Текст книги "Сто тайных чувств"

Автор книги: Эми Тан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)

– Слушай, – читаю я Кван, – «…собачьи котлеты, птичье фрикасе, тушеная голотурия, [35]35
  Голотурия – морской огурец.


[Закрыть]черви и змеи. Угощение для почетных гостей. Дай мне сил, Господи, никогда не быть почетным!»

Я откладываю дневник.

– Интересно, что такое голотурия?

– Нелли.

– Голотурия значит «Нелли»? – уточняю я.

Она смеется и хлопает меня по руке.

– Нет-нет-нет! Мисс Баннер, ее звать Нелли. Но я всегда звать ее «мисс Баннер». Вот почему не запомнить ее имя. Ха! Плохая память! Нелли Баннер, – она тихонько хихикает, покачивая головой.

Я снова хватаю дневник. У меня стучит в висках.

– Когда ты узнала мисс Баннер?

– Точная дата? Дай вспомнить…

– Йи ба лиу си, – вспоминаю я, – умри, потеряв надежду. Год тысяча восемьсот шестьдесят четвертый.

– Да-да. Ты хорошо помнить. Тот год Небесный Повелитель проиграть битва за Великий Мир.

Небесный Повелитель… Эту историю я тоже хорошо запомнила. Но существовал ли на самом деле кто-то по имени Небесный Повелитель? Жаль, что я так плохо знаю историю Китая. Я провожу рукой по мягкой обложке дневника. Почему сейчас таких не делают? Эти книги излучают тепло, их так приятно держать в руках. Я переворачиваю еще одну страницу и читаю: «…откусывать головки спичек Люцифера (мучительно). Глотать листовое золото (нелепо). Глотать хлорид магния (отвратительно). Есть опий (безболезненно). Пить сырую воду (мое дополнение). Далее к вопросу о самоубийствах, мисс Му сообщила мне, что это строго запрещено последователям Тайпинов, если они не жертвуют собой в битве за Господа».

Тайпин. Тайзначит «великий». Пин– «мир». Тайпин,Великий Мир. Это произошло – когда? – где-то в середине девятнадцатого века. Меня словно влечет куда-то, и, хотя я пытаюсь сопротивляться, я не в силах этому помешать. Раньше я всегда относилась к рассказам Кван с изрядной долей скептицизма. Но сейчас я смотрю на кляксы на пожелтевшей бумаге, потускневший медальон, съежившуюся перчатку, «ПИЩА НАША». Я слушаю веселую старомодную песенку, осматриваю шкатулку, ища какие-нибудь знаки или дату. И вспоминаю о дневнике. Вот она, на обратной стороне титульного листа: Глад Тайдингз Паблишерс, MDCCCLIX. Римские цифры, черт ее дери! Я перевожу буквы в цифры: 1859. Открываю книгу Байарда Тейлора: Дж. П. Путнэм, 1855. Ну и что это доказывает? Это вовсе не означает, что Кван знала кого-то по имени мисс Баннер во времена революции Тайпинов. Это просто совпадение – рассказ о мисс Баннер, шкатулка, дата в дневнике.

Но несмотря на все мои сомнения и разумные доводы, я не могу упустить из виду одно существенное обстоятельство: Кван никогда не лжет. Что бы она ни говорила, она всегда верит в то, что это правда. Если утверждает, что не видела призрак Саймона, это значит, что он жив. Я ей верю. Я просто не могу не верить ей. Но, с другой стороны, если верить всему, что она говорит, я должна поверить, что у нее глаза Йинь? Что она общается с Большой Ма, что где-то есть пещера с поселениями каменного века? И эта мисс Баннер, Генерал Кейп, Джонсон из-двух-половинок – реальные люди? Что она была Нунуму? И если это правда, то, выходит, истории, которые она мне рассказывала все эти годы… Наверняка она делала это не просто так.

Я знаю зачем. Знала еще с тех пор, когда была ребенком, это правда. Давным-давно я спрятала свои догадки в безопасном месте – так, как она поступила со своей музыкальной шкатулкой. Из чувства вины я выслушивала ее бредни. Все это время я отчаянно цеплялась за свои сомнения, свое здравомыслие. И отказывалась дать ей то, в чем она больше всего нуждалась. Она, бывало, спросит: «Либби-я, ты помнить?» А я непременно покачаю головой, зная, что она ждет от меня ответа: «Да, Кван, конечно, помню. Я была мисс Баннер…»

– Либби-я, – говорит она мне сейчас, – о чем ты думать?

