Текст книги "Огнедева. Аскольдова невеста"
Автор книги: Елизавета Дворецкая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
– Что такое?
– Ты чего?
– За тобой волки гонятся? – заговорили со всех сторон. Мужчины, уже готовые продолжать поход, хватали свое оружие и окружали их кольцом.
– Ты что?
– Марену свою опять увидала?
– Топор одолжить? – хмыкнул Селяня; он, кстати, на погребальной поляне не растерялся и завладел тем самым топором, с помощью которого Дивляна так отважно сразилась с Мареной.
– Кто там? – Велем оторвал от себя икающую от ужаса сестру, поставил на землю и потряс, держа за плечи. Но она только открывала рот и издавала невнятные звуки, напрасно пытаясь сказать хоть слово. – Воды дайте!
Вода, к счастью, была рядом, и Нежата тут же подскочил с деревянным ведерком. Видя, что происходит, он без раздумий окатил Дивляну с головы до ног. На Велема тоже попало, но цель была достигнута: Дивляна прекратила икать и завопила.
– Ну, голос прорезался! – обрадовался Велем, стирая с лица воду. – Кого ты видела? Войско? Много? Где?
– Что стряслось? – воскликнул подбежавший в этот миг Белотур и схватил Дивляну за плечо.
– Дивий мужик! – выговорила она, наконец. – На озере… Где русалка… Я видела! Сама видела! Своими глазами! Вот как тебя вижу! Шагах в десяти. Смотрел из кустов!
– Какой мужик? – Белотур вытаращил глаза. – Это еще что за чудо?
– А ты не знаешь? Это лесной дух, у него половина тела на Той Стороне! Ольгимонт рассказывал, здесь такие водятся! А я сама видела, вот только что!
– Где?
– На озере. Мы с Ольгицей и Кунотой пошли волосы чесать…
– Зачем? – Белотур поднял брови. – Зачем на озеро? А здесь нельзя?
– Надо на озеро! Чтобы красивее быть… – Дивляна смущенно опустила глаза, сообразив, что мужчинам эта причина едва ли покажется весомой.
– Ох, русалка ты… – Белотур положил ладонь ей на голову, на распущенные и сияющие волосы, на которых блестели капли воды и мелкие листики после бега через лес. – Огнедева ты наша! Куда тебе красивее? Ну, куда? Тебе беречься надо, а ты по лесам ходишь, к марам разным, русалкам и дивьим мужикам! Мало тебе у голяди было? Не навоевалась?
– Тут тебе, что ли, мужиков не хватает? – хмыкнул братец Гребень. – И не дивьи, руки-ноги у всех по паре!
Дивляна отвернулась и встретила взгляд Белотура. Он смотрел на нее насмешливо и ласково, словно умиляясь причудам малого ребенка. Все же это было лучше, чем сдержанное презрение родного братца Велыни, и Дивляна виновато улыбнулась: видишь, как вышло? Белотур улыбнулся в ответ, окинул одобрительным взглядом ее волосы. Распущенными он видел их впервые, и они напоминали огненный плащ, окутывая ее фигуру ниже пояса, а лицо средних гущи казалось еще более прелестным, будто лик богини Солонь, окруженный сиянием золотых лучей.
– Хорошо хоть гребень не потеряла, – примирительно заметил Велем, увидев гребешок, намертво зажатый в ее руке. – Ну и напугала ж ты меня! Я думал, князь Станила пришел с войском, а там какой-то леший!
– Леший тоже страшно! – буркнула Дивляна.
Белотур взял ее руку с гребнем и бережно разжал пальцы. На ладони остались красные точки от впившихся тонких зубьев. Белотур осторожно провел по ним кончиками своих жестких, загрубелых пальцев, бросил на нее короткий взгляд, и Дивляна каким-то чутьем поняла, о чем он думает: он хотел поцеловать ее ладонь, но не мог этого сделать при всей дружине. И сейчас он казался ей более близким человеком, чем любимый родной брат, который знал ее слишком хорошо, чтобы сочувствовать из-за глупого испуга. Сама виновата, нечего ходить по чужим лесам! Сидела бы в шатре… Белотур был склонен скорее жалеть ее, чем обвинять, и Дивляна была ему за это благодарна.
