Текст книги "Смерть и «Радостная женщина»"

Автор книги: Эллис Питерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

– Недавно приходил юноша, мистер Армиджер, и принес вам вот это письмо. Он просил передать его сразу же, но ваш посетитель был еще здесь, и я не захотела вас беспокоить.

– Юноша? Какой юноша? – переспросил Лесли, сразу же вспомнив о Доминике. Хотя и не понимал, с чего бы вдруг тому приносить записку на ночь глядя и почему он сам не поднялся наверх, чтобы передать письмо лично.

– Это сын миссис Мур с нашей улицы. Я решила, что не будет большой беды, если я вручу вам письмо через четверть часа.

– Я тоже так думаю. Спасибо, миссис Харкнесс.

Он закрыл дверь, хмурясь и в беспричинной тревоге глядя на конверт.

Сын миссис Мур был ровесником и школьным товарищем Доминика, возможно, одноклассником. При нужде Доминик вполне мог использовать его в качестве посыльного. Да, но что это за нужда?

– Что это? – спросила Джин, пытливо заглядывая ему в лицо.

– Не знаю. А ну-ка, посмотрим. – Он вскрыл конверт и начал читать. Ощущение тепла и умиротворенности растаяло, едва Лесли пробежал глазами первые строки.

«Уважаемый мистер Армиджер,

Я попросил Мика Мура принести Вам письмо ровно в половине девятого, потому что в девять часов мне понадобится Ваша помощь. Дело важное, но я не решился сообщить о нем раньше, чем за полчаса до указанного времени. Узнав все загодя, мой отец помешал бы мне. Но если сообщить ему в должное время, он как раз успеет на место и будет свидетелем. Надеюсь, он даст мне возможность довести дело до конца. Я боюсь звонить домой сам, поскольку к телефону может подойти мама, а я не хочу ее пугать. Нельзя, чтобы она что-то знала. Поэтому я решил, что лучше всего будет послать Вам записку.

Я хочу, чтобы Вы сделали следующее. Свяжитесь с моим отцом и скажите ему, пусть полиция будет на углу Хедингтон-Гроув и Брук-стрит в 9 часов. Там будет ждать машина, чтобы забрать меня и отвезти домой в Комерфорд. Полицейские должны непременно последовать за ней, это очень важно.

Я немного поторопил события, но полицейские должны увидеть все своими глазами, иначе мои старания пойдут насмарку, и Китти не будет никакой пользы.

Если со мной что-то случится, постарайтесь помочь Китти. Мне все равно, лишь бы с ней все было в порядке.

Спасибо.

Доминик Фелз».

– Что за черт! – недоуменно проговорил Лесли. – Шутит он, что ли?

– Нет, уж какие тут шутки, когда дело касается Китти. Он на полном серьезе, Лесли, – проговорила Джин, схватив его за руку. – Он напуган! Что он такое сделал?

– Бог его знает! Что-нибудь сумасбродное. Сунул свой любопытный нос… О боже! – в ужасе выдохнул Лесли, когда взгляд его упал на наручные часы. Он выскочил за дверь и с грохотом помчался вниз по лестнице. До девяти оставалось одиннадцать минут. Выбора не было: приходилось принимать писанину Доминика всерьез.

Он слышал стук каблучков жены, бегущей следом. В дверях он повернулся и крикнул ей, чтобы она оставалась дома. Он обо всем позаботится и скоро вернется. Но Джин бросилась за ним к телефонной будке, на бегу застегивая пальто.

Казалось, на поиски номера Джорджа Фелза ушло сто лет и еще столько же – на ожидание ответа. Разумеется, трубку сняла Банти. Лесли не мог говорить с ней, памятуя о нежелании Доминика пугать мать. Нет, ничего срочного. Если мистера Фелза нет дома, можно подождать. Ничего страшного, он перезвонит. Лесли повесил трубку и набрал другой номер.

– Полицейский участок Комербурна? Внимание, это очень срочно. Пожалуйста, немедленно сделайте то, о чем я вас попрошу, а уж потом я вам все объясню. Звоню вам по делу Армиджера. Я Лесли Армиджер, и мне не до шуток. Если мистер Фелз у себя, позовите его. Ну, нет, и ладно. Тогда выслушайте меня…

– Я пригоню фургон Барни, – прошептала Джип ему на ухо и, выскочив из будки, побежала по улице, дробно стуча каблучками.

