355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Елизавета Дворецкая » Кольцо Фрейи » Текст книги (страница 11)
Кольцо Фрейи
  • Текст добавлен: 7 октября 2016, 16:36

Текст книги "Кольцо Фрейи"


Автор книги: Елизавета Дворецкая



сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Теперь оно твое, – чуть слышно шепнула Асфрид, увидев мешочек в руках внучки, и закрыла глаза, будто завершив все дела.

Тюра сделала знак мужчинам выйти, сама села рядом с больной, возле Гунхильды, которая стояла на коленях, уронив голову и уткнувшись лицом в край бабушкиной подушки. Харальд, прежде чем уйти, бросил долгий пристальный взгляд на ее затылок и упавшую на пол рыжую косу, растрепанную, с застрявшими хвоинками.

Тюра взяла Асфрид за руку, потом вытерла платком ей лоб. Гунхильда изо всех сил старалась подавить рыдания, но слезы текли неудержимо, и ей стоило большого труда не закричать. Она помнила тот разговор с Асфрид, когда та рассказала о своей молодости: оставшись одна из всего рода, она приняла наследство и вместе со своей рукой передала его победителю, чтобы обеспечить роду хоть какое-то будущее, чтобы ее предки получили возможность возродиться с долей конунгов, а не рабов. И то, что теперь Асфрид сама передала то же наследство Гунхильде, означало, что она не видит для внучки иного выхода и другой надежды. Без поддержки племянника, без возможности через брак дочери найти поддержку у шведов, Олав ничего не сможет сделать. Своему сыну фру Асфрид уже ничем не могла помочь, из всей семьи она могла спасти только внучку, и она сделала это, отдав последние силы и последние мгновения своей долгой жизни.

Горм принял ее условия, отныне судьба Гунхильды была решена и устроена, но тем сильнее она осознала, что осталась одна – как сама Асфрид сорок лет назад. И Асфрид умирала – та, что уже многие годы заменяла ей мать, учила, защищала, была для нее хранительницей старины, драгоценным звеном в цепи поколений знатного рода, воплощением Фригг. Казалось бы, всего лишь старая женщина – но сейчас Гунхильда вдруг осознала, что все это время именно близость бабушки поддерживала в ней дух и надежды, делала смелой, будто все это лишь веселая игра. Все еще жила в самой глубине души детская вера, что пока бабушка рядом, все будет хорошо, ведь она все знает, все умеет, может дать совет, одолеть любую беду. И, к чести Асфрид, женщина королевского рода и в старости умела держаться так, что ее считали опорой, а не обузой. Гунхильда мечтала в ее годы быть такой же, но не верила, что у нее получится.

– Да будет благосклонна к тебе дочь Локи, отныне твоя королева! – произнес у нее над головой тихий и печальный голос Тюры. – И ты, Хель, прими достойно эту прекрасную женщину, знатную, мудрую, справедливую, во всем искусную и отважную.

И словно бы мягкая, невесомая ладонь ласково коснулась затылка Гунхильды. Не желая верить в то, что должны были означать слова Тюры, она подняла заплаканное лицо. Черты Асфрид, освещенные пляшущим огоньком светильника, застыли, веки были полуопущены. Тюра осторожно протянула руку и закрыла глаза своей старой родственнице. Потом будто украдкой смахнула слезу со щеки: ведь их с Асфрид связывала общая кровь старинного рода, слава и память предков, да и за время совместной жизни в этом доме они прониклись взаимным уважением.

– Не грусти, дорогая! – Она повернулась к Гунхильде и наклонилась, чтобы обнять ее. – Асфрид и жизнью, и даже смертью своей сделала честь вашему роду. Теперь ты моя дочь. Твоя бабушка позаботилась о тебе, сделала все, что от нее зависело. Ты будешь вслед за мной королевой всей Дании, и всегда помни, расскажи своим детям, что в груди твоей бабушки Асфрид билось мужественное и решительное сердце, которое сделало бы честь и мужчине.

Не отвечая, Гунхильда вцепилась в застывшую руку Асфрид и зарыдала, пряча лицо на ее смертной подушке. Невесомая старческая рука в ее ладони медленно остывала.

