Текст книги "Богатырь сентября"

Автор книги: Елизавета Дворецкая

Глава 10

В этот день Салтан решил дальше не ходить и устраиваться на ночь: и то дело шло к вечеру, а Гвидону после драки с коршуном стоило отдохнуть.

– Да и где теперь наше перо путеводное? – вспомнил Салтан и прошелся по дороге. – А вот… нет, не то. Батюшки-светы! Господь Вседержитель! – Он окинул взглядом землю перед собой. – Да тут этих перьев теперь видимо-невидимо!

Шагов на сорок вперед и по краям дорога была усеяна перьями – теми, что в битве потерял коршун. Были они такого же серо-бурого цвета, как и подаренное Медоусой. Гвидон тоже походил туда-сюда, набрал с десяток перьев, похожих на прежнее, но ни одно, будучи подброшено, лететь не желало, все падали обратно на землю.

– Постой! – Салтан, держа в руке три-четыре пера, пытался узнать нужное. – Сама их птичья матерь не отличит. Я вот что подумал – а не того ли коршуна перо и было?

Белка, сидя свесив задние лапы, на том самом камне, о которой разбился золотой орех, покивала головой.

– И это был Тилган? – спросил у нее Гвидон. – Тетка Ироида говорила же: Тилгана, мол, берегитесь. Но про орех ничего не сказала.

– Могла не знать. – Салтан посмотрел на лес, за которым скрылся подбитый коршун. – Ты не узнал его?

– Вроде похож. – Гвидон нахмурился, вспоминая первый день своей взрослой жизни. – Но я его тогда издали видел, они с Кикой над морем носились. Тогда я его подстрелил, теперь опять вот…

– Не всякому удается с тестем поладить! – Салтан усмехнулся и сочувственно потрепал сына по плечу.

Собрав хвороста, они разожгли костер и сели поесть. Предложили и белке. Та осмотрела припасы, взяла кусок хлеба и стала деловито грызть. Отец и сын внимательно наблюдали, но хлеб золотым не стал: видимо, ее чудоносная сила касалась только орехов.

– Эх-хе-хе! – Гвидон еще раз попытался запахнуть кафтан, но тот так и висел лохмотьями на груди. – Ты, Милитриса Кирбитьевна! Умна ты, не в пример другим белкам, может, и шить умеешь?

Белка посмотрела на него, потом выразительно протянула к нему передние лапки, растопырив пальчики с черными коготками.

– А что? – ответил Гвидон. – Руки у тебя не хуже моих! – Он растопырил собственную пятерню.

Белка постучала крохотным кулачком себя по голове и свернулась клубочком.

– Свойство белочка имела – говорить она умела… – пробормотал Гвидон.

– Что? – Салтан поднял глаза от огня.

– Да так… сам не знаю, откуда всплыло. Да и не умеет она говорить. Умела бы – может, подсказала что. Как теперь к Тарху идти, а, бать? Без выкупа… Не назад же к Медоусе возвращаться?

Да и сумеем ли мы вернуться, подумал Салтан. Это не белый свет – если просто идти назад, даже по собственным следам, не так уж обязательно, что придешь в то же место, из какого уходил. Того дворца, где их укладывали на пуховые перины, может, и не существует уже.

– Да и наряден я теперь! – Гвидон еще раз попытался уложить лохмотья на груди. – Такому голодранцу я бы сам жену не отдал.

– Тише! – Салтан вдруг вскинул руку, не отрывая глаз от опушки.

Гвидон проследил за его взглядом и тоже подобрался, протянулся к своему луку. Салтан взялся за саблю. Какое-то движение рядом отвлекло его взгляд: белка вдруг подпрыгнула, как подброшенная, заметалась по площадке возле костра, потом юркнула за спину Гвидону и забилась куда-то в камни и мох.

От опушки к ним приближалось нечто темное, ростом с человека. В руках Гвидона мигом оказался лук с наложенной стрелой, наконечник засиял огненным светом. Салтан отметил это краем глаза и снова мельком подумал: что же это такое? Его сын не просто светится в темноте, но еще и зажигает одним касанием самые обычные железные стрелы!

Еще не совсем стемнело, и, когда гость из леса приблизился, стало можно кое-что рассмотреть. Это оказалась женщина – молодая, стройная, в темном сарафане, кажется, зеленом, с густой копной распущенных темных волос. Остановившись шагов за сорок, она поманила их рукой.