– Угол Брук-стрит и Хедингтон-Гроув, девять часов, – настойчиво повторял Лесли. – Мы поедем им навстречу отсюда, а вы уже постарайтесь быть у них в тылу.

Когда он повесил трубку, было без двух минут девять.

Глава XV

В который раз за вечер Доминик фальшивил. Злясь на себя, он ловко переиграл, исправив свою ошибку, и виновато признался:

– Извините! Ну и напортачил. Может, хватит на сегодня?

– Пожалуй, – согласилась его учительница, мисс Клегхорн, – но твои родители платят мне за часы, мой мальчик, и ты свой час отыграешь как миленький, даже если заставишь меня лезть на стену. Я уж подумываю, не взять ли мне старую добрую линейку из слоновой кости, чтобы шлепать тебя по пальцам всякий раз, когда ты терзаешь мои бедные нервы.

Доминик извлек из фортепиано звук, похожий на издевательский смех, и скорчил учительнице рожицу. Учительница была толстушкой лет шестидесяти с небольшим, живой, как терьер, и прекрасно ладила со своим учеником. Если бы не это, Доминик и вовсе не видел бы смысла ходить к ней по четвергам. Банти вечно твердила, что умение играть хотя бы на одном музыкальном инструменте входит в бесценную сокровищницу достоинств молодого человека, и постоянно тыкала его упрямым носом в клавиши. И Доминик совершал этот еженедельный подвиг, хотя в глубине души не исключал, что мать, возможно, права, и это умение, чего доброго, еще пригодится ему.

– Линейка из слоновой кости! – фыркнул Доминик. – А я не верю, что она у вас есть. И еще меньше верю в то, что вы били ею кого-нибудь по рукам.

– Эй, поосторожнее! А то ведь никогда не поздно начать, и линейке не обязательно быть из слоновой кости. Ладно, за дело. Все равно не отвертишься. Давай-ка еще разок, и, ради бога, сосредоточься на том, что делаешь.

Он старался как мог, но беда была в том, что разум Доминика витал в совсем других сферах. Стиснув зубы, он снова старательно отыграл этюд, но мысли его опережали ход времени. Мальчик прикидывал, какие могут сложиться обстоятельства и есть ли в его распоряжении средства, чтобы справиться с положением. Особенно беспокоило его то, что действовать предстояло на основе одних лишь догадок и на любом этапе ничего не стоило дать маху. Но теперь уже поздно идти на попятный, а значит, нет смысла и трусить.

– И как же ты думаешь научиться хорошо играть, если не упражняешься? – продолжила учительница. – И не умасливай меня этими замысловатыми переборами. Убери руки с клавиатуры и слушай, когда я говорю с тобой.

Он покорно убрал руки и сидел, сложив их на коленях, пока она его пробирала.

До девяти оставалось еще несколько минут, но Доминику не хотелось приходить ни минутой раньше. Если Лесли выполнил его просьбу, полиция уже должна вести наблюдение за углом улицы. Появиться там сейчас означало раньше времени засветиться, и тогда разъяренный отец тут же потребует от него объяснений и погубит все, чего он добился с таким трудом. Даже самые благоразумные отцы ведут себя очень странно, когда дело касается ущемления их авторитета, а детям грозит опасность. А в том, что опасность, которую он накликал на свою голову, совершенно реальна, Доминик нисколько не сомневался. Тут-то и была собака зарыта. Если ему ничто не угрожает, значит, он безнадежно сбился с пути, и тогда, при всей его хитрости и изобретательности, он ничего не докажет, и Китти останется за решеткой. Нет, нельзя убегать от опасности, надо следить за ее приближением, сидеть подобно загипнотизированному удавом кролику и ждать, пока в него не вцепятся зубы. А если начать дергаться, то, скорее всего, ничего так и не удастся доказать. Дай бог, чтобы взрослые подоспели вовремя. Теперь он, Доминик, всего лишь наживка, приманка для хищника.

