Текст книги "Третий возраст"
Автор книги: Эмиль Ажар
Жанр:
Драма
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)
ТРЕТИЙ ВОЗРАСТ.
Алексей Чесноков
По роману Эмиля Ажара «Страхи Царя Соломона»
89037774278 Алексей Чесноков
МЕСЬЕ СОЛОМОН– «царь Соломон», король пред-а-порте, владелец «sos добрая воля». 84 года.
МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРА– бывшая певичка. 65 лет.
ЖАН– молодой человек, таксист, волонтёр в «sos добрая воля». 21 год.
ЧАК– американец, студент, друг Жана. 22 года, волонтёр в «sos добрая воля». 21 год.
АЛИНА– молодая девушка, продавщица в книжном магазине. 26 лет.
МЕСЬЕ ТАПЮ– консьерж в доме, где живёт месье Соломон. 48 лет.
ЦАД– DJ в клубе «Слякоть».
БЕНО– владелец клуба «Слякоть».
ФЕРНАНДО– владелец бистро.
ЖИННЕТ
СТАРШАЯ МЕД. СЕСТРА
ПАРЕНЬ, ЕГО ДЕВУШКА, ШЛЮХА, ПОСЕТИТЕЛИ КЛУБА «СЛЯКОТЬ».
ИНТ. КВАРТИРА МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРЫ ДЕНЬ
Осторожно, стараясь не шуметь в комнату входит МЕСЬЕ СОЛОМОН, прислушивается. Осматривает комнату: сначала фотографии и афиши, потом бумаги лежащие на комоде. Осмотрев всё «сверху», он принимается за ящики комода. Во втором ящике, под кипой старых бумаг месье Соломон находит то что искал: несколько старых фотографий. Внимательно изучает их. Бессильно садится на край кровати. Он, разочарован и подавлен, сидит опустив руки и уставившись в одну точку.
С улицы доносятся женские голоса, они выводят месье Соломона из оцепенения. Он кладёт обратно фотографии, поправляет постель. И осторожно покидает квартиру.
ИНТ. ПАРАДНАЯ РЕСПЕКТАБЕЛЬНОГО ДОМА УТРО
У стены стоит ЖАН и писает. Под мышкой у него две книги – словари. Жан закончил своё “грязное дело” и застёгивает штаны.
Из лифта выходит МЕСЬЕ ТАПЮ. Он в спецовке, в руке ящик с инструментом.
МЕСЬЕ ТАПЮ.
А, это опять ты!
ЖАН.
Я, месье Тапю, я самый.
МЕСЬЕ ТАПЮ.
(доверительно)
Ты бы попросил вашего еврейского царька, чтоб он показал свою коллекцию марок. Я тут вчера был у него – кран чинил и успел взглянуть одним глазком. Так вот у него собраны все марки Израиля – каждой по десять экземпляров! Ты же понимаешь, у евреев деньги прежде всего. Сейчас они все вкладывают капитал в израильские марки. У них ведь какой расчёт: скоро арабы уничтожат Израиль ядерными бомбами и от него останутся одни марки! Вот тогда-то... А? Когда государство Израиль исчезнет, его марки приобретут огромную ценность. Вот они и закупают!
ЖАН.
Простите, я вынужден вас покинуть государь... Я называю вас государем, ибо так принято обращаться к королям мудаков!
Жан направился к лифту. Месье Тапю видит лужу у стены.
МЕСЬЕ ТАПЮ.
Стоять! Это ты сделал?
ЖАН.
Вы это видели? Нет. Вас не было на месте. Вы всегда отсутствуете, когда нужны.
Жан отдаёт честь и заходит в лифт.
ИНТ. КАБИНЕТ В КВАРТИРЕ МЕСЬЕ СОЛОМОНА УТРО.
МЕСЬЕ СОЛОМОН лежит на диване, руки сложены на груди, глаза у него закрыты и, кажется, что он не дышит.
Входит Жан.
ЖАН.
Месье Соломон!
Месье Соломон открыл глаза и приподнял голову.
МЕСЬЕ СОЛОМОН.
Что? Что-нибудь случилось, Жан? У тебя озабоченный вид.
ЖАН.
Ничего особенного, месье Соломон, всё то же: я вам говорил про чайку, которая увязла в нефти, но всё ещё бьёт крыльями и пытается взлететь. Это у меня экологическое обострение...
Месье Соломон садится на диване.
МЕСЬЕ СОЛОМОН.
Надо уметь абстрагироваться, отключаться.
Месье Соломон встаёт и идёт на встречу Жану.
МЕСЬЕ СОЛОМОН.
Говорят, теперь есть такие группы медитации, где учат забываться. Все садятся в позу "лотос" и воспаряют. Неплохо бы и тебе попробовать.
ЖАН.
