Текст книги "'Ахматовская культура' или 'Не ложи мне на уши пасту !'"

Автор книги: Елизавета Михайличенко

Соавторы: Юрий Несис
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

Короче, напросился я на чашку кофе по-турецки, что подразумевало, как минимум, временное отсутствие мужа. Ребенок остался в песочнице – одно из преимуществ Маалухи – дети здесь растут на улицах без родительского надзора. Каких-нибудь десяти метров не хватило для приятного завершения этого позднего утра. Метастаз ленкиного Клуба с радостным воплем: "Я заблудился!" метнулся к нам из-под арки. Смуглянка моя инстинктивно шарахнулась от большого мальчика с совочком – Умница был в пляжных шортах и с утренней лопатой, хорошо, хоть без погребального пакета.

– Боря!– сказал он плаксивым траурным голосом, беспардонно упершись взглядом в обтянутые "тайцами" ноги моей спутницы. – А кто эта прекрасная креолка? Твой агент-информатор? Что ты успел узнать?

Я не стал отказываться от подброшенной Умницей версии. Все-таки он был очень болтлив.

– Вот и замечательно! – обрадовался Умница.– Тебе такие уже, наверное, приелись. А для меня – экзотика! Так что познакомь нас, раз у вас все равно служебные отношения.

– Умница,– взмолился я,– отвали! Ты мне мешаешь!

Умница укоризненно посмотрел на меня, как кот, вынужденный воровать мясо, потому что добром хозяин не дает, и перешел на иврит. Он поведал трогательную историю о банке из-под кофе, полной окурков, которую скот-хозяин даже не считает нужным выбросить, заставляя этим заниматься жену – прекрасную, кстати, тонкую, умную и очень-очень красивую женщину...

В результате мы попили кофе втроем, Умница декламировал какие-то газели и диваны в подлиннике, хозяйка внимала и восхищалась его багдадским произношением, а я сидел, как у телевизора, не переключающегося с арабского канала. Когда я увидел в зеркале, что лицо мое начало приобретать специфическое выражение восточного кинозлодея, то молча встал и ушел по-английски.

5. Кунаки влюбленного джигита.

У подъезда стоял запыленный гнедой "Форд" Вувоса. Капот был теплый, на нем появилась еще одна вмятина от камня.

– Ты Фимку не видел? Он куда-то пропал!– кинулась мне навстречу Ленка. – Ты представляешь, в каком он ужасном состоянии после похорон!

– Представляю,– кивнул я.– Поминает... Кофе и стихами...

– Интересно, а какую надпись он сделал на могиле?– задумался Вувос.

Я развеселился:

– За шабашкой приехал? Думаешь получить здесь заказ на надгробие?

Приоткрылась дверь лучшей спальни:

– Ты бы, Боря, хоть при пошторонних швои жаветные желания шкрывал!

Теща, медленно и печально, как утром Умница – останки Козюли, вытянула в холл большой пластиковый мешок, из которого вывалилась собачья цепь и выкатился череп. Вувос поднял подкатившийся к его ногам череп и поинтересовался:

– Первая жертва вируса?

Теща, всегда не любившая моих друзей, холодно ответила:

– Это их шын откуда-то принеш.

Вувос перевел взгляд с черепа на цепь, потом на торчащую из мешка черную кожу и брякнул:

– Он что у вас, сатанист?

Софья Моисеевна побуравила его лазером своего взгляда и с апломбом заявила:

– Мой внук интерешуетшя биологией! А в мешке его вещи!– она выхватила череп, раздраженно запихнула его обратно и потащила мешок в нашу спальню.

Ленка проводила ее зачарованным взглядом и тихо простонала:

– Мама, ты что?

Теща остановилась, но не обернулась.

Ленка раздула ноздри:

– И что такого? Что, внук не может переночевать с тобой в одной комнате? Ты же знаешь, что у нас были гости!

– Я понимаю, што для ваш я штарое шушело шреднего рода,– ответила тещина спина,– но ребенок должен жить ш родителями!

– Ребенок?– вскинулась Ленка.– Ребенок прежде всего должен жить! Что ты сделал, чтобы найти вирус? Ты знаешь, чем все это может кончиться?

– Мне некогда искать вирус, потому что с утра я ищу кофе,– решил я снять напряжение.

