Текст книги "Форпост «Зоркий»"

Автор книги: Эмиль Офин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Глава первая
ПЛЕМЯННИК

Мальчик сопротивлялся молча. Но возле самого отделения милиции он вдруг закричал: «Пустите!..» – и, вытягивая из воротника полинялой футболки тонкую шею, попытался укусить руку милиционера. Из толпы вынырнул остроносый парень в клетчатой кепке, с папироской, зажатой в мелких белых зубах.

– Кто дал право издеваться над ребенком?

Он огляделся, ожидая поддержки, и не ошибся. Сразу раздалось несколько голосов:

– Ну, чего к малышу пристал?

– Нашел под силу!

– Руки ломать – это они умеют!

– Никто ему рук не ломает, граждане. А наказать его следует. Он хотел вырвать сумку у женщины в магазине.

И милиционер втолкнул мальчика под арку высоких ворот.

* * *

В конце длинного коридора за дверью с надписью «Оперуполномоченный» сидел, ссутулясь над письменным столом, молодой лейтенант в очках.

Мальчик сразу сник. Исподлобья косясь на лейтенанта, отошел к окну, устало присел на табурет, вытирая ладонью вспотевшее лицо. Оно было покрыто синяками и ссадинами.

– Встать! Не в гости пришёл.

Пока милиционер, пристроившись у края стола, писал рапорт, лейтенант хмуро смотрел поверх очков на мальчика – узкоплечего, худого, растрепанного, обутого в тяжелые рабочие ботинки, которые были ему явно велики.

Пробежав глазами рапорт, лейтенант отпустил постового. Потом вынул из стола папку, сердито зашелестел в ней бумагами.

– Вот пожалуйста: ровно неделю назад в трамвае залез кому-то в карман, а теперь – подымай выше! Грабеж! Сумку хотел вырвать. Ну, что волком глядишь? Тебе на меня обижаться не приходится, я своё слово сдержал: ни в школу, ни домой не сообщил тогда. Поверил тебе. А ты… Нет, Федор Новиков, на этот раз ты поедешь в исправительную колонию. Как дважды два.

В раскрытое окно доносился шум улицы, отчетливо слышались голоса играющих во дворе детей; клочок осеннего голубого неба просвечивал сквозь листву старого тополя. Порыв ветерка шевельнул бумаги на столе.

Новиков шмыгнул косом.

– Ну и отправляйте. Все равно я бы и сам уехал…

Лейтенант поправил очки, внимательно поглядел на мальчика.

– Подойди-ка поближе. Это кто же наставил тебе синяков?

– Ребята с нашего двора, – неохотно ответил Новиков и отвернулся.

Его потертые брючишки вздувались на коленях бугорками, один карман сильно оттопыривался. Лейтенант быстро запустил руку в этот карман. Там оказались плоскогубцы и отвертка.

– Отдайте, дяденька! Это, это…

– Вижу что это. Решил, значит, заняться кражей со взломом? Сядь и расскажи, куда ты собрался уезжать. Ты и сумку украсть решил, чтобы запастись деньгами на дорогу?

Новиков смотрел на свои инструменты и молчал, только губы его кривились – вот-вот заплачет.

Лейтенант снял очки, подышал на них, долго протирал носовым платком стекла, потом сказал:

– Иди домой, Федя.

Но мальчик не обрадовался. Он умоляюще смотрел на лейтенанта.

– Отдайте, дяденька… Это мне тракторист с лесного склада подарил. Я ему целый месяц помогал бревна на берег вытаскивать.

– Бревна? Как же ты ему помогал?

– А так: залезу в воду, бревно тросом запутаю, а он раз – и выдернет. Отдайте, дядя…

– Какой я тебе дядя? Тоже племянник выискался. – Лейтенант помолчал. – Хорошо, отдам. Только не сейчас. – Он надел очки и полистал настольный календарь. – Приходи ко мне в среду, сразу после школы. Получишь свой инструмент. Я ведь не ты, слово держать умею. Как дважды два!

