Текст книги "Почти смешная история и другие истории для кино, театра"

Автор книги: Эмиль Брагинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Скинемся! – Солист достал из кармана полтинник и кинул в кепку.

– И у меня полтинничек, жалко, конечно, но надо! – Гитарист тоже пожертвовал крупной монетой.

– А у меня только двадцатничек! – присоединился «черт клетчатый».

Соломатин вернул гитару.

– Здорово у тебя получается! – не без снисходительности оценил солист.

– У вас! – поправил Соломатин.

– У вас! – уже дружески улыбнулся солист. Улыбка у него была приятная, совсем детская. Он нагнулся, чтобы взять из кепки деньги.

Но Соломатин опередил солиста.

– Не трогай, это мое! – Пересчитал монеты. – Я честно напел на рубль двадцать! – Сунул выручку в карман, напялил кепку и спокойно зашагал дальше.

Парни глядели ему вслед.

– Старик молоток! – пришел к выводу солист, и остальные согласились, что да, действительно молоток, а рубль двадцать жалко.

Внезапно полил дождь, который вечно имеет привычку начинаться внезапно. Соломатин заспешил, но оказался на остановке, опоздав на автобус буквально на несколько секунд.

Как вдруг рядом остановился «Москвич».

– Садитесь, Ефрем Николаевич!

Соломатин узнал учителя физкультуры; как говорится, из двух зол – ливень и физкультурник – выбрал меньшее.

– Такая незадача, Ефрем Николаевич, – плакался по дороге физрук, – аккомпаниаторша, которая на гимнастике, в декрет ушла…

– Вот вы зачем меня подвозите… – усмехнулся Соломатин.

– Два раза в неделю, – принялся уговаривать физкультурник. – Что вам стоит побренчать?

– Мне вот здесь! – Соломатин попросил остановиться.

– Это по трудовому соглашению, – физрук притормозил у входа во двор, – с завучем уже согласовано. Вот расписание! Разве вам деньги не нужны?

Соломатин взял расписание.

– Деньги всем нужны, к сожалению. – И вышел из машины. Преподаватель физкультуры поглядел ему вслед.

– Гад! – сказал он. – Гад, но умеет играть на рояле!

Пока ждали Тинга, искали Тинга, переживали из-за Тинга, сам Тинг, напрочь потерявший облик приличной домашней собаки, голодный, ободранный, грязный, тоскливо бродил по городу. Тинг искал, искал… музыку. Вот он услышал бодрые раскаты военного марша и тотчас заспешил им навстречу.

Во дворе, сверкая медными трубами, маршировал оркестр военно-морского училища. Музыканты, играя на ходу, ловко вышагивали нога в ногу, и только один, толстенький, все время сбивался с ритма.

Тинг огляделся – рояля нигде не было. Тинг присел где пришлось. Военно-морской оркестр маршировал – сначала слева направо, потом разворачивался и топал справа налево, потом снова слева направо, снова справа налево… Тинг вертел желтой башкой – справа налево, слева направо, справа налево… Голова у Тинга закружилась, Тинг поднялся, встряхнул головой, чтобы избавиться от кружения, и поплелся прочь.

Потом судьба привела его к музыкальному училищу. Здесь музыка лилась из каждого окна, самая разная музыка. Тинг прилег неподалеку от парадного входа. В это время появился мощный мужчина, рядом с ним нес в зубах тяжелую сумку отличный пес, такого же, как и хозяин, мощного телосложения, на груди у него позвякивало ожерелье из золотых медалей.

– Сидеть! – приказал хозяин, отворил входную дверь училища и исчез за ней.

Пес-медалист, звали его Брег, покорно сел и поставил сумку возле себя. Из сумки нахально и беспечно торчал батон колбасы.

Сначала, почуяв запах колбасы, Тинг крепился, лишь глотал слюну. А затем… А затем не выдержал и на брюхе пополз к сумке. Тинг не рискнул подползти вплотную, он замер на некотором весьма почтительном расстоянии и умоляюще поглядел на дипломированную немецкую овчарку по кличке Брег. Брег тоже поглядел на Тинга и понял, что творится у того на душе (у собак-то душа есть, владельцы собак утверждают, точно есть).