***

Еще день, а может, два Гунхильда провела как в тумане. У смертного ложа бабушки она впала в оцепенение, не то сон, не то обморок, и почти не заметила, как ее подняли и унесли. Она не то спала, не то впадала в забытье; просыпаясь, сразу вспоминала все, что случилось, и торопилась заснуть опять, словно пытаясь спрятаться от этого ужаса. Совсем рядом с собой она видела Эймунда; брат был жив и довольно бодр, даже пытался подбадривать ее, но его слова не доходили до ее сознания, и она снова засыпала, успокоенная отчасти тем, что хотя бы один близкий человек остается с ней.

И все время ей снился Харальд: она снова видела его серо-голубые, светлые глаза совсем рядом, вплотную, видела тот его взгляд, изменившийся, наполненный особым смыслом… Мерещилось, будто он сейчас где-то близко, лежит возле нее, обнимает. Странно было ожидать утешения от него, ее врага, но Гунхильда чувствовала, что именно он мог бы оказать ей наилучшую поддержку, и невольно тянулась к нему. И сейчас, во сне, ощущение его близости наполняло Гунхильду не тревогой, как наяву, а глубокой радостью, обнимавшей тело и душу, теплым чувством блаженства.

После ночи на холодном камне и всех потрясений Гунхильда могла бы заболеть, но этого не случилось. Ей снова мерещилось, будто некое существо, похожее на нее, но во сто крат прекраснее, сидит возле изголовья, и само присутствие этого существа согревало и наполняло силами. «Твоя бабушка умерла!» – сказал суровый голос в голове, едва сознание выпуталось из сна. Мысль о том, что больше нет бабушки, которая стала бы лечить ее и ухаживать за ней, а еще о том, что некому, кроме нее, позаботиться о раненом брате, заставила ее держаться и довольно быстро прийти в себя. Она только не знала, один день прошел или два, но вот она проснулась, уже с довольно ясной головой, и попыталась осмыслить положение.

Оказалось, что после ночи неудавшегося бегства их с Эймундом обоих заперли в чулан, служивший ранее кладовкой, а теперь – хранилищем для опустевших ларей и бочонков. Вот откуда запах тухлой рыбы, мучивший ее день и ночь – ей устроили постель, бросив пару тюфяков на доски, уложенные на несколько составленных вместе бочонков из-под соленой рыбы. И хотя под присмотром хозяйственной Тюры их тщательно вымыли, этот запах окончательно истребить невозможно. Так же была устроена постель и для Эймунда.

Поднявшись, Гунхильда первым делом осмотрела рану Эймунда. Та оказалась чистой и вид имела довольно неплохой – обошлось без нагноения.

– Чем тебя лечат? Здесь нужны березовые почки, сейчас самое время их собирать. Жаль, дуб еще не выпустил листочки, они бы пригодились. Болит? Здесь нужна белая кувшинка и еще рогоз…

– Королева меня лечит, – сказал он. – Все же мы ей родичи, и она не может бросить нас без помощи. Говорит, что фру Асфрид смотрит на нас и не простит небрежения ее внуками.

– Бабушка и сейчас нам помогает, – вздохнула Гунхильда. Горло перехватило, глаза наполнились слезами. – Ну зачем, зачем она это сделала?

Эймунд помолчал.

– Это из-за нас, – обронил он. – Мне рассказала йомфру Ингер. Горм сказал, что раз уж ты сбежала, то он выдаст Асфрид замуж за своего сына. А она не хотела на старости лет оказаться женой парня, который ей годится во внуки, и не хотела, чтобы права на нашу землю ушли к Кнютлингам вместе с ее рукой. Она надеялась, что ты сумела уехать, и тогда, если бы она умерла, права на наследство уехали бы вместе с тобой. И когда ей показалось, что меня уже убили…

– Выходит, это все из-за меня! – От слез Гунхильда едва могла говорить.

– Ну, ты не виновата, что не смогла уехать! – Эймунд лежа протянул руку, стараясь коснуться ее. – Я уже слышал, как все было. Кнут перекрыл вам дорогу к кораблю, а Халле, бедняга, до последнего пытался увести тебя…

– Он погиб, – всхлипывая, добавил Гунхильда. – Посадил меня на камень и погиб.

