, от старости то тут, то там залепленной клейкой лентой, и меню, покрытыми грязным пластиком. Еда по большей части была ужасной – в узкой, задымленной кухне равнодушный повар шлепал замороженные гамбургеры на безнадежно загаженную сковороду. Мартин вошел в закусочную и попросил позвать управляющего, которому сразу же рассказал о своем опыте работы, а также о том, как ему необходимо это место. Грузный мужчина с сальными волосами, обслуживавший клиентов на кассе и одновременно слушавший репортаж о скачках по радио, нанял его, не раздумывая. Эш Рейфил не догадался предупредить управляющего о том, что его сына Мартина, который может попытаться устроиться сюда на работу, нельзя нанимать. Мистер Рейфил явно не предполагал, что Мартин способен опуститься до такого уровня.
Тем временем его сын пожал руку управляющему и, завязав фартук, испачканный бог знает чем, с радостью принялся за дело. Кухня тут же наполнилась запахом мяса и жареной картошки.
День за днем Мартин стоял в своем грязном фартуке перед плитой на убогой кухне и выполнял бесконечные заказы, которые выкрикивала официантка. После работы он садился в подержанную машину, купленную по дешевке, ехал в мотель, принимал душ, чтобы поскорее смыть с себя запахи закусочной, а затем спешил на встречу с Клэр. Они отправлялись на долгие прогулки, или шли в лонгвудский кинотеатр, чтобы целоваться на малиновых сиденьях, или же просто приходили в его номер и лежали рядом на кровати. Мартин постоянно чувствовал себя невероятно усталым. Не только потому, что он работал столько, сколько не работал никогда прежде, но и потому, что теперь работа не приносила ему никакой радости. В закусочной подавали действительно восхитительные молочные коктейли – вкусные, густые, с капелькой ванильного сиропа, самые лучшие из тех, что Мартину когда-либо приходилось пробовать, – но к приготовлению еды относились без малейшего намека на творчество. Однажды, когда Мартин попытался улучшить вкус мясного рулета, добавив в него ложку апельсинового мармелада и немного дижонской горчицы, вечно недовольная официантка с копной белых кукольно жестких волос увидела его за этим занятием и пожаловалась управляющему.
– Наши клиенты любят простые блюда, так что больше так не делай, – сказала она Мартину.
Здесь его не ценили, и он никак не мог совершенствовать свои кулинарные способности. Его талант не был востребован, так же, как и талант Клэр. Вместо того чтобы делать наброски и заниматься скульптурой, она взяла на себя управление фирмой «Свифт: мастера на все руки», а после работы бежала домой, чтобы составить компанию одинокому отцу и навести порядок в маленьком печальном доме. В результате к моменту встречи они оба чувствовали себя одинаково усталыми и постоянно срывались друг на друге. Как-то раз Клэр раскритиковала рубашку, которую он надел, заявив, что никогда не видела настолько отвратительной расцветки, и что у нее голова кружится от одного взгляда на него. В другой раз Мартин сказал, что скоро умрет со скуки от ее бесконечных тирад о фирме отца. Конечно, за подобными неприятными моментами всегда следовали искренние извинения. Недовольные такой жизнью, Мартин и Клэр подсознательно чувствовали, что происходящее с ними сейчас не должно было произойти. Они должны были быть вместе, сыграть свадьбу, поселиться на туманном острове вдали от Лонгвуд-Фолс. Впереди их должны были ждать долгие счастливые годы, полные любви, детского смеха, бесконечных разговоров перед сном, и тихая старость. Мука и специи, красная глина и вода – вот настоящие ингредиенты их жизни. Что же случилось? – они тщетно искали ответ на этот вопрос, но находили лишь смутную тоску в сердце.
– Настало очень странное время, – прошептал Мартин однажды вечером, когда они лежали, укрывшись синим одеялом, на кровати в его номере.
Они только что занимались любовью, но Клэр, казалось, была где-то далеко, в своих мыслях, и смотрела мимо него в пустоту.
– Да, – сказала она. – Так и есть.
– Я хотел бы, – продолжил Мартин, – чтобы ты просто вернулась со мной в Лондон. Неужели твоя сестра не может помогать отцу? Я имею в виду, разве ты недостаточно сделала для своей семьи? Ты не обязана становиться святой Клэр.
Он пожалел об этих словах, едва успел их произнести: Клэр холодно посмотрела на него – теперь она была далека, как никогда прежде.
