Текст книги "Куропаты - змеиный поцелуй Америки"

Автор книги: Емельян Лепешко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

Советская авиация часто бомбила железную дорогу, разнесла в дребезги штаб и казармы латвийских и украинских полицаев в районе Комаровского рынка. В Минске активизировались партизаны. По приговорам партизанских судов казнили редактора её газеты Козловского, бургомистра Минска Ивановского. И, о Боже! Сам гауляйтер «Белорутении» (не Белоруссии!) Вильгельм Кубе взлетел на воздух прямо в собственной постели. Все предатели занервничали, засуетились. В связи с тем, что они прочувствовали опасность возмездия, не стало им покоя ни днём ни ночью, ежеминутно, ежесекундно… Гремели взрывы в театрах, кинотеатрах, столовых, клубах, казино. Триединая Русь сплачивалась, крепла советская Россия, достигала превосходства, начала побеждать, усиливала влияние на антигитлеровскую коалицию. Знали об этом и коллаборационисты. Тревога среди них росла, как снежный ком…

Занервничал Кушель, потеряла сон и Арсеньева. Как так?! Она наэлектризована нацистскими идеями, живёт ими, стала гитлеровкой до мозга костей, с фюрером видела своё будущее, полностью поверила в его идеи, могущество и силу. Уверовала не только в мировую победу нацизма, но и в свою избранность. Почувствовала себя «белокурой бестией», по Ницше, сверхчеловеком. Однако уверенность в том, вера в Гитлера заколебались и начали рушиться. Арсеньева нервно ищет выход…

У каждого гитлеровского солдата на бляхе ремня было выбито «С нами Бог». Всё воспитание гитлеровцев было построено на обожествлении, нет, не Христа, а живого Адольфа Гитлера. В их воображении фюрер вставал на место Иисуса. Даже в храмах вместо креста на алтарях устанавливали свастику. Вместо икон прикрепляли портреты Гитлера и флаги со свастикой. Это факт. Гитлеровцы, а с ними и Арсеньева, искренне верили в гений и каждое слово фюрера. Ведь до поражений на Восточном фронте он исполнял всё, что обещал! Вёл огромную стаю гитлеровцев от победы к победе. Но вот поражений не любит ни один смертный. Долго в сознании каждого гитлеровца богом являлся фюрер, живой Адольф Гитлер, могучий и непогрешимый. В него они веровали, его побед желали, его обожали. Но то время прошло. После краха мечты бог-фюрер был низвергнут, его и проклинали. И когда бежали из Белоруссии, каждой встреченной советской женщине, бывало, громко кричали: «Гитлер капут!» Не себя, а его одного, фюрера, обвиняли в поражении!

Наталья Арсеньева как искренняя последовательница Гитлера тоже веровала в него. К нему, способному совершить чудо, она и обращается в 1943 году в стихотворении: «молитва» адресована не Иисусу Христу, а нацисту-кумиру. Подобно тому, как в 1939 году обращалась к Сталину, теперь она превозносит фюрера, ему источает восторги и клянётся, у него просит помощи. Называет его «могучим Богом» («магутны Божа»), властелином миров. Такие масштабы славословия провозглашались и в пропаганде Геббельса. Об этом же Арсеньева поведала в многочисленных статьях и стихах, которые в большом количестве опубликованы в «Менскай газэце» и «Беларускай газэце», других изданиях гитлеровских оккупантов. И страну (країну) она видит не Белоруссию, а Третий рейх. С рейхом Арсеньева связывала дальнейшую судьбу. Там, к слову, в те дни лечился её родной брат.

Она вспомнила и о Белорусии. Арсеньева просит послать лучи благодарности и защиты за преданность, за веру в него, за себя и за мужа, за сына. Просит удачи и помощи в карательной деятельности для себя, мужа и сына, для всех их подчинённых. «Умалотнасці» – обильности в уничтожении врагов рейха, советских людей, белорусских партизан. Просит послать гитлеровцам высокую урожайность в делах, назвала это «урадлівасцю». Призывает вдохнуть в каждого гитлеровца уверенность, укрепить силу духа и утвердить величие веры в победу. Которые к тому времени зашатались под ударами Красной Армии и партизан! Она просила Гитлера: «Над Беларусяй, ціхай і ветлай, Рассып праменні сваей хвалы» [9]. Белоруссия у неё тихая и приветливая, но не просто так, а к фюреру, его идеям.

