Текст книги "Ястреб над океаном"
Автор книги: Эмиль Дриан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)
Морис Рембо занял свое место у руля.
– Решено! – сказал он. – Мы таким способом можем еще скрыться от их взоров крутым поворотом налево и найти где-нибудь долину, где спрячемся от их биноклей… Черт возьми, если им вздумается разыскивать нас в окрестностях вулкана!..
– Все равно, – пробормотал лейтенант Форстер – вот и еще одно осложнение. Все шло слишком хорошо до сих пор…
Аэроплан перелетел над большим мысом Копого, на верхушке которого можно было различить маленькую башню. Это был первый маяк, встречаемый в Тихом океане судами на пути из Америки. Но на маяке не было видно в эту ночь огня, и офицер задал себе вопрос: не заняли ли предусмотрительные и мелочные японцы этот пункт, для того чтобы потушить на маяке огонь и лишить американские крейсера этого необходимого во время навигации знака? Если так, то японцы могут с занятого ими маяка сигнализировать при помощи различаемого около башни семафора проходившему миноносцу о направлении аэроплана.
Пока в голове проносились эти мысли, Морис Рембо, поднявшись на 200 метров над поверхностью воды, повернул направо к берегу.
Перед ними в самом деле открылась долина, ведущая к вулкану…
«Кэтсберд» пронесся над рядом рифов, о которые разбивались пенящиеся волны, перелетел первые ряды скал и направился к долине, но не увеличивая своей скорости, так как не был уверен в своем маршруте.
– К счастью, я начинаю различать кое-что среди этого мрачного ущелья, – сказал Морис Рембо, – и если долина делает поворот налево, как я полагаю, то они не найдут нас, обогнув мыс.
– Лишь бы караул на маяке не дал им соответствующих сигналов, – произнес морской офицер.
Молодой француз ответил на слова Арчибальда жестом, выражавшим его беспокойство. Это очень правдоподобное предположение грозило тяжелыми последствиями.
Нужно ли взять обратный ход, пуститься с усиленной скоростью, которая быстро опередила бы миноносец, и добраться до другого острова?
До какого же? Быть может, лучше перелететь мимо возвышавшихся перед ними гор к противоположному берегу, так что преследующий их миноносец не будет оповещен об их перелете, потому что с маяка нельзя будет проследить за ним.
Но удастся ли аэроплану взобраться на находившийся перед ними скат в три тысячи метров, спускавшийся от Мауна-Лоа.
Не зная, где он находится, и располагая только несколькими минутами для принятия какого-либо решения, Морис Рембо остановился на первоначально принятом плане. Там они, по крайней мере, найдут спирт или бензин.
Это самое важное для них, все остальное – второстепенное дело.
Так как долина делала поворот к большим, расположенным вдали кратерам, отдаляя их с его пути, то инженер миновал ее и направился к вулкану Килоеа, красный отблеск которого указывал на его местоположение по левой стороне.
Он пролетел над склоном горы, усеянной обгоревшими скалами, черной лавой и желтоватым вереском. Затем они увидели плоскую и отлогую возвышенность, огромные пустоши, лишенные цветов, и поля, покрытые серой травой с копьевидными листьями, над которыми выступали чахлые деревца.
– Где же плантация, Арчибальд?
– Левее, но я не вижу на этой стороне места, удобного для подъема аэроплана.
– В таком случае спустимся на самый вулкан!
– Я думал об этом, ибо если они действительно преследуют нас, то вы можете выгадать несколько часов, отделив себя от них кратером.
– Это верно… но спирт… как его доставят нам?
– По той дороге, которая проходит еще левее, я отыщу ее при помощи канаков плантации. Пройдя по ней, можно избегнуть одновременно кратер и японцев.
– Вы думаете, что они в самом деле будут преследовать нас?
– Все возможно, раз они вышли для этого из Гонолулу, добыча стоит того!..
– Я предпочитаю потопить мой аэроплан в лаве, чем отдать в их руки…
– Вот и гостиница!..