– Я не святая Клэр. И ты явно не имеешь ни малейшего представления о том, что значит выполнять свой долг перед семьей. Что значит любить своих родных и помогать им. Ты не имеешь ни малейшего представления о том, что это такое. Отвечу на твой вопрос: нет, я сделала недостаточно. И никогда не сделаю достаточно. Неужели ты не понимаешь?
Она замолчала, а он не знал, что ей ответить.
– Нет, – закончила она. – Думаю, не понимаешь.
Они всегда этим отличались: Клэр чувствовала огромную ответственность перед своей семьей, тогда как Мартин не испытывал ничего подобного, а если и испытывал, то злость по отношению к отцу была намного сильнее. Ему казалось, что с рождением детей все изменится, и к своей семье они будут относиться одинаково.
На самом деле Мартин восхищался ее бесконечной верностью, которая распространялась и на ее чувства к нему. Клэр была его, он знал это. Она была привлекательной девушкой, и он помнил, как мужчины на улицах Италии провожали ее нахальными, оценивающими взглядами, в которых ясно читалось: «Ммммм… неплохо, очень даже неплохо. Стройная, длинные ноги, грудь чуть меньше, чем нужно, но зато какое красивое лицо, а уж глаза…» И их ни капельки не смущал тот факт, что она идет под руку с Мартином, они смотрели сквозь него с неизменно вопросительным выражением лица. Но Клэр никогда не замечала их, даже самых симпатичных, подтянутых и мускулистых, дни напролет сидевших в пиццериях, будто им нечем было заняться, кроме как следить за тающим в стакане льдом.
Клэр была его, но она никогда не принадлежала ему до конца, как и он ей. И в те мгновения, лежа в кровати мотеля «Сторожка», Мартин просил прощения за свою бесчувственность.
– Конечно, я понимаю, что ты не можешь отправиться в Лондон прямо сейчас, – говорил он. – Просто я устал. Не обращай внимания.
Потом он обещал, что наберется терпения и что, в конце концов, все вернется на круги своя. Они молча лежали на кровати в восемнадцатом номере, и Мартину вспомнилось, как они приехали сюда в первый раз, и как он готовил омлет после занятий любовью. Как жадно они ели в тот день. А сейчас ни у одного из них не было аппетита.
Шли недели, и в моменты просветления Лукас Свифт не мог не заметить, насколько несчастна была его дочь… и Мартин. Закусочная оказалась совершенно неподходящим местом для человека его уровня. Если бы только Мартин мог получить работу в хорошем ресторане или открыть свой собственный! Но у него не было денег. Клэр рассказала отцу про историю с наследством, сам же Мартин никогда об этом не упоминал. Создавалось впечатление, что он принял это как данность и не собирался ничего менять.
Однажды субботним апрельским днем, когда Клэр отлучилась на ближайшую ферму, где фирма ее отца занималась починкой амбара, а Мартин стоял у плиты в закусочной и обжаривал кусочки цыпленка в кипящем масле, Лукас Свифт забрался в грузовик с надписью «Свифт: мастера на все руки» и поехал через весь город к тому месту, которое всегда старался избегать, туда, где стояли высокие дома, зеленели ухоженные лужайки, где нежились на солнышке толстые кошельки и узкие лбы, – на Вершину.
Горничной, подошедшей к парадному входу дома Рейфилов, хватило одного взгляда на Лукаса, чтобы сказать:
– Служебный вход на другой стороне.
Она уже начала закрывать дверь, но Лукас придержал ее рукой.
– Я приехал сюда не для работы, – объявил он. – Я приехал, чтобы увидеть мистера Рейфила. Скажи ему, что это Лукас Свифт… – Он помолчал, а потом многозначительно добавил: – Отец Клэр.
Горничная посмотрела на него крайне недоверчиво, явно сомневаясь в том, что у Эша Рейфила могут быть какие-то дела со старым костлявым работягой, стоявшим на пороге дома с таким видом, будто он является его владельцем, но Лукас продолжал настаивать, поэтому она молча скрылась в мраморном коридоре.
Уже через несколько минут двое мужчин сидели в кабинете Эша Рейфила, буквально физически ощущая растущее напряжение. За много лет до того, как Клэр встретила Мартина, Лукаса наняли, чтобы построить садовую стену в поместье Рейфилов, а когда пришло время платить, управляющий заявил, что выполненная работа не соответствует стандартам, поэтому ему заплатят вдвое меньше, чем договаривались. Лукас пришел в ярость – стена была просто безупречной: кирпичик к кирпичику, швы тщательно промазаны цементом и нигде ни единой трещинки. Он никогда не знал наверняка, стоял ли за всем этим отец Мартина, но был уверен, что именно так и было. Большинство рабочих города за глаза проклинали Эша Рейфила. Годы спустя, когда Клэр заявила о том, что влюблена в сына Эша, Лукас ощутил, как внутри него все кипит от ярости, подогреваемой воспоминаниями о садовой стене, за которую заплатили лишь половину стоимости.