Мальчик потупился и медленно, нехотя двинулся к двери.

Лейтенант подошел к окну. Мальчик стоял под аркой ворот и смотрел по сторонам, словно не зная, куда ему идти. Ветер трепал его свалявшиеся волосы.

Мимо ворот – руки в карманах, во рту папироска – прошел остроносый парень в клетчатой кепке. Федя, опустив голову, побрел следом за ним.

Лейтенант вернулся на место. Он был широк в плечах и очень высок ростом – потому и сутулился, сидя за столом. На столе лежали отобранные у мальчика инструменты. На ручки плоскогубцев были надеты куски резиновых трубок – так делают монтеры, чтобы не ударяло током. Отвертка блестела. Видно, Федя Новиков старательно чистил её наждачной бумагой.

Глава вторая
СЛЕДЫ ВЕДУТ НА ЧЕРДАК

В углу светлого кабинета рядом с бюстом Карла Маркса – переходящее знамя, на стенах развешаны аккуратно вычерченные диаграммы, за стеклами книжного шкафа – корешки переплетов. Все здесь строго и солидно. На сидящей за столом женщине надето коричневое платье, темное и гладкое, только на рукавах узенькие полоски белых манжет.

– Как же все-таки получилось, что все ребята из класса провели лето на даче или в лагере, а Федя Новиков остался в городе? И почему родители не внесли денег?

Инна Андреевна ответила не сразу.

– Я не совсем в курсе дела… Правда, я знаю этого мальчика, и не с плохой стороны. Однажды, например, когда в школе погас свет, он сразу наладил пробки… А что он натворил, товарищ Петров?

Лейтенант тоже помедлил с ответом.

– Ничего он не натворил… Просто мы обратили внимание, что мальчик целыми днями слоняется по улицам. – Он встал со стула, надел фуражку. – Извините за беспокойство. Я думал, воспитатель класса больше знает о своем ученике.

Инна Андреевна вспыхнула.

– Видите ли, в шестом классе, где учится Новиков, классный воспитатель болен, я его временно заменяю. – Как бы желая оправдаться, она с некоторым вызовом добавила: – Вот о своих ребятах из восьмого «В» я знаю все.

– Из восьмого «В»? Это ваш класс? – Петров вернулся от двери и с интересом посмотрел поверх очков на учительницу. – На ловца и зверь бежит. Как раз хотел встретиться с вами, товарищ Алиева. Я интересуюсь и вашими учениками.

– Какими? Да вы садитесь, товарищ Петров.

– Сейчас скажу. Минутку… – Лейтенант полистал записную книжку. – Так. Соломин Игорь, Воронов Серафим, Оболин Вячеслав. Есть такие в вашем восьмом «В»?

– Да. Неужели и они что-то натворили?

– Пока ещё нет. Но сейчас самое время получше к ним приглядеться.

– Получше? – Инна Андреевна нервно обдернула белые манжеты на рукавах. – К вашему сведению, товарищ Петров, я с первого класса только и делаю, что приглядываюсь к ним. Они честные, трудолюбивые ребята. Все трое – пионеры-инструкторы.

– Не обижайтесь, – миролюбиво сказал Петров. – Давайте обратимся к фактам. Эта троица облюбовала чердак одного дома. Частенько после школы собираются там, приносят какие-то пакеты, свертки. На дверях нарисовали мелом букву «Ф» с завитушками, для усиления конспирации, должно быть. Кстати, и девочки туда заглядывают. Вот вы мне сказали, что о своих учениках знаете все. А ведь этого не знали?

Петров говорил, а сам украдкой поглядывал на Инну Андреевну. Щеки у неё порозовели, глаза смотрели настороженно, – пожалуй, надо ей все как следует объяснить, а то ещё, чего доброго, перепугается насмерть.

