Текст книги "Постель и все остальное"
Автор книги: Эллина Наумова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Эллина Наумова
Постель и все остальное
Глава 1
Речь пойдет о мужчине и женщине, и лучше сразу отдать дань коварной, но скучной психологии полов. А дальше воспринимать историю по-житейски в меру своей испорченности. Потому что жизнь – не скульптор с резцом, но дровосек с топором – никого не делает лучше. Равнодушнее, ленивее, трусливее, мельче в притязаниях – да. Люди называют это покоем, умением понять, способностью простить. И верят названиям, чудаки. Так вот, мужчине надобно уверовать, чтобы полюбить. А женщине – полюбить, чтобы уверовать. И это – единственная разница, достойная внимания.
Сорокалетний ОН был почти импотентом со всеми вытекающими отсюда явными последствиями. Ничего органического, просто тяжкий интеллектуальный труд, злая карьерная нервотрепка и алчные самовлюбленные бабенки, почему-то ужинающие в тех же ресторанах, где и он. А когда и где еще знакомиться трудоголикам? Скука – причина любого кризиса. И кризис среднего возраста есть ужас мужчины от того, что новизна исчезла. А без нее он реже хочет и может лишь в определенных, когда прекрасных, когда безобразных условиях. Женщины и врачи это знают. Но сами мученики упрямо полагают, что это называется «мне уже поздно записываться в космонавты». На самом деле все было не так уныло. Взять хотя бы внешние данные – высокий, не больше трех килограммов лишнего жирка, кареглазый шатен с совершенным овалом лица и не очень крупными правильными чертами. Казалось, надень на него длинный завитой парик, обвяжи шею белой кружевной салфеткой, и воочию увидишь европейского аристократа прежних веков. А без накладной гривы и жабо получался просто «ой, девочки, какой мальчик».
Тридцатилетняя ОНА была фригидной и со странностями. Но если ее заморочки и связывались с половой неудовлетворенностью, то интереснее и таинственнее, чем у мужчины. Во всяком случае, она так думала. Пока один коллега после какой-то рабочей стычки не проворчал ей в спину очень грубый аналог слова «недотраханная». Разум твердил, что это – аргумент профессионального бессилия. Самец не в состоянии признать свои доводы ничтожными, ярится и валит все на ее физиологию. Но сердце колотилось в ритме: «Э-то-вид-но-ты-ни-ко-го-не-об-ма-нешь». «А разве я пыталась обманывать? – спросила она себя. – Какое кому дело до моей личной жизни? Есть ли она у меня вообще?» И рухнула в яму-ловушку, вырытую во время прошлых самокопаний, кажется, переломав кости и сильно ударившись головой.
Шестнадцатилетняя максималистка – чудный возраст, который напропалую завышают, обвинила бы тетеньку в дешевом кокетстве. Такая красивая, стройная, в неслабом прикиде, образованная, что еще надо для счастья. Нет, наверное, в шестнадцать лет образование в этот список не входит никаким пунктом. Им в тридцать начинают разбавлять перечень собственных достоинств, когда стильная женщина уже не раз повторила на девичниках перед чужими свадьбами: «Да пропади пропадом эта красота, толку от нее нет, одни проблемы». Хотя, конечно, глупо было бы отказываться от высокого лба, серых глаз, бровей идеальной формы, приводивших в экстаз стилистов, крепенького прямого носа и губ, которым, кроме помады, ничего нужно не было. Обалденное впечатление смазывали широковатые скулы, упрямый подбородок и волосы, превосходные по фактуре, но неведомо как выкрашенные ею в светлый цвет. Именно в светлый, потому что для отливающего рыжиной блонда названия нет.
Они случайно встретились в баре. Догорала синим пламенем московская пятница, когда истомленный офисный люд топит память об очередной неаккуратно вымаранной из жизни неделе в терпких коктейлях. Массово дорвались до водки с ароматизаторами и консервантами, называется. Но пойло было деликатесом по сравнению с тем, чем его заедали. Об этом переговаривались все. На самом деле никто не собирался их травить, так экономили на качестве продуктов в расчете на молодой пьяный аппетит. В пределах допустимого. Но место было не из дешевых, посетители не из шикарных – баловали себя раз в неделю. И глушили критикой нежелание тратиться и вопрос, осуществились ли все их чаяния, или еще повезет.