– Знаешь что,– задохнулась Ленка,– ты или дурак, или не проспался! Ты что, не понял ситуации?! Сдохнем же все!

– Да!– неожиданно поддержал ее Вувос.– Надо ехать. Поехали, Боря.

– Куда?

– Ну... мне тут Лена все рассказала. Пробирка-то пропала... Надо искать.

Я понял Вувоса с полуслова. Действительно, выпивать, закусывать и общаться в этой обстановке было невозможно. А лучшего повода смыться – не придумать.

Понятно, что через Французскую горку, как все нормальные люди, Вувос не поехал. Мы нарочито медленно проехали через арабскую Аль-Азарию, при этом Вувос открыл окна и врубил "Боже царя храни" в исполнении Бичевской и какого-то казацкого, судя по всему, вдрободан пьяного хора. Иначе он не мог. На мой вопрос, куда мы едем, Вувос смутился и сосредоточился на дороге.

– У меня появился интерес к жизни,– поведал он после пятисотметровой паузы.

– Елка,– констатировал я и вздохнул. Это был стандартный расклад.

– Как ты догадался?– удивился он.

– Простая индукция. То, что верно для "эн", верно и для "эн плюс один".

– У меня есть ее телефон,– ответил Вувос.– И коробка конфет. Позвони-ка ты пока, предупреди. Дорогу проясни.

– Конфеты для хавера[20]?– деликатно спросил я.

– Хавера, говоришь? – задумался Вувос.– Ну ничего, главное, семью разрушать не придется. Звони, звони...

К счастью трубку взяла Елка. Предстоящий визит ее, кажется, смутил, что было несколько странно...

Дорога выдалась мирной. Мы проехали знаменитые хевронские виноградники и притормозили у медлительных и скрипучих, как замковый мост ворот в Кирьят-Арбу. "Русский" привратник буркнул Вувосу, что, мол, ты Вовка, бля, хоть бы кипу снял, если в шаббат ездишь.

– А мне можно!–заявил Вувос.– Видишь, какая у меня кипа?

Мужик внимательно посмотрел на вувосово темечко:

– Обыкновенная, вязаная[21]...

– Это у тебя вязаная. А у меня – отвязанная.

Мужик хмыкнул, стрельнул сигарету, озираясь прикурил и спрятался в будке.

В Хевроне Вувос творил чудеса выездки и джигитовки – втискивался в узкие лазы улиц, заворачивал в закоулки, и мне стало казаться, что его "Форд" – гуттаперчевый. Проезжая Могилу Праотцев, Вувос заколебался, затем заявил, что пришло время "минхи"[22] и нужно молиться, даже если не хочется или не умеешь. Я только успел поинтересоваться, а если и то и другое? А он уже взбежал по лестнице в обшарпанный зальчик и поволок меня дальше, налево, мимо арабских комнат к еврейским. Все это дико напоминало коммуналку. Стало обидно за святыню и я нашел слабое утешение в том, что храм Гроба Господня вообще поделен шестью конфессиями, как барская квартира после уплотнения.

Нам обрадовались. Не знаю почему, но мы были всего лишь восьмым и девятым. До миньяна[23] не хватало еще одного. Пока его искали, один исчез. Пока искали двоих, я думал, что было бы с историей России, если бы русские традиционно соображали не на троих, а на десятерых...

...Наконец, Вувос резко затормозил у приличных размеров дома. Из соседнего двора неслась восточная музыка и запах кофе с кардамоном.

– А мы не ошиблись адресом?– с надеждой спросил я, оглядывая классический афганский пейзаж. Недоставало разве что верблюда, но его тут же с успехом заменил проходивший ишак.

– Не ошиблись,– процедил Вувос. – Ты не нервничай, главное, что ты успел помолиться.

Мы-то успели, а вот хозяева дома еще нет – в момент нашего появления большая семья дружно совершала намаз и косилась на нас с узорчатых молитвенных ковриков – у меня в багаже как раз пара похожих, прикроватных, надо бы их загнать в восточном Иерусалиме.

На одном из отдаленных ковриков я профессионально засек одного из вчерашних грузчиков. Интересное дело.

