Текст книги "Огнедева. Аскольдова невеста"
Автор книги: Елизавета Дворецкая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Трое детей Милоума уже скрылись за дверью, только Гражуля все лезла с полатей. Дивляна огляделась – лучина прощально замигала, сейчас она погаснет и…
Схватив ковш, Дивляна торопливо зачерпнула из той же лохани и вылила на голову Велема, который спал на полу ближе всех. Велем вскрикнул во сне от неожиданности и проснулся, резко сел, одной рукой стирая воду с глаз, второй хватаясь за топор – в чужом месте каждый оружие держал возле себя.
А Дивляна еще два раза зачерпнула из лохани, вылила воду на Селяню и на Радобожа и теперь с третьим ковшом торопилась к занавеске, за которой спали сами хозяева.
– Они уходят! Дети уходят! Ловите их, ловите! – кричала она во весь голос. – Велько! Селяня! Вставайте живо, ловите их, они ушли!
Хозяйка проснулась почти сразу – охнула, села и совершенно осмысленно заторопилась – будто утреннюю дойку проспала. Она мгновенно поняла, что происходит, и как была – босая и простоволосая, в одной исподке – кинулась наружу. Было не до приборов – ее дети уходили на жальник, куда звали их голодные и жаждущие крови духи!
Дивляна вылила еще ковш на хозяина, несколько раз встряхнула его, а когда он сел, протирая глаза, кинулась вслед за хозяйкой. Селяня уже убежал, а Велем перехватил Дивляну на полпути к двери и сжал ее плечи:
– Ты куда?
– Детей ловить! Бежим, Велько, их же всех манят! А взрослые спят!
Может, Велем сомневался в том, что именно его сестра должна ловить чужих детей, но поддался ее порыву – храбрый и решительный, быстро соображающий, он видел, что ее не удержать, а значит, надо ей помочь.
Дивляна оказалась права – выбравшись наружу, они в этом убедились. С чистого неба светила полная луна и бесчисленные звезды, и при их свете легко было заметить множество фигурок в белых рубашках, поменьше и побольше. Мальчики и девочки, от трехлетних до почти уже взрослых, с закрытыми глазами, босые, с падающими на лица растрепанными волосами, шли небыстро, но уверенно, все в одну сторону. Старшие вели за руку ковыляющих младших – те спотыкались, падали, но старшие ничего не замечали и продолжали их тянуть за собой, а те, не плача, поднимались и снова шли.
Растопырив руки, будто собиралась пугать кур, Дивляна кинулась наперерез ближайшим. Она хватала детей за плечи, тормошила, звала. И те просыпались – открывали глаза, смотрели на нее сперва в бессмысленном испуге, а потом уже разумно; оглядывались, обнимали себя за плечи, ежились, не понимая, как сюда попали.
Но будить детей получалось только у Дивляны. Милоумиха, поймав в объятия Гражулю, трясла ее и звала, но девочка не просыпалась и даже продолжала шевелить ногами в воздухе, будто шла, не замечая, что ноги ее не касаются земли. Только когда Дивляна тронула ее за лоб и назвала по имени, девочка очнулась, взглянула на мать и, обхватив ее за шею в поисках защиты, заплакала навзрыд.
Велем и Селяня успели как-то разбудить еще нескольких человек, те будили товарищей и хозяев, и взрослых перед избами становилось все больше. Колога держал двух девочек за руки и тряс их, но не мог заставить очнуться; мимо него прошел спящий мальчик, и Колога выругался, не зная, как быть – этих отпустить, уйдут, хоть зубами хватай! Кто-то уже скрылся в ночи, и взрослые, недосчитавшись своих отпрысков, запасались факелами и бежали в сторону жальника – теперь не сомневаясь, куда уходят их зачарованные дети.
Но не только с детьми было неладно. Из выморочной избы, где лежал Ольгимонт, доносились крики. Двоих смолян, сидевших с ним ночью, тоже одолел сон. Зато сам молодой князь ужом вывернулся из веревок, которыми его прикрутили к лежанке, и пытался уйти. Проснувшийся Сушина хотел его остановить, но Ольгимонт, подхватив неотвязную бабкину клюку, тяжелым навершием разбил головы Сушине и Званцу и вырвался из избы наружу.