«Интересно, в преисподней черти до сих пор бросают под сковородки дрова? Или уже пора представлять себя человечиной, тушенной в собственном соку, на газовой, а то и электроплите? Всякий грешник надеется, что ад – это абстракция, и легко соглашается с тем, что рай – тоже. Но рискните сказать такое „праведнику“. Лично сожжет живьем на всякий случай», – мельком подумала она, потому что с танцпола в дымину пьяный расхристанный клерк орал:
– Люди, радуйтесь! Конец света близок! На пороге, гад! Как только наше поколение вымрет, так он сразу и наступит! Насколько же нам меньше в смоле кипеть, чем пращурам! Мы везучие-е-е!
Он тоже слышал все это и бездумно приветливо кивал восторгу, наполнявшему ломкий хрипловатый голос. Смысла, правда, не улавливал. Потом вышел на улицу покурить и встал рядом с ней. Лишь они вдвоем издевались над легкими в тот момент. Она делала последнюю затяжку, и он, чтобы не потерять слушательницу, быстро сказал:
– Хотел купить сигареты. А в киоске, на том месте, где их обычно выставляют, на грязной, разумеется, картонке накарябали: «Курева нет. Курить, между прочим, вредно». Вам смешно?
– Нет, – ответила она. – Я вообще не понимаю, по какому праву третируют курильщиков. На продуктах не пишут: «Жратва убивает». На спиртном: «Алкоголь – яд». А вред столь же очевиден. Противно, когда под видом заботы о моем здоровье заставляют раскошелиться табачные компании.
– По-моему, это своеобразная игра. Чем больше угроз печатают на пачках, тем дороже сигареты, но против сверхприбылей никто не возражает. Цена якобы ограничивает спрос, следовательно, чем она выше, тем лучше. Но я все о своем частном случае. Вы представляете, некоторые подходили за сигаретами, читали и хихикали, – проворчал он.
– Ну, у юмора тоже уровни есть. Я знаю, над чем порой люди смеются. – Горечь тона выдала какую-то личную историю.
Ему понравилось, что она не дежурно разговаривает, и, выбросив окурок в урну, он не промолчал:
– Эти люди продают табак – дорогой, обеспечивает большую прибыль. Пакет сока, баллон минералки стоит дешевле пачки. Кем надо быть, чтобы так шутить с покупателями? Идиотами?
– Хамами. И они не шутят, а глумятся. Пиши любую гадость, но зависимые люди все равно купят сигареты. А вы знаете какой-нибудь хороший анекдот? Я тоже не прочь посмеяться.
Он знал, и не один, поэтому продолжил рассказывать за стойкой, потом за столиком. В итоге оба оказались крепко выпившими. Каждый четко осознавал, что не избалован возможностями заполучить милого, опрятного и веселого партнера на одну ночь. Остальное, как водится, причудливо расплывалось в алкогольном тумане. Поехали на такси к ней. Еще в машине он принялся расстегивать ее лифчик. И дома она восхищенно сообщила:
– Ты – уникум! Разогнул крючки! А они такие… итальянские… Такие… стальные!
В юности оба занимались примерно тем же в таком же состоянии и полагали нормальным, то есть клевым. Потом начали стесняться окружающих. Еще позже стыдиться себя. А теперь наступила циничная вторая молодость под девизом: «Что естественно, то не безобразно».