– Он уже в Валгалле. Хоть рода он был не знатного, но умер как мужчина.

– Я думала, ты тоже погиб.

– Я сам так думал! – Эймунд усмехнулся. – Меня спасла Ингер.

– Почему это? – Гунхильда подняла на него мокрые от слез глаза, вытирая щеки.

– Я ей понравился! – Эймунд тихо рассмеялся. – Я тут изображал того норвежца, Франмара, который дал на йольском пиру обет, что возьмет в жены Ингебьёрг, дочь конунга Ингвара из Гардов, или умрет. Говорил, что явился сюда, чтобы похитить Ингер, о красоте которой известно по всем Северным Странам.

– Да неужели она тебе поверила? – недоверчиво спросила Гунхильда. Она знала, что дочь Горма горда и честолюбива, но ведь не глупа!

– Может, и не так чтобы поверила, но ей определенно понравилось! Ведь это приятно, когда ради тебя сын конунга является из-за моря и в одиночку лезет ночью во вражескую усадьбу? Это прямо сага, пусть и не совсем правдивая. А она, кстати, и правда ничего себе.

– Ничего себе! Да она красавица! Прямо как из саги вышла! И смелая к тому же.

– Это кто тут вышел из саги? – раздалось от двери.

Брат и сестра обернулись – на пороге стояла именно та, о которой они говорили.

– Ты проснулась наконец, спящая валькирия? – Ингер кивнула Гунхильде. – А я уже хотела позвать Харальда, чтобы он тебя поцеловал, как Сигурд Брюнхильду, а то думала, ты так и будешь спать еще сто лет.

– Почему это Харальда? – Гунхильда покраснела, вспомнив свои сны.

И что это на нее нашло – наяву мысль о том, чтобы целоваться с Харальдом, казалось удивительно нелепой.

– Ах, ну да, лучше Кнута! – Ингер усмехнулась. – Но ведь это Харальд лазил за тобой на Серую Свинью. Говорят, ты спала там беспробудным сном, как Брюнхильда на своей горе. Может, он там уже целовал тебя, чтобы разбудить, пока Кнуту не было снизу видно?

– Ничего подобного! – запротестовала Гунхильда, хотя у нее мелькнула мысль, что если бы Харальд это сделал, она могла бы не заметить во сне. – Он не больше хочет целоваться со мной, чем я с ним. Он ведь считает меня ведьмой, от которой вам один вред!

– Может, ты и права. Ему все меньше нравится то, что Кнут собирается взять тебя в законные жены. Но теперь больше нечего делать – ведь Асфрид объявила тебя единственной полноправной наследницей, Госпожой Кольца, у вас ведь так это называется? И если кто-то из моих отважных братьев возьмет тебя просто в наложницы, все права перейдут к вашему родственнику. А пока он жив, он ведь еще может найти себе поддержку. Говорят, у Инглингов в Гардах очень много земли и людей, и они весьма воинственны.

Брат и сестра помолчали, думая об одном. Если Олав отправится за помощью в далекие Гарды, в этом году его едва ли стоит ждать обратно.

– Но мы говорили о тебе, – вновь начала Гунхильда. – Как ты могла на такое решиться?

– На что?

– Зачем ты полезла, когда меня тянули через частокол?

– Но не могла же я допустить, чтобы мой брат лишился невесты, а род – прав на Южный Йотланд! Мой отец может стать королем всей Дании, а ты вдруг надумала сбежать!

– Но как ты решилась вмешаться – ведь тебя могли убить!

– Меня? – Ингер выразительно удивилась.

Природной робостью она не страдала, зато с детства привыкла к мысли о своей неприкосновенности под защитой отца-конунга. «Да кто же посмеет меня тронуть?» – говорил ее взгляд.

– Тебе очень повезло, что там был я, – заметил Эймунд, выразительно глядя на нее. – Другой на моем месте мог бы просто перерезать тебе горло, чтобы наступила тишина.

– Ты тоже был со мной невежлив! – Ингер потыкала пальцем себе в лоб, где осталась красная ссадина от соприкосновения с бревнами частокола.

– Это заживет.