Там на него и наскочила Дивляна. Ольгимонт был страшен: растрепанный, с закрытыми глазами и клюкой в руках, которую он держал за тонкий нижний конец, размахивая навершием, будто дубиной, он прорывался туда же – к жальнику. Даже те из обитателей Межи, кто не ловил своих детей, не решались к нему подступиться – напротив, увидев порченного, вновь впавшего в буйство, люди разбегались.
К счастью, обе дружины ночевали не в самом селе, а поодаль и не попали под действие сонных чар. Обе также выставляли дозорных на ночь, и те сразу заметили, когда перед избами поднялся переполох – замелькали огни и зазвучали крики. Поднявшись и расхватав оружие, ладожане, поляне и смоляне с разных сторон кинулись к селу.
Увидев совсем близко от себя Ольгимонта, Дивляна растерялась и на миг застыла. По его закрытым глазам и размашистым, неверным, но мощным движениям она понимала, что им вновь владеют духи. Но что она могла сделать прямо сейчас? Она еще не подготовилась к этой борьбе и даже не успела осмыслить те советы, которые получила от приснившейся бабки Радогневы. А что-то делать надо, не откладывая!
– А ну стой! – Перед ней вдруг выросла спина Велема. Держа длинное копье, он загородил сестру, нацелив острие прямо на Ольгимонта.
Велема догоняли братья и прочие гриди, тоже с копьями, выстраивались в ряд, закрывая собой Дивляну. Ольгимонт не мог видеть их, но духи в нем почуяли рядом острое железо и остановили свою жертву. Молодой князь будто споткнулся, потом подался назад и стал яростно кричать на разные голоса – сзади тоже были копья. Началась настоящая свалка: поляне и ладожане окружили Ольгимонта, выставив копья и не давая буйному приблизиться, его собственная смолянская дружина, вдруг увидев своего князя на ногах и не поняв, что происходит, посчитала его в опасности и бросилась на выручку. Орал что-то Белотур, орал и Сушина, весь залитый кровью из разбитого лба и сам страшный, как мертвец. И кричал, вопил, выл, стонал на десятки разных голосов сам Ольгимонт – тонких и густых, высоких и низких, мужских и женских, ревущих, скрипучих, визгливых… Он вертелся, будто медведь, выгнанный из берлоги и окруженный ловцами, – куда ни глянь, везде оскаленные морды собак и жала рогатин. Мечась в поисках выхода из круга, он натыкался на острия, и вся белая рубаха уже была покрыта пятнами от его собственной крови. И каждый раз, когда он касался острия, из него рвались новые вопли – такие дикие и пронзительные, какие никак не может издавать человек, пусть даже раненный железом.
Дивляна невольно зажала уши, дрожа крупной дрожью и стуча зубами от ужаса. Нужно было это остановить, но как? Ольгимонт или наткнется на копье и погибнет, или его люди вот-вот бросятся с оружием на кметей Белотура, и тогда здесь произойдет побоище, бессмысленное и кровавое, и злобные духи получат обильную пищу…
– Стойте! – закричала она изо всех сил, больше не способная это выносить. – Приказываю вам, остановитесь!
Она сама не могла бы сказать, к людям обращается или к духам. Но ответили ей духи.
– Кто? – взвизгнул Ольгимонт высоким пронзительным голосом.
– Говорит? – продолжал он уже другим, похожим на медвежий рев.
– С нами? – скрипнул третий голос, будто рассохшаяся дверь.
– Кто?
– Приказывает?
– Нам?
– Я – Огнедева! – крикнула Дивляна. – Именем Матери Сырой Земли, именем Макоши, Лады и Лели, силой девяти сильных трав и десятой – княж-травы солонокрес, я приказываю вам – убирайтесь прочь!