Они бестолково мешали друг другу раздеваться, затем порядком намучились в кровати и уснули, потому что сил не было. Утром расстались тепло. Оба про себя гордились тем, что в нервозной толпе испытали взаимную симпатию и обоюдное влечение. Что бесстрашно разделили постель, назвали только свои имена и не пытались выяснить друг о друге больше. Словом, мужчина и женщина ощущали полноценность, которую не мыслили без способности исполнить хоть какое-нибудь свое желание, не задумываясь о последствиях. Они были достаточно умны и опытны, чтобы знать: прежде чем их руки в баре соединились, и ее, и его мозг незаметно обработал сотню мелких признаков, сулящих безопасность авантюры. Но это уже было запоздалым актом самоуспокоения. Ибо мозг визуально не определяет наличие пагубных микробов в чужом организме. И слабовато разбирается в потребности искалечить, убить или ограбить, которая ранним утром иногда властно подчиняет себе одного из любовников. Поэтому неосознанное чувство благодарности за принятый до и после душ, без возражений натянутый презерватив, не похудевший за ночь бумажник в кармане пиджака, кольца с бриллиантиками, валяющиеся себе на тумбочке, за любезное предложение кофе и отказ от него выразилось мимолетным поцелуем возле входной двери.
Он забыл о произошедшем сразу. Впереди были выходные, наполненные телефонным трепом с теми, кто хотел общаться, но не собирался вылезать из дома, вероятным пивным баром с друзьями и главной роскошью – сном вволю, неописуемым удовольствием открыть глаза, мельком взглянуть на циферблат, пробормотать «еще пять минут» и зарыться в одеяло на сто двадцать. А поднявшись, вибрировать от радости, что не имеет значения, который час. Мажор по рождению, он так и не стал ни искусственным пиратом, ни настоящим плейбоем. Недавно бывшая подруга (ему тогда было двадцать, ей – двадцать пять) без улыбки сказала: «Не женился на мне? А я уже несколько лет не сержусь. Потому что ты, вольный стрелок, – замечательная партия для моей дочери». И он как-то совершенно понял: отныне свободные женщины его круга, независимо от возраста, будут не терпеливо заманивать его в силки брака, но рывком набрасывать лассо и волочь в ЗАГС по пыльной каменистой дороге. Что делать? Проституток он не терпел, содержанкам не доверял. Это – варианты для самоутверждающихся гопников от бизнеса. Оставалось знакомиться в ресторациях с такими же занятыми бизнес-леди. Да изредка заруливать в более демократичные бары. Единственная ночь без дальнейших обязательств с каждой дамой еще расслабляла и оказывала терапевтическое действие, но он, торопя события, уже боялся «истаскаться».
Она порой урабатывалась до мерзейшего состояния, когда хочется только спать, но не получается. Мозг зависал, как компьютер, – и не выключишь, и не поищешь что-нибудь более интересное. Ей бы вернуться от входной двери в постель и отоспаться, если не за всю свою разнесчастную жизнь, то хотя бы за последнюю рутинную неделю, ладно, за беспокойную ночь с пятницы на субботу. Подумаешь, «факир был пьян, и фокус не удался»! То, что пытался чудеса показывать, уже неплохо. Не девочка, переживет. Надо, надо было завалиться в кровать, чтобы на неделе не клевать носом в офисе. Ей тоже предстояли свои дни отдыха – прибраться, постирать, погладить. Почитать, посмотреть телевизор, пожевать чего-нибудь калорийного ночью пе ред экраном. Затарить холодильник йогуртом, листовым салатом и яблоками. Сходить с приятельницами в кино, а на следующий день в торговый центр, ни в чем конкретно не нуждаясь. И лучше, чтобы спутницы были разными, тогда создается впечатление широкого общения.