И Гитлер, надо отметить, откликнулся на призывы поэтессы. По-своему. Щедро рассыпал лучи огня, испепеляющего всё живое в Белоруссии. Начальник штаба партизанского движения Калинин получил шифрованную телеграмму № 3112 от 09.06.1943: «Противник сжигает все деревни, уничтожает мирное население. Население скрывается в лесах. В деревне Рудня Борисовского района обманным путём вывели девушек, заставили одеть хорошие платья, потом публично изнасиловали, расстреляли. Деревни Хоново, Клетное, Лютец Холопеничского района сожгли, всё население согнали в сарай и тоже сожгли». Гитлеровцы проводили карательную операцию «Коттбус» под общим руководством генерала СС Готтберга. Полицейскими силами руководил подполковник Франц Куше ль. В операции участвовали и чинили зверства 237-й батальон охраны тыла; 2-й и 13-й полицейские полки СС; особый батальон Дирлевангера, другие полицейские части. Всего 20 тысяч изуверов-карателей. За эту операцию по уничтожению мирных советских людей Кушель получил персональную благодарность Гитлера. За неё же ему присвоено воинское звание полковника войск СС [10]. Арсеньева об этом не знала?!.

Бежавшие за границу последователи гитлеризма начали провозглашать стихотворение «Молитва» и песню «Магутны Божа» своим гимном. Когда в 1990-е годы отечественные последователи гитлеризма начали составлять в парламенте Беларуси значительную силу, Шушкевич, Позняк и им подобные Шарецкий, Гриб, Карпенко выдвинули это стихотворение и песню для использования в качестве гимна страны. Стихотворение Арсеньевой рассматривали в числе одного из четырёх предложенных. Но здравый рассудок большинства не позволил Шушкевичу, Позняку и их сторонникам стихотворение «Магутны Божа» и песню на эти слова утвердить в качестве гимна Беларуси.

С августа 2020 года эту песню агрессивно навязывает в качестве гимна купленное спецслужбами Запада меньшинство. Идеи проникли, по примеру Украины, и в среду некоторых служителей церкви, особенно в западных Гродно и Лиде. Экзарх Беларуси, Владыка Вениамин в Гродно дал разъяснения и рекомендовал отказаться от использования песни в качестве молитвы и в церковных песнопениях. «Песня не объединяет, – подчеркнул Владыка Вениамин, – а раскалывает общество и верующих, не воспринимается большинством паствы как молитва». Трудно поверить и в то, что хористы на ступеньках Белорусской государственной филармонии, исполняя «молитву» Натальи Арсеньевой, доподлинно знали, что эта кровавая гитлеровка, каждое утро собирая мужа, гитлеровского кровавого палача, офицера, а затем и генерала СС, своих сыновей-карателей, желала им «умалота» в уничтожении советских людей. Не вспомнила только Арсеньева, что Бог – это любовь! Она отказалась от главной заповеди Христа: «Возлюби ближнего, как себя самого» (Мф. 22:39). Её личные, подлинные призывы зафиксированы в газетах, журналах, которые издавали оккупанты в Минске, Слуцке, Орше, Новогрудке, Смоленске, Берлине («Раніца»), Праге и других городах, в Польше и прочих странах. Сведения хранятся в архивах. На совести Арсеньевой и кровь выданного, опознанного ею подпольщика Константина Немчика, после убитого на её глазах карателями. Гитлеровским железным крестом, полученным за этот «подвиг» от самого Гитлера, она в дальнейшем гордилась. Гордость великая: сам Гитлер водрузил крест на её грудь…