Но она не испугалась. Наоборот, упрямо, без всякого смущения подтвердила:

– Да, не знала. Ну и что же? Все равно не поверю, чтобы эти ребята занимались чем-то плохим. Скорее всего какую-то игру придумали. В конце концов, им ещё пятнадцати нет и они такие фантазеры! В особенности Сима Воронов.

Слова учительницы прозвучали уверенно и, пожалуй, даже немножко гневно. Петров улыбнулся.

– А вы, оказывается, за ваших птенцов горой стоите. У меня в свое время такой учительницы не было. – Он помолчал. – Вот вы, товарищ Алиева, педагог, стало быть, передовой человек, а взгляды у вас, извините, отсталые. Во всяком случае, на нашего брата. Ну, скажите, почему, если милиционер заинтересовался вашими ребятами, значит, они обязательно творят что-то плохое?

Учительница сразу остыла, смутилась немножко, задумалась; в самом деле, почему?

В кабинете наступила тишина. Только откуда-то доносились стройные ребячьи голоса. Это в зале шла спевка школьного хора.

– Кстати, товарищ Алиева, у Воронова есть прозвище Шестикрылый. Откуда оно?

Инна Андреевна засмеялась:

– В этом тоже нет ничего плохого. Видите ли, его имя – Серафим, а у Пушкина есть стихотворение…

– «Пророк»? – Петров хлопнул себя по лбу. – Как это я сразу не догадался? Ну конечно, «Пророк».

 
… И шестикрылый Серафим
На перепутье мне явился.
 

Милиционер и учительница весело посмотрели друг на друга, словно какая-то преграда между ними вдруг исчезла.

– Простите… Какое у вас образование, товарищ Петров?

– Кончил педагогический техникум.

– А почему же работаете в милиции?

– Так вышло. Случай один был… – Петров взял со стола фуражку.

– Погодите. Как же с моими учениками? Чем они все-таки занимаются на этом чердаке?

– Да, чего же это я?.. – Петров опять снял фуражку и уселся поплотнее. – Сейчас все вам расскажу. У меня насчет ваших ребят есть один план. Понимаете…

Он не успел договорить: в кабинет вошла молодая женщина. Уже с порога она заговорила быстро и взволнованно:

Инна Андреевна, голубушка, пришла к вам посоветоваться. Мой-то, мой бездельник что творит… – Увидев лейтенанта милиции, она смутилась, замолчала.

– Здравствуйте, Вера Васильевна. Да вы скажите толком, что случилось?

Поглядывая с опаской на Петрова, женщина сказала нерешительно:

– Как же не случилось… Давеча в магазине какой-то мальчик хотел у меня сумку вырвать. Вот я и расстроилась… Не из-за сумки – бог с ней! А ведь и мой таким стать может. Без отца растет. А я полный день на работе.

– Да ну, что вы, Вера Васильевна! Какие у вас основания?

– А такие… – Вера Васильевна озабоченно нахмурила свое румяное лицо с родинкой на щеке, расстегнула пальто и вынула из кармана белого халата листок бумаги. – Этот стишок я у него в тетрадке нашла. Вы послушайте, слова-то какие: «… Не только чернилами, кровью напишем!..» Представляете, кровью?..

Петров взял листок и принялся рассматривать его. Учительница тоже задумалась. А Вера Васильевна встревоженно продолжала:

– Все пристает: купи фотоаппарат. Может, и правда купить: занялся бы делом. А то невесть что творит. Вот сегодня, к примеру, прихожу я домой с дежурства, вижу – на кухне все банки раскрыты!

– Какие банки?

– Обыкновенные, стеклянные. У меня к празднику было припасено: огурцы, горошек, варенье, майонез… Все раскрыл! И крышки невесть куда девал…

– Крышки? – неожиданно перебил Петров. – Простите, гражданка, где вы живете?

Вера Васильевна замялась, вопросительно взглянула на учительницу. Та успокоила её взглядом и сама назвала адрес.

– Так я и думал. – Лейтенант ткнул пальцем в свою записную книжку и приблизил её к глазам Инны Андреевны. – Это как раз тот дом, где ваша троица орудует. – Он помолчал, что-то соображая.