Она сварила себе кофе, быстро выпила и осталась сидеть на жестком кухонном табурете. Даже полные женщины этого не любят, а стройные обычно вертятся и проникаются уважением к словосочетанию «амортизационный слой». Зато у них всегда есть повод для спора, что лучше – положить на пыточные сиденья подушки или купить мягкие стулья. С подушек наволочки часто приходится стирать, а стулья не во всякую кухню помещаются, но эта аргументация не надоедает, потому что обрамляет главное: если женщина жалуется на табурет, значит, не толстая. Однако по мере того, как манекенщиц, будто в концлагерь, поместили на специальные каналы, а на остальных начали потихоньку раскручивать девушек с крепкими задами, стоны поутихли. Теперь скажешь где-нибудь про пикантный дискомфорт и услышишь: «Качать надо пятую точку, на упругих мышцах сидеть приятнее». Более того, с некоторых пор и на неудовлетворенность жаловаться – дурной тон. Продвинутые сразу вскидываются: «Ты до сих пор на мужика надеешься? А я йогой занимаюсь и сама процесс регулирую». Но ее как-то не тянуло регулировать. Или скручиваться часами в диких позах, терпя боль и заставляя себя редко дышать, чтобы потом несколько минут регулировать? Она застыла немым укором женской болтовне, сжав ладонями виски. Будто тяжелые мысли лезли сквозь череп и кожу наружу, шевеля волосы, а она пыталась запихнуть их обратно, давя все сильнее и сильнее. С этих позиций точно звучало, что повеселилась на свою голову. Почему-то до слез было жалко испорченный лифчик за пятнадцать тысяч. И хотелось определиться, кого ругать: торговцев, выдавших подделку за фирменное белье, или мужчину, которого хватило только на разгибание крючков. Да, еще один прокол, еще одно разочарование.
Раньше она по году, по два держалась вместе с кем-то, воздушные замки обживала на два дома. А тут стала работать по-взрослому, чтобы себя содержать и родителям помогать. И вскоре обнаружила, что нет ни сил, ни времени строить мужчинам глазки. В места развлечений они ходили с одной целью – снять женщину, трахнуться и приникнуть к компьютеру на неделю или месяц, кому на сколько естественной релаксации хватало. И то верно, когда себя обеспечиваешь, ты – человек с перспективами. А появится любовница, введет в расход, сразу опять покажешься себе ущербным неудачником. Что уж говорить о несчастье кормить-одевать жену и детей. При этом по городу слонялись, обнявшись, мужчины и женщины, мамочки гордо вышагивали с колясками, папы водили в зоопарк славных карапузов. Кем были эти люди? Вот среди ее подруг и знакомых из десяти самостоятельных баб с высшим образованием одна жила с мужем и ребенком, причем ссорились они ежедневно, одна была матерью-одиночкой и, в общем-то, подарила чадо своим родителям, и две разведенки нервно и трудно пахали на детей и нянь. Она принадлежала незамужнему и бездетному большинству и одиночества не страшилась. Но уже восемь месяцев у нее никого не было. Задергаешься тут.
Немало женщин махнуло рукой на жалких соотечественников и занялось иностранцами. Но ей не хотелось уезжать из страны. Надо было собрать себя в кучу и что-то предпринять. Рассудила здраво: как ни крути, все усилия направляются на соблазнение мужчины. Так не начать ли с этого? И если получится в койке, он сам потом не отстанет. Она не раз видела, как в баре или кафе образовывались пары из явно чужих людей, как уходили в ночь, целуясь. И к ней часто клеились, но она возмущенно отшивала нахалов. Решила терпеть и не посылать их подальше сразу. Как назло, за четыре барных вечера к ней не пристал ни один симпатичный парень. В пятый рядом оказался интеллигентный мужик лет пятидесяти. Похоже, он сам был новичком в такого рода флирте. И нес что-то невразумительное о равноправии и благотворном влиянии сексуальных утех на здоровье, уговаривая себя, а не ее. Она даже пожалела, что согласилась. Зачем теоретизировать о том, что просто сделать? Но когда до этого самого дела, наконец, дошло, партнером он оказался умелым и нежным. На прощание ни к селу ни к городу выдал: «Мы, люди, превратились в тупиковый путь эволюции – развивать больше нечего. Зато остальной природе есть что с собой делать. Еще несколько ядерных взрывов для ускорения процесса, и трава запоет, а собаки заговорят». Широких интересов человек. Она прыснула, вспомнив анекдот про баню: «Заодно и помоемся». Тут заодно и умненько побеседуем. Сказала: «Я тоже дарвинистка. Извини за смех, перенервничала». Он недовольно кивнул, но, видимо, поклонницами теории естественного отбора в наше время не разбрасываются – взял ее телефон. И не позвонил.
Миновало еще несколько пустых недель, и к ней подсел удалой ровесник. Очень понравился. С этим все равно кончилось бы близостью, только не на первом свидании.