Но теперь, когда Лукас сидел напротив отца Мартина в кабинете Эша, он не думал ни о стене, ни о плате. Он думал только о Клэр.
– Что будете пить? – спросил его Эш.
Лукас покачал головой.
– Ничего, спасибо, – сухо ответил он.
Эш пожал плечами, поднял грушевидный графин, налил себе бокал виски и, не добавляя воды или льда, сделал большой глоток.
– Мартин говорит, что вы украли его деньги, – с трудом произнес Лукас.
Эш посмотрел на него поверх бокала, удивленно подняв брови.
– Он действительно так говорит? – спросил он. – Что ж, это мои деньги, и я имею полное право давать их и забирать.
– У него сейчас трудные времена, – продолжил Лукас. – В обычной ситуации я бы не беспокоился об этом. В обычной ситуации я бы сказал, что он это заслужил. Он полгода прожил с Клэр в Европе – и даже не удосужился жениться на ней. Но я верю, что он порядочный молодой человек, мистер Рейфил. Что они оба такие. Они молоды и просто хотят получить свою маленькую долю счастья.
– Все мы хотим, – заметил Эш.
– Ни в один местный ресторан его не берут на работу, – не обратив внимания на реплику Эша, произнес Лукас. – Ему кажется, что вы приложили к этому руку…
Эш ничего не сказал, поэтому Лукас продолжил:
– Если бы он только мог найти достойную работу или получить назад свои деньги и открыть собственный ресторан…
– У нас с Мартином был неофициальный уговор, – перебил его Эш. – Я обещал, что, достигнув совершеннолетия, он получит определенную сумму денег. Не потому, что он мой сын, а потому, что в будущем он станет хозяином моего дела. Будет заниматься шляпами. Эти деньги предназначались не для того, чтобы у Мартина было преимущество на старте, но для того, чтобы он набрался опыта. – Эш помолчал, потом снова заговорил: – Но Мартин решил, что шляпы не для него. Что слишком глупо посвящать им свою жизнь. Он считает, что я глупый и злой человек. – Эш глубоко вздохнул, – Нет, я не крал его денег. Я просто забрал свои деньги назад.
– А если от этих денег зависит их счастье? – спросил Лукас.
Эш Рейфил подвигал бокал. Сначала влево, потом вправо. Наконец он вернул его точно на запотевшее пятно на столе и произнес:
– Вы понимаете, что это он обокрал меня.
Лукас Свифт не ответил.
– Он забрал фамильный герб, – продолжил Эш. – Сокровище, которое принадлежало моей семье на протяжении ста лет. К счастью, как раз в этом месяце я получил письмо от встревоженного ювелира из Амстердама, у которого есть некоторый опыт в обращении с предметами, потерявшими своего настоящего владельца. Он выяснил, кому на самом деле принадлежит герб, и мы с ним пришли к обоюдному соглашению. Деньги не имеют для меня значения, чувства тоже. Но бесчестность я терпеть не намерен.
– Мартин говорит, что герб принадлежал ему, – вставил Лукас.
– Да, конечно, в минуту щедрости его дед подарил герб своему новорожденному внуку, – ответил Эш. – Но, опять же, он рассчитывал на то, что тот будет беречь это сокровище. Гордиться им. Что он, черт побери, будет вести себя как достойный член семьи Рейфилов. – Эш залпом выпил остатки виски и слегка улыбнулся. – Понимаете, мне самому не нравится то, что происходит. Мне хотелось бы, чтобы мой сын был другим. Я скучаю по очаровательному мальчику в серых фланелевых штанишках и кепке, который ходил за мной по фабрике и спрашивал про «сяпки». – Эш покосился на Лукаса. – Шляпки.
Он улыбнулся своим воспоминаниям, но буквально через секунду его лицо застыло в жесткой и неподвижной гримасе.