Совершенно не верится, что солист оперного театра Илья Сильчуков представлял, что, исполняя песнопение в своём театре, подхватывает тем самым на руки двухлетнего мальчика Костю Кухарёнка из деревни Дальва и плачущего, сопротивляющегося 19 июня 1944 года бросает в пылающий дом к сгорающим в нём родителям. Илья, скажите, ведь вы не можете сделать такое с маленьким мальчиком и его родителями? Не можете считать такой «умалот» праведным деянием? А Арсеньева призывала именно к подобной «урадлівасці» для мужа, генерала СС, карателя и карателя-сына. Более четырёх лет призывала и провожала каждое утро или вечер. На бесчеловечное уничтожение советских людей, наших собратьев. Уничтожение пулей и огнём. Получается, что призывает к этому и вас, Илья, и хористов, и нас всех до сих пор призывает. Что в проклятой верующими в Бога, всем миром и советскими людьми «молитве» Арсеньева называет «шэрай штодзённай» работой своей, мужа и сыновей? Прочтите внимательно «молитву» поэтессы-нацистки, осмыслите её и ужаснитесь!

Литература:

1. https://phdn.org/archives/hdocaust-histoiy.org/gennan-triahs/einsatz-munchensttml.

2. НА РБ. Ф. 1440. Он. 3. Д. 948. Л. 85–86.

3. Александр Даллин. «Германское правление в России 1941–1945. Анализ оккупационной политики». Лондон, Макмиллан и К° лимитэд, Нью-Йорк. Ст. Мартинз Пресс, 1957.

4. НА РБ. Ф. 1450. Оп. 2. Д. 1299. Л. 42 (об), 54, 55, 66 (об), 67, 67 (об), 163–168 (об).

5. Плавинский А. С. Подпольщики без грифа «Секретно». Издательство Ковчег, 2015.

6. htts://tjomal/ru/news/198180-sotrudniki-bearuskay-gosudarstvennoy-filarmonii-vyshli-na-ulicu-i-ispolnili-religioznyy-gimn-v-znak-protesta.

7. Тарас В. Поэзия превыше творца. Литература и искусство, 1989, № 10.

8. http://ш. wikipedia. org/wiki/магутны Божа.

9. htts://rosbelsoyz/su/2020/l 1/12вразуми-боже-чем-на-самом-деле-являет/.

10. НАРБ. Ф. 1450. Оп. 23. Д. 7. Л. 179.

14. Время трагедии в Куропатах

Михаил Иванович Позняков. Куропаты – начало. Публикации в печати. Отношение следователя Язепа Бролишса к Познякову. Отношение к Н. В. Карповичу. Евреи-переводчики. Оборудование гитлеровцами Куропат. «Свидетельства» Карповича. Следственный эксперимент. Отношение к Карповичу и Познякову. «Чёрные» воронки. Провал Карповича. Разоблачение 3. С. Позняка. Путаница свидетелей. В. Быков – эксперт и член Правительственной комиссии. Куропаты – жертвенный символ Беларуси. Кредо В. В. Быкова: жертва и герой меняются местами. Из жертвы в герои, из героя в жертву.

Свидетелем преступления является лицо (согласно ст. 60 уголовно-процессуального кодекса Республики Беларусь), в отношении которого есть основания полагать, что ему известны какие-либо обстоятельства по уголовному делу, вызванное органом, ведущим уголовный процесс, для дачи показаний либо дающее показания. Протоколы допроса свидетеля являются доказательствами по уголовному делу в суде. Откройте газету «Вечерний Минск» за 20 августа 1991 года. Сразу же ваше внимание привлечёт открытое письмо Михаила Ивановича Познякова под интригующе броским названием: «Я – очевидец, я – живой свидетель». Углубимся в его изучение, для чего приведём содержание письма без сокращений, чтобы не исказить смысл, полностью без купюр и толкований. М. И. Позняков написал: «Я, бывший подпольщик г. Орши, партизан-разведчик отряда дяди Кости Заслонова, Позняков Михаил Иванович, в августе 1941 года, после подрыва немецких транспортных средств на установленных нашим отрядом с моим участием на Савенском шоссе минах, вместе с отцом и двумя родственниками был арестован немцами и заключён в тюрьму города Орши.