На вершине горы действительно виднелось большое здание современной архитектуры, двухэтажное и окруженное чахлыми деревьями и несколькими хижинами.
Когда аэроплан находился на высоте 20 метров, у инженера вдруг вырвалось восторженное восклицание:
– Как это прекрасно!
* * *
Позади гостиницы открывалась круглая площадь, окруженная вертикальными стенами от 150 до 220 метров высотой. Основанием этой площади служит кратер Килоеи, изображавший круглую пропасть с покрытым остывшей лавой дном, сквозь которое просачивались серные пары.
Перед этой пропастью образовалась другая – это самый вулкан Галемаумау.
По мере того как аэроплан приближался и обрисовывались подробности, Морис Рембо, как бы загипнотизированный этим сверкающим отблеском литой стали, устремился к вулкану с охватившим его, как и Арчибальда, сильным волнением.
Зрелище было в самом деле захватывающим, просто бесподобным!
Вулкан представлял собой круглый колодезь в 100 метров глубиной и в 400 метров шириной. Содержащаяся в нем раскаленная лава находилась в постоянном движении и непрерывно выбрасывала с глухим шумом разбивающиеся у его краев столбы огня в 20 метров высотой.
Шум и страшный жар не поддаются никакому описанию.
И Морис Рембо не без усилия оторвался от этого зрелища. Он не имел права дольше останавливаться на нем.
Необходимо было без замедления отыскать место для спуска на краю этого утеса.
Он заметил такое место при свете зарева от вулкана.
Это был род обнаженного откоса, напоминавшего реку из внезапно застывшей лавы.
Он обратил еще внимание, что окрестности были усеяны желтоватым вереском, среди которого желтый аэроплан, быть может, не будет заметен в бинокли, которые будут наведены с моря, так как верхушка кратера видна оттуда.
Эта последняя мысль заставила его прийти к решению.
Для того чтобы добраться до избранного им места, нужно было перелететь над кипящим озером.
Это была незабвенная минута.
Клокотание расплавленной массы, вырывавшейся из глубины, поднималось из этого адского горнила к смелым авиаторам вместе с волнами горячего воздуха.
Они не могли подавить овладевшего ими страха и чувствовали головокружение, когда смотрели вниз, в этот огненный колодезь.
Инженер, в свою очередь, задавал себе мучительный вопрос – не изменяется ли состав воздуха над этим горнилом и не ослабится ли вследствие этого карбюрация в его моторе?
Но они уже пронеслись над озером из лавы.
С другой стороны аэроплан очутился на высоте не более десяти метров над обширным утесом. Морис Рембо не решался прекратить аллюмаж, прежде чем не будет над самой скалой. Таким образом он перелетел немного дальше избранного им места. Мотор остановился, винты перестали действовать.
«Кэтсберд» парит еще одно мгновение, опускается, скользит еще около 20 метров и останавливает свои дрожащие крылья, точно орел, только что опустившийся на свою жертву.
Поверхность была немного более шероховата, чем следовало, но плоская. Спуск был удачен настолько, насколько этого можно было желать.
Лейтенант Форстер соскочил на землю и вынул свои часы. Была половина четвертого утра.
«Кэтсберд» находился в пути 22 часа. Он сделал вместе с ночными объездами 2900 километров при среднем ходе в 130 километров в час. До Сан-Франциско оставалось еще 3300 километров.
Можно ли думать снова пуститься в путь, запасшись драгоценной жидкостью, играющей роль крови в аэроплане?
Это будет разрешено отправляющимся немедленно в путь американцем.
Он направится, прежде всего, в гостиницу, спустившись в кратер через замеченную им во время спуска трещину.
Из гостиницы он будет телефонировать на плантацию, прося немедленно доставить спирт или бензин, за который будет тотчас заплачено. Он же поедет на взятой в гостинице лошади впереди мулов, везущих драгоценный груз и, повернув налево, заставит их обогнуть утес.
Он рассчитывал, что до его возвращения пройдет шесть часов.