И тогда массивный, гордый Брег ловко вынул из сумки батон колбасы и… швырнул его Тингу. Тинг проследил глазами за полетом желанной колбасы, но все не решался взять ее. Брег улыбнулся (честное слово!) и двинул Тингу угощение – бери, мол, чего там, между своими…

Тинг жадно схватил колбасу, а Брег сунул морду в сумку и… вытянул из нее зеленый лук, другой батон колбасы, поменьше, и замаскировал ими недостачу…

На прежней квартире Соломатиных новая хозяйка, Анна Павловна, ползала по коридору, в коридоре был расстелен лист линолеума, и Анна Павловна крохотными ножницами отстригала лишние куски. Дочурка Анны Павловны пыталась помогать, то есть откровенно мешала.

Соломатин появился в дверях, в руках он вертел ключ.

– Извините, я по привычке открыл, вот…

Анна Павловна от неожиданности чуть не вскрикнула и испуганно уставилась на Соломатина. Из-за маминой спины выглядывала дочь.

– Я здесь раньше жил, – смущенно объяснил Соломатин. – Понимаете, у меня собака пропала… Желтенькая такая, в пятнышках. Если собака придет, она придет сюда, она ведь новый адрес не знает… – Потом взглянул на расстеленный линолеум. – Вы будто маникюр делаете. Дайте мне нож и линейку какую-нибудь…

Анна Павловна поднялась с пола:

– Семья у нас без мужчин. А найти кого-нибудь… Я вас понимаю – к собаке ведь так привыкают!..

Теперь уже Соломатин ползал, вымерял, чертил.

Появилась старуха, мать Анны Павловны, и увидела Соломатина.

– Все-таки стелешь на пол клеенку! Где ты его раздобыла, этого типа?

– Мама! – попыталась остановить ее Анна Павловна.

– Сколько этот мастер с тебя содрал?

– Мама, это не мастер!

– Мастер не мастер, больше чем на пол-литра не давай! – приказала мать.

Анна Павловна расхохоталась.

– Я непьющий! – отозвался Соломатин, все еще ползая на коленках.

– Знаем мы вас, непьющих, – ядовито ввернула старуха, – и не канючь! Трешницу получишь – и гуляй!

Соломатин улыбнулся:

– Ну что ж, по дороге к вам я уже рубль двадцать заработал…

– Чем? – спросила старуха.

– Пением… Пел на улице…

– Надо же! – заохала старуха. – Милостыню, выходит, просил.

– У меня пропала собака, – вернулся к главной теме Ефрем Николаевич. – Желтенькая такая…

– Желтенькая! – повторила старуха. – Ясное дело – алкоголик! Желтые собаки ему мерещатся, серые крысы, зеленые змеи… Неужели во всем городе нельзя было сыскать трезвого мастера?

– Если собака придет, – мямлил Соломатин, – и вас увидит – она убежит!

– Я такая страшная! – пошутила Анна Павловна.

– А он чужих не признает. У собак это бывает… Конечно, квартира наша, то есть ваша, небольшая… – гнул свою линию Соломатин, – но я на раскладушке, скромно…

– То есть как – на раскладушке? Зачем? – ахнула Анна Павловна.

– И думать не смей! – крикнула старуха. – Дочь мне скомпрометируешь!

– Это я-то? – удивился Ефрем Николаевич. – Пустите меня, пожалуйста… На лестнице жить холодно. Я где-нибудь в уголке, я мешать не буду… Собака придет – и мы сразу исчезнем.

– А если она год не придет?! – вслух подумала Анна Павловна.

– Не надо смотреть на жизнь так мрачно, – посоветовал Соломатин, чувствуя, что хозяева сдаются.

– Мы-то, – вздохнула старуха, – мечтали об отдельной квартире, а тут жилец навязался…

– Может быть, вы не поняли, – осторожно пояснил Соломатин. – Я ведь только на ночь! Днем я мешать не стану, днем здесь будут дежурить дети!

– Дети! – радостно повторила девочка. – А как зовут вашу собаку?

– Тинг!

Тут в двери появился Шура и, вытягиваясь по-военному, доложил:

– Ответственный дежурный по собаке Ельцов!