Вера Васильевна побледнела.

Глава третья
ПОД ЗНАКОМ Ф

Клим сидит у окна. Окно выходит во двор; там, внизу, желтеет, небольшой садик. В садике играют ребята. Они качаются на качелях, гоняют мяч. Ещё в садике есть кирпичный домишко. Совсем недавно в нем помещалась домовая контора. Там усатый дядька с выпученными глазами ставил печати на всякие справки и кричал на ребят, зачем они топчут газоны. Теперь контора переехала в другое помещение, а кирпичный домишко ремонтируют – чинят крышу, белят стены, вставляют стекла.

Это все внизу, во дворе. А наверху, на соседней крыше, между трубами виднеется полукруглое чердачное окно. Если выглянуть из того окошка, увидишь почти весь город: набережную, буксиры на реке, мосты и много, много улиц; по улицам ползут трамваи, движутся автобусы, а люди шныряют туда-сюда. Очень интересно смотреть; лучшего наблюдательного пункта и не придумаешь! Жаль, фотоаппарата нет, а то можно было бы весь город сфотографировать. Раньше Клим тайком от мамы забирался на этот чердак и даже иногда отваживался вылезать на крышу, правда, только одною ногой, и при этом держался обеими руками за раму окошка.

Но все-таки это достижение. Вряд ли кто из ребят решился бы на такое.

Клим считал себя хозяином чердака. На чердаке таинственный полумрак, запах нагретого железа и мягкая труха под ногами. Солнечный луч пробивается из окошка, кишит пылинками. За толстыми деревянными балками – большой старый ларь, на дне ларя – перепрелые веревки. А что, если сейчас забраться на чердак?

Клим прислушивается к звукам, доносящимся из кухни. Это мама там возится, печет что-то. Чего она так торопится? Пришла с дежурства, даже свой белый халат не убрала, бросила прямо на стул и сразу – в кухню. Эх, и скучное же сегодня воскресенье! Скорее бы оно прошло!

В комнату входит мама. Она не обращает на Клима никакого внимания, только сердито гремит посудой.

– Мам, я хочу гулять…

– Не пойдешь, пока не скажешь, зачем банки пооткрывал.

– Я больше не буду… Все ребята во дворе, мам.

– А куда крышки девал? Теперь все испортится. Вот вредитель!

Клим молчит. Мама снова уходит в кухню, хлопнув дверью.

Эх, и скучища! Не везет Климу последнее время. А все началось после возвращения из лагеря. Там-то было хорошо. Там Клима не все считали маленьким, его. даже приняли в фотокружок, в котором занимались и восьмиклассники. За лето Клим здорово вырос – вот на дверном косяке отметки: до и после лагеря – целых два сантиметра! Кроме того, Клим сильно загорел. Ребята говорят, что, если не мыться, загар продержится всю зиму. Но разве мама понимает в этом что-нибудь? Она так трет мочалкой – какой уж тут загар!

Когда Клим вернулся в город, он полез на свой чердак. Но тут его ждали всякие новости: во-первых, на чердачной дверке кто-то нарисовал мелом букву Ф. Пока Клим думал, откуда она взялась, на лестнице послышались чьи-то шаги. Тогда Клим бросился в темный угол чердака и притаился там за старым листом фанеры.

Вошли трое. Расселись возле ларя на бревне.

Один спросил:

– Ну, кто сколько принес? У меня – тридцать три.

– У меня только двадцать.

– А у меня – пятьдесят, будь я проклят!

– Молодец, Шестикрылый! Где это ты раздобыл столько?

– В ресторане «Балтика»; я там с одним человеком познакомился.

– Ладно, – сказал первый. – Выкладывайте добычу. Скрипнула крышка ларя; в него что-то посыпалось со звоном. Клим напрягся, вытянул, сколько мог, шею, но рассмотреть, что именно сыпалось в ларь, не сумел.