В камере было полным-полно народа. В основном были евреи. В камере могли только стоять. Двое суток нам не давали ни воды, ни пищи. Затем погрузили в вагоны-«телятники». Евреев отдельно, а нас – русских, белорусов (120 человек) – загнали в два вагона. Вначале мы думали, что везут в Германию. Однако нас привезли на северо-восточную окраину города Минска. А откуда я знаю, что это «Куропаты»? Так это место назвал командир латышского легиона. Получилось так. Нам в тюрьме ни воды, ни еды не давали. И когда везли в вагоне, то тоже не давали. Я стал говорить, чтобы нам дали воды и кушать. И вот подбежал ко мне мужчина в немецкой форме, в хромовых сапогах, а на боку кобура с наганом и закричал на меня по-латышски, что я хочу. Я знал латышский язык и ответил, что хочу кушать… Он и назвал это место «Куропатами». Знание латышского языка спасло меня и в последующем.

Этот главный командир доставал и показывал нам деньги золотые, пятерки, червонцы (николаевские), и коронки золотые, и зубы. Офицер, гестаповец или эсэсовец, увидел, подошёл к нему, рассматривал. Затем вынул из сумки кожаный мешочек и ему показывал тоже золотые деньги, коронки, зубы, часы, браслеты… А вооружен был весь этот латышский батальон советским оружием: наганы, карабины, автоматы. Нас, белорусов, русских, заставили рыть ямы, оборудовать землянки. А люди из второго вагона копали ямы для могил.

Вначале евреев перед расстрелом раздевали. А затем снимали только хорошую одежду. Раненых «легионеры» подходили и добивали из наганов и карабинов. Напоследок давали очередь из автоматов. Затем нас заставили зарывать могилы. А мёртвые копошились, вернее расстрелянные евреи ещё были живы…

После приезда в урочище нас заставили вбивать колья и натянуть металлическую сетку. Это была ограда, чтобы мы не убежали. Тот главный латыш подходил и разговаривал со мной на латышском языке. Он сказал, что после расстрела евреев нас всех (120 человек) тоже расстреляют. Свидетели им не нужны. Однажды он сказал мне: «Иди и говори своему отцу, брату и сродственнику, чтобы шли к часовому». А часовому он сказал, чтобы тот поднял сетку и выпустил нас. Потому мы все четверо остались живыми.

Возвратившись в г. Оршу, я доложил обо всем своему председателю Оршанского подпольного комитета дяде Саше Сковороде. Всем подпольщикам об этом рассказал… И когда стал партизаном, то партизанам мы все четверо рассказывали о виденных ужасах. В тот раз, когда евреев в «Куропатах» расстреливали, я от страха стал лысым вообще!»

Михаил Иванович на пресс-конференции также рассказал, что ему особенно запомнился миллионер из Австрии. Дородный, ухоженный, красивый мужчина лет 50. Гитлеровцы его долго уговаривали поделиться капиталами с ними, обещали сохранить жизнь, если поделится накоплениями. Уговаривали и избивали неоднократно. Ничего не добившись, расстреляли, беднягу, одним из первых на куропатском холме в начале сентября 1941 года.

Уважаемые читатели, вы, может, решили, что Прокуратура БССР, бросив все текущие дела, помчалась в Кабардино-Балкарию, в город Майкоп, к нашедшемуся, наконец, единственному живому свидетелю, который собственными глазами видел трагедию, разыгравшуюся в Куропатах? Стражи соблюдения закона расскажут о жертвах, назовут официально палачей, время и обстоятельства ужасного действия. На самом деле так и произошло, но как-то совсем не так, как можно было ожидать. Однако давайте дальше дадим слово М. И. Познякову, который всё подробно изложит сам: «Узнав о «Куропатах» из публикаций, я изложил письменно всю правду и направил письмо первому заместителю Председателя Верховного Совета БССР т. Шушкевичу С. С. Но как это письмо оказалось потом в Прокуратуре г. Майкопа, я до сих пор не знаю. Ко мне уже трижды приходили двое, говорили, что из Белоруссии. Угрожали, требовали, чтобы я отказался от своих слов, явился в Прокуратуру БССР и изменил показания. А иначе обещали изъять документы из архива о моей подпольной работе в г. Орше и партизанской борьбе. Говорили: «Если ты этого не сделаешь, то мы тебя вообще «уберём». Последний раз ко мне домой приезжали 25 июля 1991 года. Проживаю я постоянно в Майкопском районе Краснодарского края. М. И. Позняков» [1].

