Текст книги "Благодарен судьбе. Воспоминания о жизни"
Автор книги: Емельян Талашов
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)
Как мы жили в это напряженное время? На передовой линии бойцы отдыхали в окопах по очереди. У нас ставились палатки, чтобы переспать, не заботились ни о каком комфорте. Осенью пошли дожди, слякоть. По колено в воде я бегал по траншеям с поручениями – и не простужался: ни горло не болело, ни кашля не было. А когда стало холодать, то наши инженерные войска обеспечивали строительство землянок.
В Шталлупеннен наша бригада вошла уже в декабре. После длительных боев город был разбит, целых зданий почти нет. Саперы проверяли подвалы, чтобы там ставить печки и согреваться. В этом городе предстояло провести много работ по починке дорог, расчистке блиндажей, разминированию полей и укреплений. Было холодно, стоял мороз, это осложняло работу минеров, ведь мины ставились летним способом. Да еще нужно было действовать ночью, так как многие участки простреливались противником днем. С минных полей снимали тысячи противотанковых мин, чтобы дать возможность танковым частям Красной Армии перейти в наступление.
После взятия Шталлупеннена у нас было несколько дней отдыха, и снова началась подготовка к серьезной операции по взятию укрепленного Гумбиннена.
Командующий 11-й гвардейской армии генерал Галицкий К.Н., который участвовал в гумбинненской операции на направлении главного удара, так описывает этот укрепленный город (12):
«Гумбиннен был одним из важных узлов обороны на пути в глубь Восточной Пруссии. Большой город, крупный узел шоссейных и железных дорог, он играл роль операционной базы для маневра войск на пути к Кенигсбергу. Овладение им давало войскам определенное оперативное преимущество. Это хорошо понимало немецко-фашистское командование. Понимали это и мы. Поэтому, стремясь удержать Гумбиннен в своих руках, гитлеровцы сильно укрепили город. В течение шести дней 61-я пехотная дивизия, которой это было поручено, создала вокруг него несколько мощных оборонительных рубежей, последний из них проходил по окраинам Гумбиннена. В систему укрепленного узла обороны, имевшего двенадцать мощных дотов, были включены все прилегающие к городу населенные пункты. Сюда были подтянуты основные силы гумбинненской группировки и части 2-й парашютно-моторизованной дивизии „Герман Геринг“».
Восточная Пруссия, перерезанная множеством каналов и глубоких канав, представляла собой препятствие для действий наступающих танков. Наша инженерно-саперная бригада строила мосты и переправы по отработанной технологии. Но вот когда на пути наступления нашей армии предстала небольшая река Писса, возникло много трудностей. Ее ширина была небольшая, от пяти до десяти метров в разных местах, глубина тоже невелика, кое-где можно перейти вброд, не более полутора метров. В чем же состояла трудность? Берега реки были крутые и обрывистые высотой больше десяти метров, а также противник успел создать довольно сильную оборону на западном берегу – две линии глубоких траншей с ходами сообщений и оборудованные пулеметные и минометные площадки. Так что навести переправу на постоянно простреливаемом участке представляло серьезную трудность, и работы вели в основном ночью.
С боями продвигались каждый метр, ведь Восточная Пруссия укреплялась веками. Каждый хутор – это крепкие каменные дома с подвалами, каменными конюшнями, амбарами, каждый двор обнесен высокой мощной стеной. Все это выгодно обороняющемуся и невыгодно наступающему.
Состояние духа и идейная вооруженность наших солдат и офицеров имели в этот период исключительно важное значение. На собраниях рассказывали о боевых и революционных традициях прошлого. Вспоминали о том, как русские полки почти двести лет назад, во время Семилетней войны России против Пруссии, 22 января 1758 года вошли в Кенигсберг, и их встречали колокольным звоном и заявлением о готовности подчиниться России (13). Командованию русской армии были переданы ключи от этой неприступной крепости. Гитлеровцы тоже вспоминали об этом историческом событии и выпустили листовки с текстом: «22 января 1758 года не повторится. Теперь мы будем встречать русских не звоном колоколов, а громом наших пушек». Но мы твердо знали, что исторический подвиг повторится. У нас был свой лозунг: «Добить фашистского зверя в его берлоге!»