– Быть может, было бы лучше спуститься прямо к плантации и устроить там плоскость для подъема аэроплана при помощи туземцев. Но кто знает, возможно, что китайцы, осведомленные о захвате островов желтолицыми, отнеслись бы враждебно к двум белым или удержали бы их до прихода миноносца?
Но всякие подозрения и сожаления были теперь излишни.
«Кэтберд» опустился здесь и должен отсюда улететь.
Во время отсутствия своего друга Морис Рембо повернет аэроплан на полкруга, так как он должен уехать в сторону кратера. Затем почистит и выровняет поверхность земли, как можно лучше, до самого откоса.
Наконец, согласно сигналу, данному ему из гостиницы Форстером, лишь только ему станет известно, доставят ли им спирт или бензин, Морис разберет карбюратор или оставит в прежнем положении.
Они условились, что если с плантации могут доставить бензин, то развевающийся над гостиницей американский флаг, очень ясно различаемый на расстоянии, по крайней мере, двух миль, будет спущен до половины мачты. Если же можно получить только спирт, то флаг будет совершенно спущен. И, сердечно попрощавшись, оба друга расстались.
Стоя на краю пропасти, Морис Рембо видел, как неустрашимый американец спускался по узкой тропинке в трещине, ведущей в глубину кратера. Он следил за ним, когда он цеплялся по извилинам, скользил и быстро пробирался к скале. Он казался в ту минуту совсем маленьким, когда, прыгая через расселины, огибая потоки еле успевшей остыть лавы, направлялся к обнаженным пустошам.
Вот он около Галемаумау!
Арчибальд Форстер осторожно и на почтительном расстоянии обходит колодезь, наполненный лавой.
Наконец он дошел до тропинки туристов и исчез среди синеватых облаков серных испарений, непрерывно поднимавшихся от земли к небу, точно вечно угрожая извержением.
Глава 12
Погоня
Стоя на самом высоком берегу кратера, инженер увидел спускающиеся к морю изборожденные лавой откосы и длинную полосу скалистого берега, оканчивающуюся у вершины Капоко.
В предусмотрительно оставленный ему другом бинокль он разглядел большой миноносец, крейсировавший в нескольких сотнях ярдов, вблизи маяка, без сомнения, для обмена сигналами с его караулом. Затем он видел, как миноносец приблизился к берегу, описал полукруг и исчез за незаметным валом вулкана.
Предположение, что это судно послано в погоню за ними, получило теперь еще большее подтверждение у инженера, и, несмотря на начинавшую овладевать им крайнюю усталость, он поторопился подготовить свой аэроплан для полета. Он заставил его без особенных усилий сделать полкруга на своих полозьях и во время этой операции убедился, что при проезде над Гонолулу в «Кэтсберд» попали три пули: одна позади – поцарапала ящик с инструментами, а две пробили левое крыло. Таким образом могло легко случиться, что пуля попала бы в одного из авиаторов. Убедившись в этом, инженер пожалел, что не укрепил под сиденьями стальной лист в шесть-восемь миллиметров толщины, который служил бы щитом от вертикальных выстрелов. Очистив затем почву перед аэропланом и запрягшись в веревку от тяги, ему удалось подтянуть «Кэтсберд» на 20 метров по направлению к кратеру и вывезти его на гладкую и наклонную площадку, высмотренную им раньше. С этого места аэроплан может пробежать до 40 метров, прежде чем очутится в пропасти. Это более чем нужно для того, чтобы быть уверенным в удачном подъеме.
Когда эта работа была закончена, молодой француз поднял глаза к гостинице и не увидел там больше американского флага. Следовательно, лейтенант Форстер уже добрался до нее и успел телефонировать на плантацию. Ответ был ясен: сюда пришлют спирт. Морис Рембо предпочел бы продолжать путь с бензином, так как никогда нельзя быть уверенным в степени очистки спирта, и образующаяся от него вода, сгущаясь на свече во время отъезда, часто вызывает перебои мотора.