По первоначальному замыслу, встретить Гунхильду во дворе и подсадить в петлю для подъема должен был Кетиль Заплатка – тот, что теперь наряду с прочими изображал недоумение и искусно делал вид, будто он здесь ни при чем. А тот, хромой волк, битый жизнью и не знающий жалости к другим в борьбе за собственное выживание, без колебаний полоснул бы красотку ножом по горлу и тем обеспечил благополучный исход побега. Эймунд не смог этого сделать, поняв, что имеет дело со знатной молодой женщиной, скорее всего, невесткой или дочерью Горма. За что и поплатился провалом всего дела. Правда, сейчас, глядя на Ингер – ее статную фигуру, белое лицо с правильными чертами, пышные вьющиеся волосы, будто водопад белого золота – он ничуть не жалел о своей доброте. К тому же она потом сполна с ним рассчиталась, не дав Харальду его добить.

– Я должна тебя поблагодарить, – промолвила Гунхильда. Она тоже понимала, что обязана Ингер провалом бегства, но зато и жизнью брата. – Ты сохранила ему жизнь…

– Да. – Ингер смерила Эймунда небрежно-оценивающим взглядом. Он пристально смотрел на нее. – Я подумала… сама не знаю, что я подумала. Должно быть, мне понравилось совершать подвиги!

На самом деле Эймунд был прав: ей понравился он сам. Ведь Эймунд сын Сигтрюгга был не только знатен родом, но и весьма красив, хотя ранее не было случая указать на это. Немного выше среднего роста, сильный и ловкий, он имел довольно правильные, хоть и грубоватые черты лица, а длинные светлые волосы носил завязанными в хвост. Несколько обветренная кожа позволяла серо-голубым глазам сиять еще ярче; взгляд их, когда он разговаривал с девушками, обычно принимал ласковое и немного шальное выражение; в широкой улыбке удивительным образом сочетались детская простота и самоуверенность, если не наглость человека, знающего себе цену. А тот, кто сам знает цену себе, всегда будет ценим окружающими, особенно иного пола. Эймунд везде привлекал внимание женщин и считал, что именно о нем сложена старая пословица: «Кого все женщины любят, тот горя не знает». Голос его, низкий и звучный, производил на женщин самое чарующее впечатление. К тому же он был отважен, находчив, всегда весел, никогда не терял присутствия духа и здравого смысла.

Возможно, его красоте и веселой, немного шальной, соблазнительной улыбке он был обязан тем, что даже использование Ингер в качестве живого щита не уронило его в ее глазах: она видела в этом решимость и способность быстро соображать, качества вполне похвальные. И ей даже нравилось вспоминать о том, как он держал ее, прижимая к себе, и она чувствовала силу и тепло его тела. Даже при таких условиях его объятия утоляли ощущение томительной пустоты внутри, которая нередко ее мучила; ей часто хотелось прижаться покрепче к кому-нибудь сильному и теплому, нравился запах мужчин, их прикосновения – отсюда и выросло это глупое свидание с хирдманом Асгейром, приведшее к таким важным последствия. Но теперь Асгейр был забыт, как игрушка подросшей девушки. Появился сын конунга – красивый, веселый и отважный. Ингер и впрямь не поверила его словам, что он явился сюда ради нее, но слышать их тем не менее было приятно.

К тому же… встречая его взгляд, в котором таился веселый соблазн, она думала, что он лишь слегка поторопил события и сказал правду, еще сам того не зная! Она была бы дурой, если бы допустила смерть такого человека. А то, что Эймунд сын Сигтрюгга из рода йотландских Инглингов был врагом ее рода и с его смертью у Кнютлингов стало бы гораздо меньше забот, для Ингер было не важно. Гораздо важнее то, что с его появлением ей вдруг стало так весело жить, что ни за какие сокровища она не согласилась бы этого лишиться.