У меня нет таких ресурсов, как у вас.
МЕСЬЕ СОЛОМОН.
Каких ресурсов?
ЖАН.
Иронических…
Месье Соломон идёт за ширму. Переодевается.
МЕСЬЕ СОЛОМОН.
Почему вы всегда ищете определение в словарях?
ЖАН.
Потому что они внушают доверие.
МЕСЬЕ СОЛОМОН.
Это хорошо. Свою веру надо хранить как зеницу ока. Без этого нельзя жить. И словари, в этом смысле, оказывают нам большую помощь.
Месье Соломон выходит из-за ширмы. На нём исключительно элегантный костюм.
МЕСЬЕ СОЛОМОН.
Что скажешь? Мне его сшили в Лондоне, на заказ.
Жан щупает ткань.
ЖАН.
Вот это да! Пятьдесят лет будете носить, не меньше. (смутившись)Я в том смысле, что… Они нашли в Эквадоре долину, где люди живут сто двадцать лет…
МЕСЬЕ СОЛОМОН.
(перебивая)Я только что купил коллекцию марок Фриуль.
Месье Соломон показывает на документы и альбомы лежащие на письменном столе.
МЕСЬЕ СОЛОМОН.
Она не представляет большой ценности, кроме пятисантимовой розовой марки Мадагаскара, это редчайшая марка, но они не хотели продавать её отдельно.
Месье Соломон подходит к письменному столу, берёт конверт и подносит к свету, чтобы показать его Жану.
МЕСЬЕ СОЛОМОН.
Для меня почтовые марки стали теперь единственным ценным пристанищем.
ЖАН.
(читает)Моя дорогая жена, надеюсь, у вас всё хорошо, а у нас здесь война. Поцелуй детей, мне их так не хватает, что не знаю даже, как сказать. Твой Анри. (читает в углу конверта)Пал смертью храбрых четырнадцатого августа 1917. (месье Соломону)Зачем вы это делаете?
МЕСЬЕ СОЛОМОН.
Что?
ЖАН.
Зачем вы собираете открытки, адресованные не вам, написанные людьми, не имевшими к вам никакого отношения, как вот этот убитый солдат, которого вы не знали?
МЕСЬЕ СОЛОМОН.
Это сложно объяснить, я никого не потерял. Никого. В числе шести миллионов евреев, которых уничтожили немцы, нет ни одного моего даже дальнего кузена. Мои родители не были убиты, они умерли рано, задолго до Гитлера, самым нормальным образом, не испытывая никакой дискриминации. Мне восемьдесят четыре года, и мне некого оплакивать. Терять любимое существо – это страшное одиночество, но ещё большее одиночество никого не потерять за всю свою жизнь.
Месье Соломон берёт со стола фотографию. На ней по русски написано: Четырёхлетний Соломон Рубинштейн перед своим пианино. На фотографии над мальчиком со счастливой материнской улыбкой склонилась пышногрудая дама.
МЕСЬЕ СОЛОМОН.(ПРОД.)
Когда мне было четыре года, мои родители мечтали сделать из меня виртуоза. Они рассчитывали, что я стану вундеркиндом. С пианино в гетто были связаны большие надежды. В старое время только попытка сделать из ребёнка виртуоза могла дать родителям надежду вырваться из гетто. Великий Артур Рубинштейн сумел из него вырваться… Отец, как все мужчины в нашей семье в течение многих поколений, был портным, сперва в Бердичеве, в России, потом в Свечанах, в Польше, и проявлял ко мне такую любовь, что мне хотелось утопиться. Я был единственным ребёнком, другого виртуоза в семье быть не могло. Я чувствовал себя страшно виноватым. Одиннадцать часов в сутки я проводил за роялем. Мне уже исполнилось шестнадцать лет, а потом и восемнадцать, я все рос и рос, а мой учитель музыки становился все более грустным. В конце концов они поняли, что меня нельзя считать особо одарённым ребёнком. И вот настал день, когда отец вошёл в гостиную, где я в коротких штанишках играл на пианино. Он держал в руках брюки. Я сразу понял: покончено с великими надеждами. Мой отец признал очевидность. Я встал, снял штанишки и надел брюки. Я никогда не стану вундеркиндом. Мать плакала. Отец делал вид, что у него хорошее настроение, он даже поцеловал меня и сказал по-русски: "Ну ничего". Мои родители продали пианино. Я стал учеником продавца тканей в Белостоке. Когда мои родители умерли, я приехал в Париж, чтобы приблизиться к просвещению Запада. Я стал хорошим закройщиком и торговал готовым платьем. И все же я ещё немного сожалел, что не стал виртуозом. На витрине моего первого магазина, на улице Тюн, я написал: Соломон Рубинштейн, виртуоз брюк, потом: Другой Рубинштейн, но в любом случае родители мои были мертвы и возвращаться к этой теме смысла не имело. Так постепенно, шаг за шагом, я стал брючным королём. Мне принадлежала целая сеть магазинов, их все знали, а со временем я открыл магазины в Англии и в Бельгии. А вот Германию обошёл – в память о прошлом. Думаю, я не случайно занялся пред-а– порте, оно и было моим предназначением, потому что мечта моих родителей сделать из меня виртуоза нашла в этом, по сути, своё воплощение. Готовая мечта, которую в гетто передают из поколения в поколение. Во всяком случае, я стал очень богатым.