У меня онемели губы.

– Ох. О Саймоне, конечно. Я все думаю, думаю, и чем больше я думаю, тем все хуже и хуже… – отвечаю я.

Кван садится рядом со мной и начинает растирать мои холодные пальцы, и живительное тепло разливается по венам.

– Хочешь, мы поговорить? Поговорить ни о чем, просто поболтать. Ладно? О кино, о книга, о погода – нет-нет, не эта погода, тогда ты опять волноваться. Ладно, поболтать о политика, как я голосовать, как ты голосовать, ты и я поспорить. Тогда ты не думать слишком много… А! Ладно. Ты молчать. Я говорить. А ты только слушать. Так, о чем я буду говорить?.. А, знаю! Я рассказать тебе о мисс Баннер, как она подарить мне музыкальная шкатулка.

Я затаила дыхание.

– Ладно, давай.

Кван переходит на китайский:

– Я расскажу тебе об этом на Мандарине. Так мне будет легче вспомнить. Потому что когда это случилось, я не говорила по-английски. Я тогда и на Мандарине не говорила, только на Хакка и чуть-чуть на диалекте Гуанчжоу. Изъясняясь на Мандарине, я могу думать как китаянка. Если что-то будет непонятно, обязательно спроси меня, я попытаюсь подобрать английское слово. Так, давай посмотрим, с чего мне начать?.. Как ты знаешь, мисс Баннер была непохожа на остальных чужеземцев. Она умела слушать других. Но полагаю, что она иногда путалась. Ты знаешь, как это происходит. Ты веришь в одно, назавтра ты веришь совсем в другое. Ты споришь с другими и сама с собой. Либби-я, ты часто так поступаешь?

Кван останавливается и заглядывает мне в глаза.

Я пожимаю плечами. Ее это вполне удовлетворяет.

– Может, разнообразие мнений в американских традициях. Мне кажется, что китайцы не очень любят иметь много разных мнений в одно и то же время. Когда мы верим во что-то, то верим в это сто, пятьсот лет. Так меньше путаницы. Я, конечно, не хочу сказать, что китайцы никогда не меняют своих убеждений. Это не так. Мы можем изменить наше мнение, если есть веская причина. Я просто хочу сказать, что мы не мечемся туда-сюда, вправо-влево, чтобы привлечь к себе внимание. На самом деле сейчас, вероятно, китайцы очень изменились. Они смотрят туда, где пахнет деньгами, их мнение теперь определяют деньги. – Она толкает меня в бок: – Либби-я, ведь это правда, как ты думаешь? В Китае сейчас взращивают больше капиталистических идей, чем поросят. Они уже позабыли о тех временах, когда капитализм был врагом номер один. Короткая память – большая выгода.

Я издаю вежливый смешок.

– У американцев тоже короткая память, как мне кажется. Никакого уважения к истории. Только то, что популярно! Но у мисс Баннер была хорошая память. Очень нетипичная. Вот почему она так быстро выучила наш язык. Она могла услышать что-нибудь всего один раз и повторить это на другой день слово в слово. Либби-я, у тебя тоже такая память – правда? – только ты помнишь глазами, а не ушами. Как это будет по-английски?.. Либби-я, ты спишь? Ты слышала мой вопрос?

– Фотографическая память, – отвечаю я.

Кван приперла меня к стенке. На этот раз мне не отвертеться.

– Фотографическая, да. У мисс Баннер не было камеры, так что фотографировать она не могла, но память у нее была потрясающая. Она всегда слово в слово запоминала то, что сказали другие люди. Иногда это было хорошо, иногда – не очень. Мисс Баннер помнила то, о чем говорили за обедом, и как те же люди говорили абсолютно другое на следующей неделе. Она помнила то, что беспокоило ее, и никак не могла избавиться от этих мыслей. Помнила то, о чем молились другие, и то, что они получали взамен. А еще она очень хорошо запоминала чужие обещания. Стоило пообещать ей что-нибудь, ох, она никогда не позволяла забыть об этом. Такая уж была у нее особенность. Но она помнила и о своих обещаниях. Для многих людей дать обещание вовсе не значит выполнить его. Но только не для мисс Баннер. Для нее обещание – это на веки веков, а не на одну жизнь. Когда она отдавала мне музыкальную шкатулку и смерть была уже близка, она пообещала мне… Либби-я, ты куда?