Глава 8

В ближайшие дни Гунхильде удалось выйти из чулана только один раз: на погребение фру Асфрид. Благодаря знатности и родству с королевой Тюрой, Асфрид похоронили возле могилы Хёрдакнута, там же, где намеревался упокоиться со временем и сам Горм. Эймунд еще не мог встать, и Гунхильда была единственной родственницей покойной на погребении и поминальном пиру. Кнут бросал на нее обиженно-жалостливые взгляды, Харальд, кажется, вовсе на нее не смотрел, но главной заботой Гунхильды было сохранять спокойный вид и не заливаться слезами на глазах у людей. А это было очень трудным делом сейчас, когда рассказывались саги и исполнялись висы, посвященные наиболее выдающимся представителям Скъёльдунгов, а ей самой пришлось перечислить всех своих предков начиная от Скъёльда, как доказательство того, что она достойна принять наследство рода. Но думала она о бабушке – о той, что растила ее и была рядом каждый день жизни. О чем бы Гунхильда ни подумала, на память приходила Асфрид; мерещилось, она и сейчас совсем рядом, вот-вот прикоснется к плечу, но сколько ни верти головой, увидеть ее больше нельзя. И так теперь будет всегда. А новая встреча после смерти казалась такой далекой, что при мысли об этом громадном времени разлуки щемило сердце.

Потом Гунхильда вернулась в чулан. Вновь эти тесно сомкнувшиеся дощатые стены, вечная полутьма, разгоняемая лишь тусклым фитильком в плошке с китовым жиром, холод, вонь от бочек из-под соленой рыбы. Лишь вечером Гунхильде дозволялось выйти в грид и недолго погреться возле очага; Эймунд, пока не имея возможности ходить, был лишен и этого. Хорошо, что уже наступила настоящая весна, близилось летнее тепло, и можно было жить без очага, но все же ночами еще было холодновато. Как рассказала Ингер, это Харальд настаивал, чтобы Гунхильду держали взаперти до самой свадьбы. Дескать, она не достойна доверия и не понимает хорошего отношения к себе.

Свадьбы… Из темного, холодного и вонючего чулана Гунхильда выйдет в тот день, который сделает ее будущей королевой Дании, но она никак не могла начать этому радоваться. Мысли о Кнуте, который раньше был ей вовсе не противен, стали неприятны. Но теперь этот брак неизбежен. Возложив на внучку наследство рода, фру Асфрид дала ей право самой решать свою судьбу, но разве у Гунхильды был выбор? От ее решения зависела судьба не только ее самой, но и Эймунда. Ибо, как сказал он сам, одно дело быть просто пленником, а другое – братом будущей королевы.

– Но как же отец! – Гунхильда страшилась того, что ей предстояло совершить. – Ведь если я дам согласие выйти за Кнута и объявлю об этом в Хейдабьоре, отец останется ни с чем!

– Из него выйдет отличный морской конунг! – усмехнулся Эймунд. – Даже лучший, чем правитель куска земли.

– Боги и предки проклянут меня, если я ограблю собственного отца и заставлю на старости лет податься в морские конунги, после того как несколько поколений его предков владело державой!

– Не переживай, наша бабушка уже сделала это за тебя! – с невеселой улыбкой возразил Эймунд. – Ведь это она лишила Олава наследства и отдала все тебе. Ты выполняешь волю старшей женщины в роду, наследницы Одинкара и самого Годфреда Грозного. Она сама в молодости поступила так же, а что было хорошо для нее, должно быть хорошо и для тебя.

– Но она тогда оставалась одна из всего рода Годфреда!

– Похоже, перед смертью она посчитала, что и ты осталась одна.

Гунхильда снова прижала руки к лицу, будто пытаясь удержать обильно льющиеся слезы. Наверное, единственный раз в жизни фру Асфрид дрогнула и поддалась слабости: убила себя, не желая видеть, как погибнет ее внук. Она ведь не могла знать, что Ингер вмешается и сохранит ему жизнь. Но что такое жизнь в плену для наследника конунгов? Может, и лучше ему было бы погибнуть. Правда, Гунхильда так не считала. И Ингер тоже.