– Ты какой-то задумчивый сегодня, – сказала мисс Клегхорн, ухватив его за каштановые волосы и встряхнув. – Даже не слышишь, что я предлагаю тебе какао и печенье. Сама не понимаю, чего я хлопочу, когда ты заслуживаешь только одного – чтобы тебя без ужина отправили спать. Что с тобой? В школе дела плохи или еще что-нибудь?

Школа! У них только одно на уме. Если тебе шестнадцать, значит, тебя непременно должна беспокоить школа, и ничего больше.

– Нет, со мной все в порядке, ей-богу. Просто день такой, не могу ни на чем сосредоточиться. К следующему разу все наверстаю.

– Уж постарайся! Вот держи. Выпей все, а то на улице холодно, и ты еще, чего доброго, околеешь, пока будешь ждать этот старый автобус. Я всегда говорила, что эта автобусная станция – самое продуваемое место в городе.

Доминик тянул какао до девяти часов. Лучше уж опоздать на пару минут, потому что она вполне может задержаться в клубе.

– Скажу маме, что, по вашему мнению, я делаю большие успехи, – нахально заявил он, надевая пальто. – Хорошо?

– Можешь сказать ей, что, по моему мнению, тебя следует отшлепать, и она могла бы оказать нам такую услугу. Ну, будь осторожен на улице. На дороге ледяная пленка. Только октябрь, а уже морозы, вот чудеса!

– Доброй ночи! – крикнул Доминик от калитки.

– Доброй ночи, Доминик! – учительница медленно, почти неохотно закрыла за ним дверь. Что это нынче с мальчишкой? – подумала она с раздражением. Наверняка у него что-то на уме. Надо бы поговорить с его матерью. Она включила телевизор, села и вскоре забыла о Доминике Фелзе.

Он дошел до конца улицы, стараясь не замедлять шаг, но не очень преуспевая в этом. О Господи, помоги мне держаться непринужденно! Я не должен ошибиться, иначе не стоило и затевать это дело. Смелее! Раз уж взялся, покажи, на что ты способен. И не забывай о Китти! Он вспомнил о ней, и внезапно ему стало тепло, нервное напряжение ослабло, и на душе полегчало. Да что такое опасность, в конце-то концов? Ты ведь освобождаешь от опасности Китти. То, что сейчас случится, ей не повредит, наоборот, может принести свободу. Доминик приободрился. Все будет хорошо. Когда придет час, он не струсит, не увильнет.

Разумеется, он допускал, что она может передумать и не приехать на встречу. Но она приехала. Приближаясь к углу тихой холодной улицы, он увидел окутанный сумерками длинный лоснящийся «райли», вальяжно расположившийся у бордюра, острого и сверкающего, будто стилет. Секретарша с улыбкой распахнула дверцу. Прежде он никогда не замечал, как тиха и пустынна эта часть города поздним вечером. Вокруг не было ни души, лишь одинокая машина проехала мимо по середине широкой мостовой. Когда она скрылась из виду, наступило безмолвие. В студеной тишине шаги Доминика звучали неестественно громко. Под ногами холодно поблескивал иней, над головой равнодушно мерцали звезды.

– Привет, Доминик, – бросила мисс Гамилтон, убирая с переднего сиденья груду вещей – шарф, сумочку, стопку клубных объявлений и большой фонарик, тут же закатившийся в какой-то угол.

– Привет, мисс Гамилтон! Я вам так благодарен. Я и правда вам не в тягость? Ведь я могу и на автобусе.

– Не глупи, – спокойно сказала она. – Садись в машину. Ехать каких-то четверть часа. Сейчас слишком холодно, чтобы дожидаться автобуса. – Она потянулась через Доминика и нажала кнопку на дверной ручке. – Изрядно поизносилась. Надо бы заменить ручку. Приходится запирать, а то она может открыться, особенно на повороте. А поскольку у меня иногда бывают довольно резвые пассажиры, это чревато неприятностями.

– Сегодня у вас никого, – заметил Доминик, посмотрев на заднее сиденье.

– Только что высадила двоих. Клуб все еще заседает, но я не могу торчать там весь вечер. – Она откинулась на спинку сиденья и посмотрела на мальчика со снисходительной улыбкой.