– Подышать, – отвечаю я и шагаю к выходу из туннеля, пытаясь не думать о том, что рассказала Кван. Мои руки дрожат, и это не от холода… Она все время твердила об обещании, а я наотрез отказывалась слушать, потому что мне было страшно. Почему, скажите на милость, она вспомнила об этом именно сейчас?..

А потом я думаю: чего мне бояться? Что я, не дай бог, поверю, что ее рассказ – правда? Что я дала ей обещание и сдержала его, что жизнь повторяется, что наши надежды остаются с нами, что у нас всегда есть шанс все исправить? Что в этом ужасного?

Я смотрю на ночное небо. Она уже успело очиститься от облаков. Я вспоминаю другую ночь, с Саймоном, когда я сказала какую-то глупость по поводу ночного неба – что эти самые звезды светили первым любовникам на земле. Я так надеялась, что когда-нибудь он полюбит меня больше всех на земле. Но это чувство длилось всего минуту, потому что моя надежда была беспредельна, как небеса, и было гораздо проще бояться, взирая с опаской в синюю бесконечность. Сейчас я снова смотрю на ночное небо. Саймон тоже смотрит на это небо. На это небо мы смотрим всю нашу жизнь, вместе и порознь. На это небо смотрит Кван, на него смотрели все ее призраки. И мисс Баннер… Только теперь я воспринимаю его не как кладбище несбывшихся надежд или воплощение собственных страхов. Я начинаю видеть то, что так ясно и просто. Небо – вместилище звезд, планет, луны, самой жизни, и это навечно. Небо всегда со мной, над моей головой. Небо – это тьма и свет, свет и тьма. Оно ничего не обещает – только быть постоянным и волшебным, пугающим и загадочным. И если я научусь помнить об этом, глядя на небо, то смогу использовать его как компас, чтобы выбираться из хаоса, что бы ни случилось. Мое сердце преисполнится верой, и небо всегда будет рядом, чтобы не дать мне упасть…

– Либби-я, ты опять задумалась? Хочешь, я продолжу?

– Я тут подумала… – начала я.

– О чем?

Я стою спиной к ней, разглядывая небо, ища свой путь от звезды к звезде. Их мерцание и блеск прошли путь длиною в миллионы световых лет. А сейчас я вижу только смутное воспоминание, трепетное, как сама жизнь.

– А вы с мисс Баннер когда-нибудь смотрели на небо в такую ночь, как эта?

– О да, много раз. – Кван встает и подходит ко мне, – тогда у нас не было телевизора, так что по вечерам нам только и оставалось, что смотреть на звезды.

– Я хочу сказать, была ли в вашей жизни ночь, когда вы обе были напуганы и не знали, что может случиться?

– Мм… Да, было такое. Она боялась смерти и к тому же потеряла человека, которого любила.

– Йибана?

Она кивает.

– Я тоже боялась… – она делает паузу, а потом сипит, – он исчез из-за меня.

– Что? Как это произошло?

– Произошло… О, может, тебе лучше не знать.

– Это… Это грустно?

– Да, и грустно, и радостно, зависит от того, как вспомнить.

– Тогда я хочу это вспомнить.

В ее глазах блестят слезы.

– О, Либби-я, я знала, что когда-нибудь мы вспомним это вместе. Я так хотела, чтобы ты знала, что я – твой верный друг. – Она отворачивается, собираясь с духом, потом сжимает мою руку и улыбается. – Ладно, ладно. Только это тайна. Никому не говори. Обещаешь, Либби-я?.. О да, я помню темное небо. Оно прятало нас. И между теми горами вон там, вдалеке, оно становилось все ярче и ярче. Разгоралось жаркое пламя…

Я молча слушаю ее. Меня больше не пугают ее тайны. Она протягивает мне руку. Я бесстрашно беру ее, и мы вместе улетаем в Мир Йинь.

21. Когда сгорели небеса

Раньше я уже была с Йибаном в этой пещере, где светящееся озеро и деревня каменного века на берегу. И когда я была там, Либби-я, я сделала ужасную вещь, которая повлекла за собой еще более страшную беду. Мой последний день на земле стал днем лжи.