Но нужно было считать большим счастьем и такое разрешение вопроса. И, разобрав карбюратор, Морис Рембо заменил вынутый им поплавок другим, немного более тяжелым, соответствующим плотности спирта в 0,800.
Затем он занялся очисткой свечей, смазкой осей винтов и шестерни.
Наконец он заменил в их местах под лодкой обе ракеты, способствовавшие отъезду из Мидуэя, и от которых остались одни оболочки, двумя новыми ракетами, хранившимися в лодке.
Но у него не оставалось больше ракет, и если бы «Кэтсберд» опустился на землю еще раз, то не пришлось бы подняться таким способом.
Затем он поместил пустые фляги на земле для того, чтобы наполнить их спиртом, лишь только привезут груз. Он был уверен, что его доставят в бочонках. Окончив все эти приготовления, утомленный, он вытянулся на краю кратера, стараясь побороть охватившее его непреодолимое желание уснуть.
Напрасно искал он, глядя в бинокль, на открывавшемся перед ним необъятном море таинственный миноносец-истребитель – его не было видно. Но ему показалось, что на первых откосах, выдающихся над самым морем, движутся какие-то черные точки. Он следил за ними несколько мгновений и видел, как они исчезли в лесу из кокосовых пальм. Были ли это работники одной из многочисленных плантаций, окаймляющих вулканы большого острова зеленой лентой? Быть может, это матросы, посланные японским контрминоносцем?
Не было ни одного характерного признака, который дал бы ему возможность ответить на один из этих вопросов. Морис вспомнил, что его приятель употребил восемь часов для совершения экскурсии на Килоеа. Поэтому если японцы решили взобраться на откосы и взять в плен «Кэтсберд», то они явятся сюда слишком поздно: спасительный спирт будет доставлен, и аэроплан улетит раньше, чем они доберутся сюда.
Утомленный напряженным в течение двадцати двух, часов вниманием, он не мог надолго сосредоточить свои мысли на одном предмете. Он не подумал также, что если ему удастся улететь и на этот раз, в длинный путь к Сан-Франциско, то он никоим образом не будет в силах управлять аэропланом в продолжение следующих двадцати часов, не уснув у руля.
Для того чтобы побороть сон, он отдался воспоминаниям об Мидуэе.
Что делает теперь Кэт? Накануне он завтракал с нею и Форстером у постели уснувшего коменданта, и им прислуживала старая Оливия. Вели разговор о воздушном путешествии. Она выражала полную надежду и считала несомненным прибытие авиаторов на большой остров Гавайи и среди беседы рассказала молодому человеку слышанную ею от отца историю открытия архипелага капитаном Куком и о его трагической кончине.
Знаменитый мореплаватель высадился на остров Коай 17 января 1778 года, и ему был оказан восторженный прием. Священники признали его древним богом Лано, возвратившимся из длинного путешествия. Все население пало перед ним ниц и принесло в виде жертвы ему и его экипажу множество фруктов и овец.
Но англичане злоупотребили гостеприимными наклонностями населения островов с очень мягкими нравами. Они вели себя как суровые победители в покоренной стране, обложили туземцев слишком тяжелыми налогами, оскорбляли священников и вождей. И однажды, когда Кук плыл с судами «Резолюция» и «Дискавери» к южному берегу большого острова Гавайи и велел разрушить храм для снабжения экипажа топливом, его окружило возмущенное население и убило ударом копья.
Морис вспомнил, что это историческое событие произошло в бухте Кеалы-Кегуа, совсем близко от вулкана, у которого он находился теперь. Вскоре, когда он поднимется для продолжения своего пути на восток, то увидит пирамиду, воздвигнутую английским правительством на берегу моря в память великого мореплавателя.
Он перевел свой взор от моря к вулкану.
Его прельщал вид огненного озера.
При виде кипевшего озера, выбрасывавшего к небу высокие столбы пламени, он понял, почему невежество и суеверие чаще всего поклонялось огню как самому грозному богу.