– Ну как, принес? – вкрадчиво спросила она. – Или, может, передумал и отдал отцу? Не волнуйся, я не буду тебя за это винить, я все пойму.

– Я их принес.

– Тогда давай. Я их спрячу, и ты сможешь забыть обо всем этом деле. Никто не напомнит тебе о нем, я-то уж точно. Ты никому не говорил?

– Нет, никому.

– Очень хорошо. И не говори. Отныне и впредь тебе не надо волноваться. Если Китти невиновна, она выкрутится. А мы с тобой уверены, что так оно и есть, правильно?

– Да, конечно, – он извлек из сумки мягкий неряшливый сверток, из которого торчал уголок полиэтиленового пакета. В свете уличных фонарей сквозь грязный пластик можно было разглядеть мягкую черную лайку. Доминик вручил сверток мисс Гамилтон, доверчиво глядя ей в лицо своими большими глазами, и вздохнул с огромным облегчением, словно с его плеч свалилась гора.

Она лишь на миг опустила глаза на сверток, потом наклонилась, чтобы открыть «бардачок», и засунула перчатки в самый дальний угол.

– Не бойся, – сказала она, перехватив его тревожный взгляд, – я о них не забуду. Они в надежных руках. Сделай, как я сказала, выкини это из головы. Больше тебе ни видеть их, ни думать о них не нужно. И вообще, больше о них ни слова – ни сейчас, ни впредь. Дело закрыто, и все. Понял?

Доминик кивнул и, помолчав, чуть слышно проговорил:

– Спасибо.

Мисс Гамилтон запустила мотор. Мимо них в сторону города почти неслышно промчался мотоцикл, и вскоре его негромкий самодовольный треск стих вдали. Одинокий пожилой мужчина, возвращавшийся от почтового ящика, свернул в переулок. В холодном темном безлюдном мире жили только тревожные ожидания и призрачное эхо, не имевшее подлинных голосов. Доминик знал, что не должен оглядываться, хотя его так и подмывало повернуть голову и окинуть взглядом улицу. Он напрягал слух в надежде уловить звук запускаемого мотора, замерзшего и ленивого, но ничего не слышал. А оглядываться нельзя: ведь, с точки зрения мисс Гамилтон, он ничего не подозревающий дурачок, простофиля, не сообщивший об их встрече ни одной живой душе. На чем же сосредоточиться? Ну конечно, на машине! Тем более что она заслуживала толику пылкого внимания. Да и взрослые думают, что шестнадцатилетние непременно должны интересоваться «тачками».

– Какого года выпуска ваша машина? – полюбопытствовал он, наблюдая за умелой водительницей, и даже испытал чувство блаженства, когда старый «райли» мягко и плавно тронулся с места. – Это правда очень старая марка? Антиквариат?

– Не совсем. Не хватает нескольких лет. – Отвечая на его вопросы, секретарша улыбалась сдержанной, снисходительной улыбкой взрослой женщины, внимательной к детям, даже готовой снизойти до того, чтобы разделить их интересы, но где-то в глубине души завидующей детской способности к безоглядному увлечению, уже давно не доступному ей самой. Именно такой улыбки и можно было ожидать от нее в сложившихся обстоятельствах. Увы, улыбка эта ни о чем не говорила. А ведь ему и нужно-то было всего лишь два-три ясных намека. И он понял бы, верно ли сделал свой выбор. Но ее глаза не заблестели, морщины не сделались резче. Впрочем, сейчас уже не до этого.

– Вы лихо водите, – заметил он, и это прозвучало искренне.

– Спасибо на добром слове, стараюсь, – ответила она.

Дорога сделалась уже, деревья остались позади. Садовые ограды сменились живыми изгородями вокруг полей. Доминику хотелось податься вправо и заглянуть в зеркало заднего обзора, но делать этого было нельзя.

– Мы поедем вдоль реки, – объявила мисс Гамилтон. – Так короче. Ты, небось, еще и не начинал учиться вождению, а?

– Это довольно сложно. Мне ведь еще нельзя выезжать на дорогу, а на аллее у дома не разгонишься, там всего несколько ярдов. У нас в школе хотели устроить курсы, земли-то много, но пока ничего не вышло.

