Текст книги "Случайная невеста для олигарха. Любовь рядом (СИ)"

Автор книги: Элли Шарм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Глава 6

Мира

– Мирьям, милая, может быть, омлет или творожные блинчики? – Динара Исаевна доброжелательно заглядывает в глаза, пододвигая ближе изящное фарфоровое блюдо с разнообразными ароматными угощениями.

Окидываю безразличным взглядом аппетитные на вид пигоди на пару и еле нахожу в себе силы вежливо улыбнуться хозяйке усадьбы.

– Нет, спасибо. Я сыта.

Бросаю искоса не дружелюбный взгляд в сторону сидящего напротив Давида. Я и впрямь сыта по горло – во всех смыслах этого слова! Старший сын Садулаевых выглядит совершенно невозмутимо, ни дать ни взять – истинный джентльмен. Почти слышу скрип своих зубов, но упорно продолжаю держать покер-фейс.

– Как же замечательно, – продолжает хозяйка дома, не замечая витающего в воздухе напряжения, что ощущается почти на физическом уровне, – сидим, как большая дружная семья, только вот Максута с Ангелиной не хватает, – сокрушается женщина.

Динара Исаевна продолжает щебетать о том, что мечта сбылась, и Всевышний подарил ее сыновьям чудесных будущих жён, а ей невесток.

Каждое произнесенное женщиной слово – изощренная пытка. Словно огромная раскалённая цыганская игла пронзает раз за разом сердце. Нет! Вру… намного хуже. Мне кажется, что с меня изощренно сдирают кожу. Эпителий за эпителием, слой за слоем, заставляя трепетать чувствительную плоть в агонии. Такое ощущение, что каждый входящий в мое окружение человек хочет показать и доказать, как счастлив Максут со своей Ангелиной.

А как же я?! Обо мне хоть кто-нибудь подумал?! Ведь мы с Максутом были помолвлены несколько лет! Я с юности грезила о том, что в один из прекрасных дней он станет моим законным мужем. Теперь же все с завидным спокойствием и невозмутимостью делают вид, что вовсе и не было никаких договоренностей. Недовольно свожу брови на переносице. Какой-то самый настоящий газлайтинг*!

– Давид, ты уже решил, куда повезешь Мирьям в свадебное путешествие? – интересуется моя мама, откидывая на плечо густую гриву каштановых волос.

Полный любопытства голос мамы заставляет меня поморщиться, что не остаётся незамеченным моим будущим мужем. Хочется съязвить, что никуда с ним не поеду, но вовремя прикусываю язык, когда вижу, что впервые за несколько дней уставший взгляд мамочки зажегся живым интересом.

– Думаю, в Африку, – шокирует наповал своим ответом Давид и, похоже, не только меня.

Судя по удивленному возгласу Динары Садулаевой, женщина удивлена не меньше моего.

– Там замечательное сафари, – невозмутимо продолжает брюнет, откусывая кусочек хрустящего поджаренного со всех сторон тоста. – Лучшая охота на слонов в самом сердце Непала. Мирьям, ты привита от малярии?

Застываю за столом, превращаясь в гипсовую статую. Какая же он сволочь! Какой нормальный мужчина повезёт девушку в свадебное путешествие в Африку?! Крылья носа трепещут от негодования и обиды. Глаза заволокла пелена злых слез. Всегда мечтала побывать в Венеции. Только вот в моих девичьих грезах рядом со мной всегда находился Максут. За что мне все это?!

 Бросаю полный ненависти взгляд на Садулаева, поверх остывшей чашки с крепким чаем и тут же тону в чёрных глазах, в которых плещется ничем не прикрытое веселье.

Садист! Придурок!

– Сынок, а это не чересчур… э-эм… экстравагантно? – замечает с осторожностью Динара Исаевна. Она неловко передергивает плечами, прежде чем продолжить: – Может быть, Мира хочет во Францию? – хозяйка усадьбы явно крайне обескуражена выбором своего старшего отпрыска. Красиво оформленные брови женщины вопросительно изогнуты.

