Текст книги "Фокусы и фокусники"

Автор книги: Эмиль Кио

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

Так, в 1912 году в Москве вышло переведенное с немецкого сочинение некого Сура "Таинственные вечера", являющееся чем-то вроде руководства для начинающих фокусников.

В этой книге, как уверял автор, раскрывались "все тайны магии, обладание которыми дает человеку необычайную силу". Одна из глав была посвящена заклинаниям. Здесь всерьез рассказывалось о том, как вызвать главного сатану – Люцифера, подчинить его своей воле и заключить с ним договор. На соседних страницах шло описание способа вызывания "духов ада накануне Ивана Купалы". Тут же сообщалось о том, как изготовить "волшебный" жезл и необходимое для совершения волшебства "зеркало Соломона".

"При помощи этой книги,– вещал автор,– каждый легко приобретет богатство и постигнет все то, что было до сих пор недоступно для него".

Признаюсь, я без особого интереса перелистывал эту книжонку. Закрыв ее, я увидел на ярко размалеванной обложке объявление. Н нем говорилось о другой брошюрке под названием "Книга чудес и тайн", очевидно, принадлежащей перу того же автора.

Что же обещала эта брошюрка? А вот что.

Полное объяснение и раскрытие чудес египетских магов, в том числе превращение змеи в палку, а палки в девушку; рецепт приготовлении из поди денег; указания на то, как найти клад, приобрести неуязвимость, а также без вреда глотать огонь и выбрасывать изо рта пламя; описание устройства волшебной комнаты; различные "драгоценные" советы, вроде того, например, как

12

Н. Ознобишин, Иллюзионисты (фокусники и чародеи), "Теакинопечать", М., 1929.

узнавать интимные тайны и заставить какую-нибудь даму прийти к вам вечером. Наряду с разоблачением секретов индийских факиров книга обещала читателя познакомить и со "средствами для возбуждения любви и для успешной рыбной ловли", способами определения характера человека по линиям на ладони и искусством делать фейерверки.

Трудно сказать, чего было больше в этих книжонках – желания затуманить головы или же просто грубого надувательства.

Мне могут сказать: "Да, но все это относится к прошлому".

Не совсем так. За границей еще и сейчас фокусники иногда прибегают к откровенному шарлатанству, окутывают свои выступления мистическим туманом.

Одного такого иллюзиониста, этакую демоническую личность, словно сошедшую со страниц книг Э.-Т.-А. Гофмана, использующего изобретенный им таинственный аппарат в своих преступных целях, советские зрители видели в заграничном фильме "Артисты цирка".

Нет, не в интересах всех этих "профессоров натуральной магии", "королей-чародеев" и прочих "властителей тайн" раскрывать свои секреты перед "простыми смертными". Напротив, они всячески прячут их от внимательных глаз.

Любопытно, что несколько лет тому назад в Швейцарии состоялся "международный съезд магов и престидижитаторов". В нем участвовали представители шестнадцати стран. Они собрались, чтобы выработать устав новой "международной федерации магов". Задачи этой федерации -защищать интересы своих членов и бороться против попыток раскрывать секреты фокусников. Впрочем, это объясняется еще и тем, что фокусники, не создающие ничего нового, попросту боятся потерять публику.

Советский цирк – светлое, радостное, оптимистическое зрелище. Все интересно зрителям в цирке, и в том числе фокусы, но только непременно новые, а не виденные с дней самого раннего детства. Ну кто останется равнодушным при виде всех этих чудесных появлений, исчезновений и превращений! За время своей работы я встречался с самой различной аудиторией. Я выступал перед воинами Советской Армии и старателями золотых приисков, хлопкоробами Средней Азии и казаками кубанских станиц и почти не встречал людей, которые не заинтересовались бы искусством фокусника.

Многие люди сами хотели бы научиться проделывать фокусы. Когда я был на Дальнем Востоке, ко мне обратился офицер-пограничник. Он просил помочь ему составить небольшую программу. Мы прошли с ним в клуб, и он показал мне, что умеет делать.