Глаза его стали слипаться от долгого взирания на сверкающую поверхность. Иногда более высокие и более яркие снопы лавы вытягивались под влиянием ветра, носились в воздухе и падали длинными, шелковистыми разделенными волокнами темно-золотистого цвета, напоминавшими стекловидную канитель.
– «Волосы богини Пеле», по словам канакской легенды…
Морис вспомнил о золотистых волосах Кэт. Глаза его слипались.
Конечно, сон одолеет его…
Солнце стояло высоко на горизонте, и жара была изнурительной. Он доплелся до группы древесных папоротников, расположенных на некотором расстоянии, опустился под их листьями и погрузился в глубокий сон.
Его разбудил раздавшийся где-то вблизи выстрел. В ту же минуту он услыхал голос звавшего его лейтенанта Форстера.
Одним прыжком он вскочил на ноги.
– Арчибальд!
– А! Вот и вы! Я очень волновался, не найдя вас на месте. Я искал вас всюду, до самого подножия скалы, и не знал что думать, опасался какого-нибудь несчастья… сам не знаю чего… Но вы невредимы… Знаете ли вы, что японцы приближаются сюда!..
Они услыхали свист, пронесшийся над их головами, и с противоположной стороны кратера, у верхушки высокого утеса, остановилось на окружавших его кустарниках мастикового дерева маленькое синеватое облачко.
– К счастью, – сказал американец, – вам пришла в голову храбрая мысль отделить себя от них кратером. Прежде чем они обойдут нас с востока – в нашем распоряжении будет еще два часа.
– Но, – сказал молодой француз, еще не совсем очнувшийся от сна, – я, кажется, слышал выстрел где-то вблизи…
– Вы не ошиблись, – это стрелял я. – В двадцати метрах отсюда я был вынужден всадить пулю в лоб одному желтолицему с плантации, не пожелавшему гнать скорее своего мула. Негодяй обдумывал что-то, прислушиваясь к выстрелам. Все желтолицые осведомлены о наступлении японцев и ждали этого давно.
Во время разговора лейтенант, не теряя ни минуты, распоряжался разгрузкой бочонков.
– К счастью, – продолжал он, – двое остальных канаков – честные туземцы, которым я обещал щедрое вознаграждение. Особенно вот этот мастер, указавший мне ближайшую дорогу, огибающую кратер. Если бы не он, я очутился бы у глубокой трещины и потерял бы еще час в поисках прохода. А час… в такое время…
Поместив бочонки за скалами, американец дал канакам понять, что нужно принести сюда пустые фляги, приготовленные инженером.
Это были два прекрасных представителя гавайской расы с бронзовым телом и очень добрыми глазами. Мастер был метисом со смуглой кожей и курчавыми волосами. У всех троих были, согласно местной моде, надеты на шею гирлянды цветов.
– Отведите мулов за скалы, – приказал американец. – Незачем предоставлять их пулям этих японцев… Хорошо, что это моряки, стреляющие, как тюлени, и не установившие еще прицела… Сколько будет отсюда вниз? Тысяча пятьсот – тысяча шестьсот метров… Правда, это расстояние не благоприятствует отдельным выстрелам…
И действительно, маленькие столбы разбрызганной лавы, указывая на место падения снарядов и сопровождаемые сухим треском, точно от удара кнута, распределялись на расстояние от 200 и 300 метров. Это доказывало, что японские матросы были более опытны в обращении с их национальным оружием – ружьем «арисака».
– Но достаточно одного удачного выстрела, – сказал инженер, – а «Кэтсберд», к сожалению, представляет отличную мишень, и слишком заметную издалека.
– Благодаря аэроплану я только и мог отыскать вас, мой друг. Смотрите, мы уже опорожнили сосуд с маслом, это прекрасное машинное масло и наш плантатор сказал мне, что мы будем очень довольны им… К счастью, я нашел там своего соотечественника… Лишь только он узнал, в чем дело, как тотчас приложил все старания. Он ручается за свой спирт, который очень близок к абсолютной крепости в девяносто восемь градусов. Они вынуждены доводить его до подобной дистилляции для уничтожения известного характерного запаха…
Переливание из бочонков во фляги подвигалось быстро благодаря трем воронкам, которыми плантатор снабдил своего помощника. Когда фляги были наполнены и осторожно закупорены, то авиаторы отнесли их в лодку и тщательно уставили за машиной.