– Это отличная идея, – уверенно сказала она. – В школе вам бы не составило труда научиться управлять машиной. Сейчас это важный элемент общего образования.

– Но мне кажется, что они слишком боятся за свои цветочные клумбы и прочее имущество. Знаете, как школа гордится своими розами?

Надо же, с удивлением думал он, оказывается, можно говорить о таких отвлеченных вещах, даже когда в горле пересохло от недавнего напряжения, а сердце так и стучит. Доминик покосился на мисс Гамилтон и увидел в свете последних уличных фонарей ее резкие суровые черты, легкую улыбку, лоснящиеся черные волосы. Потом они свернули на темную дорогу под деревьями, и в свете фар замелькали призрачные стволы, тонкие, будто струны арф. Где-то справа, за стеной деревьев, слышался шепот реки, стынущей в холодном мерцании звезд. Летом тут стояли бы несколько машин, приютивших возлюбленных, целиком ушедших в свои переживания. Среди деревьев прогуливались бы парочки, на травке у реки валялись бы отдыхающие. Но это летом, а не теперь. Сейчас им теплее в задних рядах кинотеатров, в прокуренных кабинках кафе. А сюда никого не заманишь, и без влюбленных дорога эта пустынна и тиха.

Это произойдет здесь, решил он, где-то на этом отрезке пути, когда до опушки леса останется примерно пол мили. Он судорожно ухватился за жесткие ребра сиденья, чувствуя, как вспотели ладони. Доминик вовсе не был уверен, что сможет пойти до конца. И дело не в страхе. Как вести себя под пулями? Как избежать удара, если нет укрытия? Он пошевелил пальцами и, почувствовав боль, испугался. Неужели он так крепко вцепился в сиденье? Силы есть, и он вполне может постоять за себя, но надо подгадать так, чтобы были свидетели. Они должны увидеть, что против него замышлялось недоброе, одного его слова будет недостаточно. А если они не едут сзади, если они не успели, то случившееся с ним, возможно, все-таки послужит доказательством невиновности Китти, а ее уж никак не обвинишь в тех смертях, которые могут постичь людей сегодня вечером.

Мисс Гамилтон протянула левую руку и, открыв «бардачок», выудила пачку сигарет. Она замедлила ход и правила едва ползущей машиной одной рукой. Заученным движением она вытряхнула из пачки сигарету и полезла в карман в поисках зажигалки, но не нашла ее.

– Ох, да она же у меня в сумочке, – спохватилась мисс Гамилтон, останавливая машину. – Может, ты достанешь ее мне, Доминик?

Он оглянулся на захламленное заднее сиденье. Сумочка завалилась в угол вместе с фонариком. Старая машина была просторной, между передним и задним сиденьями оставалось много места. Доминику пришлось влезть на сиденье с ногами и податься далеко вперед. Он проделал это с ужасным предчувствием неизбежного, потому что мысленно уже много раз переживал это страшное мгновение. Все его естество бунтовало, тело сопротивлялось, словно зверек в ловушке, но Доминик пересилил себя и повернулся затылком к секретарше. О боже, хоть бы поскорее! Мне не выдержать, сейчас обернусь… Нет, нельзя! О Китти! Может быть, ты даже никогда не узнаешь…

От удара потемнело в глазах, Доминика швырнуло на спинку сиденья, от боли и ужаса перехватило дыхание. А потом он провалился в какой-то пустой колодец, где не было ничего, даже тревоги и мук беспомощной любви.

Глава XVI

– Хотелось бы знать, что мы ищем, – сказала Джин, прильнув к ветровому стеклу «бедфорда» Барни Уилсона и напрягая глаза. – Мы даже не знаем, какая это машина и чья она. Это может быть и такси. Мы не знаем ровным счетом ничего.

– Только не такси, – убежденно заявил Лесли. – Парень что-то подстроил, чтобы дело сдвинулось с мертвой точки. Похоже, он вызвал кого-то на поединок.

– Мы даже не знаем, по этой ли дороге они поедут. Тут есть еще и шоссе.

– В любом случае полиция прочешет обе. Больше тут ничего не придумаешь. Я не могу раздвоиться и потому еду только по одной, менее оживленной. Эй, там впереди фары. А ну-ка, смотри в оба.