– А те две девки где? – спросил Битень. – Что, лешему достались?
– Теперь родят обе по мохнатому младенцу! – ухмыльнулся Селяня. – Они, лешаки, такие, девкам и молодухам проходу не дают. Коли что, на лешего всегда свалить можно…
– А Ольгица-то где же? – Дивляна огляделась, окидывая парней вокруг умоляющим взглядом. – Подите кто-нибудь, поищите их! Опенок, Стояня, поищите! Что же это будет – от голяди она вырвалась, чтобы уже почти дома к лешему попасть?
– Нам ее еще раз выручать недосуг… – пробормотал Белотур и шутливо покачал головой.
– Сходим? – Опенок вопросительно глянул на Велема. – Мало ли что там за мужик?
Желая отправиться в путь побыстрее, Велем послал пять человек на поиски, и те довольно скоро привели обеих. С ними ничего особенного не случилось: Ольгица и Кунота не видели ни дивьего мужика, ни бегства Дивляны и сами искали ее, все больше беспокоясь. Не заманила ли ее в озеро вела Рутава, не заблудилась ли в лесу? Уж они и искали, и кричали… Убедившись, что Аскольдова невеста не пострадала, они, не в пример мужикам, с большим вниманием отнеслись к ее рассказу и долго еще расспрашивали, как выглядел жуткий леший и что она почувствовала, когда его увидела.
Разговоры о лешем помогли скоротать путь вдоль волока, пока лодьи тянули до реки Клец. Дивляна, содрогаясь, отвечала на вопросы, хотя о своем испуге могла рассказать явно больше, чем о лешем. Ей запомнились только темная мохнатая шкура, половина лица и горящие глаза… Даже Марены она в свое время испугалась меньше – та ведь выглядела как обычная женщина, которой, по сути, и была. В сторону леса, среди которого шли, она боялась даже глядеть и старалась не отходить от мужчин дальше чем на шаг. Велем приказал братьям Селяне и Ивару идти рядом с ней и даже радовался в душе, что все так вышло: теперь у него был законный повод присматривать за ней.
– Так как же… два глаза, было? – допытывался Ивар, сын вуйки Велерады. – Как же оба глаза на половине лица поместились? Или половина была верхняя?
– Нет… левая… – нахмурившись, припомнила Дивляна. Ее воспоминания об утренней встрече быстро утрачивали четкость, но так всегда и бывает после столкновений с нечистью.
– Как же два глаза тогда? Один должен быть.
– Не знаю…
– Эх ты… Огнедева… – себе под нос пробурчал Ивар.
Братьям, выросшим вместе с ней, не так легко было научиться видеть в сестре избранницу богов.
Глава 7
В дальнейшем пути Белотур и Велем еще не раз убедились, как им повезло со спутниками. После волока у озера Крутовечь лодьи двигались вниз по реке Клец, потом вышли в ее приток Удру и по ней поднялись до очередного волока. Преодолев третий волок, такой же небольшой, как и все в этом краю, прошли вверх по еще одной мелкой речке до озера, называемого Додейным. В хитросплетении речных путей поляне и словены никогда не разобрались бы, не нашли бы дорогу среди многочисленных больших и малых притоков и стариц, не будь с ними местных уроженцев. Дивляне казались одинаковыми все эти узкие речные русла, где ивы свешивали ветви над самой водой, стволы деревьев с обоих берегов сплетались, и иной раз приходилось браться за топор, чтобы расчистить лодьям путь. Сменяли друг друга ночевки среди тех же ив, волоки – все те же катки, крики, дым костров, путающийся в ветвях ольхи, влажный ветер из камышей… На ночь братья ставили сеть, а во время прохода через волок человек по двадцать отправлялись на охоту, чтобы принести к вечеру свежую дичь. Местные лешие вели себя смирно и на глаза больше не лезли; понемногу страх Дивляны прошел, и вместе с Ольгицей и челядинками она увлеченно искала грибы вдоль тропы волока, не отходя далеко, – вечером все добытое отправлялось в котел.