Гвидон переменился в лице и встал; вид у него сделался очарованный.

– Кика… – прошептал он.

Салтан вздрогнул и вгляделся. Не так уж хорошо он успел узнать свою чудесную невестку, но сходство и впрямь имелось: высокий рост, стройная фигура, длинные темные волосы… Только лицо в сумрачных тенях было трудно рассмотреть.

– Кика! – крикнул Гвидон и подался вперед.

Девушка приложила палец к губам, призывая к тишине, и, снова поманив за собой, сделала несколько шагов назад к лесу.

– Сын… – предостерегающе шепнул Салтан.

Откуда Кикнида могла взяться здесь, когда они еще и до Волотовых гор не дошли?

– А вдруг это правда она? – Сбивчиво дыша от волнения, Гвидон впился глазами в темную фигуру. – А вдруг обманула Медоуса? Я в тот раз бился с коршуном – она пришла, теперь я коршуна подстрелил – она опять… Может, она не у Тарха, а у чародея того в плену была, а теперь освободилась?

– Тогда почему не подойдет к нам?

– Может, не может? Чары на ней какие?

Темноволосая девушка тем временем скрылась в чаще. Не вынеся этого, Гвидон кинулся за ней почти бегом, и Салтану не оставалось иного выбора, кроме как последовать за ним.

Они ворвались в лес, налетели было на кусты, но свет Гвидона в темноте усилился. Среди белых берез впереди мелькала одна темная, живая, все время попадая в лучи луны, как будто та нарочно ее выцеливала.

– Вон она!

Они шли через негустой лес, следуя за темной фигурой; время от времени девушка оборачивалась и снова манила за собой. И как ни старались двое молодых мужчин ее нагнать – только запыхались, а не приблизились ни на шаг.

Открылась большая поляна, на ней дом – весьма просторный и внушительный, сколько удалось разглядеть в полумраке, сложенный из громадных каменных глыб. Никакой ограды вокруг него не было, в продолговатых низких оконцах виднелся свет огня внутри. Девушка подошла к арочной двери в каменном обрамлении, еще раз обернулась, поманила, потом вошла в дом, гостеприимно оставив дверь открытой настежь.

Изнутри лился довольно яркий свет, видно было трепетание огоньков.

– Пойдем! – твердо сказал Гвидон. – Если это Кика, я должен…

Держа наготове обнаженную саблю, Салтан вошел первым и огляделся. Дом был очень велик, всех углов от входа и не разглядеть. Высокую кровлю подпирали столбы из бревен с грубо обрубленными сучьями – казалось, деревья продолжают расти. Вся утварь была срублена тяжелой и грубой, из черных, неошкуренных еловых бревен. Скамьи – расколотые пополам стволы плоской стороной вверх, поставленные на полукружья толстого древесного спила. На полу, на стенах, на всех лавках виднелись звериные шкуры: волчьи, медвежьи, рысьи, оленьи, кабаньи. Головы зверей украшали стены, и было этих голов несколько десятков – знать, хозяин знатный охотник. Ниже шли вделанные в стену оленьи рога, и на каждом отростке горела свеча, освещая убранство. Печь, сложенная из крупного камня, была так велика, что ее можно было принять за маленький домик; толстая труба из черновато-серых валунов уходила в крышу. Единственное, что разбавляло грубость обстановки, были сундуки, выкрашенные в разные цвета – зеленый, синий, брусничный, – и покрытые тонкой искусной росписью в виде трав и цветов.

Девушка скрылась где-то в глубине избы, и поначалу никого живого гости не увидели.

– Кика! – окликнул Гвидон. – Ты здесь?

– Салтан Салтанович! – раздался глухой голос – вовсе не девичий, а мужской. – Проходите сюда. Не обессудьте – выйти вам навстречу не могу, ноги не держат. Того гляди помру. Не бойтесь, вы в безопасности, Алатырь-камнем клянусь!

Снова показалась девушка. Яркий свет свечей упал на ее лицо, и Гвидон вскрикнул от горького разочарования – эти черты он видел в первый раз. Девушка улыбнулась, не разжимая губ, а только растянув широкий рот, быстрыми движениями худых проворных рук показала куда-то вперед и влево и снова убежала.