На миг все затихло, будто враз заложило уши. А Дивляне этот миг показался долгим, как целая ночь. Что-то огромное и темное навалилось на нее, придвинулось вплотную… Она со всей ясностью ощутила, как десяток или больше ужасающе чуждых, враждебных существ прижались к ее душе и пытаются просочиться внутрь. Было, похоже, что жадная черная бездна распахнула пасть, готовясь проглотить… Кровь застыла в жилах, сама себе Дивляна вдруг показалось хрупкой, как словно была сделана из тонкого льда – и вот-вот лед лопнет, она рассыплется на сотни мелких осколков и исчезнет…
А потом все стало, как прежде. Духи не прорвались, не одолели преграды княж-травы солонокрес. Раздалась целая буря воплей – словно взмыло невидимое облако, вопли сыпались дождем откуда-то сверху, заставляя всех невольно задирать головы и даже прикрываться руками, как от дождя или града. А внизу настала тишина. И когда вопли умчались куда-то вверх и затихли в темном небе, показалось, что вместе с ними исчез и Ольгимонт. И только когда принесли факелы, обнаружилось, что он никуда не делся и лежит на земле: истекающий кровью, по-прежнему бесчувственный, но уже совершенно обессиленный и неподвижный.
Постепенно переполох унялся. Дружины разобрались в происходящем и спрятали оружие, дети, которых еще не успели поймать и разбудить, легли на землю там, где в этот миг находились, – неслышный зов затих. Их подняли и унесли, разбуженных увели по домам и уложили, родители остались сторожить. Ольгимонта тоже подняли и перенесли на прежнее место, сняли рубаху, обмыли, перевязали раны – это сделал Сушина, после того как Дивляна наскоро перевязала голову ему самому. Хотели было снова прикрутить веревками к лежанке, но Дивляна решила, что не надо. Ночь близилась к концу, она не верила, что сегодня духи вернутся. Суета стихла, все разошлись, кое-кто даже ухитрился снова заснуть и проспать спокойно до самого утра.
После, вспоминая эту ночь, жители Межи рассказывали друг другу и соседям, будто от лица и тела Огнедевы в темноте исходил яркий солнечный свет. Дивляна не возражала, но про себя жалела, что это неправда: она действовала бы более толково, если бы не нуждалась в свете лучин и факелов.
Глава 3
Еще вчера, пока ходили за водой, Росуля показала ей рощу и дальний луг, куда бабка Кручиниха обычно отправлялась собирать травы. Все необходимое Дивляна приготовила с вечера и теперь, проснувшись на заре, могла выйти, никого не тревожа. Как ни странно, ей удалось заснуть, хотя времени на сон осталось мало. А когда она очнулась, как от толчка, и открыла глаза, то сразу вспомнила все вчерашнее. И главным ее чувством была решимость. Да, она испугалась вчера, очень испугалась, потому что убедилась, насколько сильные враги ей противостоят. Но они подчинились ей! Ей удалось их изгнать, пусть не навсегда, но все же они не посмели ослушаться, когда она приказала им убираться! Ночной бой, хоть и оставил ощущение жути, все же убедил Дивляну, что она не так уж и беспомощна. А значит, может и должна довести дело до конца.
Хозяева и гости спали, утомленные ночным переполохом. Слава чурам, все четверо детей были на месте и сам Милоум спал на полу возле двери, которую поначалу подпирал спиной. Никто не шелохнулся, когда она тихонько вышла, держа заранее приготовленное лукошко. Никакого движения не замечалось и в селе, когда она проходила, и со стороны дружинных станов пока не слышалось стука топоров и не тянуло дымом. Возле заброшенной Новилиной избы Дивляна замедлила шаг – хотелось пойти взглянуть, как там князь Ольгимонт, но она не стала. Что толку смотреть? Она зайдет к нему, когда сможет помочь.
Утро было прекрасное – с чистым небом и росой, осыпавшей травы. Завидев с пригорка краешек красного солнца над лесом, Дивляна поклонилась, потом приветливо помахала рукой своей небесной сестре.
– Солнце на восход, а боги на помощь! – пожелала она вслух и себе, и всему миру, и на душе посветлело. Теперь она не одна, они вдвоем. И пусть уже несколько дней как солнце «засыпается», [10]10
C 15 августа.