– По-видимому, им надоело стрелять по воробьям, – сказал американец, подняв голову и глядя в противоположную от кратера сторону, – они прекратили стрельбу…
– Быть может, это грозит еще большей опасностью, – сказал Морис Рембо. – Можно думать, что, убедившись в недействительности огня, они решили обойти кратер.
– Или, карабкаясь, перейти через Галемаумау… Может быть, пока они стреляли, один из проводников гостиницы присоединился к ним и указал им дорогу. Три четверти прислуги, проводников, лавочников, отдающих внаем квартиры, служащие на островах – исключительно японцы.
– Кто-нибудь был в гостинице при вашем появлении?
– Человек двадцать иностранцев различных национальностей, все очень смущенные и осаждавшие меня вопросами, так как они видели аэроплан и собрались все на балконах, чтобы увидеть его отъезд…
– Вы опасаетесь, что есть дорога для спуска в кратер?
– Я нашел там одну для спуска отсюда… не очень удобную… Я думал, что сверну себе шею, прежде чем проберусь вниз… И если они рассчитывают подняться сюда по ней и напасть на нас…
– В сущности, – говорил он, осматривая находившийся не более как в 20 метрах выход на расселины, – это очень возможно… японцы – настоящие акробаты и это влезание сюда, наверное, не остановит кого-нибудь из японских моряков. Будем торопиться! Наши фляги уже наполнены, за исключением восьми, еще содержащих бензин…
– Выльем его в резервуар… Я буду тогда уверен в удачном ходе мотора в момент подъема…
Когда все было сложено, оказалось, что было употреблено меньше времени, чем было рассчитано. Остался еще один бочонок спирта в 30 галлонов, то есть немного больше 120 литров.
– Нужно взять его с собой, – сказал Морис Рембо. – Позади имеется достаточно места для него и будет легко, когда уровень жидкости в резервуаре понизится, вылить ее из бочонка при помощи резиновой трубки, играющей роль сифона. У нас имеется трубка с делениями в ящике для инструментов. Я выну ее заранее…
– Но это увеличит груз, – возразил американец.
– Нам нужно было четыреста восемьдесят литров для двух тысяч восьмисот километров, – сказал Морис, – а до Сан-Франциско будет три тысячи пятьсот, то есть на семьсот километров больше. Эти сто двадцать литров и составят точно – очень точно – необходимое для этого излишка пути количество спирта.
– Никогда аэроплан не подымет этот излишний вес, – энергично оспаривал лейтенант. – Вы вычислили, что мы можем располагать недовесом в восемьдесят или девяносто килограммов, следовательно, половина этого излишка спирта должна быть оставлена… А если мы не поднимемся?
– Я поднимусь, мой друг, не бойтесь! Но прежде всего нужен достаточный запас механической силы, без чего аэроплан упадет в море, прежде чем прибудет к месту назначения…
– Вблизи континента мы встретим суда, идущие к Ванкуверу или Акапулько. Быть может, нам посчастливится даже натолкнуться на нашу эскадру…
– Это простое предположение, Арчибальд. Нельзя основывать исполнение нашей миссии на каких-то предположениях. И главное, от чего нужно оградить себя, – это от отсутствия бензина или спирта до прибытия на место. Я думал об этом целые часы, проведенные нами вместе вчера и в последнюю ночь.
– На чем же вы остановитесь?
– Я решил заменить ваш вес спиртом и продолжать мой путь без вас.
Американец привскочил от удивления.
– И не думайте об этом! – сказал он.
– Напротив, – я решил это настолько серьезно, что прошу вас, во имя вашей дружбы и преданности, принести эту неотложную жертву.
– Но это невозможно!..