Бои за Гумбиннен были тяжелые.
«Битва достигла огромного накала, – пишет в своих воспоминаниях французский летчик Франсуа де Жоффр. – Немцы сражаются с дикой яростью… Каждый дом превращен в крепость, каждая яма – пулеметное гнездо. Каждая полянка минирована… Красная Армия продвигается вперед медленно, и ценой значительных потерь ей приходится сдерживать яростные контратаки немцев.
Ночью грохот боя, который доносится с передовой, настолько силен, что мешает нам заснуть. Все горит… Горизонт почернел, небо затянуто плотной темно-серой тучей дыма… Вокруг аэродрома, в радиусе тридцати километров, все в зареве пожаров» (14).
Непрерывные ожесточенные бои продолжались больше двух недель. Казалось, что это никогда не закончится. Человеческие и технические потери были очень велики. Возле палатки нашего батальона, в которой мы ночевали, разместилась палатка медсанчасти. Сюда привозили раненых, здесь же делали операции. Одну ночь как-то слышались очень сильные крики, не сострадать искалеченным, изуродованным и изувеченным красноармейцам было невозможно. Я не мог спать и на рассвете вышел и увидел страшное зрелище: перед входом в медсанчасть стояли ящики для мусора, полные окровавленных частей человеческих тел: отрезанные выше колена ноги, кисти рук, стопы, руки… Бойцам отпиливали полуоторванные снарядами части тела, наркоза не было, давали только стакан спирта, после приема которого человек отключался через пятнадцать-двадцать минут. Мне потом долго еще снилась эта жуткая картина.
К концу января 1945 года Гумбиннен был взят и полностью очищен от противника. После поражения началось поспешное отступление гитлеровцев с рубежей обороны.
В битве за Восточную Пруссию Гитлер ставил на карту все, так как он понимал, что если будет взят Кенигсберг, то падет и Берлин. Фашисты с фанатическим упорством защищали не только каждый прусский город, но и каждый рубеж, каждую усадьбу.
Гумбинненская наступательная операция вошла в историю Великой Отечественной войны одним из наиболее поучительных примеров прорыва сильно укрепленной, глубоко эшелонированной обороны противника. В результате этой операции на территории врага был захвачен важный плацдарм для развития последующего наступления в глубину Восточной Пруссии.
Нашей бригаде после разминирования разбитого и разрушенного Гумбиннена дали несколько дней отдыха, разместив нас в так называемом доме Паулюса или ферме Паулюса. Какое отношение это место имело к генералу немецкой армии Паулюсу, разбитому под Сталинградом, я не знаю, но чувствовалось, что в этом имении отдыхали и расслаблялись солдаты рейха. Это был высокий дом в несколько этажей, который наши саперы тщательно обследовали, прежде чем нас заселять. На каждом этаже было много комнат, а в каждой комнате – пачки порнографических открыток. По всей видимости, там размещался публичный дом для немецких военных.
Вокруг этой усадьбы были поля, а перед ней на плацу стояло больше тысячи легковых автомобилей и мотоциклов, в основном они были без бензина. Мы с одним старшиной пошли на стоянку посмотреть машины, и нам удалось завести один мотоцикл и покататься на нем по округе.
Наши войска продвигались с боями в сторону Кенигсбергского залива, останавливаясь в завоеванных населенных пунктах, в которых практически не было людей. Все мирное население Восточной Пруссии было эвакуировано в Германию, потому что немцы боялись ответных зверств красноармейцев. Но оставшиеся хорошо обученные, ожесточенные отступлением фашисты бились за каждый камень на своей земле.