– Все-таки мало, – сказал первый.

– Тебе все мало, Ига. Вечно ты недоволен!

– А что, много? Ну-ка, Профессор, ты написал расчет?

– Чего там писать, я и в уме сосчитаю.

– Ну, давай.

– Пожалуйста. Значит, так: каждая весит в среднем пятнадцать граммов, в день мы добываем примерно двести штук – три кило. Множим на триста шестьдесят пять, получается одна тысяча девяносто пять. Следовательно, за два года добудем две тысячи сто девяносто килограммов. Сбрасываем на пустые дни и разные неудачи – остается две тонны. Не так уж плохо.

– Ну и голова у тебя, Славка! Прямо кибернетика.

– Само собой. Это ведь не то что стишки сочинять для Ниночки.

– Что ты сказал?..

– Ладно, – оборвал первый, – хватит вам. Ближе к делу. Славка подсчитал верно, как часы. Но фактически должно быть гораздо больше.

– Для этого надо завербовать ещё подходящих людей. Предлагаю: пусть Лера и Нинка выберут кое-кого из подруг. Девчонкам легче выманивать эту добычу.

– Правильно, Ига. Только надо следить, чтобы под знаком Ф не оказались лентяи. Они могут завалить все дело, будь я проклят!

Клим смотрел в оба; он боялся перевести дыхание. Густая пыль лезла в нос и щекотала.

Шестикрылый вдруг начал декламировать:

 
Нас трое, но грудью одною мы дышим,
Не легок наш путь и не прост!
Не только чернилами – кровью напишем
Железное слово…
 

Клим громко чихнул. Все трое так и подскочили на бревне. Тесня друг друга, попятились к дверям.

Клим тоже перепугался и вылез из своего угла. Вид у него тогда был, наверно, жалкий: во-первых, он весь перевалялся в пыли, а во-вторых, все чихал и чихал и никак не мог остановиться.

Трое молча и удивленно разглядывали его. Шестикрылый презрительно выпятил подбородок.

– Да ведь этот сопляк, кажется, из нашего четвертого «Б». Он все возле взрослых отирается.

– Сам ты сопляк. Это мой чердак, – сказал, осмелев, Клим и чихнул прямо в противную рожу Шестикрылого.

– Сопляк, чердак, – Слава рассмеялся. – Да он стихами шпарит не хуже тебя, Симка.

– Ах ты, шпион! Да я из тебя печенку вырву, будь я проклят!

– Да брось ты! – Игорь отстранил Симку. – Ты чего здесь делал, пацан?

– Это мой чердак, – повторил Клим. Он тоже узнал всех троих и больше не боялся.

– Что значит «мой»? – сказал Славка. – В социалистическом обществе частной собственности не существует. Надеюсь, это тебе объяснили в твоем четвертом «Б»? Иди отсюда, чихай в другом месте.

– Ребята… Я тоже хочу быть под знаком Ф! А какую добычу вы собираете?

Игорь нахмурился, а Симка крикнул:

– Видите, он все слышал! Теперь разболтает.

– Что я – девчонка, что ли? – обиделся Клим.

Все расхохотались. Даже Симка. А Игорь взял Клима за плечи и повел к двери.

– Иди, иди, не упирайся. Ты ещё маловат для этого дела. И смотри, больше сюда не лазай.

… Не лазать? Как бы не так! На следующее же утро Клим проник на чердак, заглянул в ларь и увидел там целую кучу крышек от консервных банок.

Вот тогда-то он и отодрал крышки со всех маминых майонезов.

– Ну, чего ты к окну прилип? Иди вымой руки, – сейчас будем обедать.

Мама говорит по-прежнему сердито, но Клим, по одному ему известным приметам, догадывается, что она уже «отошла». Так быстро? С чего это? Обычно, если проштрафишься, «сердитость» продолжается три – четыре дня, а тут…

Клим подозрительно оглядывает маму: волосы причесала по-праздничному, лиловое платье надела; это платье она надевает, когда кто-нибудь приходит в гости…

– Ты что, оглох, Климочка? Я же сказала: иди мой руки. И лицо вымой.