– Я никогда не решился бы предложить это вам перед отъездом из Мидуэя, но теперь я настолько уверен в моей машине и так хорошо изучил ее, что, без сомнения, справлюсь один.
Арчибальд Форстер не обратил почти никакого внимания на упавшую близ них пулю. Американский офицер был, по-видимому, поражен удивлением.
– Скажите, – спросил он, кладя руку на плечо своего друга, – как вы думаете соединить на одном аэроплане обязанности шофера и механика?.. Как вы будете ежеминутно переходить с места на место для наблюдения надо всем? Я, взявший на себя только одну из этих обязанностей, чуть не отдал нас на съедение акулам благодаря моей невнимательности. Подумайте, что вы проведете всю ночь и весь следующий день в воздухе… Никогда вам не удастся долететь до цели…
Послышалось шипение точно рассерженного кота, закончившееся сухим стуком, напоминавшим щелчок пальцами по барабану. Вторая пуля пробила левое крыло аэроплана.
Стрелки теперь изловчились. Они, по-видимому, нашли желательный прицел и стреляли старательно и твердо. Очевидно, их было не более двух-трех человек, стрелявших с длинными интервалами.
Куда девались остальные? Оба авиатора были слишком поглощены предстоящей им новой задачей и не думали об этом.
– Я долечу до цели путешествия, мой друг, – повторил энергично француз. – Вы знаете, что одна мысль преобладает во мне над всеми прочими и она поддержит меня всюду! Если я упаду и не вернусь, вы увидите Кэт Гезей… вы скажете ей, что это была моя последняя мысль… Но мы увидимся, потому что мне удастся долететь…
Офицер взял своего друга за руку:
– Подумайте еще, Морис: нельзя ли выбросить из лодки некоторые менее нужные, нежели масло и спирт, предметы, например ящик с инструментами, весящий, по крайней мере, двадцать килограмм?
– Нет, мне может понадобиться починка…
– Однако ящик и поплавки, вместе взятые, соответствовали бы весу моего тела, если прибавить к этому немного от остающегося в нашем распоряжении недовеса…
– Поплавки? Нет, мой друг, – они вашей работы, и необходимость их неоспорима… Вспомните, что отсюда до Сан-Франциско…
Морис Рембо замолчал. Мастер схватил офицера за руку, делая ему знак опуститься, и увлек его на край пропасти.
Подойдя сюда, он протянул руку направо и Арчибальд увидел в этом направлении десяток людей, взбиравшихся с ружьем в руке по скалам, унизывавшим углубление кратера. Они нашли, как боялся Арчибальд, трещину в противоположной стене и, быть может, даже приведенные сюда японцем из гостиницы «Вулкан Килоеа» направлялись к расселине, оканчивавшейся близ аэроплана.
Очевидно, они выехали из Гонолулу на преследующем авиаторов миноносце, получив приказ овладеть аэропланом во что бы то ни стало.
Они находились на высоте не более 700 или 800 метров и обходили в эту минуту огненное озеро.
Быть может, остальные, ушедшие вперед и которых не было видно, находились уже в самой расщелине.
Вдали, на другом берегу, продолжалась стрельба, поддерживаемая для виду двумя-тремя моряками. Но около них виднелось множество силуэтов, работников с окрестных плантаций или путешественников из гостиницы «Вулкан», присутствовавших при этой страшной охоте.
Морис Рембо подошел к своему товарищу:
– Вы видите теперь, нельзя терять ни минуты… Притом само Провидение устраивает все как нужно, погрузив меня в восстанавливающий силы сон на пять-шесть часов в то время, как вы не отдыхали ни минуты. Я могу теперь смело летать в продолжение целых суток. Вы поможете мне уехать, перерубив удерживающую веревку, как было сделано в Мидуэе.
– Но… – хотел еще возразить Арчибальд.
– Нет, довольно! Вы обещали повиноваться мне… Я напоминаю вам об этом в критическую минуту…
– Слушаю, – сказал офицер. – Но что мне делать после вашего отъезда?