– Мирьям, ты хочешь в Париж? – лениво откидываясь на спинку резного итальянского стула, спрашивает у меня Давид. Брюнет расплывается в широкой белоснежной улыбке.

Это сбивает меня с толку, заставляет сердце пропустить очередной удар. И почему я раньше никогда не замечала на покрытых легкой щетиной щеках Садулаева эти обаятельные ямочки?

– О, милая! Там так хорошо, – восклицает Динара Исаевна. Темно-карие тщательно подведенные глаза женщины впихивают каким-то мягким внутренним сиянием. – Париж… как много у меня о нем воспоминаний. Ведь именно там муж мне сделал самый дорогой сердцу подарок.

– Какой? – спрашиваю из вежливости, опуская чайную ложечку в кружку, лишь бы занять хоть чем-то руки.

– Приехали мы в Париж вдвоем, – продолжает улыбаться загадочно Динара, – а вот вернулись втроем. Мягкий смех слетает с ее полных губ.

– Как это? – срывается с губ, прежде чем успеваю подумать. Заливаюсь густым горячим румянцем, когда догадываюсь, на что намекает хозяйка усадьбы.

– Первый ребенок – это так волнительно, – продолжает Динара Исаевна, не замечая моей неловкости. – Как сейчас помню, не могла найти себе места от счастья. Сын! Наследник.

– Да, непередаваемые чувства, – подхватывает разговор мама, задумчиво прокручивая золотой браслет, на тонком покрытом искусственным загаром запястье. – Золотые времена.

– Как же время быстро летит, – искренне сокрушается Динара. – Помню себя совсем молоденькой невестой, как мы гуляли с Мансуром под ручку вдоль узких улочек Бонн– Нувель и вот – я уже скоро стану бабушкой.

Время как будто останавливается. Все, что я вижу – это обеспокоенное лицо Давида. В его черных глазах больше нет так возмутивших меня искр веселья. Красиво очерченные губы плотно поджаты, а на скулах перекатываются желваки.

– Да ты что? – удивляется моя мама, не скрывая эмоций. – Ангелина беременна?

Глава 7

Мирьям

Я почти на физическом уровне чувствую, как вся кровь отхлынула от лица.

 Резко поворачиваюсь к Динаре Исаевне, словно мазохистка впитываю, как губка, каждое неосторожно брошенное женщиной слово.

Где – то глубоко внутри,  клокочет и поднимается  самая настоящая паника. На лбу выступил холодный пот, будто маленькие прозрачные бисеринки. Это же не может быть правдой?! Бред! Это ошибка!

– Да, я скоро стану бабушкой, – сияя темно – карими глазами, Дарина Исаевна смеётся приятным переливчатым, словно колокольчик смехом. – Оль, не могу перед словами, как я рада!

Но я уже ничего не слышу, в ушах будто наяву звучит громкий оглушающий похоронный марш. Между прочим исполнение, которого, повиртуознее даже, чем у самого Фредерика Шопена.

Мечты срываются, летят куда-то в пропасть и разбиваются в дребезги под моими ногами на мелкие острые  окровавленные осколки. Все кончено.

 Максут не бросит эту белобрысую дрянь, которая наверняка забеременела специально. Я уверенна, что так и было. Коварная ведьма охомутала  своими лживыми сказками моего Максута! Заморочила голову! Уголки губ скорбно опускаются, когда я понимаю, что Садулаев останется с Макаровой. Он не из тех, кто может бросить своего ребёнка.

Мне бесконечно обидно за себя, когда вижу, то, как моя мама благосклонно улыбаясь, расспрашивает Динару Исаевну о состоянии здоровья Ангелины Макаровой.