От приближающихся фар, свет которых то и дело застили деревья, их отделяли два-три поворота извилистого шоссе, но расстояние быстро сокращалось. Плавный вираж, и снопы света описали дугу. Еще поворот, и вот лучи уже бьют в глаза на коротком прямом участке. Лесли намного сбавил скорость и занял середину дороги, стремясь ослепить встречного водителя и заставить его ехать помедленнее. Тот заблаговременно выключил дальний свет и теперь принялся гневно мигать фарами, но ничего не добился и опять мстительно врубил свет на полную катушку, чтобы проучить наглеца за безобразное поведение. Лесли прищурился, стараясь сфокусировать глаза на ветровом стекле встречной машины, и различил какое-то лицо, то ли мужское, то ли женское. Наверное, на освещенной дороге определить это было бы легче.

Негодующе завыл гудок. Лесли воскликнул: «О Господи!» и подал свой фургон немного вбок, давая дорогу длинному лимузину. Хороший водитель, мелькнула мысль, с характером, едет уверенно и целеустремленно.

– Нет там никакого мальчишки, – успела проговорить Джин и тут же ахнула, ухватившись за приборную доску, поскольку Лесли резко затормозил. – Лесли! Что ты делаешь?

Впрочем, это было ясно и так, и Лесли не стал тратить сил на объяснения. Он съехал на обочину под деревьями и крутанул баранку, разворачивая фургон.

– Эй, ты что-то заметил? Его же там не было.

– Неизвестно, – бросил Лесли и дал задний ход. Он держался с совершенно не свойственной ему прежде самоуверенностью. – Разве ты не узнала эту машину? Пробуксовав по траве, они вылетели на шоссе и помчались следом за исчезающими в темноте задними фонарями. – Это же машина Гамми! Совпадение? Вряд ли. Слава Богу, что я так хорошо знаю эту машину – я ее распознаю и в темноте, по звуку клаксона. А вот Гамми этот фургон не знает. Она видела меня в разных тачках, но только не в этой.

Джин прильнула к нему, мелко дрожа.

– Лесли, ну допустим даже, что это ее машина. А что, если его там нет? А вдруг что-то уже случилось? – Она не стала говорить, что совершенно немыслимо заподозрить мисс Гамилтон в преступлении и насилии, ибо теперь уже не было ничего немыслимого, все правила, условности и табу полетели к чертям. – Разве она не могла выбросить его на дорогу?

Да, об этом он как-то и не подумал. Лесли содрогнулся, но не сводил глаз с удалявшихся огней и по-прежнему давил на педаль.

– За нами должна ехать полицейская машина.

– Да, но на дороге так темно. Это черное покрытие…

– Она сворачивает! – возбужденно воскликнул Лесли и вдавил педаль в пол. Если Гамми невиновна и просто едет по своим делам, зачем ей сворачивать вправо? Там ничего нет, кроме глухой аллеи для влюбленных, упирающейся в берег реки. Это даже и не аллея, а всего лишь гужевая тропа в лесу. Когда-то там были ворота с пятью перекладинами. Ворота уж больше года не закрывались, они заросли травой и висели на одной петле. Еще со времен давних летних пикников Лесли довольно хорошо знал это местечко. Там у реки – широкая полоса травы, по которой машины доезжают до самой воды. Но что там делать одинокой женщине холодным октябрьским вечером?

Лесли въехал на эту дорогу и остановился.

– Здесь ты вылезешь и дождешься полицейской машины.

– Ну уж нет, – испуганно ответила она, цепляясь за руку мужа. – Я иду с тобой.

– Вылезай! Кто-то должен встретить полицию. Их же еще не видно. Господи, Джин, не тяни время.

Она резко убрала руку и выбралась из машины. Въезжая под сень деревьев, Лесли видел, как она смотрит ему вслед огромными округлившимися глазами. Лицо Джин сделалось бледным. Ей не хотелось отпускать Лесли одного. Убийства и погони были так далеки от их обыденной жизни. Да и кто мог поручиться, что обойдется без револьверов? Но выйдет ли из них хорошая команда, если они уже сейчас начинают тянуть в разные стороны? Джин проводила глазами фургон, враскачку ехавший по глубоким колеям, и, дрожа от холода, послушно принялась наблюдать за шоссе. Итак, Лесли принял решение, и сразу же стало ясно, кто в семье главный.