Друзья М. И. Познякова, опытные юристы в их числе, узнав о гостях из Белоруссии, об их предложениях и угрозах, посоветовали Михаилу Ивановичу на самом деле ехать в Минск. Но не в прокуратуру, а к журналистам. Обнародовать, не мешкая, всю горькую правду. Публикация в прессе охладит головы злоумышленников, отрезвит и напугает их. Заставит отказаться от преступного замысла и позволит спасти жизнь. Он так и поступил. Через журналистов в Минске вышел на Общественную комиссию и ряд членов Правительственной комиссии. Они совместно помогли организовать пресс-конференцию. Появились публикации во многих ведущих газетах Минска и республики.

Состоялась и его встреча со следователем прокуратуры Я. Я. Бролишсом. который неоднократно от встреч уклонялся, ссылаясь на большую занятость. Но, в конце концов, был вынужден провести встречу, но очень своеобразным образом. Не в виде допроса свидетеля, как того требует процессуальный закон, а в виде простой беседы без протокола. Ставил такие вопросы, ответы на которые свидетель объективно знать не мог. В Минске до того, как его привезли немцы в качестве арестованного. Позняков никогда не был, не знал и не мог знать улиц города и деревень в окрестностях совхоза «Зелёный Луг». Немцы привезли заключённых на товарную станцию ночью, в полной темноте, почти бегом прогнали колонной по разрушенным бомбардировками улицам к Западному мосту. Затем направили на Троицкую гору, мимо уцелевшего от бомбёжек оперного театра к болотной станции и прямо на север – в Куропаты.

Может ли человек через полстолетия вспомнить названия улиц и деревень, если их объективно мог вообще не знать, видел тогда тёмной сентябрьской ночью и мельком? Конвоиры названий местности не комментировали, это были не экскурсоводы, а вооружённые, злые от усталости и недосыпания конвоиры, а совсем не гиды. Естественно, он запомнил только то, что видел своими глазами, что в дальнейшем изложил письменно и устно на пресс-конференции журналистам. Всё это опубликовано в газетах «Мы и время», «Во славу Родины», «Минская правда», «Вечерний Минск», «Белорусская нива», «Политика, позиция, прогноз» и других за август 1991 года. А также в «Военно-историческом журнале» России, в газетах «Правда», «Правда-5», «Завтра» и других.

Оформление следователем Бролишсом не протокола допроса, как он обязан был сделать в соответствии с требованиями уголовно-процессуального кодекса при ведении уголовного дела, а справки о беседе, позволило ему вольно излагать и трактовать после собственных раздумий и рассуждений суть беседы, подгонять сведения под смысл, соответствующий выводам следствия, и делать выгодные для себя комментарии, интерпретировать их письменно в статьях для газет, напирая на неточности в названиях и на незнание названий улиц в незнакомом для Познякова городе, разрушенном фашистскими бомбардировками и пожарами. На естественное в тех обстоятельствах незнание названий окрестных деревень, трактуя это всё как попытку фальсификации свидетелем событий, чтобы умышленно ввести следствие в заблуждение и увести в другую сторону от устоявшегося и закреплённого в документах следствия вывода.

Чем ценно это сугубо личное (или продиктованное кем-то ему) мнение следователя? Ничем для установления истины. Но лишь это мнение Бролишса, а не установленные в ходе допроса факты прокуратура массово растиражировала в подконтрольной прессе, обвинив свидетеля в попытке фальсификации и клевете. При этом налицо было весьма бережное, щадящее отношении к «своим» свидетелям, привлечённым через 3. С. Позняка, в частности, к Н. В. Карповичу – причём того самого следователя Я. Я. Бролишса (об этом расскажу чуть позже). Все факты подробно изложены и в книге «Куропаты: следствие продолжается».

На пресс-конференции М. И. Позняков рассказал также, что отмечено в перечисленных выше изданиях, что Оршанская тюрьма, в которую бросили его с родственниками, была заполнена многими сотнями евреев, привезённых из Германии, Австрии, Чехословакии и других стран Европы. От латышских охранников М. И. Познякову позже стало известно, что большинство этих евреев владело русским языком, их в своих странах мобилизовали немцы для использования в качестве переводчиков, а также для работы по обслуживанию людей и поддержанию коммунального хозяйства (сантехники, электрики, парикмахеры, официанты, повара, портные и т. п.) в Москве после её оккупации. Специалистов везли вслед за наступающей гитлеровской армией, а переводчиков из их числа сотрудники СД и абвер по дороге привлекали к работе в лагерях военнопленных для проведения фильтрации.

Немцы надеялись на быстрый захват Москвы. Но затяжные бои под Смоленском развеяли в пух и прах планы гитлеровцев на «блицкриг» и молниеносную оккупацию столицы СССР. От использования мобилизованных в Европе евреев в качестве переводчиков и специалистов коммунального хозяйства пришлось отказаться. Подчиняясь теории фашистов о господствующей расе, по которой все евреи подлежали ликвидации, немцам предстояло от них избавиться привычным для гитлеровцев способом. Их погрузили в вагоны и повезли не на восток, в Москву, а на уничтожение в Минск. М. И. Познякова с родственниками и другими заключёнными тюрьмы направили туда же для использования в качестве рабочей силы при оборудовании лагеря, выкапывании ям.

М. И. Познякову пришлось рыть окопы, ямы для могил евреев, оборудовать земляные бараки, мастерить забор из металлической сетки. К их приезду холм был уже огорожен траншеей. С восточной стороны перед траншеей возвышался плотный забор из досок. От стрельбища на возвышенность вела лестница из досок, и была проложена дощатая дорожка на самый верх холма. Латыши-охранники говорили, что это парадный вход для начальства. Летом 1992 года М. И. Позняков показал членам Общественной комиссии и журналистам на холме у Зелёного Луга сохранившиеся до настоящего времени на «куропатском холме» следы от трёх земляных бараков, в строительстве которых участвовал. Правда, один из бараков оказался под полотном кольцевой дороги, а второй уже за этой самой дорогой.

Сидя на холме, М. И. Позняков долго и напряжённо изучал местность. Непрерывно крутил головой. Было видно, что тяжёлые воспоминания переполняют его душу, отражаясь гримасами на лице старого уже человека, вызывая нескрываемую боль и ужас. Затем, немного успокоившись, он встрепенулся, указал на ветвистый кустарник и воскликнул: «Здесь у немцев стоял пулемёт «максим», и из него стреляли в людей». Члены комиссии прошли на указанное М. И. Позняковым место, раздвинули кусты и увидели след оборудованного пулемётного гнезда для станкового пулемёта «максим». Этот след, к слову, на местности сохранился до настоящего времени. Его не спутаешь с чем-то другим. Хотя следователи прокуратуры его «не заметили», как не захотели увидеть и многое другое, выходящее за рамки поставленной перед ними задачи.

Поскольку из-за кустарника пулемётное гнездо действительно нельзя было разглядеть летом 1992 года, то увидев, как Позняков вспомнил его местонахождение, члены комиссии отбросили все сомнения по поводу осведомлённости и объективности свидетеля. А до этого, после публикации прокуратурой в прессе в адрес М. И. Познякова обвинений в клевете и фальсификации фактов о куропатской трагедии, в январе 1992 года члены Общественной комиссии вместе с Героем Советского Союза М. Б. Осиповой, членом Правительственной комиссии, выезжали в деревню Барсуки Оршанского района, на малую родину М. И. Познякова. Там они встретились с тогда ещё живыми его соседями.

Те рассказали о его семье и подтвердили: «В конце лета 1941 года он вместе с отцом, родным и двоюродным братьями действительно исчезали из деревни. Их забрали и увезли немцы. Пропадали они около одного-полутора месяцев. В середине осени вернулись домой. После возвращения в Барсуки многого не рассказывали, даже уходили от разговоров о причинах отсутствия дома. Только твердили, что попали в такой страшный оборот, о котором не хочется даже вспоминать, не то что рассказывать». Но соседи отметили и такую характерную деталь. Михаил Иванович до исчезновения из деревни при аресте немцами был хулиганистым, весёлым, общительным молодым человеком с длинной, слегка кудрявой причёской. А осенью вернулся в деревню дёрганым и совершенно лысым пожилым мужчиной. Перестал шутить, веселиться и даже улыбаться. Удивляться не приходится: сами посудите, что парень за 1–1,5 месяца пережил! Можно сказать, что просто война, оккупация, и тем ограничиться. Но куда девать рассказ свидетеля Михаила Ивановича Познякова о злоключениях, настигших его и родственников на куропатском холме?