В груди жжет от предательства. Ведь все эти дни, я поддерживала ее, как могла, а она…

– Помню, когда была в положении Мирой, испытывала непреодолимую слабость к темному горькому шоколаду, – смеётся мама, с улыбкой качая головой, – вот тогда то, Руслан и предложил назвать дочку Мирьям – горькая.

Суставы пальцев пронзает острая боль. Я опускаю взгляд и только сейчас замечаю, как крепко сжала в ладони серебряную вилку, которая до этого лежала рядом с моей пустой тарелкой. Ком тошноты необратимо  подкатывает к горлу. И правда горькая. Судьба – моя горькая.

– Извините, я выйду, –  сама удивляюсь тому, как спокойно произнесла эти слова, даже  не дрогнув в голосе. Несколько пар глаз обращаются в мою сторону. С губ мамы медленно сползает улыбка и вдоль лба появляется продольная морщинка. А я ведь предупреждала ее, что нельзя пропускать ни одной процедуры филлеров по графику. Боже, о чем я только думаю?! У Максима будет ребенок, а значит он спал с этой…целовал ее, ласкал. Перед тем как выскочить из-за стола, у меня вырывается громкий всхлип. Такой жалкий, что, не смея поднимать глаз, я несусь мимо Давида, нечаянно задевая ногой стул. Отлично! Теперь будет синяк.

Но боль в ноге, совершенно не идет ни в какое сравнение с тем, что я чувствую на душе…Только меня не сломить. Я уже давно знаю, что такое боль. Сначала тебе кажется, что ты ее просто не в силах вынести, а наделе привыкаешь ко всему. Даже к пожару в груди, пламя, которого танцуя и извиваясь, раз за разом лижет истосковавшееся сердце. Сколько раз Катька говорила, что я люблю не Максима, а само чувство влюбленности, но я не согласна! Ведь судя такой логике, моим объектом обожания, мог бы стать любой…Тот же Давид.

Смахиваю  поспешно соленые слезы с щек и быстро поднимаюсь по крутой мраморной лестнице вверх. Еще не хватало, чтобы меня в таком состоянии увидел кто-нибудь из прислуги. Мирьям Юсупова должна при любом жизненном раскладе выглядеть на высоте.

На втором этаже, растерянно замираю у двери гостевой спальни. Воспоминания о проведённой ночи с Давидом, обрушиваются на меня, словно безжалостный кулак боксера.

Как он тогда сказал мне перед тем, как я, выскочив в коридор, напоследок кинула хлесткое «ненавижу»?

« Беги, трусиха! Только вот от своих желаний далеко не убежишь, Мирьям. Ты моя!».

Переступаю  несмело порог спальни и непроизвольно сразу же отыскиваю глазами большую двуспальную кровать. При свете дня, все кажется совсем другим, будто ничего и не было ночью между мной и Давидом Садулаевым.

 Но стоит присесть на светло-бежевое покрывало,  как моих чувствительных рецепторов, касается еле ощутимый дух аромата кедра. Перед глазами сразу же появляется образ Давида, но я без сожаления откидываю его прочь.

 Хочу все забыть! Это была самая дикая и не простительная ошибка в моей жизни…Вытяну вперед покалеченную ногу, принимаюсь с пристрастием разглядывать бордовую припухлость на коже ниже колена.

Легкий скрип двери, заставил меня вздрогнуть от неожиданности и поспешно опустить пониже подол легкого платья  цвета словной– кости..

Упрямо смотрю в сторону окна, пока не ощущаю, едва ощутимое касание мужской ладони по своим распущенным темным  обликом волосам.

Ласка настолько невесомая, что на мгновение, я даже задумываюсь о том, что мне это причудилось..

Ноздри трепещут, когда ощущаю  рядом уже более выраженный аромат кедра и лимона. Я поднимаю голову и смотря снизу вверх на подошедшего ко мне вплотную Давида.

– Где болит? – хриплый голос брюнета, звучит мягко и сочувственно.