Ожидавшая у входа Елка, в неподобающем месту, но стандартном своем мини, от неловкости переступала с ноги на ногу, как цапля. Было полное впечатление, что арабы приникали лицами к коврикам, исключительно чтобы заглянуть ей под юбку. Симулируя оживленность, Елка проводила нас в просторную комнату, устланную и обвешанную уже большими коврами, уставленную основательной, хоть и с завитушками мебелью. Джентльменский набор завершал большой поясной портрет раиса[24]. Я мстительно покосился на Вувоса, дождался ответного взгляда и перекрестился на портрет.

Вувос сунул Елке конфеты и мрачно огляделся:

– Пить тут не принято?

– Как у нас в школе,– хмыкнула Елка.– Главное, чтоб не при родителях.

Она осмотрела при ясном дневном свете кипу и автомат Вувоса, подумала и предложила:

– А не прокатиться ли нам, мальчики, куда-нибудь?

– Вот именно,– подхватил Вувос.

Мы уже было встали, но тут в комнату вошел широко улыбающийся усатый красавец. Пришлось церемонно ручкаться, знакомиться и снова рассаживаться. Друга звали Халиль. Он был нам рад. Он светился доброжелательностью. Пообещал, что сейчас принесут кофе. Он был врачом. Лицо его было определенно мне знакомо. Откуда – я понял только когда выломился за рамки конкретного профессионального мышления. Это было кошачье лицо Петра Великого, вернее его помеси с собственным арапчонком.

Четыре улыбки разной ширины и сладости витали над коротконогим столиком с восточными сластями. Сквозь улыбку Елка осознавала, что для присутствующих здесь друзей будет все-таки, наверное, лучше дружить с ней порознь, к сожалению.

– Пожалуй, мы с мальчиками куда-нибудь подскочим поболтать, ну, в кафе куда-нибудь, а то мне здесь как-то неловко, да и всем тоже,– ласково сказала она Халилю.

– Леля,– укоризненно пропел Халиль,– ты снова за свое, да? Тебе не должно быть здесь неловко. Оставь эти стереотипы, пожалуйста. Все мы твои друзья, интеллигентные люди, значит нам приятно провести время друг с другом...

Пришлось пить кофе с кардамоном, закусывать приторной пахлавой и слушать захватывающие истории о студенческих похождениях Халиля с Ахматом во время их совместного обучения в холодной, но такой теплой, и застойной, но такой живой Москве.

Минут через сорок мы с Вувосом и Елкой стали переглядываться, решив, что дань хорошим манерам уже отдана и можно отвалить. Халиль же поглядывал на Елку, считая что нам пора.

И тут зазвонил телефон, словно единственный наш общий знакомый почувствовал свою нужность. Оторопел от такого совпадения и Халиль, который так восторженно орал в трубку приветствия Ахмату, что даже я морщился. Он сообщил, что счастлив иметь такого замечательного друга, как Леля, и считает себя до конца жизни обязанным за знакомство с такой замечательной девушкой. Он так навязчиво благодарил за переданный через Лелю подарок, что мне даже стало интересно – что же это такое было. Наконец, Халиль торжествующе воскликнул:

– Нет ничего проще, друг! Ее незачем искать. Я просто передаю Леле трубку.

Елка пожала плечами, вопросительно алекнула и отозвалась, мол, привет, все хорошо, рада слышать, спасибо, как раз этой ночью тебя вспоминали, фу, пошляк, все вспоминали – Фимка приехал к Ленке, рассказывал про дохлых крыс и ларискино дерьмо в пробирочке – Фимка его привез в термосе... в каком термосе? а в таком же, как у тебя, то есть абсолютно в таком же – это вообще не твой?..

Наверное, надо было вырвать телефонный провод, а я смотрел на ловящего каждое Елкино слово Халиля и надеялся, что она все-таки соскочит с темы. Но Ахмату явно было не жаль телефонного времени.

– ...ну, не знаю, говорит, что будет антивирус разрабатывать. Что, мол, вирус такой опасный, просто кошмар. Через несколько дней – полный Армагеддон! Я его, кстати, здесь видела. Не вирус, а Армагеддон. Это тут такой холм древний, Мегидо называется... Что? Да нет, Фимка сказал, что стоит ему термосом помахать, как правительство сразу ему лабораторию откроет... Ну, это ты у него уже сам спроси. Телефон? Секунду. Боря, какой у тебя телефон?..