Но вот уже можно было вздохнуть с облегчением. Путь через леса, по большим и малым рекам, речкам, притокам, протокам и волокам закончился, впереди лежала дорога по озеру и реке Катынке до самого Днепра. А уж Днепр приведет прямо к цели путешествия – Киеву-городу.
О том, что скоро их ждет важная встреча, дружина Белотура знала заранее. Еще на волоке местные мужики огорошили их новостью.
– Княжич Радим на Катуни стоит с дружиной, – сообщил старейшина по имени Кочура, придя договариваться об условиях и плате за волок. – Уж седмицу, как пришел.
– Княжич Радим? Радимер Забериславич? – переспросил Белотур. – Велем! Слышал? Тут шурь мой, рукой подать! За волоком! А зачем пришел? Почему здесь? – обратился он снова к старейшине.
– Да кривичей стережет, покуда князь Громолюд воев собирает.
– Воев собирает?
Подошел Велем. Дружина, занятая разгрузкой лодий, улавливала знакомые слова и прислушивалась к их разговору.
– Что тут было?
– Да князь Станислав, слышно, и Березину, и Крутовечь, и Касплю всю под себя взял. Вы мимо Крутовичей ехали, не сказали они разве?
– Это мы знаем.
– И говорят люди, будто Станила-князь и сам Свинеческ хочет в это лето под руку взять. Потому князь Громолюд у радимичского князя подмоги просил. Вот, сына тот прислал. Говорят, от полян еще войска ждут. Да вы сами поляне, может, знаете что?
– Когда я к вам ехал, князь Громша к радимичам посылал и надеялся, что радимичское войско князя Станилу в разум приведет, – сказал Белотур Велему.
– А тот к вую своему, Всесвяту полотескому, тоже за дружиной послал, – добавил Кочура. – На Каспле, говорят, видели его, он там мыто собирает и грозит до зимы в Свинеческе быть. А на другое лето не то на Вопь, не то на Сож пойдет.
– Куда ты нас привез? – Велем выразительно посмотрел на Белотура, подняв брови.
– К лешему в задницу, – вынужден был признать тот. – Но может, еще обойдется. Радим уже здесь, а Станилы пока нет. Много людей у Радима?
– Да сотни три, – ответил Кочура. – Парни все больше молодые, но кормилец у него – толковый муж, обстоятельный.
– Светило Жданович, поди. – Белотур усмехнулся, но глаза у него оставались серьезными. – И впрямь, куда ж я завез-то тебя, Денница ты наша ясная?
Он взглянул на Дивляну, которая тоже подошла послушать. Теперь она уже не считала волок границей Того Света – уж больно много этих границ набиралось – и настолько осмелела, что смотрела на чужих людей с любопытством, но без малейшей робости.
– Это кто же такая? – Кочура бросил на нее одобрительный и любопытный взгляд. – Хороша дева! Сестра твоя?
– Сестра. – Велем взял Дивляну за плечи, развернул и легонько подтолкнул к лодьям. – Поди пока посиди, а как пора будет в дорогу, я сам за тобой приду. Да покройся лучше: нечего тут красотой сиять, чай не велик-день.
Он не хотел, чтобы по округе ходили слухи о красивой знатной деве, невесте киевского князя. В такой сложной и неясной обстановке огласка этого обручения могла сильно затруднить дело.
– А этот Радим у князя единственный сын? – спросила Дивляна у Белотура по пути, пока они шли вдоль полосы волока вслед за лодьями. Теперь воеводы сами не толкали и дружину держали под копьем, пользуясь услугами местных волоковщиков.
– Единственный. Потому и Рад и мер, в честь Радимера Старого, по которому радимичи прозываются.
– Он старше твоей жены?
– Моложе лет на двенадцать. Пять лет назад он едва меч в руку взял. Я думал, кормилец, воевода Светило, сам дружину поведет, а Радима только так привез – для благословения. Нет, отрок сам в сечу пошел. Я бы своего ни за что не пустил в такие годы. У меня ведь тоже единственный… Одно звание, что взрослый.