Ингер приходила каждый день, наряду со своей матерью, и ей не казалось ни скучным, ни зазорным проводить столько времени в вонючем темном чулане – его украшало в ее глазах общество Эймунда, и они подолгу беседовали вдвоем о самых разных вещах. Гунхильда почти не вмешивалась в их веселую болтовню, лишь дивилась присутствию духа своего брата: раненый, плененный, с самыми темными ожиданиями на будущее, он неизменно был весел, всегда имел что рассказать, но охотно слушал, даже складывал висы о своем положении! И никогда еще Гунхильда не видела, чтобы самоуверенная и надменная дочь Горма кого-то слушала с такой охотой и так легко соглашалась с чужим мнением. По утрам она ходила в рощу искать первые ростки целебных трав, чтобы делать ему примочки, сама перевязывала рану, по просьбе Гунхильды принесла свежую березовую ветку, чтобы изготовить руническую палочку с заклинанием здоровья и скорейшего заживления ран. Свойствам растений и целящим рунам Гунхильда училась у Асфрид и сейчас понимала, что пришло время применить свои знания.

Однажды Гунхильда, возвращаясь вечером из грида, случайно услышала, как эти двое прощались.

– Твой брат может быть недоволен, что ты так много времени проводишь со мной, – сказал Эймунд вслед уходящей девушке.

– Ты мне дороже, – обронила Ингер, уже стоявшая возле двери, обернувшись, и тут же вышла, столкнувшись на пороге с Гунхильдой.

Та не была уверена, что слышала именно эти слова. А Эймунд после ухода гостьи сразу перестал улыбаться и лежал с открытыми газами, о чем-то напряженно думая, и Гунхильда не решилась его расспрашивать. Да и узнать ей хотелось только одно: о котором из братьев Ингер он говорил?

Обоих сыновей Горма она видела редко, только когда выходила в грид погреться. Кнут имел непривычно серьезный вид, даже скорее унылый: его очень огорчило то, что невеста пыталась от него сбежать, хотя Ингер объяснила, что в этом заключался долг Гунхильды перед ее родом, как долг самой Ингер – в том, чтобы помешать бегству. Зато епископ Хорит часто навещал пленников в их чулане: садился и заводил разговоры о Христе сыне Марии, о его милосердии и заботе о страждущих. Гунхильду это все только приводило в досаду, но Эймунд слушал внимательно и оживленно поддерживал беседу.

– Уж не думаешь ли ты податься в христиане? – как-то спросила его сестра после одной из таких бесед.

– Я думаю об этом. – Эймунд серьезно кивнул.

– Многие становятся робкими, изведав раны, – только не говори мне, что это произошло и с тобой!

– Нет, конечно. Но неужели ты не понимаешь, что он хочет нам сказать?

– Что?

– Он не так глуп, чтобы… Поди сюда! – Эймунд знаком предложил сестре пересесть на его лежанку и зашептал ей в самое ухо, чтобы не подслушал кто-нибудь снаружи. – Он не может говорить в этом доме прямо, что он и его король поддержат нас с тобой и наши права, если мы станем христианами. Но он как раз это имеет в виду. Разве ты не помнишь: он сейчас произносит те самые слова, которые говорил в прежние годы у нас дома, когда разговаривал с Олавом и предлагал поддержку своего архиепископа и короля, если твой отец согласился бы креститься или хотя бы выплачивать церковную подать с наших земель. А теперь, когда дела наши стали плохи, у него гораздо больше надежды добиться своего – об этом он и говорит.

– И что мы должны делать?

– Я намекаю, что все помню и понял его. Но, чтобы мы могли воспользоваться поддержкой Оттона, нам надо как-то выбраться отсюда. Для Оттона нет большой разницы между нами и Гормом. Кто первый примет условия, тот и станет другом Оттона.

– Но как же мы выберемся?

– Пока я вижу только один путь. Если ты выйдешь за Кнута, между нашими родами установится близкое родство. А потом, если мне удастся получить в жены Ингер…

– Вот ты уже о чем думаешь! – воскликнула изумленная Гунхильда.

Значит, те слова ей не померещились!

– А почему нет? – Эймунд удивился ее изумлению. – Мы с ней настоящая пара, во всем ровня друг другу, и она тоже этого хочет, можешь не сомневаться! Если она станет моей женой, наши отношения с Кнютлингами сделаются равными. И тогда я смогу получить наши родовые земли в качестве ее приданого!

– Пока что это мое приданое! – пробормотала несколько задетая Гунхильда.