[Закрыть]как говорят, потихоньку готовясь к зимнему сну, у него еще хватит сил для борьбы с любой нечистью.
Вокруг нее расстилалось целое море трав – почти как в том вчерашнем сне и как в детстве, когда она ходила в луга с бабкой Радушей. И сейчас она почти слышала голоса травок, те самые, о которых ей рассказывала Радогнева Любшанка: «Вот трава бабинка белая – пригодна давать от лихорадки. А вот трава кликун – кличет она по зорям дважды: „Ух, ух!“ И силу она в себе имеет такову: к чему хочешь, к тому и годна…»
Или это не травы, а только голос самой бабушки-наставницы ей и вспоминается? Дивляна огляделась, прислушалась, пытаясь поймать ускользающую мысль. Эти крики травок разными голосами казались очень важны, но она не могла сообразить почему. Ведь это же обычное дело, даже играли в детстве с Яромилой, Веснавкой, Хвалинкой и другими сестрами «в травки» – каждая по очереди говорила за какую-то траву, как она выглядит и для чего используется, а прочие угадывали. Хорошая игра – и развлечение и наука. Почему те давние игры не идут из ума? Просто потому, что сейчас ей так необходима сила трав?
В отличие от солонокреса, волотовой головы или других, сильных, но редких и прихотливых княж-трав, бабка Радогнева во сне посоветовала ей растение, которое отлично знает всякий. Бабка Радуша называла ее боронец-трава, потому как она от многих бед и болезней обороняет, но названий у нее много – жигалина, жгучка, стреканка, жалива, стрекучка, спорекуша – а все за ее способность жечь, жалить и стрекать, в том числе «кропить» кожу волдырями, за что ее еще иногда называют кропивой. [11]11
Первоначальный вариант написания современного слова «крапива».
[Закрыть]Но зато и пользы она приносит больше любой другой травы. Ею лечат множество болезней и отгоняют нечисть, ее едят в голодное время, особенно весной, ею красят ткань в серо-зеленый цвет и из нее прядут волокно, хоть и грубое, но пригодное для верхней одежды. И собирать ее для этих разнообразных целей можно с ранней весны почти до конца серпеня-месяца, то есть и сейчас.
Добра этого долго искать не приходится, но Дивляна все же не поленилась дойти до дальнего луга, где собирала травы Кручиниха, – уж она, разумеется, знала наилучшее, самое сильное и чистое место. Боронец-трава здесь тоже имелась – целые заросли перед малинником на краю луга. И хотя обычно люди морщатся при виде длинных, к началу осени вымахавших чуть ли не в рост человека зеленых стеблей с кусачими широкими листьями и крупинками семян на тонких волосках, сейчас Дивляна улыбнулась им – этот грозный зеленый строй был в ее глазах союзным войском, высланным Матерью Сырой Землей ей на помощь для борьбы с врагом.
Выбрав место, она поставила наземь свою корзину, сняла исподку и распустила волосы. Сильные травы берут обнаженными – отказ от одежды выводит из круга человеческого мира, ставит на грань миров и позволяет заглянуть на Ту Сторону – откуда и является сила. А Дивляна была сейчас самым подходящим человеком для того, чтобы смотреть на Ту Сторону. Она трижды пересекла границы своего мира: покинула девичий круг, но еще не вступила в стаю мужних жен, рассталась со своим родом, но не примкнула к новому, оставила позади родную землю, но не достигла новой родины. Она стояла на грани всех миров, словно срединная точка Всемирья, и сейчас, на алой заре, эта ее сила достигала предела.
Дивляна вынула из корзины несколько серебряных браслетов и перстней из своего приданого и разложила перед строем боронец-травы. Потом поклонилась шесть раз и достала кусок нового плотного льна, отбеленного и еще не стиранного.