– Караул! – в ужасе прошептала старуха.

Назавтра в школе привычно репетировал хор. Только лишь под роялем не было видно Тинга.

И тут отворилась дверь – и, пылая щеками, вошла, нет, вплыла торжествующая завуч.

– Стоп! Стоп! – недовольно покрутил головой Ефрем Николаевич. – Извините, Наталья Степановна, на двери ведь вывешено: «Идет репетиция».

– Но у меня для вас сюрприз!..

Наталья Степановна сунулась в дверь, взяла за плечико и ввела в зал Андрюшу. Он застенчиво улыбался.

– Андрюша согласился поехать с нами на фестиваль! – Завуч не говорила, а сладостно пела. Не хватало лишь музыкального сопровождения. – Я директора интерната уговорила и Андрюшиного отца тоже уломала!

– Отец так сказал. – Тут Андрюша стал подражать голосу Вешнякова: – «Ну, раз ты по геометрии схватил пятерку, ну, если они там без тебя погибают, заваруха такая, все ходят, шумят, выдай им гастроль, чтобы отвязались. Но только в первый и последний раз. Улавливаешь?…» Я, конечно, уловил. Почему не смотаться в Москву на три дня, раз заменить меня некем. Хотя, конечно, дни уходят…

– Пусть коллектив решает! – медленно сказал Соломатин.

– Какой еще коллектив? – переспросила завуч. – И что он должен решать? – А Андрюша, который несколько лет занимался у Соломатина, сразу понял и помрачнел.

– Коллектив – это мы! – Шура шагнул вперед и повернулся к Феде. – Рыжий, говори!

– Но почему я? – начал было сопротивляться рыжий Федя.

– Говори! А не то мы тебе так набьем! – пригрозил Шура.

– Что за слова! – возмутилась завуч. – Почему вы молчите, Ефрем Николаевич?

Но тот не проронил ни слова.

– Конечно, – мечтательно сказал Федя, – очень хочется в Москву, но совесть у нас есть? – Он повернулся к товарищам.

– Есть! – хором ответил хор.

– Вот именно! – грустно продолжал Федя. Теперь он обращался к Андрюше: – Для тебя это так, развлечение! А я, например, всю жизнь буду в хоре петь!

– А у меня ни слуха, ни голоса, я только ноты перелистываю! – с чувством сказал толстый Кира. – Но я тоже против Андрея, который задается!

– Но я же не виноват! – воскликнул Андрюша.

– Ты не виноват, что такой родился! – воскликнул Шура. – Раньше мы сами за тобой бегали, это была наша ошибка. Забирайте, Наталья Степановна, вашего, как это… вспомнил… вундеркинда…

– Ефрем Николаевич, – завуч окончательно растерялась, – вмешайтесь наконец, вы же педагог!

– Вот поэтому я и не вмешиваюсь! – ответил Соломатин.

– Я хотел, чтобы по-хорошему, – всхлипнул Андрей.

– Я тебе верю, – кивнул Соломатин, – но Федя уже сказал!

– Ладно, ребята, пока! – Андрюша обиженно направился к выходу.

– Когда у нас будет концерт, – издевательски крикнул Кира, – ты приходи, мы пропуск дадим!

– Я этого так не оставлю! – пообещала завуч. – Какие-то мелочные счеты, какое-то дешевое упрямство вам, Ефрем Николаевич, дороже чести школы!

И тоже ушла, еще сильнее пылая щеками.

– Ну что, ребята? – спросил Соломатин. – Жалеете, что не едем в Москву?

– Жалеем! – ответил хор.

– Я тоже жалею. Но самолюбие у нас есть?

– Есть! – снова хором сказал хор.

– Правильно! – подтвердил учитель. – И мы еще сделаем нашу школу школой с певческим уклоном.

После уроков Ефрем Николаевич вернулся на старую квартиру, собственным ключом отпер дверь, новый замок еще не успели врезать. Первым встретил Соломатина дежурный Костик.

– Тинг еще не вернулся!

– Иди скорее домой! – отпустил дежурного Соломатин.