Я, как зомби, пробормотал телефон и увидел напряженно-запоминающие глаза Халиля. Арафат с портрета напротив одобрительно взирал на нас. Вувос ерзал.

Елка положила трубку, Халиль тут же рассказал нам, как они с Ахматом долго стояли в длинной московской очереди за китайскими термосами и так замерзли, что из принципа уже взяли по два – больше, как это там говорили "в одни руки" не давали, но зато у них всегда был и горячий кофе, и горячий чай. И знаете, оба термоса привез.

Он вышел и вернулся с пресловутым термосом, прижимая его к груди, как Умница утром. Китаянка и Арафат обменялись загадочными восточными улыбками.

– Такой, да, Леля?

– Просто тот же самый,– провела опознание Елка.

– Ва-у!– фальшиво взвыл я.– Какой термос! Ну надо же, какая странная судьба – всю жизнь в России мечтать о таком, и теперь держать его в руках тут. Можно его подержать? Ничего, что я его открыл? Вот так пробка, умеют же китайцы делать термосы!

Термос, естественно, был пуст. Странно было бы получить от Халиля термос с вирусом. Однако, я продолжал восторгаться до тех пор, пока хозяин дома не заставил принять этот термос в дар. Зачем я это делал? Наверное, интуиция шепнула, что в начавшейся игре лишний термос может оказаться лишним козырем.

Вувос смотрел на меня тоскливо и презрительно, Елка – изумленно. В каком-то смысле термос был отступным за Елку. Я встал, поблагодарил за любезный прием, пожал руку:

– Будешь в окрестностях Маале-Адумим – звони...

Елка проводила нас до ворот в молчании и недоумении. В последний момент Вувос просунул в закрывающуюся калитку визитку и пригласил ее посмотреть скульптуры и картины.

6. По трупам – за океан.

Подниматься домой с термосом, уподобляясь Умнице, мне не хотелось. Я решил закинуть его в багажник. Верная "Шкода" была припаркована как-то по-уродски. Ездить без меня Ленка до сих пор боялась, значит причина была веская. Скорее всего, гоняла за вирусом к Капланчикам. Километраж это подтверждал. Капот был горячим, Ленка тоже.

– Ну, что Капланчики? В глухой несознанке?– утвердительно спросил я и нарвался:

– Глухой здесь ты! И слепой!

Кажется, моя проницательность не вызвала должного восхищения ни у Ленки, ни, тем более, у "доктора Ватсона". Чтобы дать жене остыть, пришлось добавить:

– Умнице уже звонили из России? Голос с кавказским акцентом?

– Звонили...– слегка растерялась Ленка.– Только что.

– И о чем был разговор?

Ленка посмотрела на меня, как на медузу – недоуменно и брезгливо:

– Ты что, считаешь, что я подслушивала разговор?

– Что ты! Но может быть ты что-нибудь случайно...

– Не может!

Ну да, если много миллионов пионеров долгие годы воспитывать на Павлике Морозове, то появляются такие воинствующие антиподы. Очень симпатичная черта в девичестве.

– После разговора он выскочил, как ошпаренный,– процедила Ленка после некоторого раздумья.

И на том спасибо.

– Ражговор был непроштой, Боря,– Софья Моисеевна неторопливо закурила и улыбнулась мне на все тридцать два отсутствующих зуба.– От Фимошки што-то требовали, видимо вируш. Потому што он жалобно клялшя, што украли... Мне даже кажетшя, што ему угрожали. Еще он клялшя, што не убивал...

– Кого не убивал?– слегка опешил я.

– Мутанта. Так он шкажал. Я не уверена, што это клишка блатного. Фимошка утверждал, што это нешшаштный шлушай.

– Нешша... чего?– тупо спросил я.

– Инцидент,– терпеливо объяснила теща.– Роковое штешение обштоятельштв. Я думаю, Фимошка имел в виду оштавшуюшя в Рошшии культуру вируша, а не шеловека... А в конце он уже пошти кришал, штрашно нервнишал. Кришал: "Ты шам конокрад пробирошный! Это моя идея!" А потом брошил трубку и вышкошил жа дверь...