Клим задумчиво идет на кухню, мылит руки. В прихожей раздаются два звонка. Может, это Инна Андреевна к маме?

Когда Клим, вытираясь на ходу, вбежал в комнату, он увидел… милиционера.

Ещё новости!.. От удивления Клим чуть не выронил полотенце. А милиционер ни капельки не удивился. Он протянул Климу свою большую руку и сказал:

– Здравствуй, Клим Горелов. Давно хотел с тобой познакомиться.

Он высокого роста, этот милиционер. На глазах у него очки, на погонах две звездочки, через плечо висит кожаная сумка.

Клим так растерялся, что спросил невпопад:

– А почему у вас нет револьвера?

– Зато у меня есть фотоаппарат. – Милиционер расстегнул сумку и действительно вытащил аппарат. – Я принес его для тебя. Держи.

– Для меня?.. – Клим посмотрел на аппарат, на милиционера, потом опять на аппарат и, наконец, на маму.

Лицо у неё стало розовым, как абажур над столом.

– Ну что вы, Иван Сергеевич, зачем…

Но Иван Сергеевич разговаривал только с Климом.

– Понимаешь, – сказал он очень серьезно, – все-таки аппарат этот, в общем-то, юношеский, а я, как видишь, вышел из такого возраста. Был у меня братишка, вроде тебя, ну, может, чуть постарше… От него осталось. Словом, мне он ни к чему. Бери.

Ну, как тут удержишься? Клим взял. Кожа на футляре потерта, зато сам аппарат как новенький: все рычажки блестят, и на черном корпусе белые буковки: «Смена-2».

– А спасибо кто за тебя скажет? – спросила мама. Клим с трудом оторвал глаза от аппарата, посмотрел на Ивана Сергеевича.

– Ладно-ладно, – сказал тот. – Свои люди, сочтемся.

– Садитесь же к столу, – позвала мама. – Клим, повесь аппарат в шкаф.

Нет! Ни за что! Клим надел аппарат через плечо и уселся за стол поближе к Ивану Сергеевичу.

– Иван Сергеевич! Спасибо вам большое-большое! Аппарат очень хороший, будь я проклят!

– Клим!.. – испуганно воскликнула мама. Но Иван Сергеевич сказал:

– Ничего, Вера Васильевна. Это чисто мужские слова. – И он чуть заметно подмигнул Климу.

Но самое необыкновенное было впереди. Едва мама вышла в кухню, как Иван Сергеевич вытряхнул из коробка спички и сложил из них на скатерти… букву Ф.

Клим так и замер от изумления. В голове молнией пронеслось: «Хочет выпытать». Но Иван Сергеевич приложил палец к губам.

– Тс-с-сс… Отпираться бесполезно. Я знаю все и согласен помочь. Можешь передать это своим начальникам.

– Они меня не принимают, – шепотом сказал Клим. – Говорят, что я маловат.

– Маловат? Ты? Да нет, ты уже не маленький. Погоди-ка… – Иван Сергеевич опять раскрыл сумку и на этот раз вынул несколько мятых желтых крышек. – Спрячь, быстро…

Клим схватил крышки, пулей метнулся к кровати и засунул их далеко под матрац – туда, где уже лежали прежние семь штук.

Когда с кастрюлей в руках вошла, мама, Иван Сергеевич и Клим, склонившись над своими тарелками, нет-нет да и переглядывались. А суп показался Климу таким вкусным, что он попросил добавки, – нельзя же в самом деле отставать от Ивана Сергеевича!

– Иван Сергеевич, а вы ещё придете?

– Вот чудак! Так я же пока ещё не ухожу.

– Клим! – укоризненно воскликнула мама.

В этот вечер он засыпал счастливый. Все ворочался в темноте: ощупывал то крышки под матрацем, то висящий над кроватью фотоаппарат.