– Притащился, жилец непрошеный! – услышала голос Соломатина старуха, мать Анны Павловны. – Картошку я тебе наказывала?

– Принес! – сказал Соломатин.

– А свеклу?

– Тоже принес!

– Снеси на кухню! – распорядилась старуха. – И ступай балкон красить!

– В шахматы сыграем? – С партией шахмат в руках возникла дочь Анны Павловны.

– Обожди ты с шахматами! – прикрикнула на нее старуха. – Сейчас дядя перила на балконе выкрасит, потом полку на кухне повесит, потом наличник на входной двери надо поправить, чего-то он покосился, потом в ванной две кафельные плитки слетели, надо починить, а потом уж сыграет с тобой в шахматы!

Соломатин ничего не возразил, вышел на балкон и взялся за кисть. В дверь позвонили.

Соломатин обернулся.

– Крась, не останавливайся! – прикрикнула старуха. – Вона дел сколько.

И отперла дверь.

Это пришла Тамара.

– Извините, – сказала Тамара, – мой папа у вас?

– На балконе! Ноги оботри!

Из-за спины Тамары выглядывал симпатичный толстяк.

– А ты постой тут! – не пустила его старуха.

Тамара прошла на балкон.

– Папа! – сказала она. – Я вижу, Тинг не возвращался?

– Нет… – ответил Соломатин, крася перильца.

– Меня на курсы приглашают. Художник по озеленению. Озеленение города. Это творческий процесс.

– А как же твои любимые пещеры?

– В пещерах темно, сыро и летучие мыши. Художник с курсов, он на лестнице ждет.

Отец пошел к выходу. Отворил дверь.

– Я ее отец!

– Здравствуйте! – заулыбался толстяк.

– До свидания! – мягко уточнил Соломатин. – И уходите мирным путем. Не заставляйте меня применять насилие! – И хлопнул дверью перед носом растерявшегося парня.

– Папа, – сказала Тамара, – я тебе завидую, у тебя призвание.

И тотчас раздался звонок.

– Сейчас я ему покажу! – возмутился Соломатин.

Сам открыл дверь. На пороге стояли… хористы. Чуть ли не все.

– Ефрем Николаевич, – пожаловался Федя, – мы тут без вас разучивали, как вы велели, но завуч пришла и выгнала.

– Можете не продолжать! – сказал Ефрем Николаевич. – Входите!

Хор ввалился в квартиру.

– Это еще что значит? – перепугалась старуха.

– Они тут в маленькой комнатке немножко попоют. Балкон я кончил. Полка где?

Хор проследовал в комнатку и грянул песню.

– Вот это жизнь настала! – Старуха готова была разреветься. – Полка вон стоит…

– Тамара, подержишь! – приказал Соломатин. – Поможешь! – Он понес полку на кухню и принялся ее вешать.

Опять раздался звонок в дверь. На этот раз старуха впустила Диму.

– Мой отец здесь? Извините…

– На кухне! – подавленно ответила старуха.

– Идем! – Дима вел за руку какую-то девушку. – Папа! – сказал Дима, входя в кухню. – Я вижу, Тинг не возвращался… Папа! Раньше я не мог жениться – нам жить было негде, а теперь, когда мы получили квартиру… Познакомься, папа, это Наташа…

– Поздравляю! – Соломатин стоял на лестнице. – Только я не могу слезть.

В дверь позвонили.

– Кого еще не хватает? – Старуха снова открыла дверь.

– Извините, – сказала Клавдия Петровна, входя. – Муж мой здесь?

– Все здесь!

Клавдия Петровна прошла на кухню. В руке Клавдия Петровна держала тяжелую сумку.

– Ты что, за домработницу? А я тебе поесть принесла. Тинг не возвращался?

В дверь позвонили, в который раз.

– Вот несчастье! – прошептала старуха. – Будь она проклята, эта новая, а для них старая квартира!

При входе стояли Кира и крепенький веснушчатый паренек с независимым, бойким видом.

– Ефрем Николаевич тут?

– Иди! Теперь уже все равно полы затоптаны. Ты что, только одного привел? Мало, веди всю улицу!

– Эй! – закричал Кира. – Перестаньте голосить! Я-то сам петь не умею, но я Павлика нашел!