Теща демонстрировала готовность к сотрудничеству, что было непривычно, а, следовательно, подозрительно. Может, это она? Вроде, уж ей-то точно незачем, разве что из общей стервозности. Ну да, мстит Умнице за зубы.

Слоняясь по загроможденной квартире, я вышел на балкон. Он был завален барахлом так, что курить здесь мы теперь сможем только по-очереди. Бедный Левик, все-таки выкинули его лыжи на свежий воздух. Как и мое альпинистское снаряжение. Я взял не раз бывшую в употреблении веревку и не испытал ожидаемых ностальгических эмоций. Что-то меня в ней не устраивало. Никогда я так веревку не сворачивал. Правда, перед отъездом я был в таком состоянии, что черт его знает... Но, с другой стороны, не в худшем же, чем когда в сумерках под дождем, когда мы все-таки спустились, Бизон все восхищался моей аккуратно свернутой веревкой. Обещал, что в следующий раз вместо венка положит ее мне на могилу... Кто же это ее развернул, а потом неумело свернул? После того, скажем, как спустился по ней с балкона? Да кто угодно. Клуб ходил в горы регулярно и в полном составе. Я бросил веревку и пошел к Ленке. Она остервенело рубила на кухне зелень.

– Так их!– прокомментировал я.– Изменников Родины. Изрубить в капусту!

Ленка отшвырнула нож:

– Дурак! Это действительно они!.. Хоть я и не должна была тебе это говорить... До завтра не должна была... И если я нарушаю свое обещание, то это только потому, что ты...

– Стоп. Говоришь, до завтра? Они что, уже пакуются?

– Они уже упаковались, потому что завтра переезжают в Рамат-Ган... -Ленка осеклась и уставилась на меня.– Н-не может быть... Господи, какая я дура!.. Нет, все-таки они не могли так со мной поступить!

– Конечно,– кивнул я.– Моральный кодекс исполнителя самодеятельной песни. Угробить еще пять миллионов евреев это они могли. А соврать тебе -невозможно и представить! Подумаешь, Рамат-Ган – Мичиган... Что именно ты не должна была мне говорить? Подробненько и быстро...

Быстро не получилось, а подробненько – да. Ленка камлала, как шаман, все больше впадая в транс. Под рефрен "как же они могли?" выстраивалось примерно следующее: решив бороться до конца за выживание семьи, народа и человечества, Ленка, сопровождаемая гудением, руганью и скрипом тормозов, доехала до Петах-Тиквы и обрушила на Капланчиков свое о них мнение. Первым обрел дар непечатной речи Сема. Короче, Ленку послали, и она пошла. На лестнице ее догнала Тамарка и не только извинилась за задерганного переездом на новую квартиру мужа, но и созналась, что этот дурак стащил вчера по-пьяне пробирку с вирусом, считая, что продаст его на первом перекрестке и рассчитается с долгами. Козел, конечно, теперь-то он протрезвел, все понял и ему стыдно. Вернуть стыдно, а уничтожить жалко. Сейчас его лучше не трогать, а утром они переедут, Сема успокоится и она клянется, что к вечеру уговорит его представить все шуткой над Умницей и вернуть пробирку. Только никому не надо ничего говорить до завтра – Сема просто не переживет позора. Главное, не говорить Боре, а то он начнет действовать по уставу и все испортит, простому что ему просто сложно понять, что люди хоть и делают глупости, но остаются при этом людьми и друзьями...

Дорога была каждая минута. Я надеялся, что они летят "Эль-Алем"[25], а значит раньше исхода шаббата не упорхнут. Все-таки сложно в нашем государстве экспромтом улететь в субботу.

На выезде из города я подобрал Умницу, понуро тащившегося вдоль дорожной клумбы и предложил ему автомобильную экскурсию. А потом почти всю дорогу до Петах-Тиквы развлекался, пресекая расспросы о расследовании вымышленными историями о длинных руках русской мафии, с небывалой жестокостью расправляющейся с неугодными русскими израильтянами.

Едва мы свернули с Аялона на сороковое шоссе, Умница углядел указатель на Петах-Тикву и сообразил:

– К Капланчикам? Есть улики или просто проверка?

– Есть сведения, что они пакуются.

– Дай Бог, чтобы это были они!– прочувствованно вымолвил мой спутник.