ЖАН.
И теперь тратите своё состояние на благотворительность.
МЕСЬЕ СОЛОМОН.
Верно…
ЖАН.
Месье Соломон, я вас поздравляю.
МЕСЬЕ СОЛОМОН.
И я хочу вас поздравить, приветливость и добрая воля теперь редко встречаются, я в вас не ошибся. У вас настоящее призвание добровольно приходить на помощь людям, по мере своих сил вы помогаете им жить. У меня оказался верный нюх, потому что по первому впечатлению, можно подумать, что вы опасный парень. Ваша истинная сущность открывается только при знакомстве... (пауза)Наши друзья, что отвечают на звонки, уже несколько раз говорили с одной дамой, которая хотела бы со мной встретиться, я будто бы знал её когда-то. И в самом деле, её имя мне кажется знакомым. Кора... Кора Ламенэр, кажется, так. Она в своё время сделала завидную карьеру певицы, у неё был такой странный, хрипловатый, чуть дребезжащий голос... Задолго до войны... в какие же это годы?.. Ну да, в тридцатые. Её совсем забыли, и, похоже, у неё нет друзей, с годами это вырастает в серьёзную проблему… Нет ничего печальнее забытой славы и ушедшего обожания толпы. Принесите ей цветы, это доставит ей удовольствие... Возьмите.
Месье Соломон вынул из бумажника несколько сто франковых купюр и, держа двумя пальцами, протянул их Жано.
МЕСЬЕ СОЛОМОН.(ПРОД.)
Ей, наверно, нелегко приходится... Годы бегут, и когда нет никого... Да, принесите ей цветы, чтобы помочь ей вспомнить то время. Она могла бы продолжить свою карьеру, но у неё было глупое сердце.
ЖАН.
А каким ещё может быть сердце. Если оно не глупое, значит, его просто нет.
МЕСЬЕ СОЛОМОН.
(удивлённо)Это весьма точно, весьма верно, Жано. Но одно дело иметь глупое сердце, а другое – иметь абсолютно идиотское. Идиотское сердце может принести большие несчастья, и не только тебе, но и другим. Оно может сломать жизнь и даже две жизни... Впрочем, я её очень мало знал… Надо её навещать, надо её навещать… Знаешь, что выясняется, когда ты стареешь, Жано?
ЖАН.
Вам ещё рано думать о старости.
МЕСЬЕ СОЛОМОН.
Нет, о ней надо думать, чтобы привыкнуть к этой перспективе. Если не случится ничего неожиданного, то скоро мне исполнится восемьдесят пять лет и пора уже примириться с мыслью, что где-то там меня поджидает старость. Ей сопутствуют, как я слышал, провалы в памяти и сонливость, теряется интерес к женщинам, но зато возникает безмятежность, обретаешь душевный покой.
ЖАН.
Выходит, и в этом есть своя хорошая сторона.
Оба смеются.
МЕСЬЕ СОЛОМОН.
Знаешь, что тебе открывается, когда ты стареешь, Жано? Ты вдруг обнаруживаешь свою молодость… Вот почему я тебя прошу время от времени навещать эту бедную Кору Ламенэр. Нет ничего печальнее «бывших», Жано. «Бывшие» во времена Французской революции, это те люди, которые перестали быть теми, кем были прежде. Они потеряли молодость, красоту, любовь, мечты, а часто и зубы. Вот, например, молодая женщина, её любили, обожали, её окружали поклонники, ею восхищались, и вдруг она оказывается «бывшей», всё теряет, становится как бы другой, хотя она всё та же. Раньше стоило ей появиться, как все поворачивались к ней, а теперь, когда она проходит, никто не смотрит ей вслед. Ей приходится показывать старые фотографии, чтобы доказать, что она кем-то была. У неё за спиной произносят ужасные слова: «Говорят, она была красива, говорят, она была знаменита, говорят, она была кем-то». Так приносите ей цветы, чтобы она вспомнила.
Месье Соломон даёт Жанну адрес.
ИНТ. КВАРТИРА МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРЫ УТРО.
Звонок в дверь. МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРА смотрит в дверной глазок
МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРА.
Кто там?
ЖАН.
Мне нужна мадемуазель Кора Ламенер.