Теперь все собрались в большой комнате.

– Он только сегодня перешел в наш класс, он из Ярославля, а там все поют, их так и называют – ярославские ребята… Павлик, спой!

– Я, конечно бы, не пришел! – Павлик держался раскованно. – Но Кирка мне рассказал, что собака пропала! Собак я люблю. А по заказу я не пою!

Пришла Анна Павловна и от удивления замерла.

– Что здесь происходит, мама?

– Они все сюда переехали, – сообщила старуха. – Только я не пойму: если им так нравится эта квартира, может, они с нами поменяются на новую?

– Пой, Павка! – пригрозил Шура. – А не то мы тебе так набьем!..

– А я вас потом по одному подкараулю! – не испугался Павлик. – Сейчас я могу спеть, потому что, когда пропадает собака, – это горе. Но я спою песню про собаку. А вы подпоете?

– Попробуем! – сказал Соломатин и слез с лестницы.

И Павлик запел песню про собаку. Голос у Павлика оказался чистый-чистый, звонкий-звонкий.

 
У нас вчера пропал щенок,
Сбежал куда-то он,
И все мы прямо сбились с ног
И потеряли сон…
Рыжий щенок, веселый щенок,
Щенок по имени Пес…^{1}
 

Ефрем Николаевич немного послушал Павлика, а потом неожиданно попросил:

– Повтори, пожалуйста. «Сикут лакутус…» – Он прочел четыре первые строчки.

– «Сикут лакутус…» – Павлик без запинки повторил латинские слова. – Это чепуха. А вот вы повторите: поп, пугая галок с ветки, попугая не пугай!

Соломатин взглянул на часы:

– Бежим! Комиссия еще заседает!

Они сорвались и исчезли: Соломатин, хор в полном боевом составе, Павлик, последней побежала дочь Анны Павловны, но мать успела ее перехватить.

– Что происходит? – нервничала Анна Павловна. – Поют, бегут… – Она оглядела незваных гостей семьи Соломатина. – Раз вы пришли… сейчас я чай поставлю, что ли?

– Спасибо! – поблагодарила Клавдия Петровна. – Я вот тоже тут принесла много вкусных вещей. – И полезла в сумку.

– Мама! – сказал Дима. – Я чуть не позабыл тебя познакомить. Это Наташа. Я на ней женюсь.

Клавдия Петровна стала медленно-медленно оседать на пол.

Дима и Тамара едва успели ее подхватить.

– Не волнуйтесь! – успокоила старуха. – Моя дочка – врач, она ее спасет.

Хор дружно мчался по улице.

– Куда бежим? – спрашивал Павлик.

– В Москву хочешь съездить? – вопросом отвечал Шура.

– А деньги на билет?

– Задаром! – пообещал рыжий Федя.

– Конечно, хочу!

– Тогда беги вместе с нами!

Хор изо всех сил бежал по улице. Ефрем Николаевич Соломатин несся одним из первых.

И все-таки они опоздали.

Примчались к зданию, где заседала отборочная комиссия, как раз тогда, когда председатель и члены комиссии вышли на улицу.

– Здравствуйте! – сказал Соломатин, тяжело дыша. – Вот мы опять!

– Все! – оборвал председатель. – Вы сами отказались! Вы уже вычеркнуты! И мы знаем, что у вас нет теперь солиста!

– У нас новый солист, вы послушайте! – попросил Соломатин.

– Поздно! – не согласился председатель. – Мы весь день смотрели пляски. Мы не каторжные!

– Тогда мы споем по дороге, можно? – И Ефрем Николаевич, не дожидаясь ответа, скомандовал: – Павлик, запевай!

И тут же на улице Павлик затянул песню про собаку.

– Мне на автобус! – неуверенно произнес председатель.

– Ничего, мы проводим! Спасибо! – добавил зачем-то Соломатин. – Ребята, подхватывайте припев!

И вместе с хором подхватил припев к песне о собаке, о верном и добром друге, о том, что человек, у которого есть собака, становится… человечнее!

Уличное выступление хора, конечно же, собрало зрителей. И вскоре хор и члены комиссии во главе с председателем уже стояли в центре толпы. А хор заливался на всю улицу… Потом хор прекратил пение, и Соломатин спросил председателя:

– Ну как?