Прежде всего, я нарушила обещание, данное мисс Баннер. Я сделала это, потому что мне стало жалко Йибана. Я рассказала ему правду: что мисс Баннер только притворялась, что любит Кейпа. Она хотела защитить его, убедиться, что он в безопасности. И теперь он в безопасности!

Видела бы ты его лицо! Радость, облегчение, ярость, тревога – словно четыре времени года промелькнули за один миг.

– Зачем мне эта жизнь, если ее нет рядом? – закричал он. – Я убью этого негодяя Кейпа. – Он вскочил на ноги.

– Эй! Куда это ты? – воскликнула я.

– Найти ее и привести сюда.

– Нет-нет, тебе туда нельзя, – и я солгала ему в первый раз, – она знает дорогу сюда. Мы уже бывали здесь много раз.

Но в душе я, конечно, беспокоилась о мисс Баннер, понимая, что это ложь. Тогда я солгала во второй раз: я извинилась, объяснив, что мне нужно уединиться по малой нужде. Я подхватила лампу, зная, что если я заберу ее, Йибан не сможет выбраться из пещеры. Потом я побежала по извилистому туннелю, поклявшись, что вернусь с мисс Баннер.

Выбравшись из чрева пещеры на белый свет, я почувствовала, что родилась заново. И хотя день был в разгаре, небо из голубого превратилось в бесцветное. Солнце было окружено бледным кольцом. Неужто мир успел перемениться так быстро? И что ждало меня за этими горами – жизнь или смерть?

Когда я добежала до туннеля прямо над Чангмианем, то увидела, что деревня и рыночная площадь на месте – все как прежде. Живы! Все живы! Это обнадежило меня: значит, и мисс Баннер жива. Я заплакала. Сбегая вниз по тропинке, я наткнулась на человека с буйволом. Я остановила его, рассказала ему новости и попросила: «Предупреди всех, чтобы убрали все брошюры „Добрые вести“, а также все, что имеет отношение к Богу. Говорите тихо, чтобы не вызвать подозрений. Иначе солдаты обо всем догадаются, и беда постучится в ваши ворота не завтра, а сегодня».

Я побежала к другим людям и сказала им те же слова. Стучалась в ворота домов, где ютились арестованные Хакка, десять семей под одной крышей. Я быстро продвигалась от одного двора к другому. Ха! Я думала, что очень умная – отвожу от деревни беду, действуя спокойно и быстро. Но потом я услышала, как кто-то кричит: «Смерть идет за тобой, ты, мерзкий червь!» А его сосед отвечал: «Как ты смеешь оскорблять меня? Я расскажу Маньчжурам, что ты незаконнорожденный брат Небесного Повелителя!»

И вдруг мы услышали треск, похожий на хруст сухих сучьев. Все испуганно затихли. Потом снова раздался треск, на этот раз такой громкий, словно огромное дерево с толстым стволом раскололось надвое. Кто-то закричал: «Стреляют! Солдаты уже здесь!» Люди начали выбегать из домов, хватая за руки тех, кто уже бежал по улице.

– Кто идет?

– Что? Смертный приговор всем Хакка?

– Иди прочь! Поищи своих братьев! А нам надо уносить ноги!

Угрозы переросли в крики, крики – в душераздирающие вопли. Громче всех кричали несчастные матери, зовущие своих детей. Я стояла посреди улицы, и меня толкали люди, бегущие, не разбирая дороги. Что я натворила! Теперь все жители деревни разом погибнут от одного оружейного залпа. Люди карабкались в горы. Они были похожи на рассыпанные по небу звезды.

Я заторопилась по улице к Дому Призрака Купца. Раздался выстрел – я поняла, что стреляли из-за этих стен. Когда добралась до задних ворот, то услышала еще один выстрел, эхом прокатившийся по улицам. Я ринулась через задний двор – и застыла как вкопанная. Прислушалась, тяжело дыша, но ничего не услышала, кроме собственного дыхания. Я прокралась на кухню и прижала ухо к двери, которая вела в столовую. Тишина. Я настежь распахнула дверь и подбежала к окну, выходящему во двор. У ворот увидела солдат. Они спали. Какая удача! Но потом я взглянула на них еще раз. Рука одного солдата была неестественно вывернута, нога другого – согнута. Ах! Они были мертвы! Кто убил их? Неужто они разозлили Кейпа и он застрелил их? И где мисс Баннер?