Салтан сделал несколько шагов и наконец увидел, кто с ними разговаривает.

У стены стояла широкая лавка, сделанная, должно быть, из расколотого пополам столетнего дуба. На лавке было постлано несколько перин, а на них, полулежа, опираясь спиной о большие подушки, расположился мужчина средних лет, укрытый одеялом из медвежьей шкуры. Глянув на него, Салтан вздрогнул: таким выразительным и необычным было это лицо – высоколобое, узкое, какое-то острое, смуглое, с длинной темной бородой, пробитой сединой, с острым горбатым носом, чуть раскосыми темными глазами. Брови, тоже черные, имели острый крутой излом, длинные черные волосы были наполовину седы. На лице краснело несколько свежих царапин и ссадин.

– Поздорову, Салтан Салтанович! – сказал хозяин. – Видишь, лежу, помираю, послал за вами. Поговорить надо.

– Ты кто такой, хозяин ласковый? – пробормотал Салтан, уже зная ответ.

Хозяин опустил тяжелые веки над своими горящими как угли глазами: правильно догадался.

– Тилган-чародей! – воскликнул Гвидон.

– И тебе здравствуй, зять мой любезный! Во как разукрасил для второго знакомства! – Тилган показал на царапины. – Давай уж мириться. А то как ни повстречаемся, так подеремся.

– Да ты сам меня нынче чуть когтями на лоскутки не разорвал! Ишь, налетел, слова сказать не дал!

– Не рвал я тебя. Другое мне было нужно. Давайте сядем поговорим, вам самим на пользу пойдет. Орех ты нашел, вижу. – Чародей заметил мешочек у Гвидона на груди, на связанных заново шнурках.

– Нашел, – подтвердил Гвидон, не уточняя, что теперь в мешочке лежат лишь две половинки золотой скорлупы.

– Ох! – Тилган вдруг глянул куда-то мимо него. – Ты выбралась, поскакушка!

Отец и сын обернулись: из-за локтя Гвидона выглядывала мордочка белки. Отец и сын было забыли про нее, а она пробралась вслед за ними и теперь живо вскарабкалась по одежде Гвидона к нему на плечо.

– Раскололся орех, – вздохнул Гвидон. – На камень с высоты сверзился. А все из-за тебя, старче! С чем я теперь к Тарху Тархановичу пойду? Какой выкуп предложу? Да и сам я теперь не князь, а шваль перехожая! – Он ткнул в лохмотья на груди. – Даже волотам на глаза показаться стыдно.

– Это дело мы поправим. Идите к столу, угощу вас, потом побеседуем. Простите, сам с вами не сяду, встать не могу.

Тилган откинул шкуру, и стало видно, что его широкая смуглая грудь обмотана многослойными повязками с проступившими пятнами крови. Такие же повязки были на правом плече и ниже на руке.

– Ох! – Невольно Салтан переменился в лице.

Судя по пятнам, стрела Гвидона мало не угодила в сердце. Для такой тяжелой раны Тилган был удивительно бодр – ему бы полагалось сейчас лежать без памяти и потихоньку отходить к праотцам.

– Да ладно! – Тилган увидел испуг на его лице. – Не в первый раз, авось отлежусь.

Он показал здоровой рукой себе на грудь: там среди полуседой поросли виднелось еще пять-шесть глубоких старых шрамов, одни старые и побелевшие, другие сизые, третьи более свежие, красные. Видно, за богатую приключениями жизнь чародея Гвидон был далеко не первым, кто ухитрялся нанести ему раны.

Салтан поискал глазами иконы, без особой надежды, и нашел в красном углу несколько высоких чуров: один с головой старика, другой – медведя, третий – орла, четвертый – быка. Тревожно было принимать гостеприимство такого хозяина. Но, как прикинул Салтан, другого выхода не видно. Ведь они, лишившись выкупа, понятия не имели, что теперь делать и идти ли дальше. Совет им необходим, а Тилган, муж Медоусы и отец Кикниды, как раз тот человек… если его можно назвать человеком, кто такой совет способен дать. Тут уж стоит помнить, что смелым бог владеет, есть отвага – будет и брага.