– Замечательно! – растерянно оцепил председатель. – Только протоколы уже подписаны, решения приняты…

– У нас нет другого выхода! – грустно признался Ефрем Николаевич. – Мы будем петь до победного конца! Павлик, запевай! Мы будем петь, потому что не петь мы не можем!

Ободранный, измученный, давно уже не желтый, а серо-буро-непонятного цвета, Тинг плелся по городу. Спросить дорогу он не умел, и поэтому не было у него иного выхода, как найти дорогу самому. Много дней ушло на то, чтоб добраться до заветной двери и из последних собачьих сил поскрестись в нее.

Дверь отперла неизвестная Тингу женщина, а неизвестная Тингу девочка радостно запричитала:

– Тинг! Тингуша! Тинг!

Ефрем Николаевич оказался прав: Тинг не знал нового адреса и пришел по старому… Все мы рано или поздно приходим по старым адресам.

А детский хор под управлением Е. Н. Соломатина последний раз перед поездкой в Москву выступал в родном городе. На этот раз хор выступал на сцене концертного зала. Ефрем Николаевич дирижировал в строгом черном костюме, и мальчики тоже были одеты торжественно. Ефрем Николаевич даже рискнул нацепить «бабочку»…

Хор уже исполнял последний латинский куплет «Магнифики» Иоганна Себастьяна Баха, как вдруг из-за кулис осторожно выглянула девочка, дочь Анны Павловны. Девочка держала на поводке Тинга. Увидев и услышав родимый хор, Тинг рванулся, бесцеремонно, на виду у зрителей, выбежал на сцену и… залез под рояль на свое законное место.

Комедия должна заканчиваться счастливым финалом. Это традиция. Это закон жанра. Ибо, если и комедия будет заканчиваться плохо, то что же тогда в жизни будет заканчиваться хорошо?

 1971 г.

Седые волосы. Просто так. Полина Андреевна. Маркел Владимирович

Рассказ «Седые волосы» был напечатан в «Неделе». Мой., друг режиссер Юрий Егоров прочел рассказ, и было решено, что на этот сюжет я напишу для него сценарий. И, как это часто бывает, сейчас уже не помню почему, данная затея не состоялась, С Егоровым мы встретились в работе над двумя фильмами: «Если ты прав…» и «Человек с другой стороны».

Зато по рассказу «Просто так» я принимался писать сценарий несколько раз, но каждый раз что-то мне мешало.

Основной мотив рассказа – желание уйти от повседневной, унылой, постылой жизни, сойти с поезда на первой попавшейся станции и пойти навстречу неведомым вечерним огням, не имея перед собой конкретной исторической цели – я использовал в моей театральной комедии «Гостиница».

«Седые волосы» и «Просто так», в отличие от двух последующих новелл не писались специально для кино. А «Полина Андреевна» и «Маркел Владимирович» должны были войти, в фильм, где я размахнулся аж на одиннадцать новелл. Сценарий поначалу так и назывался «Одиннадцать». Но в картин, которую снимал на «Ленфильме» Бирман, хватило места только шести сюжетам, не считал сквозного, но на экране осталось пять. Было так – при утверждение сценария в Госкино мне было брошено стандартное обвинение в мелкотемье, в политической незрелости и предложено, категорически, добавить хотя бы одну новеллу высокоидейную! Чего греха таить, я такую новеллу сочинил. И тогда в Госкино сказали, естественно, прочтя новеллу, что теперь хорошо, ну не совсем, но все-таки хорошо, и картину можно запускать. При приемке фильма именно эту высокоидейную историю из него вырезали в том же Госкино, как… безыдейную. Режиссер оказал яростное сопротивление, я добавил к этому сопротивлению свои хилые силенки, меня только выписали из больницы после инфаркта. (Новелла получилась на экране симпатичная и человечная, но в борьбе победило, естественно, Госкино.) «Полину Андреевну» не снимали вообще, а вот «Маркел» в картину попал, и мне приятно сообщить, что играл Маркела Андрей Миронов. Называлась картина «Шаг навстречу».