Мадемуазель Кора открыла дверь. Она ещё не одета и приличия ради запахнула свой пеньюар.
МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРА.
(с удивлением)Морис!
ЖАН.
Меня зовут Жано.
МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРА.
Простите. Вам кого?
ЖАН.
Мадемуазель Кору Ламенэр.
МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРА.
Это я. Входите.
ЖАН.
Нет, спасибо, я не могу задерживаться. Я не надел чёрный чехол.
МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРА.
Бог ты мой, какой чёрный чехол?
ЖАН.
Я таксист. Меня попросили вам это передать.
Жан протянул ей букет.
МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРА.
От кого?
ЖАН.
Вы несколько раз звонили по телефону "SOS добрая воля".
МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРА.
Я никогда не звонила в SOS! Что это вам взбрело в голову? С какой стати мне туда звонить? Что всё это значит? (Спохватившись.)Ах, да, я понимаю, в чем дело. Я не звонила службе SOS, я звонила месье Соломону Рубинштейну и...
ЖАН.
Это тот же номер. И иногда он даже сам берёт трубку.
МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРА.
У меня был личный звонок. Я просто хотела узнать, жив ли он, вот и всё. Я как-то вечером думала о нем и... Это он посылает мне цветы?..
ЖАН.
Нет, не совсем, мы охотно оказываем такие знаки внимания от имени нашей ассоциации.
МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРА.
Понятно, это для рекламы.
ЖАН.
Наша ассоциация работает на добровольных началах и реклама нам ни к чему. Нас знают.
Мадемуазель Кора разглядывает лицо Жана.
МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРА.
Сколько у вас профессий! Таксист, ассоциация SOS. А ещё что?
ЖАН.
Главным образом я занимаюсь всякими поделками, чиню домашнюю технику. А потом всё это как-то разрослось. Месье Соломон обратился ко мне, потому что ему надо, чтобы кто-нибудь развозил его подарки.
Мадемуазель Кора ставит цветы в вазу.
МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРА
Значит, они от месье Соломона?
ЖАН.
Там наверняка есть карточка...
Карточка приколота к целлофану и мадемуазель Кора её легко находит. На ней напечатано: SOS.
МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРА.
SOS!
Мадемуазель Кора бросает карточку на стол.
МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРА. (ПРОД.)
Старый осел! Это потому, что во время оккупации я спасла ему, еврею, жизнь. Он не любит об этом вспоминать.
ЖАН.
Мне надо идти…
МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРА.
О, нет останьтесь, хотя бы на пять минут. Я принесу вам стаканчик сидра. Пожалуйста останьтесь.
ЖАН.
Ну если только на пять минут…
Мадемуазель Кора и Жан проходят в комнату. Жан садится на пуфик. Мадемуазель Кора приносит сидр, даёт его Жану.
МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРА.
Давно вы знакомы с месье Соломоном?
ЖАН.
Нет, недавно.
МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРА.
Он рассказывал что ни будь обо мне?
ЖАН.
Нет, ничего.
МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРА.
Я до войны была певицей улиц, так это называли тогда... …Белошвейки, сутенёры, батальоны иностранного легиона, смерть от бедности и туберкулёза... Одним словом песни о жизнь простого народа…
Мадемуазель Кора поставила пластинку. Смотрит на Жанна.
МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРА. (ПРОД.)
Ты мне напоминаешь одного человека.
ЖАН.
Мне надо идти.
МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРА.
Ты не похож на современных молодых людей. Тебя как зовут?
ЖАН.
Жан.
МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРА.
Ты не похож на современных молодых людей, Жано. У тебя физиономия старого времени. Ты по виду уличный мальчишка, настоящий, из предместья. Смотришь на тебя и говоришь себе: "Всё же нашёлся хоть один, который этого избежал".
ЖАН.
Избежал чего, мадемуазель Кора?
МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРА.
(Пожала плечами.)Не знаю, как сказать. Теперь больше нет настоящих парней. Даже бандиты выглядят как бизнесмены. А у тебя есть то, что называется животным магнетизмом. Такой внешности, как у тебя, теперь нет у актёров. Сцену захватил шоу-бизнес, прежний тип потерян. После молодого Габена никого нет… Вот, что – я займусь тобой, сделаю из тебя звезду, ты покоришь экран. Ни у кого теперь нет животного магнетизма. Все они юнцы, пижоны. Все легчайшего веса. Доверься мне. Я давно уже хочу заняться кем-нибудь, дать шанс на успех. Но все молодые люди, которых я вижу, какие-то липовые. Нету настоящих парней. А вот у тебя есть от природы то, что надо. Я это сразу почувствовала, как только тебя увидела. У тебя богатая натура, Жано. Обаятельная внешность человека из народной гущи. Дай мне год-два сроку, и все антрепренёры будут у твоих ног.