Поэтому к нему она ехала в отличном настроении. Вошли в захламленную квартиру, она напряглась: можно было прибраться, отправляясь за незнакомой женщиной. Он снял ботинки и остался в носках. На левом была протерта пятка. Из дыры в правом торчал палец. Ее чуть не вырвало. Схватила пальто и выскочила за дверь, услышав в спину: «У, титька тараканья».
Больше она на недвусмысленные предложения в баре не реагировала. Суждено познакомиться с кем-то – пусть все будет по-человечески. Но напилась, привезла человека к себе. И только когда он ушел наутро, поняла, насколько ей хочется объяснить именно ему, что «она не такая». Убрала занемевшие руки с придавленных висков – в сосудах гулко запульсировала кровь. Надо было прекратить досадовать на себя – проку нет – и жить дальше.
В понедельник стало известно, что у анализирующей не важно что конторы – новый директор. Начальник отдела болел, поэтому на совещание пришлось идти ей – заместителю. Увидев в главном кресле своего пятничного любовника, она не поразилась и не испугалась. Симптомы шока, которые люди принимают за мужество. Только отвела глаза, хоть на миг ей и захотелось посмотреть на него долгим томным взглядом. Всего разок. Он тоже сделал вид, что не узнал ее. И не позволил дернувшемуся углу губ изобразить многозначительную усмешку. Но когда представлялись, оба радостно отметили, что в баре назвались собственными, а не вымышленными именами. Это ровным счетом ничего не значило, только ведь есть и неровный, с долями, счет.
«Уволить потаскушку сразу?» – подумал он, благословив народ на труд. И подчеркнул ее фамилию в распечатке списка тех, кто невеликой должностью отвечает за огрехи более крупных сошек. Вопрос был задан, ответу предстояло найтись самому. Он начал работать.
«Уволиться сейчас? Все равно он от меня избавится. Интересно, предложит по собственному, повод будет искать или банально контракт не продлит? Ну почему мне так не повезло? Оторвалась, называется. Может, он решит, что на трезвую голову я его не вспомнила? Так неохота бегать на смотрины в одинаковые фирмы», – размышляла она, усаживаясь за компьютер. Но горячку пороть не стала. В конце концов, завтра выйдет начальник отдела, и она не увидит этого директора до новогоднего корпоратива. И там лишь издали. Нет, инициативу проявлять не нужно. Если он мнительный, пусть сам выгоняет.
На самом деле рассуждать здраво обоим мешало смутное ощущение, будто они виделись задолго до разгульной ночи. Точно не пили. Точно не спали. Точно не работали вместе. А чем еще люди могут вдвоем заниматься? Говорить по душам? Не то. Скандалить? По какому поводу? Ей не хотелось терять место, и она предпочла на этом закруглиться. Чего только не померещится, когда вдруг обнаруживается, что то ли ты давеча сняла босса, то ли босс тебя.
Но он не отмахнулся и вспомнил. Память через год и более после события выдавала ему некий «фильм» по мотивам. Конечно, если событие чувствительно его задевало и вынуждало обдумать себя. То есть нудный анализ заканчивался творчеством. Хорошо, что некому было оценить качество – шедевров не случалось. Добротный рабочий материал целиком – со всеми ссылками, справками, счетами. Может, это и не творчество было, а компьютеризация? Но в любом случае намекало на какую-то одаренность, что очень помогает в пору возрастных кризисов. И еще избавляет от неизбежного стыда, если морально ты был не на высоте. Когда перед глазами все участники не слишком красивой истории, винить одного себя во всем может только законченный эгоист – ему все равно, в чем быть первым.
Как-то он поведал другу о своей особенности – видеть это таинственно связное «кино». «Лучшее кино – красное вино, – суеверно пробормотал тот. – Я бы при такой памяти удавился. Ненавижу даже цепочки писем в электронной почте. На кой мне все, чем мы с адресатом обменялись, сколько раз, когда и в котором часу? Я хочу только то, что сию минуту вертится… Слушай, а теперь вертится не на языке, а на кончиках пальцев, которыми печатаешь… Дожили до изменений в анатомии!» Это энергичное выступление отвратило его от привычки выпивать рюмку конь яку на ночь. Еще пристрастишься, начнешь дозы увеличивать, с крепостью экспериментировать, натворишь мерзостей в бессознательном состоянии, а потом будешь прикован к бездарному дешевому сериалу. Как в молитве говорится, избави от лютых воспоминаний и предприятий!