В 1945 году наш батальон отмечал день Красной Армии – 23 февраля, и меня, подростка, пригласили вместе со всеми за стол, обмывали награды. На моей гимнастерке тоже было три медали, но я к ним серьезно не относился, так как не считал, что сделал что-то особенное и заслужил их. Застолье организовали в большом зале: с одной стороны поставили столы, а с другой – готовили пищу. Большие окна от потолка до пола наглухо завесили светонепроницаемой тканью, а освещавшие помещение лампочки запитывались от аккумуляторов. Но! Разведка противника не дремлет: видимо предполагали, что мы можем собраться на праздник. После второй или третьей рюмки рядом с домом под окном раздался оглушительный взрыв минометной мины. И посыпались стекла с окон, и все, кто сидел – попадали под стол. А за столом остался сидеть единственный человек – командир батальона. Все попадали, а он как сидел, так и сидел. Меня это здорово убедило, что мой брат Егор бесстрашен. Я, правда, тоже никуда не попадал…
Когда я был во время оккупации в Белоруссии, мне очень сильно хотелось жить, чтобы увидеть Егора, я о нем все время думал. А здесь, в Восточной Пруссии, мне было уже безразлично – живу я сегодня или меня сегодня убьют. Потому что я столько уже увидел трупов на фронте: и голова оторвана, и нога раздроблена, и рука валяется в стороне от тела, и человек поперек разорван – и это все мне в первый год в суворовском училище снилось по ночам.
Позже, когда я уже был суворовцем, приезжал в отпуск и, общаясь с братом, спросил о том февральском застолье.
– А чего бояться? Я уже устал падать, – ответил Егор.
И я его понимал, ведь он уже многое повидал и побывал в ситуациях на грани жизни и смерти. В самом начале войны где-то в окружении под Смоленском немцы взяли их в плен, трех офицеров. Их раздели до нижнего белья и посадили в погреб, а сверху поставили часового. Они отследили, как часовой ходит, через какое время возвращается, и когда он был далеко, успели все трое вылезти из погреба, вставая на плечи друг друга. Ликвидировали часового и ушли по полям ночью в белых рубахах и кальсонах. Егор в это время служил адъютантом командира дивизии и знал расположение наших войск и позывные коды и пароли. Когда они подошли к нашим, по ним начали стрелять.
– Мы свои! – стали они кричать.
– Назовите код! – получили ответ.
Коды на каждый день были разные, Егор назвал тот, который был на день их пленения. Это и спасло их, а то бы свои убили.
– Ползите по одному! – последовал приказ.
Их отвели к командиру, где они назвали фамилии, все рассказали, им выдали обмундирование и отправили в свой полк, так как их часть была рядом.
Медленно, но неуклонно продвигалась наша бригада в составе 28 армии на запад, строя блиндажи, ремонтируя дороги, устанавливая противотанковые мины и налаживая переправы. Гитлеровские войска отступали с отчаянным сопротивлением.
В конце марта 28 армия вышла к заливу Фриш Гаш, закончив тем самым боевые действия в Восточной Пруссии.
Следующей задачей Красной Армии было взятие Кенигсберга – одной из самых мощных крепостей мира, имеющих три кольца обороны, под этим городом-крепостью лежит еще один город – подземный – с заводами, арсеналами и складами.
Перед штурмом Кенигсберга командарм Армии собрал семнадцать человек таких же сынов полков, как я, и направил в сопровождении старшины в Москву в Управление суворовских училищ. Это то, что я писал в биографии. А на самом деле было немного иначе. Я поехал не в сопровождении старшины, а сопровождая боевую подругу моего брата, которая стала впоследствии его женой Клавой, к ее родителям в Кричев.
Часть 2. Юность
6. Дорога в суворовское училище
Из прусского городка Домтау (в настоящее время поселок Долгоруково в Калининградской области) мы с Клавой добирались на товарных поездах до белорусского города Кричев. Она была уже беременная, и оставлять ее в медсанбате, где она служила, Егор посчитал нецелесообразным. Ехали мы на поездах в товарных вагонах, добирались несколько дней. Мой брат очень предусмотрительно отправил меня сопровождать свою жену, потому что небезопасно красивую и общительную молодую женщину отпускать одну через прифронтовую полосу. А у меня было с собой оружие – три пистолета, патрон мелкокалиберный: два засунуты в голенища сапог и один при себе. Еще не очень видно было, что она в положении, поэтому приставали к ней многие – и летчик, и моряк, и еще кто-то. Когда мы уезжали с фронта, наш штабной офицер капитан Телегин, бывший для меня наставником и другом, подарил мне свое фото, которое я сохранил с добрыми воспоминаниями.