ЖАН.
Послушайте, мадемуазель Кора...
МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРА.
Шутки в сторону, ты же не думаешь, что у меня в голове всякие глупости, это в моем-то возрасте? Чего-чего, а мужиков у меня было с избытком, в них я недостатка не испытывала, поверь. Но со всем этим делом я давно завязала... Ты будешь мне платить двадцать процентов своих гонораров, и все. Не десять, как остальные, а двадцать, потому что у меня будут лишние расходы.
ЖАН.
Хорошо, я согласен. Я очень люблю кино.
МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРА.
Тогда доверься мне. Я ещё многих знаю в артистическом мире. Но ты сам понимаешь, что спешить не надо, карьера не делается за два дня. Приходи ко мне почаще, и надо, чтобы я всегда могла тебя найти, если подвернётся подходящий случай. Ты заработаешь миллионы, и твои фотографии будут повсюду. Поверь, у меня есть нюх на такие вещи. У тебя физиономия любви, так это называют.
ЖАН.
"Физиономия любви" – есть такой фильм с Жаном Габеном.
МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРА.
Я знала Габена до войны. Тебе здорово повезло, что встретил меня. Считай, ты родился в рубашке.
ЖАН.
(задумчиво)Посмотрим… (через паузу, наигрывая)Двадцать процентов – по-моему это слишком.
МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРА.
У меня будут расходы. Прежде всего надо будет заказать хорошие фотографии. И у известного, фотографа, с именем.
Мадемуазель Кора берёт сумочку, достаёт из неё несколько купюр и протягивает их Жано не пересчитав.
МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРА. (ПРОД.)
Возьми. Я знаю хорошего фотографа, Симкена. По-моему, он ещё жив. Он был самым лучшим. И всех снимал: Ремю, Габена, Гарри Бора. Я не заставлю тебя заниматься дикцией, это ни к чему. Ты говоришь, как надо. По-парижски, как уличные парни, это необходимо сохранить. Правильная дикция будет неестественной, насилием.
Жан смотрит на фото Мадемуазель Коры.
ЖАН.
У вас волосы цвета красного дерева.
МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРА.
Каштановые, говорят "каштановые", а не цвета красного дерева. Эта фотография была сделана сорок пять лет назад.
ЖАН.
Вы ещё очень похожи на себя.
МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРА.
Об этом лучше не думать. Дело не в том, что я боюсь стареть, от этого ведь никуда не денешься. Но я очень сожалею, что не могу больше петь. Петь для публики. И это очень глупо, потому что тут важен ведь голос, а не всё остальное, а голос мой ничуть не изменился. Но что поделаешь...
ЖАН.
Могло быть и хуже. Поглядите на Арлетти. Ей восемьдесят лет.
МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРА.
Да, но у неё куда больше воспоминаний, чем у меня, её карьера была куда более долгой. Фильмы с ней ещё показывают по телеку. Ей есть чем жить, думая о прошлом. А моя карьера так быстро оборвалась.
ЖАН.
Почему?
МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРА.
Война, оккупация, всё это, вместе взятое. Мне не хватило двадцати лет. Пиаф в пятьдесят лет пользовалась всенародным признанием, была гордостью нации, а когда умерла, её провожала вся страна. Я была на этих похоронах. С ума сойти, сколько там было народу. А у меня всё кончилось в двадцать девять лет. Как говорится, не повезло… С ума можно сойти, до чего ты похож на одного человека!
ЖАН.
На кого?
МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРА.
На Мориса. Это было давным-давно, ради этого парня я совершила немало безумств, настоящих безумств.
ЖАН.
И что с ним стало?
МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРА.
Его расстреляли во время Освобождения. Вот только волосы. У него они были совсем тёмные, а ты скорее блондин. Я всегда любила брюнетов, так что тебе бояться нечего.
ЖАН.
В таком случае, не согласились бы вы, мадемуазель Кора, пойти со мной куда-нибудь в один из ближайших вечеров?
Мадемуазель Кора озадачено смотрит на Жано.
ЖАН.
Мы могли бы пойти в клуб потанцевать.
МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРА.
Я вся заржавела, Жано. Это место для молодых... Признаюсь тебе честно, мне больше шестидесяти пяти.
ЖАН.
Извините меня, мадемуазель Кора, но вы рассуждаете, словно туда запрещено ходить несовершеннолетним. Вот месье Соломону, вы его знаете, насколько я понимаю, скоро исполнится восемьдесят пять лет, это человек высокого духа, его не согнёшь. Он одевается необычайно элегантно, каждое утро втыкает цветок в петлицу пиджака, чтобы иметь безупречный вид.
МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРА.
У него есть кто-то в жизни?
ЖАН.
Нет, только марки и открытки.
МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРА.
Жаль.
ЖАН.