– Вы отправитесь на север, к тому маленькому порту, мимо которого мы пролетели сегодня утром.
– Гило.
– Да! Вы узнаете там, нет ли на острове станции беспроволочного телеграфа, и если вам посчастливится найти ее, то посылайте в Сан-Франциско телеграмму за телеграммой для оповещения о критическом положении Мидуэя.
– И о вашем отъезде на восток.
– Согласен.
– Если же станции не окажется там?
– Ждите в Гило или его окрестностях судно вашей эскадры, которое заберет вас мимоходом.
– Сколько риска во всем этом? – задумчиво промолвил офицер. – Увидимся ли мы еще раз, Морис?
– Мы избежали вместе уже столько опасностей, – сказал француз взволнованным голосом, – что я назначаю вам свидание в Мидуэе через восемь дней без всякого колебания.
– Мы теряем время, Морис… Усаживайтесь! Вы видите, желтолицые прекратили стрельбу, они чувствуют, что их товарищи уже здесь, совсем близко… Они думают, что нас успели схватить.
– Я умышленно медлю с отъездом, пока они не доберутся до подножия скалы, вынужденные взбираться на откос, где может пройти сразу только один человек… Я не думаю, чтобы они могли тогда послать мне мимоходом хоть одну пулю…
– Вы правы, но будьте готовы… Они миновали Галемау-мау… через десять минут они будут у подножия утеса…
Неожиданно в нескольких шагах раздался короткий свист.
Это свистел метис. Он явился к обоим белым бегом и указал им пальцем на отверстие в расселине.
– Японец… там, – сказал он по-английски.
В эту минуту показалась голова, покрытая синим беретом, на ленте которого была сделана надпись золотыми буквами.
Это был японский матрос, с широким полосатым воротником, открывающим мускулистую шею желтого цвета.
Его винтовка была на перевязи для того, чтобы свободно располагать обеими руками при опасном влезании на скалу.
Морис Рембо выхватил револьвер «Смит и Вессон», принадлежавший лейтенанту Спарку, при помощи которого он совершил суд над предателем Кердоком.
Он вспомнил в эту минуту, что не заменил два патрона новыми. И, когда собирался теперь зарядить револьвер, американец положил руку на его плечо и сделал движение, означавшее: «Позвольте мне распорядиться!»
Он быстро подбежал к японцу, выступавшему до половины над площадкой и который не видел его, так как обернулся к канакам.
Когда, опершись в последний раз на руки, японец встал обеими ногами на плиту из лавы, переходившую на расстоянии двух метров в страшный откос в 150 метров – он, прежде всего, взял в руки свою магазинную винтовку, висевшую на перевязи.
Но он не успел этого сделать.
В ту минуту, когда он снимал ремень через голову, у него с силой вырвали оружие и страшным толчком сбросили в пропасть.
Он упал с протянутыми руками, закричав хриплым голосом, ударился на 50 метров ниже об выступавшую на черной стене каменную глыбу, перевернулся и разбился у подножия утеса.
Метис хохотал, показывая все свои зубы. В этом смехе сквозила вся ненависть его к японцам.
Продолжая смеяться, он присел на корточки около расщелины и сделал знак, по-видимому, означавший: «Будьте полностью спокойны, буду караулить… я знаю теперь, что надо делать».
– Усаживайтесь, Морис, – сказал офицер, – нельзя терять ни минуты!
Затем он с полным хладнокровием попробовал затвор так удачно присвоенного ружья.
– Пять патронов в магазине, – сказал он. – Я могу с этим ружьем продержаться в лесу восемь дней, если это понадобится. Что касается вас, мой друг, – прибавил он шутливым тоном, – то я оградил вас от военных действий, которые не были бы одобрены вашим послом. Все к лучшему…
– А вы? – спросил Морис.
– Я сяду верхом на привезшего меня сюда мула, мой друг плантатор подарил бы мне его, если бы был здесь.
– Возьмите эти три коробки с консервами, у меня убавится груз… И не теряйте времени! Мне хочется уехать со спокойной душой за вас!