Пословица исполнилась напрямую – Тилган предложил им не только ужин, но и брагу на меду. Снова показалась та темноволосая дева, знаками пригласила к столу – такому широкому, что могли усесться двадцать человек. Тяжеловесные лавки возле него только медведь и сдвинул бы с места.

– Спасибо, хозяюшка! – сказал Салтан.

Та поклонилась, улыбнулась, не размыкая губ.

– Она не умеет говорить, – пояснил Тилган.

– А кто это? – спросил Гвидон, еще помнивший свое разочарование.

– Служанка моя. Из местных. Она не говорит, но слышит и все понимает. Зовут ее Дяглица. Чего понадобится – скажите, она все исполнит. Девка ловкая, на всякую работу, на всякие услуги способная. – Тилган взглянул на Салтана и выразительно подмигнул: как мужчина мужчине. – Позови – придет.

И кивнул на широкую скамью у стены, покрытую шкурами и предназначенную для сна.

– Нет уж, спасибо, хозяин ласковый! – Салтан мотнул головой.

Подумал: этот веселый огонек в темных глазах Тилгана не означает ли, что тот знает, с кем Салтан делил перину в покоях Медоусы?

Похвалы своей ловкости Дяглица оправдала: не успели гости сесть, как она стала проворно таскать на стол деревянные блюда, все как одно – с колесо тележное. И блюда были не пустые: на них испускало горячий дух всевозможное мясо, жареное, печеное, вареное. Все это была дичина: мясо лося, оленя, вепря, дикая птица – утки и гуси, бекасы и перепела, тушки молодых бобров, в таком множестве, что десятерым не съесть. К ним полагались подливы на меду, с чесноком, с брусникой, на разных лесных травах, пышный ржаной хлеб, тоже с добавлением лесных кореньев. От запахов кружило головы. Освещали стол свечи, вставленные в подсвечники из грубо опиленного оленьего рога.

Перекрестившись, Салтан и Гвидон с молодым усердием накинулись на еду. Дяглица сновала вокруг, убирала кости, подносила нужное, подливала браги. Иногда она невзначай задевала Салтана краем сарафана или бедром; от ее движений его касался запах еловой хвои и болотной сырости. Невольно поворачивая голову ей вслед, он заметил, что в густых ее темных волосах, плохо расчесанных, торчат еловые веточки с хвоей и всякий лесной сор. Ловя его взгляд, она приветливо улыбалась, все так же не размыкая губ. Лицо ее неудержимо притягивало: вроде и не скажешь, что красива, рот слишком широк, черты слишком острые, глаза такой прозрачной зелени, что даже при огне видно. Да и худа – приятной дородности и следа нет, руки как ветки, лицо землисто-бледное… Слишком длинный сарафан метет пол, лишь изредка мелькают под ним такие же худые босые ноги. Однако ощущался в ней некий притягательный задор, некая шаловливость во взгляде раздражала и волновала, и нельзя было не думать, какова-то она окажется в забавах на лежанке… Словно уловив эту мысль, Дяглица улыбнулась еще шире и подмигнула Салтану.

– Ох, бать! – Гвидон вдруг схватил его за руку, глядя куда-то вниз. – Батя, у нее хвост!

Салтан быстро глянул – и его пробила дрожь. Из-под подола темно-зеленого сарафана виднелся тонкий хвост с кисточкой, вроде коровьего.

– Господь Вседержитель!

На лежанке захохотал Тилган.

– Кто она? – Салтан обернулся к нему.

– Да лесовуха! – Тилган был явно рад, что так провел гостей. – Вы не бойтесь, от нее вреда не будет. У нее нет спины, под платьем – пустое место, как дупло. Но если там не щупать – в остальном девка как девка. Так что ты гляди…

Дяглица спешно одернула подол и смущенно улыбнулась. Эта ее приветливость повергала в дрожь: она вроде бы и стеснялась своей природы перед настоящими людьми, но и намекала, что покажет себя, если до нее снизойдут. Когда она отвернулась, Салтан вгляделся и заметил: на спине сарафан и правда немного западал внутрь, выдавая пустоту под тканью. Отвел глаза – и встретился взглядом с головой оленя на стене напротив. Моргнул – оленья голова тоже моргнула, глаза ее были черные, живые. Салтан глянул на кабана по соседству, на волка: у тех тоже желтые глаза следили за ним живым взглядом, кабаний пятачок дергался, волк слегка щерился… Зажмурившись, Салтан перекрестился.