– Ты, боронец-трава, от богов сотворена, от Матери Земли рождена! – заговорила Дивляна, как учили ее мать и бабка. – Сварог сию ниву пахал, Макошь сеяла, Перун поливал, Белее урожай собирал, мне помогал… Благослови, Мать Сыра Земля, сию траву на исхождение, а внуку Дажьбожьему на исцеление…
Трижды повторяя заговор, она срывала плотные жесткие стебли через белое полотно, чтобы не касаться руками – так чистота волшебной травы не будет нарушена и та подействует сильнее, – и складывала их на расстеленное полотно. Травы ей требовалось довольно много. Иногда колючие листья задевали голую кожу и Дивляна вздрагивала, но улыбалась, чтобы боронец-трава не подумала, будто она недовольна; да и на самом деле это жжение только разогревало ее, обостряло ощущение, что она стоит на самом краю земного мира и смотрит в мир богов.
Травы – волосы земли, а волосы – средоточие силы любого существа. Потому так много ворожбы творится с человеческими волосами, и потому в травы переходят силы Матери Земли. Распущенные волосы Дивляны касались зеленых стеблей, словно напитываясь их силой, и она уже чувствовала себя могучей и легкой, словно Лада Белая Лебедь в просторах синих небес…
Когда она вернулась в село с огромной охапкой зеленых стеблей, обернутых белым полотном, все расступались, стараясь отойти подальше, – кропива, обычная вещь, сейчас казалась чем-то волшебным, исполненным невиданной силы, от которой простым смертным лучше держаться в стороне. Со своей добычей Дивляна явилась прямо в Новилину избу и осторожно опустила ее на пол перед печью. Двух женщин, которые пришли умыть и покормить князя Ольгимонта, она отпустила и села, глядя на лежащего.
Во время ночной битвы Ольгимонт получил множество ран, оставленных наконечниками копий, на которые он в беспамятстве натыкался. Все они были неглубоки и большой опасности не представляли, но их нужно было промывать и делать примочки из заживляющих трав. А главное, они были везде – на груди, на спине, на плечах и на боках, – поэтому, как его ни положи, Ольгимонт испытывал боль и иногда постанывал сквозь зубы. Только тогда и можно было услышать его собственный голос. Духам-захватчикам до боли и слабости человека дела нет: они не чувствуют его страданий и наполнят своей собственной силой, когда он опять им понадобится. Когда опять настанет ночь…
Дверь открылась, ворвался взмокший Званец, Ольгимонтов отрок, – увидел издалека, что Огнедева вошла сюда с кропивой, и примчался. С его помощью Дивляна подняла князя, размотала старые повязки, промыла раны, наложила новые. Причем распаривать березовые почки, настаивать зверобой и душицу ей помогала Росуля. Девочка оказалась удивительно смышленая для своих восьми лет – сообразительная, терпеливая, прилежная, она держалась совсем как взрослая, и Дивляна понимала, почему из всех своих многочисленных отпрысков бабка Кручиниха, похоже, именно ее выбрала себе в преемницы. Жаль, так мало успела.
Из части собранного зелья Дивляна тоже сделала отвар и напоила Ольгимонта – пусть защитная сила боронец-травы напитает его изнутри. Но основное было еще впереди.
Когда они со всем этим покончили, было уже далеко за полдень. Дивляна поблагодарила своих помощников и отпустила их: Званец и Росуля с одинаковым любопытством косились на нее, но не спрашивали, понимая: предстоящей ворожбы никто видеть не должен.
Дивляна осталась одна с Ольгимонтом, который лежал на спине, полуоткрытыми глазами глядя в темную кровлю, и грудами боронец-травы на полу возле печи. Пора было приступать, но руки слегка дрожали. Она знала и понимала все, что ей предстояло сделать, знала даже то, что в ней самой и в боронец-траве хватит сил для предстоящего, но сразу смогла собраться с духом перед первым в жизни настолько важным самостоятельным делом.
В сенях послышался шум, дверь открылась. Дивляна обернулась и увидела Белотура. Она и досадовала, что ей помешали, и где-то в глубине души чувствовала облегчение, что можно еще немного отложить…
Белотур осмотрел сперва рассыпанные по полу зеленые стебли, потом саму Дивляну.
– Что ты делать собралась?
– Духов изгонять. Насовсем, – скромно ответила Дивляна, глядя на него, склонив голову, с робким и немного игривым лукавством. Все-таки ей было приятно, что он пришел: близость этого сильного, уверенного человека подкрепляла ее собственную уверенность.