Я пошла по коридору к ее комнате и наткнулась на обнаженное тело мужчины, лежащее ничком на полу. Мухи пировали на вытекших из его головы мозгах. Ай-я! Кто был этот несчастный – Пастор Аминь? Доктор Слишком Поздно? Я прокралась мимо тела на цыпочках, словно оно могло ожить. Еще несколько шагов, и я увидела остатки вчерашнего обеда – огромную кость с прилипшими к ней волосами и кровью. Должно быть, это сделал Генерал Кейп. Кого еще он убил? Прежде чем я успела еще о чем-либо подумать, я услышала звуки, доносившиеся из Обители Всевышнего. Играла музыкальная шкатулка, Пастор пел, словно этот Седьмой День ничем не отличался от других. Но пока я пересекала внутренний двор, торопясь в Обитель Всевышнего, его пение переросло в рыдания, а затем – в вой раненого зверя. И среди этого кошмара я услыхала увещевания мисс Баннер – словно она бранила непослушное дитя. Она жива! Но через мгновение она вдруг начала причитать: «Нет, нет, нет, нет!». Оглушительный выстрел оборвал ее крики. Я влетела в комнату, и то, что я там увидела, обратило мое тело в камень, а потом – в песок. У алтаря, скорчившись, лежали мисс Баннер в желтом платье и Почитатели Иисуса в блестящих черных одеждах – словно яркая бабочка и четыре жука, раздавленные чьей-то жестокой ногой. О! Они умерли так быстро – в моих ушах еще звенели их крики. Я прислушалась. Никаких криков я, конечно, не услышала, но… «Мисс Баннер?» – позвала я. Она подняла голову. Неприбранные волосы падали ей на лицо, рот застыл в немом крике. Лиф платья был забрызган кровью. Ах, может, она уже умерла?

– Мисс Баннер, вы призрак?

Она застонала, как призрак, и, покачав головой, протянула мне руку.

– Помоги мне, мисс Му. У меня нога сломана.

Идя к алтарю, я думала, что другие чужеземцы тоже очнутся. Но они по-прежнему лежали неподвижно, держась за руки, уснув вечным сном в лужах собственной крови. Я присела на корточки рядом с ней.

– Мисс Баннер, – прошептала я, озираясь, – а где Кейп?

– Он мертв, – отвечала она.

– Мертв?! Но кто убил…

– Я не могу сейчас об этом говорить, – ее голос дрожал.

Это навело меня на мысль, а не могла ли она – но нет, я и представить себе не могла, что мисс Баннер способна на убийство. А потом она спросила меня с испуганным лицом:

– Быстро отвечай мне, – где Йибан?

Когда я ответила, что он в пещере и ему ничто не угрожает, она разрыдалась и никак не могла остановиться. Я попыталась успокоить ее.

– Скоро вы будете вместе. Эта пещера недалеко отсюда.

– Но моя нога… Я шагу не могу ступить. – Она приподняла юбку, и я увидела, что ее правая нога распухла и сломанная кость торчит наружу.

И тогда я солгала в третий раз:

– Это не так уж серьезно. Там, где я выросла, человек с таким переломом мог запросто лазить по горам. Конечно, вы чужеземка и не такая выносливая, но, как только я перевяжу вашу ногу, мы выберемся отсюда.

Она улыбнулась, и я с облегчением подумала, что тот, кто любит, поверит во что угодно, коль скоро это дает хоть какую-то надежду.

– Подождите здесь, – сказала я и побежала в ее комнату. Там я принялась рыться в ящике с ее бельем, нашла какую-то твердую штуку, при помощи которой она утягивала талию и поднимала грудь, и чулочки с дырками на пятках. Я вернулась обратно и наложила шину на ногу. А когда закончила, то помогла ей встать и доковылять до скамьи у входа в Обитель Всевышнего. Только тогда, не увидев Почитателей Иисуса, которые еще совсем недавно были живы, мисс Баннер рассказала мне о том, как и почему погиб каждый из них.

Она начала с того, что произошло, когда Лао Лу отрубили голову, а я упала на землю без чувств. Почитатели Иисуса взялись за руки и запели песню из музыкальной шкатулки: «…а когда мы умрем, то Отца обретем…»

– Молчать! – рявкнул Кейп.