– Мне хотелось бы, чтобы мой сын был другим, – повторил он. – Мне хотелось бы, чтобы моя жена не пила до обеда. Мне хотелось бы, чтобы шляпный бизнес был более интересным. Но мы играем теми картами, которые сдала нам жизнь, и если не нравятся правила, то надо выходить из игры и не оглядываться назад. Мартин решил поступить по-своему, и я ничего не могу с этим поделать, равно как и с тем, кто есть он и кто есть я, или, раз уж на то пошло, насколько интересно заниматься шляпами.
Бокал с виски, который Эш Рейфил держал в руке, был своеобразными песочными часами: виски кончился – кончилось время. Эш встал – поднялся и Лукас. Они не стали пожимать друг другу руки.
Эш просто открыл дверь, а Лукас вышел из его кабинета и, пока шел по длинному коридору, внезапно почувствовал жалость к Мартину, которому пришлось расти здесь, среди равнодушной роскоши.
В тот вечер, когда Клэр готовилась лечь спать в доме своего отца и складывала одежду в шкаф, Лукас Свифт вошел в ее комнату.
– Клэр, – сказал он, – мне надо с тобой поговорить.
– Конечно, – кивнула она. – Все в порядке?
– Ты и Мартин… – начал Лукас. – Я хочу, чтобы вы оба вернулись в Лондон. Как можно скорее.
Клэр удивленно посмотрела на отца.
– Что ты имеешь в виду? – спросила она. – Почему ты хочешь, чтобы мы уехали?
– Здесь для вас нет будущего, – ответил Лукас.
– Откуда ты знаешь?
– Я говорил с его отцом, – сказал он.
– Ты говорил с ним?! – изумленно воскликнула Клэр. – Мартин будет в ярости!
– Я хотел проверить, быть может, этот человек захочет изменить свое решение, – сказал Лукас. – И он не захочет. Он ненавидит сына, и ненависть его будет только расти. Поэтому, Клэр, я хочу, чтобы вы уехали.
– Но как же ты?
– О, со мной все будет в порядке, – успокаивающе улыбнулся Лукас.
– Я переживаю… – тихо проговорила Клэр. – Как ты тут без меня справишься?
– Ни о чем не волнуйся, – бесцветным голосом ответил он.
В ту ночь во сне Лукасу показалось, что он слышит, как его жена Морин зовет его. На одно мгновение он поверил в то, что она жива и по-прежнему спит в комнате Клэр. Лукас соскочил с кровати и бросился по коридору, но наткнулся на маленький столик и стал падать на пол, подворачивая лодыжку. Проснувшаяся от грохота Клэр выскочила из спальни.
– Папа, что случилось? – воскликнула она, включая свет и кидаясь к Лукасу.
Сидящий на полу отец, с худыми ключицами, выпирающими из ворота узкой голубой рубашки, и ссутулившимися плечами, показался ей удивительно слабым и немощным. Его лодыжка уже начала опухать. Клэр, видевшая, как с каждым днем состояние отца неуклонно ухудшается, понимала, что, если она уедет, процесс только ускорится. Лукас тоже понимал это – они оба понимали. Клэр помогла ему встать, и, когда он попробовал опереться на поврежденную лодыжку, боль заставила его громко охнуть. Этим вечером, перед тем как лечь спать, он говорил дочери, что она должна уехать и жить собственной жизнью с Мартином, потому что пришло их время. Она должна немедленно отправиться в Англию и воплотить все свои мечты, пусть даже он сам тихо угаснет после ее отъезда. И в лучшем случае это произойдет быстро и безболезненно.
«Ты позаботишься о нем?» – спрашивала мать перед смертью, и Клэр тогда согласно кивнула. Именно так и должна поступать хорошая дочь. Она не бросит отца, только не в таком состоянии. И Мартина она тоже не бросит, но на какое-то время им все-таки придется расстаться. Если быть совсем точной, это он бросит ее. Он должен вернуться на Добсон Мьюс, 17, где уже начал делать себе имя. Клэр знала, что Мартин многого достигнет, что он продолжит заниматься тем, что всегда любил. Он будет готовить на кухне, с кастрюлями и сковородками всех размеров, с большим столом, за которым можно дать волю фантазии и мастерству, со множеством маленьких таинственных приспособлений, таких как мандолина. Однажды он показал ее Клэр, не скрывая своего восхищения: это устройство было способно за секунду разрезать картофелину на десятки тончайших, полупрозрачных ломтиков. В маленькой лондонской квартире над рестораном Мартин чувствовал себя как дома. Он уже исходил все улочки в округе, постепенно изучая лавочки местных зеленщиков, открывая для себя магазины экзотических пряностей и специй и торгуясь в рыбных рядах на рынке. Она не сомневалась в том, что он отнесется к работе со всей серьезностью и вскоре достигнет больших успехов.