Крепкие пальцы обхватывают властно мой подбородок и мне ничего не остается, как посмотреть прямо в агатовые глаза. Мне так плохо, что почти не стыдно, что мужчина сейчас увидит, мои вот – вот готовые пролиться слезы. Большой палец нежно ласкает округлый дрожащий подбородок, и я решаюсь ответить.

– Там, где никому не видно. – тихо шепчу, ощущая,  как тут же по щеке начинает медленно ползти крупная, словно прозрачный кристаллик слеза.

Я вижу, как на скулах Давида  перекатываются  желваки. Он медленно проводит по моей чувствительной кожи щеки пальцем, смахивая соленую слезу прочь.

– Мирьям…

– Почему, Давид? – спрашиваю прерывающимся от чувств голосом, – почему любовь забыла про меня?

Садулаев смотрит в мои глаза прямо, как -то по-мужски уверенно.

– Ты просто не хочешь ее замечать, Мирьям. – низкий баритон Давида ласкает слух. – Любовь рядом ,только протяни руку.

Глава 8

Мирьям

Резким движением скидываю со своего подбородка пальцы Давида и порывисто встаю с кровати. Меня до дрожи смущает то, какие я испытываю чувства, когда шершавые подушечки его пальцев ласкают кожу моей заалевшей щеки. Так нежно, так чувственно… Вскидываю голову, чтобы посмотреть на Давида. Меня буквально пронзает током, когда мужчина на мгновение переводит взгляд с моих глаз на слегка тронутые нежно-коралловым блеском губы. С растерянностью отмечаю, что Садулаев такой высокий, что я едва достаю ему до плеча. Настоящая гора! Несмотря на негативные чувства, пожирающие меня изнутри, я вдруг с удивлением осознаю, что рядом с ним чувствую себя по-настоящему хрупкой и женственной.

Вижу в черных, как кофе, глазах мужчины что-то похожее на восхищение и обожание. Давид, словно касаясь, скользит взглядом по чертам моего лица и останавливается на разметавшихся шелковистым потоком прядях волос.

– Я больше не верю в любовь! – срывается с моих дрожащих губ.

Прежде, чем я продолжаю, меня неожиданно пронзает догадка. Широко распахнув глаза, я смотрю в лицо Давиду.

– Ты вед знал, да? Знал о том, что Макарова беременна от Максута? – мне с трудом дается каждое слово. В горле будто застрял ком, который не то, что говорить, – он дышать мешает.

Давид молчит, но его взгляд красноречив, как никогда. Боже, он знал! Все они знали… Одна я – дура. Глупая, наивная, доверчивая. Господи, ну почему?!

– Почему ты ничего не сказал мне раньше? – требую ответа от Садулаева.

Он пожимает широкими плечами, а затем нервно провидит пятерней по волосам цвета ворона крыла.

– Я, в отличие от тебя, не стремлюсь и не желаю причинить боль, Мирьям. Правда заключается в том, что я не хотел тебя огорчать.

– Не желаешь огорчать, значит? – саркастически хмыкаю, сузив глаза. Дерзко поднимаю подбородок, от чего мои длинные серьги с брильянтами колышутся. – А для чего тогда собираешься потащить меня в Африку? В этот дурацкий Непал…

Всю злость и разочарование я щедро выливаю на Давида.

Он усмехается, высоко приподнимая одну из густых бровей. Садулаев выглядит так, как будто одновременно удивлен и заинтригован.

– Милая моя, а тебя не смущает, что республика Непал расположена не в Африке, а в Азии?

Мои щеки вспыхивают алым румянцем, когда я в полной мере осознаю свой промах, но на смену смущению поднимается волна негодования.

– Как часто ты прогуливаешь университет, Мирьям? – голос Давида стал серьезным и настойчивым. – Отец в курсе, что у тебя проблемы с посещением и успеваемостью?

Глава 9

У меня от страха перехватывает дыхание. Откуда он узнал?! Это просто невозможно, если только…

 ОН следил за мной!