На сей раз он увидел собственную постель, что несказанно его изумило.
Глава 2
1
Просторная, современно и дорого обставленная спальня. На разных краях огромной кровати, отвернувшись друг от друга, спят мужчина и женщина. Мужчина просыпается, берет с прикроватной тумбочки наручные часы, щурясь, смотрит на циферблат и с видом человека, привыкшего общаться с самим собой, хрипловато говорит:
– Одиннадцать. Ни рано ни поздно. Суббота задалась.
Говоря это, он перекатывается с левого бока на спину, поворачивает голову к окну и, вскрикнув от неожиданности, резко садится. Женщина просыпается, поворачивается на спину, потом на левый бок. У нее короткие русые волосы, нос сапожком и светло-голубые глаза – не наливаются они густой синевой у русских женщин. Обычное лицо. Но чистая гладкая кожа абрикосового оттенка и здоровый румянец с нежно размытыми границами делают его красивым. Увидев источник шума, она удивленно приподнимается на локте и с классическим стоном «О-о-о!» валится на подушку.
Мужчина:
– Кто вы? Как вы здесь оказались? Это – розыгрыш? Чей? Зачем?
Женщина:
– Я? Черт его знает… Хотя погодите… Иринка затащила меня на вечеринку. Ой, в рифму получилось. Это тревожный симптом… Я с детства…
Мужчина:
– Короче. Ваши детские воспоминания мне не нужны.
Женщина:
– Разумеется, извините. Там, где мы собрались, то есть тут, должен был быть ее приятель… Костя… Константин… Такой необязательный тип, и как она его терпит? Он тогда еще не пришел. А потом вообще не пришел. Но нашлись общие знакомые, то есть знакомые общих знакомых, и уже вроде не чужая компания. На вечеринках всегда так. Пока ждешь друзей, все гости становятся приятелями. Даже интересно с новыми людьми. И мы с Иринкой остались… Нет, можно было уйти в кино, но настроились пообщаться. Вы понимаете? Странно… Я мало пью, честное слово. Все пойло, даже самое дорогое, – или горькое, или кислое. Клянусь, ничего вкусного среди горячительных напитков я не обнаружила. Обычно пригублю, чтобы сторонники всеобщего равенства в скотстве отстали. Они, как сами опьянеют, перестают следить за другими. И я целый вечер брожу со своим первым и последним стаканом… Но неделя выдалась адская. Представляете, часов восемь обсуждаем идеи сценариев коллективно, затем кофе, и с полуночи до рассвета пишу сама… Наверное, переутомилась, и организм слишком серьезно отнесся к алкоголю. Вы что, меня сняли? Это со мной впервые, жалко, что ничего не помню.
Он был потрясен ее многословием:
– Не имею обыкновения водить к себе незнакомых нетрезвых женщин.
Она в прежнем темпе, увлеченно подхватывает:
– Ну да, знакомых, приведя, на месте подпаиваете. Тоже метод… Не одобряю, но дело ваше. Лишь бы им нравилось… Как все-таки унизительна и мерзка амнезия. Я всегда ухожу с тем, с кем пришла. Но вы явно не Иринка. Значит, я вырубилась, и она меня бросила. Подруга называется! А если бы не бросила? Представляете, еще Иринка тут посередине… Мне-то знакомое лицо не помешало бы, но вам наверняка скорую пришлось бы вызывать. Нет, мы натуралки, не подумайте чего… А если вы наоборот, тоже не страшно… Каждый такой, какой есть… Терпимость – наше с Иринкой кредо. Хотя ее иногда заносит в нравоучения… Поработайте-ка день за днем со старым брюзгливым шефом, которому все не так. Тоже начнете Библию цитировать.