О «лжесвидетеле» М. И. Познякове в поддержку высказываний следователя Бролишса выступил в печати (как можно без него?!) историк Дмитрий Дрозд. Между тем, рассуждения Дрозда не отличаются оригинальностью, они наполнены оскорбительными и бездоказательными обобщениями.

Умозаключения и способ толкования событий Дрозда унижают даже его самого как «научного» работника НАН Республики Беларусь, кандидата исторических наук. А выводы о том, что немцы не привозили с собой никаких переводчиков, он делает не на основе материальных источников, фактов и архивных документов, а чисто из своей мыслительной деятельности, собственных умственных конструкций, утверждая, что никогда подобного в архивах и литературе не встречал. Если следовать подобной логике, то выходит, раз Дрозд не встречал, то такого не было и быть не могло.

Таков, к сожалению, стиль его работы: слепой субъективизм в чистом виде. А подобные поверхностные выводы Дмитрий, к несчастью, делает постоянно. Это обесценивает все его выводы в порой познавательных, интересных статьях, которые в результате чаще всего оказываются ничем не аргументированными пустышками. Выглядит всё, как умозаключения человека с завышенным самомнением. Подобный поверхностный подход Дрозда уже рассматривался выше при описании им найденного в Куропатах при останках Мордехая Шулькеса подлинного документа Гродненской тюрьмы.

Дмитрий Дрозд, а как вы оцениваете показания гитлеровского карателя Коха, который в 1946 году на процессе в Минске свидетельствовал, что для зачистки тыла вермахта от нежелательных элементов на занятой немцами территории СССР за армией прибывал мобильный спецназ? Он состоял из сотрудников полиции безопасности и СД, объединенных в айнзатцгруппу «В», следовавшую за армейскими подразделениями и фронтом в направлении Москвы. Эта группа была создана для установления оккупационного режима на занятой вермахтом территории и в столице СССР после её завоевания. В состав формирования, кроме полиции безопасности и СД, включили также сотрудников полиции правопорядка и подразделения войск СС. Из показаний Коха и других военных преступников на том же суде стало известно, что айнзатцгруппу «В» и ещё три подобные группы создали перед нападением на СССР.

Специально для них из числа немецких, австрийских, чешских евреев отобрали, взяли под стражу и подготовили большое количество переводчиков со знанием русского языка. Группа переводчиков была мобильной, двигалась за наступающими войсками, по пути следования айнзатцгруппа «В» их привлекала к работе с советскими военнопленными – для фильтрации совместно с абвером в лагерях советских военнопленных по дороге на Москву [2]. Дмитрий Дрозд, может, вы и Коха запишете в лжесвидетели?!

Как и обещал ранее, рассмотрим для сравнения поведение «свидетеля» Николая Васильевича Карповича, оценку его показаний следователем Я. Я. Бролишсом. Н. В. Карпович был заявлен свидетелем ещё до начала следствия, в газетной статье Зенона Позняка, Евгения Шмыгалёва и Василия Быкова «Куропаты – дорога смерти». В той статье авторы утверждают, что свидетель «в 1937–1938 годах не раз видел, как убивали людей в лесу». Могилы, видимо, заключает он, копали в первой половине дня, потому что под вечер (часто после обеда), когда начинали подъезжать машины, ямы уже были выкопаны. Н. Карпович художественно описал, что людей убивали партиями. Ставили в ряд, затыкали рот кляпом и завязывали тряпкой (чтобы жертва не выплюнула кляп). Убийцы были в форме НКВД. Стреляли из винтовок сбоку в голову крайнего, чтобы прошить пулей двух человек. «Как стрелит, – уверял Николай Васильевич, – так двое в яму падают. Патронов жалели» [3].