Я увидел перед собой по-настоящему талантливого человека. Его ловкости могли бы позавидовать многие профессиональные фокусники.

Другой такой же исполнитель выступал в Москве на смотре художественной самодеятельности работников пищевой промышленности. На сцену вынесли столик. Затем вышел невысокий парнишка, совсем еще молодой, застенчиво улыбающийся. Он неловко поклонился и начал манипулировать, или, как говорим мы, фокусники, санжировать, игральными картами, которые исчезали и вновь появлялись у него в руках, цветами, монетами и яйцами. Все это было не совсем совершенно, но как много любви, подлинного вдохновения вкладывал молодой исполнитель в искусство, которому он посвящал свое свободное время! Он работал поваром на фабрике-кухне.

А сколько других любителей пробует свои силы в области манипуляций и иллюзий! К сожалению, наша художественная самодеятельность не очень-то популяризирует у себя этот жанр. Нет по этому вопросу и специальной литературы.

Если данная книга прольет хоть немного света на производственно-творческую деятельность фокусников, даст представление о нашей сложной и интересной работе, она выполнит свою задачу.

ГЛАВА I

«Одеон» на Сретенке – "Конкурсы юмористов” – Первая роль – В Варшаве – Конюх или билетер? -Бим-Бом – В старом цирке – Случай со слонами – Под куполом – «Десять минут между жизнью и смертью» – Кулинарное искусство престидижитатора – Факир был голоден – Как дурачат публику – «Адская академия» – «Омоложение» – Что такое «Кио»?

Моя артистическая деятельность началась в 1917 году в Москве.

В годы первой мировой войны в Москве, Петрограде, да и в других больших городах возникало множество театров-миниатюр. Только в Москве насчитывалось двенадцать-четырнадцать таких театров. Один из них – "Одеон" – располагался на Сретенке, как раз напротив дома, где жила наша семья. Каждый вечер здесь давалось два сеанса. Руководил театром некто Н. Ф. Гриневский.

В этот театр я и зачастил. Для маскировки надевал отцовское пальто – в ту пору учащимся средних учебных заведений посещение театров, особенно такого типа, было строго запрещено. Надо сказать, что "Одеон" от большинства других театров-миниатюр отличался несколько более высокой культурой. Здесь делал первые шаги в искусстве Николай Павлович Смирнов-Сокольский. Он числился на военной службе и в театр являлся в форме вольноопределяющегося – в шинели, перетянутой ремнем. Волосы его, как и положено поенному человеку, были коротко острижены. Он надевал парик, облачался во фрак и в таком виде выходил на сцену в качестве "юмориста". Выступал в "Одеоне" и другой впоследствии известный артист эстрады – Григорий Иванович Афонин. Был здесь талантливый куплетист эксцентрик Павел Троицкий.

Н. П. Смирнов-Сокольский и Г. И. Афонин, несмотря на свою молодость, были людьми очень начитанными, любящими книгу. Они стремились к сатирическому, злободневному репертуару.

Скоро я стал в театре Гриневского своим человеком, познакомился с артистами, и на меня обратили внимание. Да и как было не заметить рослого, восторженного юношу, аккуратно, чуть ли не каждый вечер посещавшего и первый и второй сеансы. Этот юноша пылко аплодировал и скетчам, и куплетам, и певицам, принимал горячее участие в "конкурсах юмористов". Подобные конкурсы пользовались большой популярностью. Всем зрителям раздавались билетики, которые надо было, подчеркнув фамилию понравившегося артиста, опустить в ящик. Я обычно голосовал за Смирнова-Сокольского.

Не скрою, я завидовал артистам "Одеона". Как часто мне самому хотелось выйти на сцену и принять участие в спектакле. И вот однажды такой случай (признаюсь, весьма тривиальный!) представился.

Заболел один из исполнителей. А так как я знал наизусть чуть ли не весь репертуар театра, то, набравшись смелости, решил предложить свои услуги хозяину театра, Николаю Федоровичу

13

Гриневскому. Тот колебался недолго – надо же было кем-то заменить заболевшего! – и уже вечером состоялся мой первый дебют.