– Это тех, которые вчера…
– Да.
Белотур снял шапку, осторожно, чтобы не наступить на кропиву, пробрался к лавке и сел напротив Дивляны, глядя на нее внимательно и даже недоверчиво, будто обнаружил на привычном месте нечто новое. Раньше он только любовался будущей невесткой как юной, красивой девушкой, веселой и приятной, способной поднять настроение одним своим видом. Но теперь… Он тоже вчера слышал, как она приказала духам уйти, и те послушались. Как это вышло? Почему ей это удалось? Да, она – Огнедева, однако мало ли таких Огнедев в каждом селе и городке сажают на белого коня во время весенних обрядов и чествуют как богинь – но богинями ведь они от этого не становятся. Властью управлять духами обладают мудрые и опытные волхвы и ворожеи, старые и страшные, как чучело Марены, сами одной ногой, стоящие в Закрадном мире.
А она… От ее волос веяло горьковатым и будоражащим запахом свежих трав, глаза блестели, на щеках цвел румянец – она была будто русалка, влекущая, соблазнительная, и, глядя на нее сейчас, Белотур мог думать только об одном – о том, о чем запретил себе думать, как только понял, что мысли снова и снова к этому возвращаются. Ему было трудно даже вспомнить, о чем собирался с ней говорить, но ведь он отвечает за то, чтобы привезти невесту брата в Киев целой и невредимой.
– Ты… и, правда это сможешь? – недоверчиво спросил воевода, разглядывая ее и думая, что эта манящая красота богами предназначена вовсе не для борьбы с игрецами.
– Смогла же вчера.
– Вчера я ничего не понял.
– А тебе и не надо. Острым железом духов можно напугать и даже отогнать ненадолго, но они вернутся. Чтобы избавиться от них совсем, нужно другое.
– Нет, постой. Я не хочу, чтобы ты… – Белотур с беспокойством мял свою дорогую шапку. Он совершенно точно знал, что девушке не следует вмешиваться в такое дело. Но, с другой стороны, перед ним сидела не просто девушка, и он не был уверен, что может решать за нее. А хотелось… – Я за тебя отвечаю, чтобы брату невесту в целости и сохранности привезти. А тут игрецы! А если они на тебя набросятся?
– На меня не набросятся, у меня есть княж-трава солонокрес. Моя мать ее нашла, заговорила, она никакую нечисть ко мне не подпустит.
– И тебе не страшно?
– Страшно. Но никто лучше меня с этим не справится, но я должна попробовать. Нет, я должна это сделать. Я сумею.
– С ума сошла… – Белотур запустил пальцы себе в волосы и взъерошил. – И я с тобой вместе. Чего придумала!
Обрученная невеста, что на глаза чужим людям не должна показываться – от дома в такой дали, между сговором и свадьбой, – с игрецами навострилась воевать! Ты с ума сошла, что в это дело лезешь, и я с ума сошел, что тебе позволяю! Почему – не пойму!
– Ну, что ты! – Дивляна улыбнулась, встала с места и подошла к нему.
Она видела, что Белотур тревожится и колеблется. А только он, как представитель рода ее будущего мужа, да еще Велем, как ее старший брат, вдвоем и имели власть что-то ей разрешать или запрещать. И перед отъездом из дома она, стараясь загладить прежнее своевольство, пообещала перед чурами и родичами во всем слушаться этих двоих.
Но теперь он смотрел на нее с тревогой и неуверенностью, будто сам не знал, стоит ли ему вмешиваться в дела, в которых мужчина и воевода так мало понимает. Сохрани чуры, вздумает советоваться с Велемом, а уж тот точно запретит! И, торопясь перетянуть на свою сторону хотя бы одного из двоих, Дивляна обвила руками плечи Белотура и стала уговаривать, покрывая беспорядочными поцелуями его щеки под бородой, горячий лоб, глаза и даже сухие теплые губы:
– Брате любезный, сокол ясный, ну, не упрямься, сделай милость! Боги ничего зазря не делают, раз привели нас сюда, значит, я должна помочь. А нам ведь через Днепр идти – подумай, как нам князь Громша будет благодарен, если мы его сына от верной смерти спасем! А если не спасем, он ведь нас возненавидит! И какая слава обо мне пойдет, если я, Огнедева, княжьего сына без помощи брошу! Сам же ты говорил, что я для вас – дар небесный, так неужели надо этот дар от людей прятать?