– И ты говорил, он хорошо бился, Радим?
– Хорошо… Только не свезло ему.
– А что случилось?
– А вот сама увидишь.
Готовясь к встрече со знатным родичем, Белотур еще перед волоком надел крашеную желтую рубаху, отделанную полосками узорного козарского шелка, зеленую шерстяную свиту, тоже с шелковыми полосками и серебряным бубенчиком у горла, а грудь украсил золотой гривной – знаком своего рода и положения. Глядя на него, Велем с братьями и, конечно, Дивляна тоже надели крашеную одежду получше. И Дивляна едва отбилась от паволоки, которой Велем пытался ее покрыть, – дороги же не видно, как идти? Не на руках ли любезный братец ее понесет?
Когда лодьи, спущенные на воду, прошли по озеру и приблизились к Катуни, раскинувшийся на ней стан был виден издалека. Везде стояли шатры и шалаши, горели костры, тянуло дымом. А сам княжич Радим ждал на берегу в окружении ближней дружины. Был он одет и снаряжен как на битву – в кожаной рубахе с железными бляшками, в козарском шлеме, с мечом у пояса, рядом отрок держал щит и копье, а топор был заткнут за пояс – тоже козарский, узкий, кожаный, с длинным хвостом и чередой серебряных позолоченных бляшек.
– Да будут с тобой родные боги, Белотур Гудимович! – Завидев зятя на передней лодье, он снял шлем, передал его отроку, а сам сделал несколько шагов вперед и поднял руку.
– И ты будь здоров, Радимер Забериславич! – Белотур приветственно взмахнул, потом соскочил с лодьи на берег, подошел к шурю и обнял его. – Экий ты витязь стал! И не узнать!
– Ну, а твое дело сладилось ли? – Радим ухмыльнулся и вытянутой рукой толкнул его в плечо. – Слышал, ты за невестой для князя Аскольда поехал?
– Сладилось. – Белотур обернулся. – Иди сюда, Велем.
Лодьи одна за одной приставали к берегу, дружины сходили на песок. Велем подошел и сдержанно поклонился. За ним шла Дивляна: он велел ей оставаться в лодье, но она ослушалась – ей так любопытно было посмотреть на радимичского княжича, что не было сил ждать.
Глянув на него, она тихо охнула. Радим, парень лет семнадцати на вид, был среднего роста, русоволосый и ничем особенно не примечательный, если бы не глубокий шрам, наискось пересекавший его левый глаз и исковеркавший бровь. Изуродованное веко было полуприкрыто, незрячий зрачок из-под него отливал свинцово-водянистым блеском, как у снулой рыбы. Светлые, светлее волос, брови были слегка нахмурены, подняты треугольником под сильно выпуклым лбом. Нос тоже был искривлен после давнего перелома, а крупные губы сурово сжаты; слушая, что ему говорит Белотур, он смотрел уцелевшим глазом перед собой с неприступным и тревожным видом.
У Дивляны упало сердце. Это был второй, после Ольгимонта, княжеский сын, которого она встретила, и невольно подумалось: а Аскольд? Если Радим в семнадцать лет уже такой, то каким же Аскольд стал к тридцати? Всем мужчинам, которых она видела, рано или поздно приходилось брать оружие в руки; иные из ее родичей и даже братьев погибли совсем молодыми, а уцелевшие вынесли из битв разнообразные шрамы и увечья. Вон, Стояня весной еще до женитьбы без зубов остался… Но Радим показался ей живым воплощением суровой княжеской судьбы, не щадящей и совсем юных отроков. Ее будущий муж… ее не рожденные еще сыновья… Их судьба стояла перед ними, с сурово-пренебрежительным видом поплевывая под ноги и глядя единственным глазом мимо Белотура, который коротко рассказывал шурю об их путешествии.
– Я знал, что идет от Каспли войско в сотню копий, – отвечал тот киянину, когда Дивляна подошла. – Видели вас смоляне, да не знали, кто такие. Говорили, будто кривичи, ну, я думал, маловато что-то для Станилы – сотня копий… А это и есть ваша невеста?