– Почему?

– Потому что они долго будут искать безопасный способ загнать вирус какой-нибудь спецслужбе... А вот если такое страшное оружие попало к каким-нибудь маргиналам... То все.

На что-то он явно намекал.

– Это к каким же?

– Например, к сатанистам... Кстати, а что это у тебя Левик ходит с такой прической?

Действительно, Левик как-то мерзко в последний раз подстригся. Выстриг широкую борозду от лба к шее. И череп этот... Ничего про него не знаю. Пора ребенком заняться в конце-концов, а то упустим.

Уже в сумерках мы въехали на безликую окраину Большого Тель-Авива. Петах-Тиква – поселение со славным сионистским прошлым и пыльным серым настоящим города-спутника.

Я звонил, пинал дверь – соседи даже не высунулись.

– Нету дома,– не выдержал Умница.– Свалили.

– Далеко не свалят,– пообещал я.

Умница кисло кивнул, но посмотрел недоверчиво.

Аэропорт уже раскочегарился. Мы прошли все залы с регистрационными стойками. Ни в одной из очередей Капланчиков не было. Умница приуныл и, бросив на меня виноватый взгляд, ушел в туалет. Я поизучал расписание -слишком много возможностей. Прощальный взгляд Умницы мне все больше не нравился. Я нашел это отродье у ближайшего к сортиру телефона – он что-то страстно шептал в трубку по-арабски. Увидев меня, он засуетился и сложил пальцы в "ОК".

– Вундеркинд,– шипел я, оттаскивая его подальше от телефона, который наверняка уже засекли,– ты что, считаешь, что я теперь пойду в службу безопасности сообщать о термосе в багаже Капланчиков?!

Он еще упирался, гад. И отбрехивался:

– Ты просто не понимаешь, Боря! Я создавал тебе фон... После предупреждения о бомбе, сделанного на арабском языке, тебя выслушают очень внимательно... Иди, заяви, что у тебя есть агентурные данные, что в багаже Капланчиков какая-то бомба... Не говори даже, что она настоящая, в прямом смысле. Скажи, что в переносном. Ведь после моего звонка они уже будут суетиться... Что ты на меня так смотришь?!

– Да так. В переносном смысле.

– Ну вот. А когда найдешь термос... я уверен, это будет термос, они его открыть побоятся, так скажешь, что он украден у выдающегося ученого, который находится тут же, за дверью, и изымешь. А спросят что внутри, отвечай... ну, не знаю, отвечай – сперма, тем более она там действительно как питательная среда используется. Кроличья. Если что-то будет надо подписать, подпишем... Ну что ты смотришь!? Ты же не скажешь, что там вирус – всех же тогда повяжут. И меня, и Капланчиков. А всю вашу семью – в карантин.

– В какой карантин? – честно изумился я такому откровенному скотству.

– Ну-у, я думаю, как минимум, в трехмесячный,– безмятежно ответил он.– Я же не смогу взять на себя такую ответственность – утверждать, что он может быть короче... Поэтому для всех нас, нормальных людей, будет лучше, если ты пойдешь и исполнишь свой долг в целом, по большому счету. А детали – кому они нужны?..

Собственно, логики здесь было не меньше, чем скотства. Конечно, я бы из принципа предпочел действовать любым другим способом, но другого не было.

Поначалу все шло по сценарию "выдающегося ученого". Не задавая лишних вопросов, Капланчиков, со всем немалым багажем, сняли с монреальского рейса. Увидев меня, Сема просипел: "Дура!.. Обе дуры!" Меня это почему-то не обнадежило.

Шмонали их долго и обстоятельно. Нашли около пятидесяти тысяч недекларированных долларов. По-моему, ребята продешевили. Зато до чего оперативно! Даже слишком... Собраться и улететь за двенадцать часов – это еще куда ни шло. Но за это же время найти покупателя, который найдет в шаббат наличку и уже после этого собраться и улететь... слишком круто для работников упаковочной фабрики, тут Ирочка права. Так стремительно продавать вирус – слишком большой риск. Не для этой парочки. Эти бы думали, сомневались, нащупывали...

– Где термос, Сема?! – тихо сказал я ему по-русски.– Скажи где, и я попробую тебе помочь.