И тут мисс Мышка, – ты ведь знаешь, какая она всегда была нервная, – закричала на него:

– Не убоюсь ни тебя, ни смерти, только Господа моего! Потому что, когда я умру, попаду в рай, как тот несчастный, которого ты убил! А ты, дьяволово отродье, будешь вечно жариться в аду!

Вот так! Можешь себе представить, что мисс Мышка это сказала? Если бы я была там, то непременно поддержала бы ее.

Но ее слова ничуть не испугали Кейпа.

– Жариться в аду? – спросил он. – Я тебе покажу, кого сейчас поджарит дьявол, – и он крикнул солдатам:

– Отрубите ногу этому мертвецу и изжарьте ее на огне!

Солдаты рассмеялись, думая, что это шутка. Кейп повторил свой приказ, и они бросились выполнять то, что им было велено. Чужеземцы заплакали и попытались уйти. Как они могли наблюдать такое жуткое зрелище? Но Кейп прорычал, что если они не будут смотреть и смеяться, правая рука каждого из них будет изжарена на огне. Так они стояли, смотрели и смеялись. Все до смерти боялись Кейпа. Все, кроме Лао Лу, так как он был уже мертв. А когда он увидел свою ногу на вертеле… Интересно, сколько может вытерпеть призрак, прежде чем он преисполнится жаждой мщения?

Ранним утром, перед восходом солнца, мисс Баннер услышала стук в дверь. Она поднялась. Кейп сладко спал в ее постели. Из-за двери доносился чей-то голос – знакомый и в то же время совсем незнакомый. Голос принадлежал мужчине, который бранился на диалекте Гуанчжоу, диалекте рабочего люда: «…Генерал Кейп! Генерал-самозванец! Вставай, ленивый пес! Иди сюда! Погляди! Здесь Брат Иисус – он пришел, чтобы забрать тебя в ад!» О! Кто это? Это не мог быть кто-то из солдат. Но кому еще мог принадлежать этот голос, как не неотесанному кули?

Кейп начал ругаться:

– Будь ты проклят, я убью тебя за то, что ты потревожил мой сон!

А голос завопил в ответ:

– Слишком поздно, ты, отродье бешеной суки. Я уже мертв!

Кейп вскочил с постели и схватился за пистолет. Но когда он настежь распахнул дверь, то его разобрал смех. Там стоял Пастор Аминь, несчастный безумец. Он бранился, словно кули в пятом поколении. На плече он держал кость, оставшуюся от вчерашнего ужина. Странно, что Пастор Аминь так хорошо говорит по-китайски, подумала мисс Баннер. И она заторопилась к двери, чтобы уговорить безумца уйти. Кейп повернулся и грубо оттолкнул ее. И тогда Пастор взмахнул костью и раскроил череп генералу-самозванцу. Он бил его снова и снова – с такой яростью, что один удар пришелся прямо по ноге мисс Баннер. Наконец Пастор бросил кость на землю и закричал на своего врага, который, впрочем, был уже мертв:

– Я буду бить тебя своей единственной ногой, когда мы встретимся в загробном мире!

И тогда мисс Баннер поняла, что призрак Лао Лу вселился в бедного Пастора. Она с ужасом смотрела на этого человека, который отныне не принадлежал ни мертвым, ни живым. Он подобрал пистолет Кейпа и побежал через внутренний двор к солдатам, охранявшим ворота. Мисс Баннер, лежа в своей комнате, услышала выстрел, потом еще один, а потом она услышала, как Пастор закричал по-чужеземному: «Господи Всемогущий! Что я Тебе сделал?» Грохот выстрелов вывел его из забытья, в котором он пребывал.

Мисс Баннер сказала, что когда она снова увидела Пастора, тот был похож на призрака: брел, шатаясь, в свою комнату, но наткнулся на тело Кейпа, а потом на мисс Баннер. Она съежилась, думая, что он снова ее ударит.

Пастор и Почитатели Иисуса долго обсуждали случившееся и думали о том, что им теперь делать. Мисс Баннер слушала их, сознавая, что они обречены. Если Маньчжуры увидят то, что сделал Пастор, им не миновать мучительной смерти, сказала мисс Мышка. Но у кого достанет сил закопать тела? Ни у кого. Может, им следует бежать? Но куда? Они не знали ни одного места, где можно было бы укрыться. Тогда Доктор Слишком Поздно сказал, что им надо убить себя, чтобы покончить со всеми страданиями. Но миссис Аминь возразила ему: «Самоубийство – это тяжкий грех, страшнее, чем убийство».