А сама Клэр пока останется с отцом и будет заботиться о нем, как и обещала матери. Они с Мартином снова станут жить вместе так скоро, как только смогут, хотя ни один из них не представлял, когда же это, наконец, случится. Пока Клэр помогала отцу лечь обратно в кровать и искала лед для его лодыжки, Лукас Свифт неотрывно следил за дочерью. Затем он тихо вздохнул, поняв по выражению ее лица, что она приняла решение и никуда не поедет.
Всю весну Мартин спорил с Клэр по поводу того, что он должен вернуться в Лондон один. Сначала он наотрез отказывался ехать, заявляя, что должен быть здесь, рядом с ней, но потом начал уступать ее уговорам, понимая, что его присутствие в Лонгвуд-Фолс не приносит счастья ни одному из них. С большой неохотой Мартин купил билет в один конец на самолет, вылетающий в Лондон ранним утром двадцать восьмого мая.
Накануне его отъезда была четвертая годовщина их первой встречи в беседке, и для них обоих было важно прийти туда вместе, как они делали это каждый раз вечером двадцать седьмого мая. В сумерках они укрылись под белой крышей, полные тяжелых мыслей о его завтрашнем отъезде. Начал накрапывать легкий весенний дождик, и городской парк казался немного смазанной картиной в пастельных тонах. Мимо беседки пробежали несколько человек, торопливо раскрывая зонты.
– Я кое-что купила тебе, – сказала Клэр. – Это прощальный подарок. – И она протянула Мартину большую белую коробку.
– Не надо было ничего покупать, – смущенно пробормотал он, хотя явно был доволен. Затем открыл коробку и увидел внутри портфель карамельного цвета со своими инициалами на боку; строгие золотые буквы тускло поблескивали в сумраке. – Клэр… – прошептал Мартин, и в его голосе смешалось удивление и восхищение. – Где ты его достала? Я видел как раз такой, когда мы были во Флоренции, помнишь? Мы тогда несколько часов бродили по Уффици, ты еще никак не хотела уходить, и на обратном пути в отель мы…
– Да, – не дала договорить ему Клэр. – Я смогла вспомнить название магазина – «Cuoio di Lipari», написала им письмо и попросила прислать мне портфель.
– Но он же очень дорогой!
– Я откладывала деньги, – мягко сказала Клэр. – Мне хотелось, чтобы у тебя была красивая сумка, в которую можно складывать документы, рецепты и вообще все, что тебе захочется.
– С ним я похож на бизнесмена. – Мартин приподнял элегантный портфель за массивную ручку. – На сына, о котором так мечтал мой отец, – добавил он с оттенком иронии в голосе, а затем поставил портфель на скамейку. – Он мне очень нравится. Буду ходить с ним много-много лет. До самой старости.
Клэр тихонько улыбнулась, смущенная и довольная его реакцией.
– Не могу представить тебя старым, – сказала она.
– Сможешь, – ответил Мартин.
Дождь тем временем усилился, а небо стало неестественно темным от внезапно набежавших туч. Откуда-то с холмов прокатился тревожный раскат грома, и Клэр скользнула по деревянной скамейке ближе к Мартину.
– Обещай мне, – вдруг сказала она, – что каждый год, вечером двадцать седьмого мая, ты будешь приходить в эту беседку, чтобы встретиться со мной. Несмотря ни на что.
Мартин молчал.
– Обещай мне, – снова попросила Клэр, на этот раз более настойчиво.
– Обещаю, – сказал Мартин. – А ты обещай, что будешь ждать меня здесь.
– Обещаю.
Мартин осторожно отвел рыжие пряди Клэр за плечи и прошептал что-то, чего она толком не смогла расслышать. Затем начал медленно расстегивать ее блузку, одну за другой высвобождая из петелек крошечные пуговки размером с дождевые капли. Вокруг никого не было – ливень прогнал всех из парка, и они остались совершенно одни.
– Ты так прекрасна, – сказал Мартин, прижимаясь губами к ложбинке между ее грудей.
Они опустились на холодный пол беседки. Клэр притянула его к себе, не переставая думать: «Как он может уезжать? Как такое могло произойти с нами?»
Вспыхивающие молнии освещали их тела: губы, руки, плечи, спины. Из-за грома Мартин и Клэр не могли слышать друг друга. Они молча плакали, и их мокрые от слез лица блестели в сиянии молний, раскалывающих грозовое небо над беседкой.