Теперь она почти боялась, что ей запретят вмешиваться и лишат случая попробовать свои силы – а ведь ей уже ясно, что делать, осталось только проверить, получится или нет. После утреннего похода в луга Дивляна словно бы принесла с собой все это – волнуемое ветром море трав, синеву неба, чистоту росы, золото первых лучей над вершинами елей; сила Матери Земли пронизывала ее, кипела в жилах, будто вода в весенних ручьях, наполняла томлением, которое искало выхода. И пока ей некого любить… нет, Белотура – нельзя… вся эта сила могла найти выход только в борьбе с невидимым врагом, только на Ту Сторону она могла выбросить то, чему в ее нынешней жизни не было места. И при этом ее радовало, что даже Белотур, сильный, зрелый мужчина, не может противостоять этой силе и делается в ее руках мягким и податливым.
Белотур сначала смеялся и отбивался, потом перестал, обнял ее и потянул к себе. Дивляна чувствовала, что он ее уже не слушает, а только тяжело дышит, подставив ей лицо. Но не успела она подумать, что зашла слишком далеко, как Белотур отодвинул ее от себя и потряс головой.
– Ну, что ты делаешь? – Вид у него был как у полупьяного, и он, с усилием приходя в себя, взглянул на нее с упреком. – Мало мне будто…
– Чего?
– Ничего. Здесь ведь не Купала.
– А жаль! – невольно вырвалось у Дивляны, и она тут же прикрыла рот рукой, но было поздно. – Так ты позволяешь? – Она снова придвинулась к нему, и глаза ее говорили: если он не даст ей сразиться с игрецами, то всю ее бурлящую силу испытает на себе.
– Да кто бы перед тобой устоял… и игрецы тоже.
Поднявшись, он пошел к двери.
– Не говори Велему, – бросила ему вслед Дивляна.
Он кивнул, имея в виду, что и сам не собирается рассказывать брату невесты, как целовал ее, вовсе, не будучи ее женихом. Но уже на пороге понял, что она говорит не о том, и, обернувшись, махнул рукой. Он-то, дуренри поначалу думал, что Огнедева – это лишь почетное звание, но теперь стал осознавать нечто другое. В этой юной, красивой и привлекательной девушке, иной раз такой простой и веселой, совершенно не похожей на баб-ворожеек, действительно таились силы, которых он не понимал.
* * *
– Поднимается грозна туча, а под грозной тучей мечутся гром да молния… Как от грома и молнии бегут синцы и игрецы, водяные и лешие – под пень и под колоду, в озера и в омуты, так бы бежали они от Ольгимонта, сына Минтарова, внука Дажьбожьего, все духи перехожие, посыльные и нахожие… – нараспев приговаривала Дивляна, сплетая из жестких кропивных стеблей сперва один венок, потом второй, потом третий…
Всего их нужно было шесть – три для Ольгимонта и три для себя. Она пыталась придерживать кропивные стебли через полотно – лучше и для дела, и для собственных рук, – но так работать было неловко, и уже скоро Дивляна исколола все ладони так, что они почти ничего не чувствовали. Самой Солнцевой Деве однажды пришлось плести из кропивы аж двенадцать рубашек для своих братьев, которыми пытались завладеть синцы, – и не из той кропивы, которую уже обработали и обтрепали для прядения, а из такой же, свежей. Этих-то жгучих волосков и боятся злые духи… Шесть венков – «плетней», как говорила бабка Радуша, – все-таки не двенадцать рубашек, утешала себя Дивляна, дуя на пальцы.
Теперь она сидела одна, больше никто к ней не приходил. В начатую ворожбу вмешиваться нельзя, и даже если Велем будет недоволен, ему останется только ждать окончания дела. А дело близилось – за «дыхлом», как тут называли волоковое окошко, постепенно темнело.