– Не бойся, это слуги мои верные, – успокоил Тилган. – А вы мои гости, да еще и родичи, у меня в дому никто вас не обидит. Ешьте спокойно.

Однако от мысли, что перед ними стоит еда, приготовленная руками лесовухи и ею же поданная, всякий аппетит пропал. Еще окажется, что они тут лопают мох и камни, запивают водицей болотной, а потом от всего этого брюхо разорвет! Так или иначе, есть гостям больше не хотелось, и они, встав из-за стола, сели на два расписных сундука близ Тилгановой лежанки. К их удивлению, белка уже сидела на одеяле и Тилган здоровой рукой поглаживал ее по спинке и осторожно почесывал за ушком. Это зрелище утешило гостей: белка не вела бы себя так, если бы опасалась чародея.

Или он и зверька зачаровал?

– Что с Кикой? – первым делом спросил Гвидон. – Ты знаешь, что с ней?

– Да ты ведь уже знаешь, говорили тебе. У Тарха она, Мракотина сына, в Волотовых горах. Вы же туда шли.

– Шли. А теперь с чем идти, когда выкуп наш вон сидит? – Гвидон кивнул на белку. – Ты-то, старче, зачем хотел у меня золотой орех отнять? Или тебе не по нраву, чтобы твоя дочь в белый свет воротилась?

Тилган насупился и отвел глаза, поглаживая белку по спинке.

– Ты бы вот о чем подумал, – чуть позже он снова поднял глаза на Гвидона, – тебе самому-то стоит ли в Волотовы горы идти?

– Конечно, стоит! Там жена моя, я за ней пойду! И ее назад на белый свет выведу!

– Того ты не знаешь, дитя неразумное, – с некоторой даже досадой ответил Тилган, – что, попади ты на темный свет, не выйти тебе обратно.

– Это как – не выйти? – Салтан в тревоге подался к нему.

– Ты ли не ведаешь, в чем хитрость? – Тилган перевел взгляд на него. – Твой сын для того был рожден, чтобы сделаться ночным солнцем для Подземья. Скажешь, не знал? Ему от роду нет году, а он как твой ровесник смотрится! Не замечал за ним: в темноте он светится, луком от рождения так владеет, как не всякий опытный воин сможет, стрелы его огнем жгут и разят без промаха. Меня вот тоже… – Чародей еще раз указал на пятна крови у себя на груди.

– И что с того? – переменившись в лице, спросил Салтан.

Вроде бы Медоуса что-то говорила о связи Гвидона с солнцем – зачат он был в день зимней смерти солнца, рожден осенью – когда день стал меньше ночи… И что потому-то она и спровадила Елену с младенцем в бочке в море. Но тогда он ее не понял, не до конца понял, не осознал, что со спасением Елены из бочки беда вовсе не была избыта. Возможно, по вине красивого юного лица, что явила ему хитрая чародейка, влекущих берилловых глаз, тонкой шелковой рубашки и винного кубка в руках… Она нарочно все так обставила: рассказала ему достаточно много, чтобы он понимал, куда и зачем им идти, но слишком мало, что он понял опасность для Гвидона. От досады на себя Салтан прикусил губу: сам слишком еще молод и глуп, чтобы быть достойным родителем для чудесного солнечного дитяти!

– А с того! – язвительно ответил Тилган, и в его голосе слышали все прожитые им сотни лет. – Войдет он на темный свет – ходу обратно ему не будет, зато Тарху дорогу в белый свет он откроет. Навек там Гвидон останется, с женой своей любезной. А Тарх на белый свет выйдет и здесь сядет править. И ему жена будет…

Тилган осекся; в этот миг белка вдруг подскочила и замахала лапками, будто пытаясь закрыть ему рот.

– Другая будет жена, – угрюмо закончил Тилган.

– Но ты зачем хотел нам помешать? – спросил Салтан. – Когда пытался орех отнять?

Тилган помолчал.