Мужчина по мере ее путаного выступления справляется с удивлением, но крайне раздражается – ерзает, нервно потирает руки и, наконец, требует:
– Объясняйтесь короче. Лаконичность – сестра таланта. Но и ваша бездарность должна иметь границы. Я с наслаждением спустил бы вас с лестницы, только мне необходимо выяснить, как нетрезвой дуре удалось проникнуть в мою квартиру.
Женщина опять готова продемонстрировать упражнение «глаза на лбу»:
– В вашу?! Разве это – ваша квартира? Странно. Вчера хозяином представился совсем другой мужик. Старше вас. И толще. Но веселее и симпатичнее. А, поняла! Ваш друг… Или папа… Знаете, сейчас полно сообщений о тринадцатилетних отцах… Выходит, они всегда были, просто о них не писали в газетах… Словом, он позвал гостей и оторвался. В ваше отсутствие, на вашей территории, как водится, за ваш счет. Вы пришли домой поздно, изволили гневаться, разогнали компанию, отправили родителя на моторе восвояси, прибрались и легли спать.
Он, что называется, темнеет лицом, но врожденное чувство юмора опережает гнев:
– Лег, не заметив вас в своей постели?
Она отзывается не без кокетства:
– Я маленькая. Худая, потому что вечно поесть не успеваю. Или забываю, когда перехочу. Засыпаю, свернувшись калачиком. Могу сойти за складку на пуховом одеяле, особен но в темноте. Поэтому не вздумайте извиняться за то, что не заметили.
Он буквально взвивается, распрямляя спину:
– Извиняться? Мы с вами не в дверях театра столкнулись. И какое пуховое одеяло в июле? Вы не видите, что укрыты тонким покрывалом? Не наглейте и не забалтывайте меня. Я работал за компьютером в кабинете до двух ночи. Анализировал политическую ситуацию в стране и мире, кстати. Потом готовился ко сну, так сказать, при включенном свете. Да и, ложась, не мог не ощутить рядом постороннее тело, пусть и невменяемое. Или объясняйте, как попали в запертую изнутри на все замки и щеколду квартиру, мне, или я вызываю полицию. Впрочем, не исключено, что я ее в любом случае вызову. Она почти умоляет:
– Я не меньше вас заинтересована в том, чтобы вспомнить. А то еще поважусь проникать в чужие койки, уработавшись до бессознательного состояния. Полицейские же обхохочутся под ваш рассказ о запертой изнутри двери и молодой красавице в приличном белье, которую вы обнаружили у себя под боком…
Его сарказм нарочито груб.
– Красавице? В зеркало не забудьте посмотреться перед уходом.
Ее реакция безмятежно-естественна.
– Косметика размазалась? Странно, моя тушь не течет ни в ливень, ни в снегопад. Ее не всякое средство для снятия макияжа с первой попытки берет. Вот раньше, когда я по нищете студенческой всякой дрянью красилась, бывало, шарахались люди…
Мужчина начинает возмущенно:
– Прекратите делать вид, будто мы – персонажи двусмысленного анекдота. – И вдруг брезгливо спрашивает: – А вы ничем э-э-э… заразным не больны?
Женщина тоже беспокоится, но отнюдь не за него:
– А вы? Допускаете, что между нами что-то было?
Он зол и не собирается этого скрывать:
– Исключено. Но вы, можно сказать, с улицы… В тонком белье, на моей простыне…
Она пытается не бояться его ярости:
– По которой с меня на вас ползут и ползут миллионы болезнетворных микробов. С моей точки зрения, человечество погубит не ядерная война. Нас уничтожат взбесившиеся вирусы. Правда, будут встраиваться в наши гены, пока не возникнет мыслящий вирус. А миллиарды людей в ходе такой эволюции погибнут от жутких заболеваний.
Мужчина:
– Сомнительное удовольствие для вируса – стать мыслящим и уязвимым. А вам что вирусы, что микробы, что насекомые – все едино?
Женщина:
– А вы врач? Или, как его, микробиолог? Мы вообще сейчас должны были дружно отодвинуться друг от друга. Если бы при этом я свалилась на пол, вам стало бы легче.