Он сокрушенно махнул рукой:

– Эти две дуры – моя и твоя... Мы купили билеты еще месяц назад, это легко проверить, правда? Не сложилось у нас тут, ты же знаешь... Ну и обычные дела... брали ссуды, давали гарантов... Короче, сожгли все мосты. И в последний момент Ленка на нас наезжает с этой ахинеей... Объяснить ей ничего невозможно.

Здесь я не удержался от кивка, а он, ободренный, продолжил:

– Ну пойми, восемь часов до вылета, пять часов до такси, а тут такая лажа, ни за что, ни про что... Я психанул. А Тамарка испугалась, что ты заведешься, вылет перекроешь, а там что-то из наших дел вылезет и... долговая яма. В общем, решила выиграть время, дура. Ленка, мол, никогда обещания не нарушит... Теперь-то все и вылезет. А так бы улетели...

– Да-а,– протянул я разочарованно, потому что он очевидно говорил правду.– Не держи на меня зла, Сема. Я, в общем, человечество спасал. Может, еще обойдется... вас пока только до следующего рейса задержали.

– Ты-то что... Это Тамарка – дура, да еврейское счастье... До завтра уже ничего не летит, а утром из-за этих долларов начнут наводить справки, что-то вылезет...

Ну что, билеты действительно были взяты за месяц, что хоть и не исключало возможности кражи термоса, но... это явно не они.

Умница метнулся ко мне с протянутыми руками:

– Ну?! Где?.. Почему так долго? НЕТУ?!

– Нету,– согласился я.

– Почему?!

Я объяснил:

– Ленка – дура, да еврейское счастье.– И объявил:– Завтра утром сделаешь официальное заявление в полицию.

Всю обратную дорогу выдающийся ученый ныл, что его посадят за нелегальный перевоз особо опасной инфекции и грубо льстил моему полицейскому самолюбию, уверяя, что если кто-то и сможет найти вирус, то это буду только я. И даже позволял себе гнусные намеки, что если это могут быть и члены моей семьи, и в моих интересах не выносить сор из избы.

Лишь у Мевассерет-Циона Умница смирился с судьбой и потребовал, раз так, завезти его в центр Иерусалима, чтобы последнюю ночь на свободе провести, как положено свободному мужчине, вернувшемуся на любимую родину в недобрый для него час. Бюджет на это мероприятие он определил в двести шекелей, которые тут же стрельнул у меня.

7. Жить хочешь?

Высадив Умницу на площади Сиона, у променада, я вспомнил, что дома нет кофе и решил выпить чашечку. А то и прикупить баночку в распахнувшихся на несколько часов между шаббатом и полночью магазинах.

Я сел за маленький круглый столик, выставленный прямо на брусчатку пешеходной части Бен-Иегуды, заказал двойной экспрессо, закурил, откинулся на спинку и понял, что мне хорошо. И спокойно. Впервые с момента появления Умницы, то есть за последние сорок часов. Вирус был где-то далеко, явно не в этой чашке. Люди вокруг шлялись нарядные, беззаботные, мысли мои текли вяло, зато приобретали упорядоченность.

Мимо, даже не заметив меня, прошел Умница с высокой, на полголовы выше него, тугой блондинкой. Они смеялись и болтали на ее языке. Кажется, нам обоим приятнее проводить время порознь.

Я взял салфетку и попытался составить список возможных похитителей пробирки в порядке убывания вероятности. Список, конечно, был субъективным, но что тут поделаешь.

Неожиданно для меня-суетящегося, для меня-успокоившегося Архар оказался среди первых. И это было очень кстати, потому что жил он неподалеку, можно сказать по соседству. Я вспомнил, как он жаловался, что не смотря на верхний этаж, его достали вот эти вот уличные музыканты.

Лифта в старом, с высоченными потолками, доме не было. Я слишком медленно поднимался на четвертый этаж – додумывал возможные "дебюты" предстоящего диалога. Даже свет дважды гас, и приходилось нашаривать кнопки. Наконец, добрался до двери. Глазок теперь находился в зрачке огромного синего глаза, а от пола к ручке тянулась нарисованная рука. Необычная дверь. И сирена на машине у него с вывертом, хныкала вчера, как черт-те что.