– Вот так сложилось, что эти земли должны быть принесены в приданое дважды, чтобы вернуться к прежним владельцам, – усмехнулся Эймунд. – В жизни много удивительного, ты не замечала? Но Горму должна понравиться эта мысль: власть его зятя, наследника Инглингов, над Хейдабьором будет гораздо прочнее, чем если бы он захватил его силой и отдал своему человеку, не состоящему с нами в родстве.

– Но скорее Горм отдаст эти земли… Харальду. – Гунхильда с явным неудовольствием произнесла это имя. – Сыну, а не дочери.

– А вот когда ему придется выбирать, нам поможет поддержка епископа и Оттона. К тому же Харальд… сложный человек. Он может погибнуть, может поссориться с отцом – мало ли что?

И Эймунд подмигнул ей. Гунхильда не знала, как это понимать: как простую попытку подбодрить или намек на еще какой-то замысел, из тех, строить которые ее брат деятельно начал еще в то время, когда лежал, раненый, плененный и беспомощный.

Завершение разговора оставило у нее неприятный осадок, да и в целом он не успокоил. Но просто сидеть в чулане, воняющим рыбой, и ждать неизвестно чего не приходилось, надо было что-то делать. И Ингер тоже подталкивала их к действию.

– Ну, что, ты надумала выходить за Кнута? – однажды вместо приветствия почти набросилась она на Гунхильду, едва войдя. – Сколько можно тянуть?

– Но что я решаю? Это в воле твоего отца – назначить обручение.

– Ему мешает Харальд! – По возбужденному виду Ингер было ясно, что она только что присутствовала при бурном споре родичей. – Он звереет, когда кто-то из нас заговаривает о вашей свадьбе! Не знаю, что ему не нравится! В Хейдабьоре же ясно сказали, что не желают других конунгов, а если мы попытаемся взять вик силой, они скорее отдадутся под покровительство Оттона! Там много христиан, а прочим придется хоть поневоле креститься, чтобы избежать мести богов, если они нарушат обеты, которые давали вашим предкам именами Фрейра и Ньёрда! А Харальд говорит, что Отта поддержит тех конунгов, кто перейдет в Христову веру!

При этих словах Эймунд бросил на сестру взгляд: об этом и он говорил ей.

– А Харальд говорит, что скорее сам согласится креститься и получит Хейдабьор при поддержке Отты, чем допустит родство с Инглингами! – яростно продолжала Ингер, и Гунхильде было совершенно очевидно, что нежелание брата родниться с Инглингами сильно задевает саму Ингер. Эймунд и в этом был прав.

– Успокойся! – Эймунд, который в последнее время уже не лежал, а больше сидел на своем ложе (хотя вставать и ходить еще не мог), потянулся, поймал руку Ингер, притянул к себе и посадил на ложе рядом. – Твой отец – благоразумный и мудрый человек. Он сумеет укротить вашего гордеца. Зачем нам Отта кейсар, все эти саксы, христиане, епископы, римский папа? Горму не больше других надо, чтобы его из самого Рима учили, как жить и править своей страной. Мы, даны, со своей землей и своими делами разберемся сами. В конце концов, мы потомки одних и тех же богов. И гораздо лучше нам укрепить связи с богами наших предков, чем искать чужих. С Хейдабьором нельзя не считаться, в этом все мы согласны. И Хейдабьор примет правителя, который будет состоять в родстве с Годфредом Грозным и являться его законным наследником. Это может быть твой брат Кнут, если он женится на моей сестре. Да и ты сама могла бы стать королевой в Слиасторпе, разве нет? – Он сжал руку Ингер и подмигнул. – Разве ты не хочешь быть королевой? Ты ведь ничем не хуже твоей сестры Гунн, которая была королевой в Норвегии. По мне, так гораздо лучше.

– Ты так думаешь? – с сомнением, но и с удовольствием отозвалась Ингер.

– Я в этом не сомневаюсь! – заверил Эймунд и приобнял ее за талию. Она сделала вид, будто не заметила, а это был хороший знак. – Ты была бы великолепной королевой, имея достойного тебя супруга, разумеется!

– Где же такого достать? – Ингер бросила на него лукавый взгляд.

– У меня есть один парень на примете – из потомков Годфреда Грозного, а уж как хорош собой, умен и отважен, этого никакие скальды не перескажут!