 Да ну! Нет, не может быть. Зачем ему это? Ведь я все это время была невестой Максута. Прикусываю губу, лихорадочно думая, как выкрутиться из этого вдруг ставшего опасным диалога. Если отец узнает…

Вдоль позвоночника пробегает холодок. Мне очень хочется обхватить себя руками за плечи в защитном жесте, но сдерживаюсь.

– Я болела! – поспешно подхожу к окну, что занимает почти всю стену гостевой комнаты и поворачиваюсь спиной к Давиду .

Так будет проще лгать, с отцом всегда прокатывает. Взгляд лихорадочно скользит по великолепному ухоженному цветнику Динары Исаевны.

– Мне… мне… было не хорошо. И я… – сочиняю на ходу басню для «жениха».

– …отправилась в клуб, – хмыкнув, продолжает за меня Давид. – Врать не хорошо, кошечка, – кидает небрежно в мою сторону Садулаев, заставляя непроизвольно обернуться, – а лазить через окно и вовсе опасно.

Кошечка… Так он называл меня ночью, когда мы были вместе. Краснею под внимательным взглядом. Губы непроизвольно приоткрываются, когда я словно наяву ощущаю скольжение шершавых подушечек мужских пальцев по своей гладкой коже.

«Черт! Так, значит, он в курсе насчет того эпизода с днём рождения лучшей подруги, но, наверняка, не знает про другие», – успокаиваю себя в надежде, что Садулаеву сообщили об этом инциденте общие знакомые.

Недовольно поджимаю пухлые губы и вновь отворачиваюсь к окну.

– Я не вру. У меня было воспаление, Давид. По-женски! – добавляю, желая смутить мужчину подробностями.

Они же такие чувствительные, когда дело касается женских недомоганий. Прячу улыбку, представляя, как Давид отступит и закроет тему. Но о чем это я?! Садулаев взрослый мужчина, а не зелёный юнец с моего потока. Его не так-то просто смутить. Нервно трогаю тоненький ремешок, обвивающий мою талию. Боже, хоть бы поверил! Не хватало ещё пробоем с отцом! Я ведь и правда злостная прогульщица.

– Воспаление? – переспрашивает он.

Я буквально чувствую, как чувственные губы Давида растягиваются в скептической улыбке.

– Ну, если только воспаление хитрости, милая.

Не выдерживаю этого спокойного тона и завожусь с полуоборота. Оттолкнувшись от подоконника, преодолеваю быстрым шагом расстояние между нами.

– Какого черта, Садулаев?! – восклицаю, складывая руки на груди, и замечаю, что взгляд Давида от моего движения опускается ниже – к вырезу платья.

Чтобы он не пялился, куда не следует, раздраженно перекидаю тяжёлую копну волос на плечо, прикрывая бурно вздымающуюся от злости грудь.

– Зачем ты следишь за мной? Что тебе надо?! – кидаю в него вопросы, словно остро заточенные кинжалы.

– Я просто беспокоюсь о тебе. Что в этом такого? Если забыла, напоминаю, что ты – моя будущая жена.

– Это не значит, что за мной надо шпионить? – бубню, слегка тушуясь под взглядом темных глаз. – Давид…

За секунду меняю выражение лица, делая совершенно невинный взгляд.

 Хлопаю ресницами, приоткрываю губы. Я знаю, что они у меня красивые. Далеко ни один поклонник восхищался ими и почти писал оды их волнующей форме, похожей на лук Купидона. Руки тянутся к вырезу его рубашки, и я делаю вид, что заботливо поправляю верхнюю пуговицу.

Давид тяжело сглатывает, когда я нежно провожу ладонями по хорошо выраженным мышцам, что читаются под тонкой тканью рубашки. Кажется, у Садулаева, как и у любого мужчины, есть ахиллесова пята.

– Что, Мирьям?