Мне поручили выступать в "лубке". Спускалось полотнище. На нем были нарисованы: пламенно-алое сердце, такая же яркая печень и желудок. В середине каждого из этих органов были проделаны отверстия. Актеры просовывали в эти отверстия головы и пели полагающиеся по ходу действия куплеты. Не помню уже, какую из частей этого необычного "организма" я изображал. Пропел я свои куплеты старательно, Гриневский остался доволен и предложил стать штатным актером театра.

С радостью я встретил это неожиданное предложение. Оно приобщило меня к горячо полюбившемуся театральному искусству. К тому же я уже подумывал о том, чтобы начать помогать своим заработком семье. После смерти отца мы ощущали в этом острую необходимость. Понятно, что в театре мне пришлось довольствоваться ролью скромного актера на "выходах".

Большим успехом в ту пору пользовалось злободневное обозрение Е. Мировича "Вова приспособился". В нем высмеивался буржуазный сынок, призванный на военную службу и сумевший весьма неплохо устроиться: казарму он превратил в комфортабельную спальню, обеды ему приносили из дома. В этом обозрении центральную роль – Вовы – играл Смирнов-Сокольский, я же изображал одного из солдат.

Октябрьскую революцию наша труппа встретила в Киеве, куда незадолго до этого поехала на гастроли. Тут мы застряли, так как попасть обратно в Москву уже не удалось. А когда, с благословения контрреволюционной рады, на Украину вступили кайзеровские войска, Гриневский решил податься в более спокойные места. Он избрал Польшу. Мне ничего не оставалось, как ехать с театром.

И вот мы в Варшаве, даем свои спектакли на русском языке. Увы! Театр успехом не пользовался. Зрительный зал пустовал, и очень скоро "Одеон" прекратил свое существование, а мы, артисты, остались, как говорится, у разбитого корыта.

Очень неприятно оказаться в чужом городе без копейки в кармане и не имея возможности вернуться на родину. С отчаянья и голода возьмешься за любую работу. Мне, однако, посчастливилось. Вскоре я узнал, что Александр Чинизелли набирает людей для передвижного цирка, и обратился к нему.

– Вы кто такой? – задал вопрос Чинизелли.

– Актер театра миниатюр.

– Такие мне не нужны. Прощайте. Впрочем... мне требуется билетер. Вот если бы вы...

Я не заставил долго себя упрашивать и сразу согласился. Я готов был сделаться конюхом, уборщиком, дворником – кем угодно, только бы иметь работу.

Александр Чинизелли был двоюродным братом владельца петербургского цирка Сципионе Чинизелли и арендатором большого каменного цирка в Варшаве. Уезжая на гастроли в Петербург, он передал антрепризу цирковому буфетчику Мрачковскому.

Став директором цирка, Мрачковский пришел к выводу, что это выгоднее, чем торговать пивом и бутербродами. Когда Чинизелли приехал обратно в Варшаву, он отказался вернуть ему здание. Обращение Чинизелли в суд ни к чему не привело, здание осталось за бывшим буфетчиком, а Чинизелли начал разъезжать с передвижным цирком-шапито по провинции.

Вместе с Чинизелли руководство цирком осуществляли И. С. Радунский и М. А. Станевский (Бим-Бом) – известные музыкальные клоуны. Чинизелли возглавлял художественную часть, Станевский взял на себя всю административную сторону, а Радунский – финансовую.

Программа в цирке была сильная. Отличную работу демонстрировали акробаты с подкидной доской – десять Кантоне. Чинизелли выводил на арену двадцать дрессированных лошадей и показывал высшую школу верховой езды. Талантливым, хотя и грубоватым клоуном был Фрико Станевский, ставший впоследствии главным директором всех цирков в буржуазной Польше.

"Гвоздем программы", как тогда выражались, были Бим-Бом. Трудно забыть эту талантливую пару! Как живой, стоит перед глазами красавец Станевский – "Бом". Он и на манеже был красив. Ничего утрированного, гротескового в его облике не было. Элегантный костюм, почти полное отсутствие грима – таким был внешний вид Бома. Только парики он менял, выходил то в рыжем, то в зеленом, то в красном. Эффектен был и Радунский – Бим с напудренным лицом в "бриллиантовом" клоунском комбинезоне, искрящемся при свете лампионов. Успех эта пара всегда имела огромный, хотя надо сказать, что от злобы дня они отходили все дальше и дальше, обращая главное внимание на музыкальное исполнение на эксцентрических инструментах.

Я исправно исполнял в цирке обязанности не только билетера, но и контролера, кассира, униформиста, был даже берейтором, помогал Чинизелли дрессировать лошадей. В цирке Чинизелли главное внимание обращалось на конюшню. В программу обычно включалось пять-шесть номеров с лошадьми. В каждом отделении было минимум два-три конных номера.

Закулисная часть цирка строилась так, чтобы лошади оказались в самых благоприятных условиях. Да и называлась закулисная часть "конюшней". Слово укрепилось в цирке прочно. И если кто-нибудь показывал свой номер неудачно, публика кричала ему: "На конюшню!" Кстати, и нынешний артист зачастую употребляет слово "конюшня" вместо того, чтобы сказать "закулисная часть". Такова сила традиции.

Люди в цирке Чинизелли были поставлены в условия более тяжелые, чем лошади. Почти все артисты – и мужчины и женщины располагались в одной гардеробной тут же в конюшне, где не было пи столов ни стульев. Одевались стоя и так же стоя гримировались.

Странными кажутся теперь нравы старого цирка. Многие артисты были очень суеверны. Участники воздушных номеров, например, перед тем как выйти на манеж, целовались – это они прощались на случай, если разобьются. Многие перед выходом крестились. Панически боялись в цирке цифры "13" – считалось, что она приносит несчастье. Обучение артистов нередко сопровождалось побоями, Чинизелли на конных репетициях разрешал себе замахиваться на взрослых и даже пожилых берейторов хлыстом. Грубо обращались также и с животными. Это нередко приводило к печальным результатам.

Вспоминается такой случай. У нас выступал со слонами дрессировщик Росси. Я каждый день навещал животных и угощал их морковью или яблоками. Слоны очень привязались ко мне, и, когда приставленный к ним старик рабочий заболел, мне пришлось некоторое время за ними ухаживать. Затем к слонам взяли другого служителя – молодого парня. Ему объяснили, как надо обходиться с животными, и сказали, что если почему-либо хочешь слона наказать, нужно дернуть его специальным крючком за ухо (это у слона самое чувствительное место).

Новый рабочий оказался человеком грубым и жестоким. Слонов он не любил и мучил их, дергая за уши чаще, чем нужно. Об этом в цирке знали, но никто не считал необходимым вмешиваться. На мои же протесты рабочий не обращал внимания. Развязка произошла в день отъезда Росси. Я вошел в вагон, куда грузили слонов, и вдруг увидел на полу лужу крови. Я страшно испугался, выбежал из вагона и позвал людей. Пришел Росси. Он сразу понял, в чем дело. Оказывается, когда рабочий находился в вагоне, один из слонов прижал его к стенке и раздавил. Дерево, железные перекладины – все было погнуто: с такой силой животное придавило к стенке вагона своего недруга.

А между тем слоны по своей натуре – животные добродушные и покладистые. Странно, но этакая махина очень боится мышей. Если слон увидит крошечную мышь, он может сорваться с цепи. Поэтому, когда слоны находятся в цирке, нужно следить, чтобы там не было ни крыс, ни мышей.

Работая в цирке, я, несмотря на все трудности, все больше влюблялся в это искусство и не мог уже без него жить. Мы своими руками сооружали легкое парусиновое здание шапито. Многочисленные канаты и веревки, которыми крепилась парусина, оставляли на руках царапины и мозоли, но зато как весело становилось на душе, когда под куполом вспыхивали яркие лампы, освещая посыпанный свежими опилками манеж. Артисты цирка шутя говорили, что манеж, на котором они работают, заколдован: тот, кто переступил его, уже не в силах с ним расстаться. В этой шутке немало правды.

Мечислав Антонович Станевский, видя мое усердие, сделал меня своим помощником. Но административная работа не очень увлекала меня. В это же время старый гимнаст Краузе начал формировать труппу для воздушного полета. Народу не хватало, и Станевский предложил мне:

– Вы, я вижу, прыткий, попробуйте, полетайте.

Не боги горшки обжигают! Почему бы мне и в самом деле не. попробовать полетать в воздухе, под куполом?

И вот я – гимнаст в труппе у Краузе. Вместе с другими затянутыми в трико молодыми людьми я выхожу на манеж и карабкаюсь по веревочной лестнице под купол, туда, где в туманной мгле поблескивают стальные тросы трапеций. Но – увы! – полетчик из меня получился неважный. Я это чувствовал и сам и вскоре попросился о выходе из труппы.

Но я уже не мог расстаться с мечтой стать цирковым артистом. Что ж, не получилось в труппе -попробую работать один. И через некоторое время я подготовил номер, который афиша называла "Десять минут между жизнью и смертью".

Он состоял из трех трюков, исполнявшихся высоко под куполом, на трапеции. Первый трюк заключался в том, что я балансировал на стуле, задние ножки которого были поставлены на два стакана, в свою очередь стоявшие на трапеции. Ап! Стаканы и стул выскальзывали из-под меня, я летел вниз, вслед за ними, но в последний момент удерживался на трапеции, цепляясь за нее ногами, Второй трюк был такой: я усаживался на стул, поставленный на трапеции, подбрасывал вверх папиросу, ловил ее ртом, закуривал и принимался читать газету. Третий трюк: я сидел на стуле, который опирался одной ножкой на стакан.

Номер имел успех, и, может быть, я и остался бы воздушным гимнастом, если бы не одно существенное обстоятельство. Дело в том, что работа в воздухе требует от артиста строгого режима: нельзя обедать позже двух часов, надо много гулять, отдыхать перед выступлениями. Я же был молод, легкомыслен, режима не придерживался, и кончилось тем, что я вынужден был расстаться с работой под куполом.

– Послушай, Эмиль,– сказал мне однажды наш цирковой факир Бен-Али,– почему бы тебе не стать иллюзионистом?

– Кем? Фокусником? Ни за что!

Такое категорическое утверждение имело свое основание.

Первый раз я увидел выступление фокусника Боско-второго на сцене маленького, теперь уже не помню какого, театрика. Этот фокусник был, так сказать, с "кулинарным" уклоном. Он приготовлял в цилиндре яичницу, потом неведомо откуда доставал кремовый торт, мгновенно превращал кофейные зерна в горячий клокочущий напиток. Подобным образом он накрыл целый стол и пригласил "почтеннейшую публику" отведать его кушанья. Все это показалось мне очень скучным.

Итак, вспомнив, какую тоску нагнало на меня выступление Боско-второго, я наотрез отказался от заманчивого, с точки зрения Бен-Али, предложения стать фокусником.

Интересной фигурой был этот Бен-Али. Появился он у нас в цирке в тот период, когда я был помощником у Станевского по административным делам. В мои обязанности входил подбор новых номеров. Я встречался с артистами, договаривался с ними о работе. Про Бен-Али (понятно, что это был псевдоним) мне сказали в Варшаве. Мне так горячо рекомендовали его, что я решил во что бы то ни стало заполучить эту загадочную личность, только что, как мне объяснили, перенесшую жестокий запой.

Я отыскал факира в каком-то подвальном помещении, где он лежал на кровати, уставившись в потолок. Выяснилось, что факир уже вторые сутки ничего не ел.

– Хотите работу? – предложил я. – Где?

– У Чинизелли.

– Двадцать процентов со сбора,– категорическим тоном произнес факир, спуская ноги с кровати.

– Хорошо,– ответил я, немного поколебавшись, и добавил:

– Что вам нужно еще?

– Халат, чалму и иголку.

Оказалось, что факир остался без костюма и реквизита. Я достал для него все, что было нужно, заказал литографированные афиши и привез факира в Вильнюс, где тогда гастролировал наш цирк.

Чинизелли, увидев Бен-Али, с сомнением покачал головой:

– Как вы договорились?

Я ответил, что Бен-Али просит двадцать процентов со сбора и на этих условиях я подписал контракт.

– Вы с ума сошли! – закричал Чинизелли.– Двадцать процентов! За что? Вы ничего не понимаете в цирковом деле! Вам бы, молодой человек, оставаться на конюшне.

Я обиделся и сказал что-то резкое. Обиделся и Чинизелли. Целую неделю он со мной не разговаривал.

Первое выступление Бен-Али должно было состояться в субботу. К концу дня я зашел к кассиру, чтобы узнать, как идут дела. Признаюсь, этот ответ поверг меня в смущение. Неужели Чинизелли был прав, а я по молодости и по горячности промахнулся? Но на второй день дела пошли лучше, а на третий на окошечке кассы появился аншлаг: "Все билеты проданы".

Бен-Али резко поднял сборы. Я торжествовал.

Однажды я столкнулся с Чинизелли у входа в цирк.

– Послушайте, молодой человек,– сказал Чинизелли, улыбаясь и потирая руки.– Хватит дуться. Мы решили дать Бен-Али не двадцать процентов, а тридцать!

Бен-Али именовал себя гипнотизером, хотя никакого отношения к гипнозу не имел. Он просто дурачил публику, но дурачил так живо, так весело, что никто на него не обижался. Например, он прокалывал иглами язык и руки не только себе, но и желающим из публики. Для этого он вызывал на манеж двоих помощников и, проколов им языки, соединял между собой цепочкой. Весь цирк гомерически хохотал, когда, взяв цепочку, Бен-Али начинал водить "проколотых" по манежу, и они послушно ходили за ним с высунутыми языками.

В числе трюков, показываемых "факиром", было "Распятие на кресте". На манеж выносили большой деревянный крест и к нему "прибивали" Бен-Али. Зрители ахали, слыша, как стучат молотки. Но распятый чувствовал себя совсем неплохо: он висел наподобие окорока или колбасы: его держал на кресте ловко замаскированный крюк, за который он цеплялся воротником, а гвозди можно было прибивать, это не имело никакого значения.

Был в репертуаре Бен-Али и коронный трюк всех "гипнотизеров" – каталепсия. Он приводил в "каталепсическое" состояние человека, клал его на– спинки двух стульев: головой на одну, пятками -на другую. Человек становился будто деревянный, на него можно было сесть и даже встать: но под костюмом человека находилась невидимая зрителям доска.

Конечно, для исполнения всех этих трюков Бен-Али заранее находил ассистентов из числа безработных, соглашавшихся ему помогать. Эти люди во время представления сидели в зрительном по вызову "факира" как будто бы выходили из публики. Платил им Бен-Али от рубля до пяти, в зависимости от трюка. "Каталепсия" проделывалась с постоянным партнером.

По сути дела, Бен-Али занимался обманом. Да и не он один был таким. Так же морочили народ все другие "индийские факиры", выступавшие не только в провинции, но и в крупных цирках. "С разрешения начальства" они занимались "гипнозом", глотали лягушек, гвозди и камни. Все это не имело ничего общего с подлинным искусством. Факиры приносили немалый вред, насаждая дурные вкусы, дискредитируя настоящих манипуляторов и иллюзионистов, среди которых было немало выдающихся мастеров.

Надо сказать, что рука у меня оказалась "легкой". После выступлений у Чинизелли дела у Бен-Али поправились, пошли в гору. Скопив изрядный капиталец, Бен-Али приобрел даже дом, кстати, тот самый, в подвальном помещении которого он некогда обитал.

Бен-Али продолжал уговаривать меня сделаться иллюзионистом. Его поддержал Станевский. Он даже дал адрес: Берлин, магазин фокусов Хорстера.

Признаться, я был несколько разочарован. Мне всегда казалось, что фокусники сами придумывают свои трюки.