– Ловко было все задумано, искусно спрядено, умело соткано, – заговорил он потом, не глядя на собеседников. Брови его изломленные так круто нахмурились, что почти скрыли глаза. – Да нашлась воля мятежная, перепутала пряжу. Кикнида… не за того вышла, для кого ее отец с матерью предназначили. Жена моя хочет все устроить как было. А я не хочу. Как было – тебе добра не обещает, останешься ты в темном свете, хоть и с Кикнидой. Думай, пока на воле: может, стоит тебе Кикниду Тарху уступить, коли уж ушла она к нему, а самому в белом свете остаться? Невеста, глядишь, и тебе сыщется хорошая…

Даже Салтан, потрясенный этим неприятным открытием, вопросительно уставился на Гвидона. Знал бы он сразу, чем Гвидону грозит путь в Волотовы горы, не пустил бы его.

Гвидон насупился, задумавшись, потом опять тряхнул головой:

– Нет. Я за Кикой пойду. Не брошу ее, во тьме подземельной. Я ее люблю, и она меня любит, ждет, в неволе томится…

Повисло молчание. Салтан порывался заговорить, попытаться убедить сына отказаться от поиска – но понимал, что это будет напрасной тратой слов. Что же это был бы за богатырь, откажись спасать жену любимую из-за опасности для самого себя?

Молчание нарушила белка. Встав на задние лапы, она уперла кулачок в бочок, притопнула и запела, приплясывая на медвежьей шкуре:

 
Уж ты женушка-жена,
Где, сударыня, была?
Эх-хо, эх-хо-хо,
Где, сударыня, была?[4]4
  Из книги «Ласковое словечушко» Н. П. Павперовой (Свадьбы, хороводы, прибаски, побасенки, частушки, сказки, и песни Самарского Края), Самара, 1996.


[Закрыть]
 

Песню Салтан узнал: Гвидон пел ее по пути.

 
Я у кума муку мяла,
Во гостях, сударь, была.
Эх-хо, эх-хо-хо,
Во гостях, сударь, была.
 
 
За, за твое, милой, здоровье
Стакан вина выпила.
Эх-хо, эх-хо-хо,
Стакан вина выпила.
 
 
Ну, спасибо, жена,
Не забыла про меня.
Эх-хо, эх-хо-хо,
Не забыла про меня.
 
 
Ну и как тебя забыть?
Не могy тебя избыть.
Эх-хо, эх-хо-хо,
Не могy тебя избыть.
 

Протянув руку, Гвидон нежно погладил певицу по спинке. В ее песне он увидел только милую попытку его развеселить, а Салтан подумал: странную песню белка выбрала, чтобы утешить мужа в разлуке с женой.

И поймал взгляд Тилгана: тому выбор вовсе не казался странным. Взгляд этих ночных глаз будто спрашивал: ну, когда ты уже поймешь?

– Значит, пойдешь за Кикнидой? – Тилган пристально взглянул на Гвидона.

– Пойду. И ты, коли сам твоей дочери добра желаешь, научи, как нам теперь быть, чем Тарха одолеть?

– Придется научить… – Тилган снова пощекотал белке за ушком. – Надобно тебе оружие добыть – такое, каким можно Тарха победить. Он тоже не в дровах найден…

– Да уж мы слышали! – Салтан содрогнулся, вспомнив рассказ о змееногой богине в глубоких пещерах.

– В тебе самом, зятек, сила солнечная живет, да против Тарха ее мало будет. Надобно тебе до самого Солнца Красного добраться и у него подмоги попросить.

– До Солнца? – Гвидон распахнул свои синие глаза. – Как же к нему добраться?

– А вот она тебя доведет! – Тилган кивнул на белку. – Только одно условие. – Чародей строго взглянул на Гвидона. – Как пойдешь в Волотовы горы – ее с собой не бери!

– Она доведет? – Гвидон наклонился к белке. – Ты, поскакушка, до Солнца меня доведешь?

Белка совершенно человеческим жестом скрестила передние лапки на груди и мордочкой изобразила: ну, если меня очень попросят, то все это в наших руках.

– Уж сделай милость, помоги. – Гвидон встал с сундука и отвесил белке почтительный поклон. – На тебя, матушка, на тебя, голубушка, на тебя уповаю! Не оставь меня своей милость, государыня Милитриса Кирбитьевна!

И очень удивился, когда Тилган разразился громовым хохотом, а белка сжала кулачок и уже знакомым жестом постучала себе по лбу.