– И как трепетна есть земля от грома небесного, так трепетны нечистые духи от меня…
Под заговор она закончила все шесть венков из боронец-травы со зверобоем и три из них надела на Ольгимонта – один на голову, второй на грудь, третий на пояс. От прикосновения жгучих стеблей он даже не поморщился. Зато игрецы больше не смогут в него проникнуть. Осталось только уговорить их уйти насовсем – иначе сыну княгини Колпиты придется ходить в боронец-траве всю оставшуюся жизнь.
Еще три венка она надела на себя. Солонокрес – это хорошо, но в таком деле лишняя защита не помешает. И Белотур был прав в своих опасениях – если загородить игрецам путь к привычной жертве, они накинутся на того, кого найдут поблизости. Надо думать, все жители Межи будут ночью сидеть по домам, под защитой своих чуров. А чтобы духи все-таки не стали рваться к другим родичам покойной Кручинихи, Дивляна тоже кое-что для них приготовила.
«Может быть, я из этой избы никогда уже не выйду!» – подумала она, окинув взглядом неуютное, заброшенное жилье.
Но нет. Не умеючи, не ведаючи и не знаючи, с игрецами тягаться не стоит. Но она – Огнедева. Мать и бабка передали ей знания, боги наделили ее силой. Она сможет. Дивляна чувствовала себя странно: ей казалось, что она сидит не на лавке, а прямо на воздухе. Но страха не было.
Темнело, она зажгла лучину. Окошко было отволочено, виднелся маленький прямоугольник темно-синего неба, покрытого сверкающими точками звезд.
В селении все затихло, снаружи не долетало ни единого звука. Дивляна подошла и прислушалась. Нет, вроде никого нет. Белотур и Велем могли бы придумать прислать людей к избе – на всякий случай. Но, наверное, она убедила их, что топорами здесь не поможешь. Или у нее получится, или не получится ни у кого. Бабка Кручиниха оставила наследство, с которым не может справиться никто, кроме нее. Как так вышло? Обычно ворожеи знают заранее срок своей смерти и загодя готовят преемников. Кручиниха этого не сделала. Или не нашла пригодных, кроме еще слишком маленькой Росули, или… она не знала? Судьба обманула мудрую и грозную ведунью? Дивляна вспомнила разговоры о том, что бабку догнала чья-то порча. Порча, насланная кем-то более сильным…
И вот тут по коже побежали мурашки. Раньше она думала только об игрецах, служивших Кручинихе и теперь оставшихся без хозяйки. Но что, если они – не главные виновники всего происходящего и не главная опасность? Что, если за всем этим стоит кто-то другой? Кто-то более сильный, чем Кручиниха. Кто он? Чего хочет? И не приведет ли ее столкновение с бабкиными игрецами к встрече с этим неизвестным противником?
По избе пролетел ветерок, и Дивляна вздрогнула. Лишние мысли исчезли – начиналось то, чего она ждала. Все остальное – потом, но сейчас перед ней вставало вражеское войско, и копье было брошено в невидимый строй…
Сперва она отпрянула от окна, но потом вернулась и прижалась к стене рядом. Вся дверь по косяку была окружена плетнем из кропивы со зверобоем и заговорена, второе окошко тоже. Свободным оставалось только одно, и через него голодные духи рвались к своей жертве. Прямоугольник окна потемнел, звезды и лунный свет исчезли, будто в окошко вставили плотную затычку из сплошной тьмы. Десятки мелких холодных вихрей кружились в избе; Дивляна ничего не видела, только подрагивало пламя лучины, но ощущала каждый из них так ясно, будто тонкие струны проходили через ее голову, и она чувствовала колебание каждой из них. Все они были разными, но одно объединяло их – чужеродность и чувство голода.
Готово. Они все здесь. Возле окна движение прекратилось, но в проеме по-прежнему висела густая чернота. А клубок тонких холодных вихрей вился посреди избы. Дивляна подняла с лавки приготовленный кропивный плетень и положила его на оконный косяк. Все. Духи оказались в ловушке.