Фото. Мой фронтовой наставник
В Кричеве мы сразу стали на военный учет в военкомате – и я, и Клава. У меня было направление от командира бригады, а Клава – военнообязанная санитарка.
Клава осталась у своих родителей, а я, оставив в Кричеве все фронтовые документы и медали (медаль за боевые заслуги, медаль за освобождение какого-то города, медаль за освобождение Белоруссии), отправился в Москву в Управление суворовских училищ. Пистолеты я спрятал на чердаке в доме родителей Клавы, и в Москву поехал уже без оружия.
Билеты на поезда приобретать не требовалось, ими являлась военная форма. Ко мне практически никто не цеплялся, только однажды какие-то парни гражданские хотели со мной разборки учинить, чтобы от меня оружием разжиться. Но у меня оружия не было, и они отстали, когда я объяснил им куда еду и зачем. С пересадками я добрался до Москвы, а там мне подсказали, как доехать до Военно-пересыльного пункта (ВПП). В таких пунктах отмечали перемещения призывников и военнослужащих в военное время. Московский ВПП с довоенных времен и всю Великую Отечественную войну располагался в доме 32 по улице Стромынка, в казармах постройки XVIII века, которые сохранились до сегодняшнего дня.
Очень обрадовался, когда встретил там своих знакомых – того старшину, который вез ребят из Восточной Пруссии. Вообще, там было много таких подростков, как я, некоторые прибыли раньше меня. Случалось немало хулиганств, ведь пацаны приезжали с войны с оружием – все бывалые, смелые! Некоторые приходили такие грязные, выпачканные – и где они лазили?! Кто-то был в военной форме, кто-то – в гражданской, нас всех в большой столовой накормили обедом. Военный комиссар отобрал несколько человек в ближайший пункт службы в Алабино, и мы втроем – с двумя ребятами, которых я не знал раньше – незамедлительно отправились к месту назначения. По дороге мы познакомились, ребят звали Леонид и Виталий, они оказались евреи, их отцы были полковниками. Когда мы прибыли в Алабино, нас сразу же накормили, определили в музвзвод (музыкальный взвод) и разместили на ночлег в землянке.
Фото. Мои друзья по Алабино
Проживали мы в огромной землянке длиной метров тридцать, где были двухъярусные сплошные настилы с двух сторон, крыша на уровне земли. Вот это место с содроганием вспоминаю всю жизнь – здесь было так много блох и клопов, что никакие санобработки, которые проводились с определенной регулярностью, избавить нас от этих кровососущих насекомых не могли. Спали мы штабелями, головой к стенке, ногами к проходу, не раздеваясь, места не фиксировали, кто какое место займет, на том и ночует. При входе в землянку была вешалка для шинелей, и прежде чем надеть шинель, вытряхивали блох, которые скапливались вдоль швов, особенно у воротников. Весь музвзвод ели клопы, около полусотни человек. Я с этим явлением не сталкивался раньше: на фронте клопов не было, ведь мы нигде долго не задерживались, к тому же у нас были санитарные дни во время остановок.
Алабинские военные лагеря начали строить еще в 1930-е годы. Цель их создания – организовать единый учебный центр по подготовке стрелковых, механизированных и кавалерийских частей взаимодействию в боевых условиях.