Когда хриплый голос касается моего слуха, ощущаю, с какой силой колотится сердце Давида о рёбра. Привстаю на цыпочки и жалобно тяну:

– Ты ведь ничего не расскажешь моему отцу? Пожалуйста, Давид, – смотрю на него умоляющими глазами – такими, как у кота из мультика «Шрек».

Уголок губ Садулаева еле заметно дергается, и на его лице появляется обаятельная белозубая улыбка.

– Мирьям, Мирьям… – качает, усмехаясь, головой.

Впервые вижу, чтобы Давид смеялся. Такой приятный смех, низкий с хрипотцой. Замечаю, что в отражении его глаз горят золотистые искорки, смягчая суровый мужественный образ.

Давид перехватывает мои беспокойные руки у себя на груди и тянет одну ладонь к своим губам.

Затаив дыхание смотрю, как твердые мужские губы опаляют чувствительную кожу кисти. Следующие слова Садулаева заставляют меня буквально взвиться.

– Я бы с радостью, но… боюсь, не могу промолчать, – Давид выпускает мою руку из широкой ладони и скучающим тоном продолжает: – А как ты думала? Меня волнует твое образование. Ты же будущая мать моих детей.

Как только он это произносит, вся напускная покорность, маскарадной маской слетает с моего лица.

– Ты, – цежу сквозь зубы, прищурив яростно сверкающие зеленые глаза, – высокомерный, гадкий…

– Противный, невыносимый… Мирьям, ты начинаешь повторяться, – осаживает меня Дамир, заставляя проглотить именно те эпитеты, которые он произнес. Эти слова уже готовы были сорваться с моих губ. – Придумай что-нибудь другое, милая.

Это заставляет меня на секунду задуматься.

Неужели я так предсказуема, что Садулаев уже заранее знает, что я произнесу? Или я так часто говорю то, чему не придаю значения и что даже потом не помню?

– Извини, – бурчу, прикусив язык и понимая, что сейчас совсем не время спорить с тем, кто спалил меня и может сдать родителям. – Просто не говори и все, хорошо? Что тебе стоит, Давид?

– Не знаю даже, для чего мне это, Мирьям? – спрашивает он, играя со мной, словно кот с мышкой. – Ты меня явно не жалуешь, к тому же…

– Я же попросила прощения! – обрываю резко высокомерным тоном. Свожу брови на переносице. – Не понимаю, что еще надо?

На щеках Давида играют ямочки, делая из него не просто мерзавца, как я раньше всегда считала, а обаятельного мерзавца.

– Хорошо, – неожиданно соглашается Давид, заставляя меня выжидающе замереть. – Так уж и быть, я ничего не скажу твоему отцу об этих шалостях, Мирьям, но ты мне тоже пообещай взяться за ум. Никаких прогулов, – выражение лица Давида более, чем серьезное.

Я не решаюсь спорить. Ни к чему провоцировать Садулаева. Не зря говорят, что у него хватка настоящего бульдога. Совсем не хочется проверять, о чем шепчутся в деловом мире моего отца.

– Лады, – закатываю глаза, внутренне ликуя. Считай, отделалась малой кровью. А он не так плох, как я думала.

– Только вот, – неожиданно продолжает Садулаев, заставляя настороженно встрепенуться, – мне какая выгода от всего этого, а, Мирьям?

– Выгода? – повторяю робко за мужчиной, ощущая, как начинает тревожно биться сердце. Что он еще задумал?

– Все-таки, я храню два твоих секрета, а это, кошечка, согласись, не так уж и мало.

– Два? – повторяю, как попугай. – О чем ты?

– Ты уже забыла про нашу ночь? – мягко напоминает Давид. – А вот я, должен признаться, совсем не могу выкинуть ее из головы, Мирьям. Думаю постоянно о том, какая ты…

Поспешно прижимаю палец к его губам, не давая закончить фразу. Сердце начинает колотиться так, что, кажется, вот-вот выпрыгнет из груди.