Ехать по промерзшей колее было трудно, фургон швыряло из стороны в сторону. Лесли больше не видел задних фонарей «райли», не слышал шума его мотора. Он крепко держал руль и со всей возможной быстротой продвигался вперед, к голому берегу реки, озаренному призрачным светом звезд. Деревья поредели, Лесли снизил скорость, выключил фары в надежде остаться незамеченным и медленно подкатил к опушке леса.

«Райли» стоял на низкой террасе, покрытой травой и инеем, носом к берегу, готовый отправиться в обратный путь. Обе дверцы были распахнуты, будто распростертые надкрылья жука, собирающегося взлететь. Мисс Гамилтон волоком тащила что-то к воде – что-то тяжелое и неподатливое. Женщина и ее ноша напоминали какое-то покалеченное животное на фоне белесой водной глади, неподвижной и тускло блестящей, но вместе с тем живой и трепещущей, будто серебристая лента.

Пока Лесли съезжал вниз по неровной земле под деревьями, голова работала четко, и он знал, что надо делать. Перекрыть путь к отступлению, поставив фургон поперек дороги. Но от этого плана пришлось отказаться, потому что времени было в обрез. Мисс Гамилтон была уже у самой воды, а Лесли знал, что течение тут очень быстрое, да и вода, должно быть, очень холодная. Поэтому он, не мудрствуя лукаво, заорал во всю глотку, включил дальний свет и, вдавив педаль в пол, направил машину прямо на мисс Гамилтон. Черт с ней, пусть убегает, лишь бы сейчас же отпустила парня.

Машина съехала с дороги и забилась, будто выброшенный на берег дельфин, несясь по кочкам и выбоинам поросшего травой берега. Раскачиваясь, подпрыгивая и ныряя, фургон с ревом катил по траве. Лесли увидел, как секретарша, напуганная шумом и светом, съежилась и на мгновение выпустила свою ношу. Потом вскинула голову и дикими глазами уставилась на фургон. Лицо ее в свете фар казалось твердым и гладким, словно из мрамора, рот был разинут, полные страха и гнева глаза вылезли из орбит. Во взгляде еще чувствовалась былая властность, и Лесли вряд ли решился бы с уверенностью заявить, что секретарша повредилась умом. Она наклонилась и, ухватив юношу под мышки, с неистовой решимостью оторвала его от земли. Спотыкаясь, женщина торопливо поволокла его к реке. Тяжелое, безжизненное тело выскользнуло из ее рук, но она снова вцепилась в него, словно клешнями. Ей не терпелось покончить с делом.

Секретарша сдалась, лишь когда фургон резко свернул и, визжа тормозами, остановился в нескольких футах от нее. Вскрикнув, она оттолкнула тело юноши и, будто гончая, ринулась к своей машине. Волосы ее растрепались и оттеняли бледность лица. Лесли выпрыгнул из фургона и попытался схватить женщину за руку, но потерпел неудачу и решил заняться гораздо более важным делом. Он бросился к бесчувственному Доминику.

Ей почти удалось привести свой замысел в исполнение. Еще несколько секунд, и парень был бы в реке. Голова его и одна рука свесились с травянистого склона, и безжизненные пальцы застыли над самой поверхностью воды. Лесли опустился на колени и, оттащив Доминика от реки, перевернул его навзничь. Лицо мальчика, обрамленное растрепанными каштановыми волосами, посерело и осунулось, глаза были закрыты. Чуть разомкнув губы, он мелко и часто дышал. И то слава Богу. Лесли быстро ощупал его, подхватил на руки и начал осторожно подниматься, но в этот миг взревел мотор «райли».

Он совсем забыл, что она до сих пор владела смертельным оружием. Женщина все еще хотела разделаться с ними. Она могла развернуться и сбить их машиной. Теперь-то ей все равно, скольких людей отправить на тот свет. Лучи фар скользнули по фургону, ослепили Лесли, и «райли» ринулся на него. Шатаясь под тяжестью Доминика, он неуклюже бросился наутек. Добежать до деревьев он, конечно, не успевал и потому кинулся к фургону, надеясь укрыться за ним. Вряд ли секретарша будет таранить фургон. Не станет же она разбивать «райли», лишая себя единственного средства передвижения.