А тут, оказывается, существуют магазины, где желающим предлагают готовые фокусы, где на прилавках и полках стоят всевозможные "таинственные столики",

"сундуки-молнии" и "неисчерпаемые ящики", где фокусы можно выбрать, точно галстуки или перчатки. Позднее я узнал, что это не совсем так и что всякий уважающий

себя фокусник сам придумывает все трюки, которые он демонстрирует перед зрителями, и что в магазин обращаются либо любители, либо такие начинающие артисты, как я.

Магазин фокусов Конрада Хорстера был известным, но не лучшим. Имелись другие, более солидные фирмы. Одна из них находилась в Ганновере. Ее владельцем был некий Баш. Красочные рекламные проспекты, отпечатанные на глянцевой бумаге, гласили, что у него "в 22 комнатах демонстрируются 5000 аппаратов и моделей". Баш любил, чтобы на плакатах его изображали в обнимку с чертом, который что-то нашептывал ему, по-видимому, сообщая новые трюки. Тут же рисовались смерть с косой и ангелочек, высыпавший из цилиндра цветы и карты. Такова была традиция.

Широкой известностью пользовались также фирмы Янос-Бартель в Гамбурге и Хоктис в Париже. Как бы там ни было, но под влиянием Бен-Али и Станевского я обратился к Хорстеру и приобрел у него свой первый "волшебный" аппарат. Он представлял собой небольшой ящик, ярко раскрашенный, на высоких ножках. Все стенки его открывались. К ящику были приложены чертежи с описанием трюка. Но приобрести в магазине "волшебный" ящик – мало, надо еще научиться им пользоваться. И вот, чтобы этому научиться, я поступил в "Адскую академию".

Иной читатель подумает, что я его мистифицирую: что это за "Адская академия"? Но такое "учебное" заведение существовало, оно помещалось в задних комнатах того же магазина Хорстера. Здесь опытные люди давали несколько практических уроков обращения с купленной иллюзионной аппаратурой. А когда ученик все как следует осваивал, ему выдавался специальный диплом об окончании этой "Академии". Такой диплом дали и мне. Есть диплом этой забавной, несмотря на устрашающее название, "Академии" и у моего коллеги – фокусника А. А. Вадимова (Алли-Вада), он также купил свои первые аппараты у Хорстера. Хорстер научил меня технике исполнения трюков, но, если так можно сказать, сюжет номера я придумал сам.

Свой номер я назвал "Омоложение", и заключался он в следующем. Из-за кулис появлялась старуха. Я приглашал ее в ящик. Старуха входила. Ящик закрывался. Я прокалывал ящик со всех сторон шпагами, вонзал сверху вниз пику, когда же шпаги извлекались, а ящик открывался, в нем вместо старухи оказывалась молоденькая девушка.

Моей помощницей была дочь Чинизелли – Матильда. Это она, одетая старухой, пряталась в ящик, а затем выходила из него преображенной. Первое время я больше всего боялся, как бы не задеть Тилли шпагами. Но Тилли была очень ловкой и гибкой девушкой, и она, собравшись в комочек, находилась в безопасном месте и умудрялась сбросить с себя костюм старухи и парик. Через некоторое время я научился мгновенно прокалывать ящик со всех сторон.

Мы усложнили трюк, сделали его более эффектным. Теперь, когда стенки ящика разваливались, Тилли появлялась из него в пышном белом платье с оборками и лентами, в модной шляпе с перьями, с зонтиком и собачкой в руках.

Номер "Омоложение" оставался в моем репертуаре долго.

Позже я проделывал его с двумя лилипутами. Изображая старуху, они становились друг другу на плечи. Этот же номер я в свое время разоблачил в печати, показав, как надо прокалывать шпагами ящик, чтобы не задеть разместившихся там лилипутов, куда прячутся костюм и маска старухи.

По совету Бен-Али, я обзавелся "восточным" халатом из золотой парчи с красным поясом и чалмой. Особенно я гордился халатом, который старался почаще распахивать, чтобы все видели его шелковую подкладку.