Зато он обрёл безмятежность.
МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРА.
Что за вздор! Безмятежность, она не стоит жизни вдвоём, особенно когда молодость уже ушла. Впрочем, если он хочет портить свою жизнь, это его дело… А что касается нашего дела, то доверься мне, Жано. У меня нюх на актёров. (смеётся)И на парней тоже. Я ещё ни для кого не делала этого, но вот ты...
ЖАН.
Я заеду за вами в среду вечером.
ИНТ. КОМНАТА ЖАНА И ЧАКА ДЕНЬ.
Комната маленькая и бедная. С левой стороны от окна стоит стол заваленный бумагами, с правой стороны – двух ярусная кровать, ближе к зрителям висит боксёрская груша. Жан остервенело бьёт грушу. Входит ЧАК.
ЧАК.
Что, никак злость не выбьешь?
ЖАН.
Чак, ты как всегда вовремя…
Жан сел на кровать.
ЖАН. (ПРОД.)
Я как раз думаю: что мне мешает выбрать одного человека, желательно женщину, чтобы всецело ею заняться и дать ей всё, что в моих силах, вместо того чтобы носиться то туда, то сюда и помогать людям, о существовании которых я до этого и не подозревал.
Чак бросил на стол учебники и залез на свою кровать, над койкой Жана. Голова Жана оказалась между его кроссовками.
ЖАН.
У тебя ноги воняют.
ЧАК.
Это жизнь.
ЖАН.
Дерьмо.
ЧАК.
Сегодня звонила дама. Назвалась мадемуазель Корой.
ЖАН.
Ну…
ЧАК.
Она хотела вызвать тебя как таксиста, а когда узнала что это не возможно, то была недовольна.
ЖАН.
Да?
ЧАК.
Спрашивала, что ты делаешь в жизни, правда ли, что ты ходишь чинить домашнюю технику и как ты можешь работать на SOS, ведь для этого надо обладать психологическими знаниями и интеллектуальным развитием, которых у тебя явно нет.
ЖАН.
Месье Соломон спросил меня в своё время, не сидел ли я в тюрьме.
ЧАК.
Я сказал ей, что ты из тех ребят, которые никак не могут найти своё место в жизни. Что тебя волнуют проблемы окружающей среды, и что тебя интересуют разные виды животных, особенно те, которые вымирают, именно по этой причине ты так привязался к месье Соломону. Шутку она не оценила… Кто это?
ЖАН.
Это женщина, которой, должно быть, лет шестьдесят пять, а может, и больше и которая раньше была знаменита. Она забавная: сохранила свои старые привычки.
ЧАК.
Какие?
ЖАН.
Быть молодой и красивой. В общем, нравиться. Всё проходит, но не это.
ЧАК.
Нет ничего более печального, чем женщина, которая цепляется за прошлое.
ЖАН.
Мадемуазель Кора не цепляется, она не жеманничает, она ведёт себя с достоинством. Лицо у неё, конечно, заметно увяло, время прошлось по нему, как положено… Месье Соломон послал ей цветы, чтобы напомнить...
ЧАК.
Говорят, он тратит каждый месяц не меньше лимона на свои благодеяния, и всё это старикам, бывшим, как он их называет.
ЖАН.
Она вроде бы спасла ему жизнь во время оккупации – он ведь еврей.
ЧАК.
Он думает только о себе.
ЖАН.
Ты хочешь сказать: Что он, по собственному опыту знает, что значит быть старым и одиноким...
ЧАК.
Нет. У него это стремление к власти.
ЖАН.
Как это?
ЧАК.
Все благодетели жаждут царить над людьми. Он был брючным королём так долго, что теперь вообразил себя Царём Соломоном, как в Библии.
Жан подошёл к столу открыл толковый словарь и прочёл.
ЖАН.
Соломо́н – третий еврейский царь, легендарный правитель объединённого Израильского царства в 965-928 до н. э., в период его наивысшего расцвета. Сын царя Давида и Вирсавии, его соправитель в 967-965 до н. э. Царь Соломон прожил бурную и героическую жизнь. Его правление называли «Божественным даром». Он прославился огромной мудростью, обладал неслыханными богатствами, построил величественный Иерусалимский храм и сделал свою страну могучим и процветающим государством. Традиционно считается автором «Книги Екклесиаста», книги «Песнь песней Соломона», «Книги Притчей Соломоновых», а также некоторых псалмов… Я думал об этом… Когда отвозишь его подарки тем, кто уже ничего не ждёт... Многие настолько привыкли быть всеми забытыми, что, когда я оставлял у их дверей эти анонимные дары, они думали, что всё это упало с неба, что Тот, кто там, наверху, вдруг вспомнил о них… Я не думаю, что месье Соломоном движет желание власти, или безумное представление о своём величии, но, может быть, ты прав: возможно, это вежливая форма критиковать Небо, желание вызвать у Небожителя раскаяние…
ЧАК.