Сразу же возникает вопрос, а в качестве кого присутствовал Н. В. Карпович при приведении приговора в исполнение, если приказ НКВД СССР № 00447 жёстко запрещал присутствие любых посторонних лиц, тем более свидетелей. Требовал самого строгого соблюдения режима полной секретности при исполнении приговоров. Также о приведении приговоров в исполнение строго-настрого запрещалось посвящать даже других сотрудников НКВД. Это утверждали все свидетели из числа довоенных сотрудников НКВД, которых по делу допрашивали следователи прокуратуры, что отмечено как в уголовном деле, так и в книге «Куропаты: следствие продолжается». Знали о порядке приведения приговоров в исполнение только исполнители, их начальники, а также прокурор и врач. Положения этого приказа приведу немного ниже.

А метод расстрелов, который живописал Н. В. Карпович, изложен, для сведения, в книге М. Лынькова «Векопомные дни». Подобный способ казни практиковал на спор один из фашистских прислужников-полицаев. Прокурор БССР Тарнавский тоже высказал большое сомнение по поводу именно этого показания Карповича, но не более того. Тем не менее, прокуратура, невзирая на собственные сомнения, приняла и использовала эти показания в качестве истинных. Приобщила к делу как полноценное доказательство. Проведение суда, по убеждению прокуратуры, в дальнейшем не предусматривалось, так что поправить неточности никто не сможет.

Однако весьма оригинальные показания Карповича на этом не закончились. Он отрабатывал вложенные в него Позняком американские средства по полной программе. Его заявление следователям о том, что он в 1937 году видел собственными глазами незасыпанную могилу с полусотней людей, расстрелянных НКВД, проверяли на местности в ходе следственного эксперимента. Н. В. Карпович в статье «Куропаты – дорога смерти» рассказал: «Однажды встречает меня охранник из Малиновки, расстроенный, возбуждённый. Уже набили, говорит, даже не засыпали… Подошли мы к забору, что возле дороги. Рядом в ложбине большая широкая яма, доверху трупами наполненная. Лежат, брат, в ряд, как поросята» [4].

Заметьте, Карпович не назвал ни фамилии, ни имени, ни должности охранника. Ни того, где он живёт. Вот такая «секретность» по Карповичу была в НКВД до войны. И странно даже, что немцы с такой утечкой информации не узнали об этом и не использовали в пропаганде против партизан и подпольщиков, а только надоедали с клеветой о расстреле поляков в «Катыни», которая никого не интересовала в Минске в 1943–1944 годах. Как это понять: Карпович и многие другие знали, может, сотни людей знали, а вот полицаи и немцы с их многочисленной агентурой и слыхом не слыхивали. Так и не узнали до конца оккупации. Видимо, откладывали радость услышать, как самую свежую новость от 3. С. Позняка и В. В. Быкова, аж на 1988 год.

Следователи же для подтверждения и закрепления достоверности всех показаний Н. В. Карповича решили провести следственный эксперимент. Удивить общественность, порадовать журналистов, обнадёжить заказчиков, вселить уверенность в исполнителей и следователей по делу. Привезли Н. В. Карповича в Куропаты. Журналист Горелик в книге «Куропаты: следствие продолжается» так описал это следственное действие: «Николай Васильевич шагал быстро, уверенно, ориентируясь по своим, только одному ему памятным приметам. Чуть в стороне от него, едва поспевая и опасаясь споткнуться и упасть, семенил оператор с кинокамерой в руках – следственный эксперимент снимался на видеопленку. Сзади плотной группой шли следователи и эксперты, понятые, археологи, члены Правительственной комиссии, молодые воины, держа наготове свое очень мирное и очень нужное оружие – лопаты и кирки. «Здесь!» – Н. В. Карпович решительно остановился, потом на всякий случай ещё раз внимательно осмотрелся вокруг и повторил: «Я видел её здесь!» Теперь настал черёд шагнуть вперёд следователям и археологам. Они быстро разметили направления будущих траншей, пересекающихся, как обычно, под прямым углом, и предоставили свободу действий воинам…