Единственно, что тогда терзало меня, так это то, что я никак не мог придумать себе звучный цирковой псевдоним. Моя собственная фамилия – Ренард – мне не нравилась, казалась мне недостаточно звучной. Я долго старался придумать что-нибудь оригинальное, звучное, короткое, сразу запоминающееся. Я завидовал Радунскому и Станевскому, которые нашли замечательный псевдоним "Бим-Бом", и мечтал подобрать что-либо в таком же духе. Все в цирке знали об этом и старались мне помочь. Каждый считал своим долгом предложить мне какую-нибудь фамилию, и так меня измучили этим, что в конце концов я начал прятаться от людей.

Как-то вечером после работы мы втроем: Станевский, его жена, Антонина Яковлевна Бабурина, и я – возвращались в гостиницу. Антонина Яковлевна в прошлом была женой богатого московского купца. Большая поклонница цирка, она влюбилась в Станевского, добилась развода с купцом и вышла замуж за Станевского. Ее увлечение мужем было так велико, что кафе, которое она открыла в Москве, на Тверском бульваре, она назвала "Бом". Кстати, об этом кафе упоминает А. Н. Толстой в своем романе "Хождение по мукам".

Мы шли по улице, и вдруг Антонина Яковлевна, поглядев на сверкающую огнями вывеску кинотеатра, прочитала:

– Ки... о! – Буква "Н" почему-то не горела.

– Что, что? – переспросил, не расслышав, Станевский.

– Ки... о! – повторила Антонина Яковлевна и вдруг засмеялась.– Вот вам отличный псевдоним,-обратилась она ко мне.– Не правда ли – оригинально? Ки... о!

Кио... Я готов был запрыгать от радости. Вот оно наконец то, что я искал. Таким образом, "Кио" – это просто неверно прочитанное женой Станевского слово "кино".

ГЛАВА II

Возвращение в Москву – «Индус» из Варшавы – Что может случиться с фокусником – «Зайцем» на буфере – Первый плакат – Акты фантастической иллюзии – Касфикис, Данте, Линга-Синг, Кефало -Европейский факир То-Рама – От Соколова-Нассо до Клео Доротти – Старые номера на новый лад -Требование времени.

В 1921 году я распростился с цирком Чинизелли и уехал в Россию.

Как бы ни были гостеприимны простые люди Польши, в которую меня занесло вихрем событий, я часто вспоминал московские бульвары, четверку бронзовых коней на здании Большого театра, памятник Пушкину – все то, что было так хорошо знакомо мне с детства. И поэтому, когда представилась первая возможность вернуться домой, я, не задумываясь, воспользовался ею.

Тепло проводили меня товарищи. И вот я сижу в вагоне поезда, тут же стоит мой иллюзионный ящик, рядом чемодан, в котором лежат халат и чалма. С каждым оборотом колес я приближаюсь к заветной цели – Москве.

Не скрою, я воображал, что меня встретят с радостью, как "европейского артиста" (ведь я все же работал в Варшаве!). Но представьте мое удивление, когда в Москве мне сказали:

– Кио? Иллюзионист? Обратитесь в Посредрабис, там вам помогут подыскать работу.

В этом не было ничего необычного. Разрушенное интервенцией и гражданской войной народное хозяйство страны нуждалось в восстановлении. Этим и занималась молодая Советская республика. Цирков в ту пору было мало, и большинство из них принадлежало еще частным хозяевам. Постоянной работы артисты цирка не имели. Устраивались там, где удавалось.

На первых порах мне в Москве повезло. Я получил приглашение на десять выступлений в сад "Аквариум", где было некое подобие мюзик-холла. Потом я перешел в "Эрмитаж", где выступал в одной программе с Владимиром Яковлевичем Хенкиным и известной исполнительницей цыганских романсов Тамарой Семеновной Церетели. Здесь же, в "Эрмитаже", я снова встретился с Г. И. Афониным, который с трудом узнал в загадочном "индусе" из Варшавы маленького скромного актерика из театра "Одеон". Получал я в цифровом отношении астрономическую сумму – три с половиной миллиарда. Но, увы, деньги стоили очень мало.