Мужчина угрожающе:
– Не смешно. Еще раз спрашиваю, как вы здесь очутились?
Женщина устала острить, чтобы разрядить обстановку, и сдается:
– Господи, да не гоните так. Вы у себя дома. Я – неизвестно где. Дайте адаптироваться. А еще лучше – поспать еще часик. У вас такая кровать роскошная. У меня, в съемной конуре, жесткий-прежесткий диван. Пыточный агрегат какой-то. Стародавняя пуховая перина – моя мечта. Скажете, она негигиеничная?
Мужчина равнодушен к гигиеническому состоянию чужих перин и вяло бубнит:
– Скажу. Купите матрас. Что за манера из легко решаемых проблем делать трагедию. Да еще требовать сочувствия.
Женщина:
– Диван очень узкий, матраса на такой нет.
Мужчина:
– Разложите его. Наверняка ведь раскладывается.
Женщина:
– Теоретически. А практически тесно, и он краем упирается в платяной шкаф.
Он, передохнув на теме дивана, вновь свирепеет:
– Вы не находите, что это не мои проблемы? И вообще, хватит благоденствовать. Одевайтесь и по мере натягивания на себя тряпок вспоминайте, мышь летучая.
На ее лице – гримаса, будто она смутно что-то припоминает. Спрашивает быстро и с интересом:
– Почему летучая мышь? Вы намекаете, что я – дочь камергера? Или на то, что проститутка?
Мужчина:
– Знаете, как это называется в наркологии? Плоский алкогольный юмор.
Женщина:
– Давно лечились?
Мужчина:
– Даже не напивался никогда. Просто начитанный. А вы – уголовница, причем опытная. Дверь действительно неприступна снаружи. Я потратил на нее много денег. Стену взорвать проще, чем ее открыть. Следовательно, вы влетели в окно. Но назвать вас птицей язык не поворачивается. Мышь!
Женщина:
– А какой у вас этаж?
Мужчина с издевкой, почти по слогам:
– Четвертый этаж девятнадцатиэтажного дома. – И далее скороговоркой: – В нем живут те, кто не опускается даже до ипотечного кредита. И в подъезд проникают только жильцы и приглашенные гости. Вывод один – ваш сообщник обслуживает этот корпус. Какой-нибудь электрик.
Женщина с неподдельным ужасом закрывается от новой информации тонкими голыми руками:
– Ой, мамочка… Четвертый… Девятнадцатиэтажного! Слушайте, а можно душ принять? Иначе я соберусь за секунду и не успею ни до чего правдоподобного додуматься. Из тряпок, как вы выражаетесь, у меня только платье. Так, вон оно висит на спинке стула. Из обуви – босоножки. Угу, стоят возле кровати. Из аксессуаров – маленькая атласная сумочка… Где она? А, смотрите-ка, в кресле. Нет, не подумайте, что я время тяну. Просто успокаиваю вас тем, что летаю налегке. Но знаете, все остро необходимое при мне. Даже зубная щетка.
Его возмущение теряет границы.
– Ага, не случайно проникли! Акция спланирована! И сообщники неизбежно есть! Где мой сотовый…
В ее испуге сквозит отчаяние.
– Какая еще акция? Ну, какая?! Не суетитесь вы, очень прошу. Я перед встречей с Иринкой возле метро купила новую зубную щетку. Домой. Моя совсем разлохматилась. Наверное, вы свою раз в неделю меняете? Правильно! Ученые говорят, что лучше вообще зубы не чистить, чем старой щетиной проталкивать микробы в ткани, которые корни зубов окружают. Это ужасно вредно для сердца. Ладно, не сатанейте, закругляюсь. Мне десять минут делать было нечего. А про полеты налегке я пошутила. Неудачно, конечно. Но в моем унылом положении лучше не получается. Между прочим, почему вы не вскочили и не бросились к телефону? Голым спите? Застеснялись? Очень выражена утренняя эрекция? Так это нормально, все-таки даму рядом с собой обнаружили.