Здесь было оборудовано стрельбище для стрелкового оружия и артиллерийский полигон. Располагалась в военном лагере Московская Пролетарская дивизия, которая впоследствии героически защищала подходы к Москве в 1941 году, приняв на себя оборону города Наро-Фоминска. Во время войны лагерь в Алабино был кузницей кадров для фронта: готовили танкистов, артиллеристов, минометчиков, пулеметчиков. В трехэтажных зданиях располагалось руководство учебного центра. В 70-е годы с группой однокашников-суворовцев мне удалось побывать в Алабино, он являлся тогда военным учебным центром и танковым полигоном. В настоящее время с 2014 года территория лагеря входит в состав парка «Патриот» – военно-патриотического парка культуры и отдыха Вооруженных Сил Российской Федерации, известного международными соревнованиями по танковому биатлону[7]7
Международная федерация танкового биатлона https://tank-biathlon.com/category/news/
[Закрыть].
Солдат музыкального взвода научили трубить сигналы «Огонь» и «Отбой». Нас развозили на грузовиках после завтрака по периметру лагеря, расставляя по два человека через определенное расстояние, чтобы мы охраняли территорию, когда идут занятия и проводятся стрельбы. Мы стояли с трубой и палками, по два человека на расстоянии пятьсот метров до следующего поста. Состав постовых был не одинаковым день ото дня, распределяли нас случайным образом. Нам давали с собой сухой паек, и обедали мы по очереди, находясь в охране. А к вечеру нас собирали и привозили на ужин. Бывали дни, когда не совершали стрельбы (выходные или непогода), тогда за нами не приезжали, и мы были свободны.
Вот в такие свободные дни я ездил в Москв у к тете Зине. Она была же ной нашего музыканта из музвзвода, дяди Жени, который играл на трубе и саксафоне, а также был еще и художником, работал раньше в Большом театре. Супруги были в возрасте, у них не было детей, и они хотели меня усыновить. Когда мы не были заняты службой, дядя Женя говорил мне: «Поезжай к Зине!». И я приезжал к ней, она всегда была мне рада, кормила меня и водила в театр или в кино. Мне запомнилось, что у них в кухонном шкафу-буфете в одном отделении лежала целая стопка денег разного рублевого достоинства.
– Милик, бери денежки, сколько нужно, – говорила тетя Зина.
Но я никогда не брал, только когда она сама мне давала. У них в квартире было много разных журналов, в том числе дореволюционных. Когда Зины не было дома (уходила на работу или куда-нибудь), я листал эти журналы – читал я плохо по-русски, но было интересно смотреть картинки.
День Победы 9 мая 1945 года мы отпраздновали в лагере Алабино. Состоялся грандиозный концерт, а после него – шикарный обед: хлеб белый на вершок толщиной, я такого никогда раньше не ел. Вечером был салют, а после него в небо подняли изображение Иосифа Сталина, и его освещали прожектора. И мы четко видели изображение, вероятно оно было чрезвычайно большое, раз уж мы видели его в Алабино, а это практически полсотни километров от Москвы. В своем последнем романе «Возвращение в Иерусалим» Александр Аскольдов описал это событие так: «В Кремле праздновали Победу. В разгар торжества загрохотал артиллерийский салют. Кремлевские гости устремились к окнам. В небе над городом медленно плыл на аэростате огромный портрет Сталина…»
В середине августа начальник штаба лагеря приехал с нашим письмом, вызвал нас троих и сообщил, что нас повезет такой-то старшина в Управление суворовских училищ.
– Поехали, хлопцы! – весело призвал нас старшина.
Мы на электричке поехали в Москву, он привез нас в квартиру к молодой женщине в военной форме и приказал:
– Помыть, накормить, развлечь! Я приду завтра утром к восьми часам. И ушел. У этой женщины на стуле висел китель с погонами майора медицинской службы.
– А куда он пошел? – спросили мы.
– Он пошел к своей женщине. Я у него в запасе, – ответила она.
Мыться нас отправила в ванну по очереди, накормила, потом мы гуляли по Москве, она рассказывала, что училась вместе с Васей Сталиным в школе и как он там себя вел: безобразничал, устраивал дебоши. У него была компания, человек семь школьников, они могли пройти везде, куда хотели. В ее памяти он остался крайне неприятным подростком с хамскими замашками. В отличие от своей сестры Светланы Василий везде подчеркивал, что он сын Сталина и что ему все дозволено.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