Гунхильда засмеялась, слыша такое откровенное самовосхваление брата, но в то же время была уверена, что он ничуть не отклонился от истины.

– При чем здесь вообще Харальд? – продолжал Эймунд. – Он тут вообще ни при чем. Он не может вступить в брак ни с кем из наследников Годфреда и Одинкара, а значит, пусть ищет себе доли в викинге. Как и подобает младшему сыну.

Ингер устремила задумчивый взгляд на Гунхильду, сидевшую напротив.

– Я вот порой думаю… – начала она и умолкла. – Я вот иной раз думаю… а если бы самому Харальду предложили жениться на тебе, может, он и не был бы так против родства с Инглингами? Может, он так сильно возражает, потому что жениться на тебе предстоит Кнуту?

– Да что ты говоришь? – Гунхильда вспыхнула, не веря этому и в то же время ощущая жар волнения. Это волнение было слишком похоже на радость, хотя чему тут радоваться? – Он терпеть меня не может!

– Похоже на то, но не обязательно, что правда! Порой он так на тебя смотрит, что… Я бы на твоем месте попробовала как-нибудь его поцеловать и поглядела, что из этого выйдет. Может, он тогда и не будет так упрямиться.

– А может, ты пока попробуешь поцеловать меня, и поглядим, что из этого выйдет? – оживленно предложил ей Эймунд.

Гунхильда опустила глаза, не замечая возни, которую затеяли эти двое. Нет, не может быть! Когда мужчине нравится женщина, он ведет себя совсем иначе! Вот, как Кнут, например. Старается приобрести ее дружбу… как Эймунд – дружбу Ингер. И в то же время мысль о том, чтобы попытаться подобным образом укротить неприязнь Харальда, наполнила ее волнением, но и радостью. Почему бы не попробовать, в самом деле?

Вот только одна загвоздка: выйти ей все равно придется за Кнута. А если вдруг случится так, что сыновья Горма из-за нее перессорятся… выиграет Ингер, а значит, Эймунд.

Одобрила бы эти замыслы бабушка Асфрид? Гунхильда вздохнула, качая головой. Но что ей остается делать? Если она не готова, по примеру древних героинь, прямо сейчас поджечь дом и зарезать нежеланного супруга, надо как-то спасать и себя, и брата, и родовые земли.

***

Но замыслы эти просуществовали недолго. Уже на другой день Ингер прибежала в чулан с известием, что Гунхильде надо как можно скорее привести себя в порядок, расчесать и уложить волосы, одеться понаряднее и выйти в грид.

– Там к тебе приехали люди из вашего Хейдабьора! – возбужденно объявила она. – Желают тебя видеть, как наследницу Асфрид!

– Откуда они знают, что я наследница Асфрид? – удивилась Гунхильда.

Богута уже раскладывала на ее лежанке, сделанной из досок и бочек, нарядные одежды, принесенные из девичьего покоя, а Унн принялась расчесывать Гунхильде волосы, чтобы потом уложить их сзади в красивый узел.

– Ну, это они узнали уже здесь. Они хотели видеть саму Асфрид, потому что у них там рассказывают, что все прочие погибли: и ты, – она кивнула Эймунду, – и даже ваш отец. А когда услышали, что Асфрид умерла и перед смертью все отдала тебе, то пожелали говорить с тобой.

Вскоре Гунхильда вышла в грид, в сопровождении Ингер и служанок. На ней была сорочка из тонкого беленого льна, шерстяное синее платье, украшенное вышитыми полосками шелка, с позолоченными нагрудными застежками и ожерельями. После чулана она была еще бледна и от ее волос слегка несло рыбой, но, к счастью, приехавшие не подходили так близко, чтобы это заметить.

Здесь она увидела знакомые лица: Торберн Сильный, фриз Альвбад, с которым Торберн постоянно ругался, но тем не менее их редко видели не вместе, а еще Горе Гуннар и старый Улф. Подмигивал, широко улыбаясь, Рольф Хитрый, тот самый, что собирался просто продать ее Кнуту и уже прикинул примерную цену. Все они желали увидеть ту, что сейчас являлась Госпожой Кольца и воплощала благополучие вика Хейдабьор.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю