Текст книги "Постель и все остальное"
Автор книги: Эллина Наумова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
– Алло, весь внимание, говорите.
– Жень, ты не очень занят? – спросила она.
Здесь, на взбалмошной, горьковато пахнувшей осенью улице все происходившее в стенах домов мнилось нереальным. Ей еще не было больно.
– Когда у меня получалось не очень, – вздохнул он.
Правда, застать его бездумно ковыряющим в носу не удалось. Она попросила машину. Он пообещал. Наконец в опустошенности возникло хоть какое-то желание. Ее непреодолимо потянуло бросить трубку. Она бросила. И испытала редкое наслаждение. Любящая женщина в ней еще обзывала его скотом и предателем, вопрошала, за что и доколе, и мстительно собиралась написать в заявлении о разводе вместо пристойного «не сошлись характерами» честное «он при мне оприходовал в рабочем кабинете сотрудницу». Но дисциплинированный мозг ученого исподволь вопрошал: «Ты действительно уйдешь от него? Если бы тебя не принесло без предупреждения, ты бы ничего не узнала. Скорее всего, никогда. Представь сегодняшний вечер: ты, Женька и семнадцатилетний Арик ужинаете. Но ты ничего не видела. А все случилось. Что конкретно изменило твое знание?» Оставалось согласиться, что ничего, кроме задетой гордости, ее не беспокоило. Защита на носу, не хватало только объясняться со своими и его родителями, выдумывать приемлемую для сына причину разрыва, исповедоваться перед друзьями дома и паковать вещи, не важно, их с Ариком или Женькины. Тем не менее уязвленное самолюбие могло победить. Его нокаутировало странное чувство – ей было интересно. Звучит дико, но было. Он что, вернется домой и будет невинно рассказывать ей, как прошел день? И в спальне не отвернется к стенке, если она приласкает? А если не приласкает, будет приставать? Такого она от себя не ожидала. Ей вовсе не хотелось терять мужа в свои тридцать девять. Честно говоря, ей хотелось его снова завоевать. Конечно, бывает, что мужчины насовсем уходят к девушкам со стрелками на колготках, в стоптанных туфлях и еще неизвестно, чистыми ли пятками. «От меня не уйдешь», – подумала она с ощущением, что процедила это сквозь зубы. И тут поняла, что должна скрыть свой визит от мужа. Даже если кто-то из знакомых, приветствовавших ее в коридоре, сегодня же расскажет ему, отпираться. Потому что одно дело – узнать об измене, ругаться, как полагается, собирать чемоданы и простить. И совсем другое – сделать вид, что не знаешь. Прощать было еще унизительнее, чем наблюдать судорожные движения бедер в вельветовых штанах, которые они вместе месяц назад случайно купили в ГУМе за десять минут до закрытия.
Но все оказалось не так просто. Секретарша вскоре уволилась, ее место заняла полная неухоженная женщина средних лет, но значения это не имело. Она подозревала мужа в связях со всеми. Это была даже не ревность, которая побуждает к разоблачениям. Что-то иное. Будто невесомо кувыркаешься под водой и уже немного беспокоишься, потому что надо вынырнуть и сделать вдох, но все медлишь: вдруг там, на воздухе солнце за тучу спряталось, вдруг дождь пошел. И нет в туче и дожде ничего смертельного, а только не надо тебе, чтобы они были, и все. Она похудела, сменила прическу и косметику, старалась как можно чаще бывать с ним вместе. Иногда пугалась сама себя. Профессор, заведующая кафедрой, морщин почти нет, а те, что наличествуют, легко замазываются крем-пудрой, стройная, обаятельная, прекрасно одетая. Коллеги ручки целуют и глазки строят, мужчины, правда, лет на десять – пятнадцать старше, норовят познакомиться и расстраиваются, узнав, что замужем. А она, сидя в гостях рядом мужем и женщиной, которую он, сам еще толком этого не понимая, обхаживал, то коленку ему будто ненароком показывала, то невзначай касалась обнаженной – стала носить платья без рукавов – рукой в массивных браслетах. Они всегда очень ему нравились. Видела, что ее коленка, ее рука во сто крат совершеннее, чем те же части тела заинтересовавшей мужа коровы. Но ему хоть бы хны – узрел что-то в этом ожившем от рюмки коньяка столбике и не замечал ухищрений жены.
Девяностые одарили ее покоем. Во-первых, Женя с помощью отца приватизировал свой НИИ, потом удачно его продал, и дальше она уже не вникала, что творил. Арик, который считал, что у мамы с папой любовь до гроба, выучился, стажировался за границей. Она за деньги мужа не дала сгинуть своей кафедре. Только ради этого стоило потерпеть много лет назад. Во-вторых, посмотрела документальный фильм. Несопоставимые вещи? Отнюдь. Телевизионщики, обалдев от волюшки и непаханой целины, резали правду-матку о семейных проблемах звезд, и никто их за это по судам не таскал. Не за клевету, но за вмешательство в личную жизнь надо было бы. До сих пор у нее перед глазами живет эпизод. Великая, без преувеличений, советская актриса, ее муж и известная в Европе женщина-режиссер едут в микроавтобусе. Судя по всему, выезд за иностранный город на экскурсию. Всем примерно по сорок. Актриса в форме, муж моложав, а спутница, то есть, вероятно, хозяйка, а они ей сопутствуют, коряга корягой – сидит по-мужицки и ехидно ухмыляется. А актриса как-то самозабвенно, отчаянно, ломко и неестественно жестикулирует, будто пьяной сдает вступительный экзамен в театральное училище. Хотя ей за грацию и пластику мир стоя аплодирует. Она сразу узнала и свою руку, и свою коленку, и, главное, свой взгляд, независимо скрывающий зависимость. В машине женщина занималась тем же, чем и она, – удерживала мужчину. Но какая женщина! И голос за кадром подтвердил: тогда у мужа был роман с режиссером, но затем они расстались, и в семье воцарился мир. «Ну, если даже богини вынуждены завлекать собственных неверных мужей, которых любят, то я оправдана перед самолюбием. Хвала разуму», – подумала она.
По дороге домой Арсений размышлял, почему его так нервировали зоологические аналогии отца. Сам же незадолго до встречи сравнивал блондинок с собачонками. Но он имел в виду не свое, а соседа отношение то ли к женам, то ли к подругам. А папа говорил от себя. Конечно, он использовал образы для уточнения смысла. Но все-таки неприлично так высказываться о женщинах. Нет, не то. Негоже так высказываться о женщинах при нем, Арсении. Если это была некая доверительность, то лучше общаться без нее. Интрижка на стороне могла считаться личным делом отца. Но лексика, которую он употреблял в разговоре с сыном, выражала отношение к нему. Не очень серьезное, между прочим. Арсений, который стеснялся материться вслух лет до тридцати, – просто речевой аппарат не в состоянии был воспроизвести некоторые слова, да и сейчас извинялся, если срывалось с языка, – остался недоволен. Он был из тех, кто не верил в совершенное содержание ущербной формы.
Глава 5
Лет в семь Ирину начали обучать игре на пианино. Преподаватель хвалил идеальный слух и прекрасные кисти рук, но через пару лет сказал маме:
– Не ждите многого от тандема дочь—фортепиано. Видите ли, для Ирочки настоящей музыкой являются не извлекаемые из инструмента звуки, а красивые слова – диез, бемоль, бекар… Учите ее иностранным языкам.
– А слух? А руки? – сердито воскликнула мама.
– Слух для лингвиста важен не меньше, чем для музыканта. Руки тоже как-то связаны с речевым центром. Младенцы, которым их пеленками не связывают, начинают говорить раньше и часто бывают красноречивы.
– Предлагаете не тратить у вас время?
– Нет, что вы! Это неоценимая тренировка души и мозга! И у девочки есть способности к музыке. Но к языкам у нее наверняка талант. Я только предостерегаю: не давите, не требуйте невозможного, а то возненавидит занятия. Пусть способности развивают талант, а не талант обслуживает способности. Вы согласны?
– Да. Для спорта Ира слишком болезненна, и, раз уж вы разрешаете не особенно напрягаться, пианино будет хорошим тренажером. Лучший способ оградить ребенка от улицы – это не оставить на нее ни минуты, – разочарованно и мстительно ответила мама.
Добрый человек, видевший сотни пытаемых роялем детей и тактично предлагавший достойный выход, оказался прав. Мама перевела дочь в английскую школу и сконцентрировалась на репетиторах по немецкому и испанскому. Но Ирина окончила и школу музыкальную. Надо было слышать, как ее мать на ежегодных концертах после экзаменов говорила другим: «Ну, вы-то своих в виртуозы готовите, а мы для общего развития учимся». И становилось ясно, что мечтать об исполнительской славе непристойно, а добиваться ее бесполезно. Вот играет девочка, круглая отличница, которая тратит на пианино столько же времени и сил, сколько и их балбесы. И надо ей это только для достижения определенного культурного уровня, а не для будущего заработка. Аристократическая роскошь во все времена.
Но мама, по сути, от них не отличалась. Ее подруга, узнав, что Ира «ходит на рояль», заявила: «Как непрактично! Я свою на флейту отдала. Будет голодать, выйдет в переход, поиграет часок и на хлебушек с молоком соберет». Мама холодно кивнула, а дома сказала Ирине: «Дудочка – это хорошо. Но с ребенком в переход не пойдешь. А языки – золотое дно. Бросит муж, останешься одна с маленьким, расклеишь в своем районе предложения о репетиторстве, и будут к тебе домой ученики приходить с конвертами. Благодать». Звучало все это чудовищно. Но тогда кончались девяностые и голодающая интеллигенция, как могла, устраивала будущее свои х детей. Те презирали родителей. С какого перепугу их будут бросать с младенцами на руках? Почему это равносильно голодной смерти? Недобитый совок. Да разве можно пропасть при капитализме? А мамы вечерами шептались с папами: «Только бы успеть бесплатно выучить в институте, только бы приватизировать квартиру, чтобы свой угол этим наивным революционерам оставить».
Ирина время от времени будила в памяти эти воспоминания. Английский ей действительно очень пригодился. Немецкий и испанский языки она понемногу забывала. Пианино беззвучно дряхлело в квартире родителей: мама не оставляла надежд засадить за него внуков. Но о десяти годах занятий музыкой Ирина никогда не жалела. Потому что встретилась с паузами. Стоило настроиться и закрыть глаза, как она ощущала себя маленькой девочкой, сидящей на крутящемся табурете перед роялем, и слышала голос учителя:
– Так, деточка, ручки над клавиатурой в полной готовности, кисти округлые, будто по половинке яблока в каждой держишь. Нет, не надо высоко поднимать, оторвала невесомо, чуть расслабила и держи над самыми клавишами. Мизинчики не оттопыривай. Считай про себя длительность паузы, опускай плавно и спокойно продолжай…
Когда она почувствовала, что это ее главная медитативная формула? Как? Наверное, однажды, когда не везло, когда не знала, что делать, случайно «взяла кистями по половинке яблока». Или принялась дышать под внутренний счет, как велит йога. Но с тех пор любая незадача стала восприниматься паузой, отмеченной в нотах неким гениальным композитором. Надо только правильно ее выдержать, чтобы длилась музыка.
Между высоким состоянием паузы и обыденной реакцией на неприятности была пропасть мук. Обычно Ирина покупала вечером после работы бутылку вина, тортик и шла к одной из двух лучших подруг, а то и к обеим сразу по очереди. Первая, одноклассница, была этакой нянюшкой, которая всегда горой за свою питомицу. У нее нельзя было ни денег занять, ни попросить связями тряхнуть за неимением таковых. Зато она ругала последними словами обидчиков Ирины. В середине печального рассказа о злоключениях могла расплакаться, а к концу радостного о победе – вскочить и пуститься в дикарский пляс. Хотя потом обязательно говорила, что никто Ирину не облагодетельствовал, просто оценили по заслугам, но все равно приятно в наше неблагодарное время.
Вторая, сокурсница, не рыдала, не плясала и ругала чаще всего саму Ирину: «А ты думала, все тебя обожают и желают добра? Непростительная глупость, поделом тебе». Зато потом выдавала нужную для преодоления беды сумму или бралась за телефон, чтобы договориться со своими знакомыми:
– Слушай, надо поддержать одну неподлую и толковую бабу… Да, наш человек… Нет, не подведет… Именно, именно – хорошие девочки часто плохо кончают. Так что помоги.
Однако после совещания у нового директора, Арсения Евгеньевича, Ирина отправилась домой. Одноклассница будет кричать, что он – подонок. Руководишь людьми – веди себя ответственно, не приставай в баре к женщинам. Проституток мало? На постоянную любовницу тратиться неохота? Жмот. А так и кайф словил, и уволит за милую душу, чтобы авторитет не страдал. Или чтобы до жены не дошло. Ты смотри, повадились трахаться без обязательств в любом возрасте! Но разве женщина от хорошей жизни одна под выходные коктейли глушит? От большого счастья вешается на незнакомцев? Разврата ищет с мужиками, которым, как говорится, одной бутылки мало, а одной бабы много? Любви она хочет, дает чуду шанс произойти! Как оно произойдет, если в норе сидеть? И вот напоролась на собственного шефа. Будто он не догадывался, что те, кого он в кабаках снимает, кто везет его к себе в чистоту и уют, где-то кем-то работают и сами себя обеспечивают! Ну, гад же, гад, гад! Все они одинаковы!
Сокурсница наверняка обзовет Ирину кретинкой: не ищи мужиков в питейных заведениях напротив рабочего офиса и напротив дома. Для умной женщины и деревня в три двора – мегаполис, исполненный укромных углов. А для такой, как Ирина, и Москва – деревня, в которой спрятаться негде. Потом деловито скажет, что ночь с шефом – нелепая случайность, издержки образа жизни молодой, привлекательной, одинокой и самостоятельной женщины. Паши тут наравне с мужиками, а то и больше, а то и лучше, но о постели по собственной инициативе и думать не моги. Так не пойдет. Затем посоветует делать вид, что не узнала разового любовника, и трудиться без проколов. Если же станет увольнять и намекнет, что не надеется на ее скромность и молчание, клясться, что она жизни не мыслит без своей работы, предана фирме, все понимает и будет нема. Более того, собиралась извиниться за свои художества. Ведь она неустанно отшивает мужчин. Но с ним пошла, потому что влюбилась с первого взгляда. Ее до сих пор трясет от его сексуальной мощи. Но она даже телефон не попросила утром, даже встретиться не осмелилась предложить. Потому что стеснялась своего порыва, который он мог принять за распущенность. Тут подруга вглядится в Ирину, махнет рукой, дескать, это – не для тебя. Другая еще и развела, и женила бы на себе неосторожно погулявшего типа, независимо от того, попытался бы он от нее избавиться или нет. И начнет искать ей работу по знакомым.
Ирина машинально сварила какао из поллитра молока – сама придумала заменять им антистрессовое мороженое, принесла ковш и чашку в комнату, включила телевизор, пометалась по основным каналам. Сплошная отвлекуха от насущного не могла отвлечь даже того, кто устал страдать из-за потери пуговицы. Блок культурных передач легко было заподозрить в том, что его создавали для пролетариев, которые до сих пор слушают по радио Козловского, Лемешева, Обухову и после работы участвуют в культпоходах. Развлечься одеждой? Модные каналы упорствовали в бесконечном повторении показов текущего сезона и видеоотчетов со съемок календарей на морских берегах. Везде было много тощей напудренной или намасленной голой плоти, которая мешала Ирине пить сладкое какао напоминанием о том, какой ценой достается стройность. Скелеты на подиуме хороши в тяжкие дни голодания, когда надо точно знать, что не ты одна над собой издеваешься. Ибо, вопреки очевидному, кажется, что все знакомые жрут, сколько влезет, и не толстеют. Она начала лениво думать, что бы посмотреть по видику или послушать из музыкального центра, но поняла, что даже встать и взять пульты не сможет. Переключилась на новости Си-эн-эн, пробормотав в адрес всех отечественных телевизионщиков: «Фиг вам рейтинги, халтурщики». Вроде была самая пора убрать ковш, выключить ящик и представить себя изучающей паузы девочкой.
Но какое там! В ней бушевали сразу прошлое, настоящее и будущее, как ветер, дождь и снег. И надо найти укрытие. Когда сама найдешь, так приятно думать, что все было слишком плохо и безысходно, но подключились неземные добрые силы и либо надоумили, либо погоду изменили. А если не найдешь, они почему-то совсем не помогают.
После университета Ирина устроилась в одну крупную фирму. Владельцем и генеральным директором был немолодой лощеный уравновешенный и строгий человек по имени Евгений Владиславович. Без слов умел дать понять, что на работе только он может делать что хочет, потому что желание у него одно – процветание детища. Байку про увлеченность образом нежной и трудолюбивой Деллы Стрит Ирина придумала для знакомых. Они, разумеется, шушукались о том, что кумиром на самом деле был мужчина типа Перри Мейсона, держали в романтических барышнях и с нетерпением ждали, когда жизнь примется разбивать ее иллюзии и запихивать осколки в глотку.
А Ирина просто не собиралась делать карьеру – унизительно, склочно, лживо, долго и на износ. Ей бы поработать до обеспеченного замужества, потом родить ребенка и, права мама, спокойно дома переводить книжки. Но и поучаствовать в каком-нибудь грандиозном деле, пока свободна, она была не прочь, считая себя масштабной личностью и такой ученой, которую учить – только портить. Громадная жилплощадь ее не прельщала – не любила комнат, в которые месяцами нет надобности заходить. Прислуга, живущая с ней в одном, пусть и большом, доме, ее сильно тяготила бы. Вероятно, у нее была слабовата печень: она хорошо, всем организмом, знала, что такое на дух не переносить чужого человека. Ирина наняла двух приходящих домработниц, чтобы отдраивали жилище до блеска по субботам. Каждая из баб обидчиво твердила, что одна справится, и получала не очень вежливый ответ: «Да, но вдвоем вы заканчиваете уборку и уходите в два раза быстрее». Точно, через час обе уже выметались, с ненавистью косясь друг на друга. Квартира ей досталась от бабушки и дедушки. От них же – кирпичный гараж возле дома. Машину она не водила – боялась, но вместилище автотранспорта не продавала, разумно приберегая все дорожающую собственность. В случае надобности ездила на такси, благо теперь по сотовому его можно вызвать с любого перекрестка. Ирина не любила тратить деньги на ерунду. Не стеснялась экономить. Не выносила завалов одежды в шкафу. Чтобы попасть туда, шмотка должна была выдержать страшный экзамен. От обуви требовалось еще больше. Но и это было игрой по сравнению с путем ювелирных украшений в ее шкатулки. Что поделаешь – врожденный вкус. Мало кто знает, как он бескомпромиссен и насколько трудно живется его обладательницам. Мир вещей – на девяносто девять процентов такая пошлятина. Поэтому обделить Ирину деньгами было трудно. Еще она считала, что поиски мужа неплохо вести в людном офисе – кандидатов много, знакомство с любым – не проблема, и, главное, никаких котов в мешках – все на виду, все про всех на слуху. В этом смысле должность личного помощника владетельного бизнесмена казалась идеальной.
По представлениям Ирины, заправлять делами солидной фирмы было рискованно и увлекательно. Люди в кругосветных путешествиях или на сафари искали то, что она собиралась найти, ассистируя крупному бизнесмену. Секретные расчеты, бурные обсуждения, мозговые штурмы, тонкие переговоры. А потом миллионы долларов прибыли! И она все это организовала не только на уровне вовремя поданного чая-кофе! О, пока бизнесмены хитрили друг с другом, она молча наблюдала, подмечала любую мелочь – гримасу, интонацию, косой или прямой взгляд – и потом наедине с боссом делилась впечатлениями. Нет, лучше скромно передавала ему на виду у всех папку с документами, в которую вложила записку об опасности. И шеф поднимал на нее полные благодарности глаза!
Реальность выдалась иной. Глава фирмы целыми днями читал бумаги в кабинете, прекрасно обходился без Ирины на совещаниях со своими, а на встречи с чужими брал только в качестве стенографистки. Зато, не окажись она на месте или на связи в любое время, когда ему взбрело в голову спросить какую-нибудь чушь, реагировал так, будто его предали. Основными ее занятиями стали тоскливое копание в Интернете, перевод англоязычных материалов, распечатка, заказ ресторанных столиков и билетов, бронирование гостиничных номеров. Отвратительнее же всего было утрясать дневное и недельное расписание Евгения Владиславовича. Эффектные в фильмах приказы начальника отменить встречу или достать кого-нибудь для переговоров хоть из-под земли сулили ассистенту в лучшем случае плаксивое отчаяние. Добро, если удавалось пересечься с личной помощницей это го ко го-нибудь, пребывающей в разуме. Но в большинстве своем стервы были такими бестолковыми и гонористыми, что хотелось настучать им трубкой по башке, прежде чем в сердцах ее бросить.
Тем не менее Ирина ошиблась не в работе, а в себе. Это – не вина, а беда всех умных. Она полагала, что сумеет либо привыкнуть к рутине, либо уйти, едва почувствует, что ей невмоготу. А начала не слишком достойно злиться на босса и получать от этого чувства удовольствие. Чем больше она тратилась эмоционально на то, что считала ерундой, чем дольше вынуждена была задерживаться вместе с Евгением Владиславовичем, который, казалось бы, напропалую бездельничал днем, чтобы активизироваться к ночи, тем меньше связи усматривала между вымотанными нервами и своей зарплатой. Но еще хуже было то, что ее за подвиги смирения и терпения не хвалили. Ирину доконали мелочи, из которых взрослые люди неторопливо и опасливо пытались складывать нечто большое. Они слишком серьезно и придирчиво относились к каждому фрагменту, вложенному другим, а сами портачили и не замечали этого. И еще девушку подвела наивная вера в то, что Евгения Владиславовича раз в сутки должно озарять великими идеями, потрясающими какие-то основы. Ну, хоть раз в месяц. Ладно, раз в полгода. Иначе зря она готовит ему скучное экономическое, политическое и юридическое чтиво, а он читает. Вообще все зря. И однажды Ирина уволилась. Босс пытался ее образумить россказнями о том, какая у нее завидная должность. Но не слишком ярко и энергично. Будь он ярким и энергичным, как Перри Мейсон, она никогда не покинула бы его.
Оказалось, что если вы легко и сразу нашли первую работу, то это было удачной случайностью, а не счастливой закономерностью. В поисках нового места Ирина металась три месяца. Как минутная стрелка, которую некто, поворачивая винтик, бесцельно гонит то вперед, то назад по скучному кругу циферблата. В итоге ее взяли в компанию, принадлежавшую азиатскому бизнесмену. Настоящему, а не бывше-союзному. Зарплата была вдвое меньше, чем в фирме Евгения Владиславовича, но упрямице срочно нужны были хоть какие-нибудь деньги. Она согласилась, твердя себе, что не перестанет искать более интересный во всех отношениях вариант. Поскольку виноватым в своих разочарованиях она назначила бывшего начальника, то о смене рода деятельности не задумывалась. Вновь нанялась личным помощником директора – женщины лет на пять старше себя. Уж пробовать, так все.
Судьба пыталась учить ее уму-разуму вообще и тому, что от добра добра не ищут, в частности. У Евгения Владиславовича действительно было современное размашистое дело – он поставлял сложное импортное оборудование. А тут творилось что-то невероятное. Иностранный бизнесмен тоннами привозил из своей высокоразвитой страны какие-то ракушки, косточки неведомых плодов, стеклянные бусины, перышки и красители. В Подмосковье было арендовано несколько комнат, в которых десяток усталых немолодых женщин окрашивали неказистую дешевку и нанизывали на леску. Все это называлось фабрикой по производству украшений и возглавлялось молодым улыбчивым директором. Более того, в несолидном заведении постоянно работал пожилой соотечественник хозяина. Платили ему не в России, и, казалось, единственной потребностью этого специалиста был ежемесячно привозимый ему с вьетнамского рынка мешок риса. Но что он творил! Зорко оглядывал привезенный мусор, подолгу – неделями – задумчиво катал в пальцах то стекляшку, то раковинку, а потом как-то вдруг соединял в невероятной красоты и оригинальности бусы. Затем колдовал, смешивая краски. И наши бабы должны были записывать пропорции, ибо, получив нужный оттенок, маэстро уже не мог вспомнить, чего и сколько добавлял. Окрашенный шедевр был образцом, который неустанно повторяли работницы, стремясь к нему приблизиться. Но все детали, как положено дарам природы, хоть немного отличались друг от друга. И точно по записям приготовленные краски почему-то были тусклее. Словом, никогда ни у кого не вышло не то что переплюнуть автора, но и сделать очень похожую вещь. А сухонький смуглый творец уже молча перебирал содержимое следующих ящиков.
В московском же офисе работало всего шесть человек. Секретарша, девица, отвечавшая за рекламу и сайт фирмы, бухгалтер, коммерческий директор – веселый мужик лет сорока, почти всегда пребывавший в разъездах по городу, генеральный директор – вышеупомянутая суровая тридцатилетняя худышка, и Ирина. Хозяин наведывался раз пять в год. Тогда Ирина поступала в его распоряжение в качестве переводчика при контактах с внешним миром. Но в основном он запирался у себя в кабинете то с одним, то с другим директором, которые сами владели скудным деловым английским, и они с раннего утра до поздней ночи что-то обсуждали. Официальная версия гласила, что мудрый делец зацепился за российский рынок, обживает нишу недорогой экзотической бижутерии и в трудах праведных ждет лучших времен. Когда они настанут и прибыли вырастут, все сотрудники, как пчелки, не покинувшие свой скромный улей, будут достойно вознаграждены. А новички начнут с грошовых окладов, и да хватит им старания и терпения, чтобы через годы получать хоть половину денег, назначенных тем, кто прошел с хозяином этап становления дела в чужой стране. Звучало красиво и даже правдоподобно: торговцы охотно брали дешевый товар и продавали большей частью на базарах России, Украины и Молдовы. Но Ирина уже не была слишком наивной. Ее русская шефиня всем рассказывала, что пять лет назад перебралась в Москву из Казахстана с одной дамской сумочкой, в которой лежали чистые трусики, документы и пустой кошелек. Через неделю – смайлик удачи – под мудрым руководством иностранца беженка принялась неусыпно бороться за право малоимущих женщин носить украшения из косточек съеденных кем-то фруктов. Неусыпно – в буквальном смысле слова. Она часто повторяла: «Мне надо подкрепиться. Я сплю по три-четыре часа в сутки. Если еще и кушать не буду, загнусь». Выжила и уже приобрела отличную квартиру и гараж безо всяких ссуд. Такого проституцией не заработаешь. Значит, ребята всем скопом не брезговали контрабандой. Много чего можно было зарыть в ракушки, бусинки и перышки. Либо наши соколы обворовывали бизнесмена так, что его мечте не суждено было осуществиться. И вторая попытка Ирины стать достойным своего красного диплома личным помощником руководителя бесславно провалилась. Она, как курьер, возила договоры для ознакомления будущим партнерам по Москве на метро, а какие-то документы для подмосковной фабрики на электричке. Владелец купил личные машины обоим директорам и бухгалтеру, но не завел служебный транспорт. С каждым днем с директрисой становилось все труднее ладить. Она вечно и демонстративно была недовольна помощницей. Однажды наорала за какие-то неточности на сайте, хотя Ирина не имела отношения к его оформлению. Потом громогласно упрекала в том, что та потратила полдня на фабрику, в то время как она дала ей на поездку туда два часа. «Сорок пять минут на электричке в один конец! Двадцать минут пешком до промзоны. Умножьте на два. И час в Москве до офиса, который вы перенесли к черту на кулички с таких же куличек, но в другом конце города! Это только дорога! Какие два часа?» – возмутилась Ирина. Начальница побагровела и ринулась в кабинет хозяина, который как раз приехал с инспекцией. «Вы третья, – хихикнула рекламщица. – Третья ассистентка, которая сорвалась, угостила ее правдой и на которую она ему жалуется. Две ваши предшественницы тоже сказали ей все, что думают, и уволились. Когда нет помощниц, она вяжется к секретаршам. Тоже не одну выжила». Ирина все поняла. Делать в офисе ей было нечего – с явными делами справлялись два директора, бухгалтер и эта девица. Плюс секретарь – надо же кому-то на звонки отвечать и кофе варить. С тайными – бухгалтер и два директора. А должность ассистента была навязана шефине хозяином, потому что та действительно работала по двадцать часов в сутки без выходных. Попробуй-ка совмещать легальный и нелегальный бизнес. Спорить с ним вредная двужильная бабенка не стала, наверняка долго благодарила за заботу. Но воспринимала любую помощь как конкуренцию. Поэтому изводила тех, кто призван был ее разгрузить, несправедливыми придирками и унизительными поручениями. Заодно подчеркивала свою уникальность и незаменимость перед владельцем. Он улетал в тот же вечер, пробиться к нему возможности не было, поэтому Ирина написала заявление об уходе утром. Шефиня мигом его подписала.
Тогда Ирина сходила к однокласснице и отвела душеньку в критике современного бизнеса. Выходило, что работать никто не умеет и не желает. Блатные дураки и мерзкие подхалимы делают глупости, а способные, честные, но бесправные сотрудники всем миром в авральном режиме ликвидируют последствия. И непонятно, как еще не накрылась медным тазом эта бездарная пародия на капитализм. «Нянюшка» горячо ее поддержала. На следующий день Ирина отправилась к сокурснице, выслушала длинную лекцию о вреде розовых очков для острого зрения и получила адрес нынешней своей аналитической конторы. Туда ее взяли без вопросов – уважали поручительницу.
Работала она много, уверенно и хорошо, хотя общая с пятью сотрудницами комната раздражала. Выручал компьютер, уткнувшись в который можно было ничего не замечать. Года через три неожиданно уволилась заместитель начальника их отдела Катя. И перед самым уходом разоткровенничалась. Позже Ирина узнала, что к тому времени та уже рекомендовала ее на свое место. Следовательно, неожиданная исповедь была предупреждением. Умница москвичка блестяще окончила социологический факультет университета, аспирантуру, защитилась и явилась независимо анализировать все, что нужно клиентам, в частную фирму. Сначала ее шокировали жестокие подставы менеджеров, которым надо было по-звериному выжить любой ценой. Они сваливали на ближних свои просчеты и приписывали себе чужие успехи, не стыдясь глядеть друг другу в глаза. Трусость, некомпетентность и подлость были обычными рабочими качествами, и руководство благосклонно смотрело на это взаимоуничтожение, чтобы слегка повысить в должности то го, кто сожрал больше всех коллег. Она легкомысленно отнесла это к гримасам нашего младенческого капитализма. Убеждала себя, мол, на свете много людей одаренных, к примеру, голосом и слухом. Но звездами становятся единицы, причем не всегда самые красивые и голосистые. Потому что знают: дар – сам по себе, он служит людям, а вот носитель дара служит только ему. И топчет, и раскидывает бездарей, у которых нет предназначения, одни неуемные амбиции, зависть и жажда задвинуть того, кто талантлив. Война – если не ты, то тебя. И так в любой сфере деятельности.