Споткнувшись о кочку, Лесли растянулся у заднего колеса «бедфорда». «Райли» пронесся всего в нескольких дюймах от его дрыгающихся ног, Лесли даже услышал хруст мерзлой травы. Машина промчалась мимо. Лесли всхлипнул от облегчения и расслабился. Йотом сполз с Доминика и распластался на земле. Его тошнило от страха.

Шум мотора стихал, «райли» враскачку удалялся к шоссе, где стояла Джин. Преодолев слабость, Лесли вскочил на ноги, пробежал несколько шагов и остановился. Бессмысленно: через две минуты «райли» будет на шоссе. Он сложил ладони рупором и заорал так, что с деревьев посыпался иней:

– Джин! Берегись! Убегай!

Он был совсем не уверен в том, что она не сделает какую-нибудь глупость. Лесли достаточно хорошо знал Джин. Она скорее умрет, чем уступит.

Петляя на извилистом шоссе, сияя фарами, из Комербурна мчались две полицейские машины.

Джин стояла посреди шоссе и неистово махала руками, когда вдруг услышала надрывный рев «райли», пробиравшегося по проселочной дороге. Приглушенный расстоянием надрывный вопль Лесли заставил ее вздрогнуть. Она бросилась на обочину и напряженно вгляделась в черный туннель, образованный кронами деревьев. Нет, это не фургон. Что там у них случилось? Где Лесли? Что он делает? Ни в коем случае нельзя упускать эту Гамилтон. Джин подбежала к расшатанным воротам и, подставив плечо под верхнюю перекладину, подняла их и прижала к прочному столбу. На воротах еще сохранился толстый деревянный засов, и Джин с грохотом задвинула его, а сама забилась под живую изгородь и наблюдала, как «райли» во весь опор мчится к препятствию.

Перекладины разлетелись, один из столбов покосился от удара. Трава и щепки со свистом брызнули во все стороны. «Райли» не хватило скорости, чтобы сразу же сбить барьер, машина буксовала, тщетно стараясь снести разломанные ворота. Дребезжало треснувшее лобовое стекло, одна фара оторвалась и отлетела прочь, мотор заглох. Джин сжалась в комочек и даже заткнула уши от страха.

В конце концов она опасливо выбралась из кустов и заметила приближающийся фургон, он враскачку поднимался по склону, приближаясь к затихшему «райли». Джин разглядела растрепанные волосы Лесли, его встревоженное лицо и безвольно покачивающуюся голову Доминика на старом коврике Барни Уилсона. Обе полицейские машины стали у обочины, из них проворно выскочили пятеро в штатском и тут же овладели положением. Двое приблизились к разбитой машине, двое других принялись разбирать сломанные ворота, а пятый – это был Джордж Фелз – направился к «бедфорду». Он влез в кабину, сел рядом с сыном и, положив его болтающуюся голову на руку, осторожно ощупал ее.

Доминик очнулся, сразу же ощутил страх и боль и почувствовал, что его, как ребенка, держат на руках, и чьи-то пальцы нежно поглаживают ему голову, изгоняя из нее дикую боль, пульсировавшую, подобно ударам отбойного молотка. Доминик с благодарностью приник к этой руке и поспешил зажмуриться, чтобы подавить слезы.

– Мамочка, голова болит! – ворчливо промычал он и услышал в ответ нежный голос отца:

– Да, старичок, я знаю. Лежи тихо, мы что-нибудь придумаем, скоро пройдет.

От удивления он резко открыл глаза, чтобы убедиться, что это не сон, но тут же снова закрыл их, потому что даже ничтожное усилие причиняло сильную боль. Доминик все-таки успел увидеть нависшее над ним лицо, и у него не осталось никаких сомнений: это был отец. Что ж, если он воспринимает окружающее, значит, дела не так уж плохи.

Доминик парил где-то за порогом сознания, но все равно вспомнил о единственно важном для него сейчас деле.

– Это не Китти, – невнятно промямлил он, но отец все понял. – Теперь ты знаешь, да?