Что-то стряслось?
ЖАН.
Мне пришлось пригласить мадемуазель Кору пойти со мной вечером в клуб.
ЧАК.
Ты не был обязан это делать.
ЖАН.
Кто-то же должен быть обязан это делать, не то – Северный полюс.
ЧАК.
Северный полюс?
ЖАН.
Без этого – одни айсберги, пустота и сто градусов ниже нуля.
ЧАК.
Это, парень, твоя проблема.
ЖАН.
Так всегда говорят, чтобы оправдать отсутствие интереса. Ты понимаешь, когда она увидела цветы, то покраснела, как девчонка. Представляешь! Наверное она подумала, что это от меня.
ЧАК.
А это было от него?
ЖАН.
От него.
ЧАК.
Хорошо, ты её пригласил, ну и что?
ЖАН.
Ничего. Только есть одна штука, которая до меня не доходит.
ЧАК.
Интересно, что это за штука, помимо всего остального, что до тебя не доходит?
ЖАН.
Не остри. Мне и так не по себе.
ЧАК.
Извини…
ЖАН.
Ты понимаешь получается, что и в старости можно рассуждать, как в двадцать лет.
ЧАК.
Ты из-за этого так лупил по груше? Мой бедный друг, это не твоё открытие, по этому поводу есть даже выражение: молодость сердца. Я не понимаю, что ты читаешь, когда торчишь в своих библиотеках!
ЖАН.
Ты мне надоел. С тобой как с женщиной: надо выслушать и сделать наоборот – только тогда можно быть уверенным, что всё правильно. Ты пойми – я пригласил не мадемуазель Кору, а её двадцать лет. В каком-то смысле ей всё ещё двадцать лет.
ЧАК.
Зря ты её пригласил, старик. Это её обнадёжит. Что ты ей скажешь, если она захочет с тобой переспать?
ЖАН.
Зачем ты это говоришь? Нет, ну скажи, зачем ты это говоришь? Почему ты вечно всё доводишь до абсурда? Да мадемуазель Кора в своё время имела большой успех, и ей ещё хочется, чтобы к ней относились как к женщине, вот и все. А что до постели, то она об этом уже давно забыла.
ЧАК.
Откуда ты знаешь?
ЖАН.
Может, хватит? Просто я подумал, что ей будет приятно вспомнить себя, ведь когда люди теряют себя из виду, что им остаётся?
ИНТ. КВАРТИРА МЕСЬЕ СОЛОМОНА ДЕНЬ.
Месье Соломон, в сером спортивном костюме с белыми буквами training на груди, сидит на полу и попытается коснуться руками пальцев ног, делая при этом ужасную гримасу.
Стук в дверь.
МЕСЬЕ СОЛОМОН.
Входите.
Входит Жан.
ЖАН.
Бог ты мой, будьте осторожны!
МЕСЬЕ СОЛОМОН.
Да, мой друг, я тренируюсь, тренируюсь. Я это делаю по методу, принятому в канадской авиации, по – моему, он лучший.
Месье Соломон встаёт, поворачивается к окну и делает дыхательную гимнастику.
ЖАН.
Зачем вы тренируетесь, месье Соломон?
МЕСЬЕ СОЛОМОН.
Что за странный вопрос! Всегда готов противостоять, это мой девиз. Помни, мой юный друг. Вдыхай и выдыхай. Когда ты это проделаешь в течение восьмидесяти четырёх лет, как я, ты станешь мастером в искусстве вдыхать и выдыхать.
Месье Соломон вытягивает руки вперёд и делает приседания.
ЖАН.
Вам не следует этого делать, месье Соломон, потому что вы можете упасть, а у людей вашего поколения хрупкие кости, это очень опасно. Падая, можно сломать шейку бедра.
МЕСЬЕ СОЛОМОН.
(перебивая)Жано, такси у подъезда?
ЖАН.
Нет, месье Соломон. Моя смена кончилась утром. Сегодня на нём работает Тонг.
МЕСЬЕ СОЛОМОН.
Что ж, тогда поедем на нашем семейном "Ситроене". Мне нужно на улицу Камбиж, к мадам Жоли.
ЖАН.
Ваша подружка?
МЕСЬЕ СОЛОМОН.
Нет, она ясновидящая, гадалка. Приём только по предварительной договорённости. Говорят, она никогда не ошибается. Посмотрим. Умираю от любопытства! Мне не терпится узнать, что меня ожидает.
ЖАН.
Вам скоро стукнет восемьдесят пять, и вы идёте к гадалке, чтобы узнать, что вас ждёт впереди? Месье Соломон, я горжусь тем, что знаком с вами. Вы античный герой!
Месье Соломон кладёт руку на плечо Жанна.
МЕСЬЕ СОЛОМОН.
Как поживает мадемуазель Кора? Как у вас всё получилось?
ЖАН.
Она налила мне сидр, поставила пластинку, где речь шла о всяких несчастьях. Апаши, всякие подозрительные улицы, последняя Ява, а в конце – пуля в сердце. Мне кажется, что на самом деле это было совсем неплохое время, потому что только когда нет настоящих забот, можно придумывать всю эту белиберду. Она мне сказала, что я кого-то ей напоминаю.
МЕСЬЕ СОЛОМОН.
(улыбнулся)Бедняга Кора. Она не изменилась. Так я и думал. Я не ошибся. Я думаю, вы должны её по-прежнему навещать, Жано. Ей, наверно, нелегко приходится… Годы бегут… Несколько дней назад я нашёл на Блошином рынке одну из её старых пластинок. Совершенно случайно.
ЖАН.
Говорят, она спасла вам жизнь, месье Соломон.
МЕСЬЕ СОЛОМОН.
Что?
ЖАН.
Говорят, что она спасла вам жизнь как еврею, когда здесь были немцы.
Голова Месье Соломон стала судорожно трястись. Лицо стало серым, а потом каменным. Брови сдвинуты, челюсти сжаты. Тело вытянулось, как струна.
ЖАН.
Месье Соломон! Что с вами? Вы меня пугаете!
МЕСЬЕ СОЛОМОН.
(не много придя в себя)Она болтает всякие глупости... В общем, такие вещи случаются…
ЖАН.
Я пригласил её пойти со мной потанцевать сегодня вечером.
МЕСЬЕ СОЛОМОН.
(после долгой паузы)Жано, будь осторожен.
ЖАН.
Я буду осторожен, но знаете, она не такая уж старая. Она сказала, что ей шестьдесят пять. Я с ней немного потанцую, но буду все время начеку. Просто нужно составить ей компанию.
МЕСЬЕ СОЛОМОН.
Вы её часто видите?
ЖАН.
Нет. Она вполне способна быть одна. Но для тех, кто привык иметь успех у публики, одиночество куда тяжелее, чем для тех, кто ни к чему не привык.
МЕСЬЕ СОЛОМОН.
Да. Верное замечание. В прежнее время она пользовалась большим успехом. В тридцатые годы. Она была тогда ещё совсем молоденькой.
ЖАН.
Я видел фотографии.
МЕСЬЕ СОЛОМОН.
Очень мило с вашей стороны так себя вести по отношению к ней.
ЖАН.
О, поверьте, я так себя веду не по отношению к ней, я вообще так себя веду.
МЕСЬЕ СОЛОМОН.
У вас острое чувство человечности, мой мальчик, и оно приносит боль. Весьма редкая форма интуитивного понимания. В старое время из вас получился бы прекрасный миссионер... в то далёкое время, когда их ещё ели. Да, к слову сказать, если у вас появились лишние расходы из-за мадемуазель Коры, я охотно возьму их на себя. Это прелестная женщина, её очень любили. Так что разрешите мне возместить ваши траты.
ЖАН.
Нет, спасибо, всё в порядке. У меня на это денег хватит. А ей будет приятно немного потанцевать.
МЕСЬЕ СОЛОМОН.
(задумался, после паузы)Но будьте осторожны, Жан.
ЖАН.
Она не умрёт от того, что потанцует немножко.
МЕСЬЕ СОЛОМОН.
Я не об этом. Вы роскошный парень и... Ну предположим, что я встретил бы прелестную молодую женщину, которая проявила бы ко мне интерес. Так вот, если я вдруг понял бы, что интерес её носит чисто гуманитарный характер... Каждый из нас одновременно и старше и моложе, чем полагает. Мадемуазель Кора наверняка не утратила привычки быть женщиной. Поэтому вы можете её очень жестоко ранить. Предположим ещё раз, что я знакомлюсь с прелестной молодой женщиной лет двадцати восьми – тридцати, ростом метр шестьдесят два сантиметра, белокурой, с голубыми глазами, нежной и жизнерадостной, любящей, умеющей готовить, и она явно проявляет ко мне интерес. Я мог бы потерять голову... Предположим на минуту, что эта молодая женщина пригласит меня пойти с ней танцевать джерк и вообще проявляет ко мне такой интерес, что легко ошибиться насчёт его характера. Я, конечно, не смог бы помешать себе питать в этой связи какие-то надежды, строить планы на будущее, и, если в дальнейшем выяснится, что интерес этот имеет чисто гуманитарный или, ещё хуже, организованный характер, я буду, разумеется, глубоко разочарован, больно ранен... Поэтому прошу вас, будьте осторожны с мадемуазель Корой Ламенэр, не допустите, чтобы она потеряла голову.