Не было у меня ни первой фразы, ни улик, нечем было его припереть. Вся надежда на психологическое преимущество и неожиданность, которые, кстати, можно слегка усилить, слегка схулиганив.

Я спустился, нашел неподалеку архаровскую "Мицубиши" и дал ей хорошего пинка. Японка завыла не своим голосом. Стандартная сигнализация, кажется "Пиранья". Ночью было нечто совсем другое. Я даже растерялся, предвидя разборку с хозяином чужой машины, но весь набор "экологических" наклеек был налицо, вернее на заднице. Она, она.

А тут и Архар в купальном халате собственной персоной на балкон пожаловали, отключили сигнализацию и лишь потом соизволили признать:

– Боря!? Ты, что ли?!.. Что там случилось?

– Случилось!– озабоченно прокричал я.– Тебе сигнализацию подменили! Прошлой ночью она у тебя по-другому выла...

– Поднимись, пожалуйста,– попросил Артур.

Легче начинать разговор, когда тебя об этом попросили. С сигнализацией было абсолютно ничего непонятно, но ясно, что это зацепка. Моя задача теперь упростилась – держать многозначительную паузу, а он пусть говорит...

– Почему тебя интересует моя сигнализация, Боря?

– Раббанут интересуется – кто меняет сигнализации по субботам,-держать паузу легче всего за пустыми фразами.

Архар неласково улыбнулся:

– Конечно я ее не менял. Просто ночью ты слышал не мою машину. Так меня вызвали.

– Кто?

Архар постучал пальцем по стеклу шикарного аквариума, подсыпал корм и вздохнул:

– Ну... один близкий мне человек. Это уже не то, что не должно, а вообще не может тебя интересовать...

– Ошибаешься. Меня это очень интересует,– нарочито зевнул я и поозирался. Все-таки квартирка-студия – хорошее изобретение для холостяка.– Но будет интересовать недолго – до утра. Потому что утром начнется официальное полицейское расследование.

Архар сел на чурбан, служивший табуреткой и честно ужаснулся:

– Расследование чего?!

– И для тебя будет лучше, если я буду в курсе,– продолжал я свое.

– Господи,– простонал Архар,– о чем ты говоришь?! Ты же прекрасно знаешь, что я не мог убить эту несчастную собаку! Кто угодно, но только не я!

Я отвернулся к немытому окну, подавил спазм неуместного смеха и жестко сказал:

– Она вышла с тобой. Ты был последним, кто ее видел. Времени, в течение которого ты отсутствовал, было достаточно, чтобы сделать с нашей Козюлей то, что было с ней сделано.

– Сумасшедший дом,– тихо прокомментировал Архар за моей спиной.

– Возможный вариант,– холодно кивнул я,– это уже решит психиатрическая экспертиза.

Почему я над ним издевался? Надеюсь, что просто нащупывал с какого бока его можно раскрутить. В любом случае, мне повезло, что он был настолько "зеленым", что считал убийство Козюли серьезным преступлением, подлежащим расследованию.

– У меня есть алиби!– вдруг решительно заявил он.– Меня видели с момента, как я вышел из подъезда и пока я не вернулся обратно. А собачка сразу убежала.

– Кто?

Архар болезненно поморщился:

– Матан Кохави.

– Адрес.

– Не помню.

Я резко развернулся, вперил в него "следовательский" взгляд и страшно перепугался, даже пистолет выхватил. Нормальная реакция на сильный стук в окно за твоей спиной на четвертом этаже.

Архар мстительно захохотал:

– Это Ричард,– он открыл окно, в комнату впрыгнула жирная ворона и требовательно каркнула, как откашлялась.

Явно радуясь паузе, Архар проследовал к холодильнику с Ричардом на загривке. Сунул ему в клюв сыр. Я, может, тоже не отказался бы – не помню, ел ли я сегодня что-то, кроме пахлавы. Но мне не предложили.

– Адресок,– напомнил я деликатно.

Архар мерил студию, бестолково шагая от стенки к стенке. В слишком пестром халате с дурацкими кистями, он сам был похож на рыбу, мечущуюся между прозрачных стен.

– Соседний с тобой дом, в сторону школы,– с отвращением выдавил он.-Средний подъезд, третий этаж, направо. Тебе еще что-то?