– Я вас всех освобожу, – решительно заявил Пастор, – я уже обречен муки ада за то, что убил троих людей. Позвольте же мне положить конец вашим страданиям.

И только мисс Баннер пыталась их урезонить:

– Всегда есть надежда, – говорила она.

А те отвечали, что все их надежды теперь на загробный мир. И она наблюдала за тем, как они молились в Обители Всевышнего, как причащались хлебом и водою, делая вид, что это вино. А потом они проглотили пилюли Доктора Слишком Поздно, чтобы позабыть о всех своих несчастьях.

… То, что случилось потом, тебе уже известно.

Мы с мисс Баннер не были достаточно сильны, чтобы похоронить Почитателей Иисуса. Но вместе с тем мы не могли бросить их на съедение голодным мухам. Я пошла в сад, сняла белье, которое выстирала накануне. Я думала о бедах, которые приключились за то время, пока сохло мокрое белье. И пока заворачивала наших друзей в эти безыскусные погребальные саваны, мисс Баннер пошла в их комнаты, чтобы взять себе что-нибудь на память о них и положить в музыкальную шкатулку. Поскольку Кейп забрал все более или менее ценное, оставались лишь жалкие остатки. От Доктора Слишком Поздно остался пузырек, в котором когда-то были пилюли с опием. От мисс Мышки – кожаная перчатка, которую она всегда сжимала, когда пугалась. От миссис Аминь – пуговицы, которые она спарывала со своих блузок, напевая какой-нибудь гимн. От Пастора Аминь – его дневник. И от Лао Лу – коробочка с листьями со священного дерева. Мисс Баннер положила эти вещи в шкатулку вместе с альбомом, куда записывала свои мысли. Потом мы зажгли огарки алтарных свечей. Я достала из кармана ключ, который мисс Баннер дала мне в прошлую ночь, и завела шкатулку. Заиграла музыка. И мисс Баннер запела песню, которая так нравилась чужеземцам. Когда мисс Баннер допела песню, мы вместе помолились их Богу. На этот раз я молилась искренне, склонив голову и закрыв глаза. Я сказала: «Я прожила с ними шесть лет. Они были моей семьей, хотя я почти не знала их. Но могу признаться Тебе, что они верно служили Твоему Сыну, а также нашему народу. Упокой их души, Господи. И Пастора тоже».

Сколько у нас было времени до прихода Маньчжуров? Тогда я не знала, но сейчас могу заверить тебя: совсем немного. Прежде чем тронуться в путь, я разорвала каждодневное платье мисс Баннер и сделала перевязь для музыкальной шкатулки. Я перекинула перевязь через левое плечо, мисс Баннер оперлась на мое правое плечо, и мы заковыляли к выходу. Когда мы достигли дверей Обители Всевышнего, налетел внезапный порыв ветра. Я обернулась и увидела, что саваны Почитателей Иисуса вздымаются, словно к ним вернулась жизнь. Кипы «Добрых вестей» разлетелись, и те бумаги, которые подлетели к свечам, разом вспыхнули. Вскоре я почувствовала запах Призрака Купца, резкий запах чеснока и чили, словно в этой комнате готовился обед. А может, это лишь игра воображения, рожденная страхом? Но я его видела, а мисс Баннер – нет. Я видела его длинные одежды, а под ними – его новые ступни в сандалиях на толстой подошве. Он шел и кивал, радуясь тому, что наконец возвратился в свою несчастную обитель.

Мало-помалу мы с мисс Баннер вползли на гору. Иногда она, оступившись, опускалась на больную ногу и начинала плакать: «Оставь меня здесь. Я больше не могу». Тогда я принималась бранить ее: «Прекратите, Йибан ждет, из-за вас мы опаздываем». И этого было достаточно, чтобы она снова устремлялась вперед.

У входа в первый туннель я оглянулась на опустевшую деревню. Половина Дома Призрака Купца была объята огнем. Над домом нависло черное облако дыма – словно знак Маньчжурам поторапливаться в Чангмиань.

Когда мы дошли до второго туннеля, то услышали выстрелы. В случае опасности нам негде было спрятаться. Темнело. Ветер стих. Наши платья пропитались потом. Теперь нам нужно было взбираться по крутому каменистому склону. Один неверный шаг – и мы кубарем покатились бы в пропасть.

– Идемте же, мисс Баннер, – уговаривала я, – мы уже почти пришли.

Она посмотрела на свою ногу, раздувшуюся до невероятных размеров.

И вдруг меня осенило.

– Подождите здесь. Я пойду в пещеру за Йибаном. Вдвоем мы сможем отнести вас внутрь. – Мисс Баннер сжала мои руки, и по ее глазам я поняла, что она до смерти боится остаться одна.

– Возьми музыкальную шкатулку, – сказала она, – и спрячь в надежном месте.

– Я вернусь, – ответила я, – вы ведь не сомневаетесь в этом, правда?

– Да-да, конечно. Просто мне хочется, чтобы ты взяла ее сейчас, чтобы потом нам было легче идти.

Я взяла шкатулку с ее воспоминаниями и тронулась в путь.

…Из каждой пещеры, из каждой щели доносились крики: «Здесь занято! Места нет!» Там прятались люди из деревни. Воздух в пещерах был пропитан страхом сотен людей, затаивших дыхание. Я искала пещеру, скрытую за камнем. Опять стреляют! Я начала ругаться, как Лао Лу, сожалея о каждой минуте, потраченной впустую. Но вот я нашла камень – наконец-то! – а за ним расщелину и протиснулась внутрь. Лампа была все еще там. Это добрый знак – значит, другие сюда не заходили и Йибан не выходил. Положив музыкальную шкатулку, зажгла лампу и медленно побрела по извилистым коридорам чрева пещеры, надеясь, что мой усталый рассудок ведет меня в правильном направлении. А потом я увидела впереди сияние: словно свет зари в безоблачном мире. Я бросилась к сверкающему озеру, крича: «Йибан! Йибан! Я вернулась! Скорее, надо помочь мисс Баннер! Она ждет нас снаружи, и ей грозит опасность!»

Ответа не последовало. Я крикнула громче. Потом обошла озеро. Меня вдруг охватил страх. Неужели Йибан попытался выбраться наружу и заблудился? А может, он упал в озеро и утонул? Я приблизилась к каменной деревне. Что это? Одна стена была разрушена. А с другой стороны уступа высилась груда камней. Мой взгляд скользнул наверх, и я поняла, что человек, цепляясь за них, мог запросто добраться до достаточно широкой расщелины и вылезти наружу. А еще поняла, что через эту щель улетучились все наши надежды.

Когда я вернулась, мисс Баннер звала Йибана, высунув голову из туннеля. Увидев, что я одна, она закричала: «Ай-я! Его убили!»

Я покачала головой, а затем рассказала о том, как нарушила данное ей обещание.

– Он отправился искать вас, – ответила я, – это я во всем виновата.

Мисс Баннер не сказала то, о чем я все время думала: если Йибан до последнего момента оставался в пещере, у нас все еще был шанс спастись. Вместо этого она повернулась, заковыляла к другой стороне туннеля и принялась всматриваться в темноту. Я стояла позади нее, и мое сердце разрывалось. Небо было оранжевым, а ветер имел привкус пепла. Внизу, в долине, мы могли видеть мерцание множества огоньков, похожих на светлячков, порхающих в ночи – то были лампы солдат. Смерть была уже близка, мы знали это, и ожидание было мучительным. Но мисс Баннер не плакала. Она сказала:

– Мисс Му, куда ты пойдешь? Куда ты отправишься после смерти? На свои небеса или на мои?

Какой странный вопрос. Как будто это зависело от моей воли. Разве боги не решают за нас? Но я не хотела спорить об этом в наш последний день. И ответила:

– Я пойду туда, где сейчас Зен и Лао Лу.

– Тогда это твои небеса.

Мы немного помолчали.

– А чтобы попасть на твои небеса, мисс Му, обязательно ли быть китайцем? Мне туда можно?

Этот вопрос был еще более странный!

– Не знаю. Мне не доводилось разговаривать с теми, кто побывал там и вернулся. Но полагаю, если говоришь по-китайски, этого наверняка достаточно. Да, я уверена в этом.

– А Йибан, если он наполовину китаец, куда он отправится? Если мы окажемся на разных небесах…