Дивляну сопровождали обе ее челядинки – Кунога и Долговица, но ошибиться, кто здесь кто, было нельзя: в красной свите, отделанной шелком, с варяжской серебряной застежкой у горла, с богатым ожерельем на груди, с тремя серебряными кольцами, вплетенными в волосы с каждой стороны возле висков, Дивляна сияла, как истинная Огнедева.
– Нет! – выразительно ответил Белотур, широко улыбаясь ей, будто снова радуясь, что раздобыл этакое сокровище. – Эту не ведем!
Правильно поняв ответ как утвердительный и лишь затемненный для борьбы с возможным сглазом, [20]20
Cлово «невеста» происходит от выражения «не вести» – «та, которую не ведут». В данном случае отрицание самой сути явления как бы прикрывает девушку на переломе судьбы от злых сил.
[Закрыть]Радим учтиво поклонился девушке, приложив руку к сердцу, и даже нахмуренное лицо его при этом приняло выражении приветливости, одобрения и удовольствия. Дивляна видела, что он и сейчас продолжает думать о другом, но его отлично выучили, как нужно держаться со знатными людьми.
– Совсем не хороша, – с тем же выражением отозвался он, давая понять, что на самом деле красота невесты произвела на него достаточное впечатление. – Не завидую я князю Аскольду.
– Да у тебя и своя не плоха! – Белотур подмигнул, довольный возможностью обрадовать родича.
– Не всем так… не повезло. – Радим еще раз скользнул по лицу и огненной косе Дивляны одобрительным взглядом, но ей казалось, что он сам не получает от вида ее красоты особого удовольствия, а просто отмечает, что такая дева достойна стать княгиней. – Мою-то все прячут – может, она косая какая-нибудь… или хромая, или еще того хуже.
– Ой, да! – Белотур подмигнул Дивляне. – Слышали мы от людей, что скоро ты свою невесту увидишь. Порадовать нечем. Один глазик на Варяжское море смотрит, другой – на Греческое, личико будто куры клевали, ножку подволакивает… Одна ручка короче, но то не беда – другая-то гораздо длиннее!
Радим в изумлении смотрел на свояка.
– Да и вот еще… – смущенно теребя косу и стараясь не смеяться, добавила Дивляна, – она в лесу-то… малость от человеческой речи отвыкла… Людей пугается – сколько лет и не видела никого, одни волки да медведи…
– Вы чего меня морочите? – Радим переводил взгляд единственного глаза с Белотура на Дивляну, не понимая, можно ли им верить. – Так она… Вернул ее отец из лесов? А что же мне ничего не сказал? Я ему и так и этак пора, говорю, невеста давно в возрасте, да и мне не век ждать, не отдадите – в другом месте найдем. Молчит, я уж думаю, все, Станиле сговорил… Или сговорил-таки?
– Нет, твоя будет дева, если ты слова не нарушишь! – торжественно заверил Белотур. – А что личико – с него не воду пить, а слово княжеское держать надо!
– Я-то не нарушу. Наше слово крепкое. Но ты-то откуда знаешь? – Радим склонялся к мысли, что Белотур его морочит. – Я Громшу после тебя видел, он о дочери слова не сказал.
– Пришло солнце и на твой порог! – Белотур с улыбкой взглянул на Дивляну. – Огнедева сама твою невесту в лесу нашла и в белый свет вывела. Обожди немного – увидишь ее. Ступай пока к себе и жди невесту.
Белотур и Велем принялись устраивать собственный стан. А Дивляна, заметив подходящие лодьи Ольгимонта, бросилась к берегу – рассказать Ольгице, что ее новый жених уже здесь.
Нельзя сказать, чтобы Ольгица сильно обрадовалась этому известию: в ее памяти еще была слишком свежа жизнь в роду старой Норини, и ей совершенно не хотелось немедленно войти в дом нового мужа, которого она не знала и не могла любить. Пять лет назад, когда скреплялось обручение, двенадцати летнюю невесту даже не показывали родичам такого же юного жениха, все решилось между их отцами. А у Дивляны, успевшей повидать Радима, не поворачивался язык уверять, как это обычно делается, что жених – красавец и молодец хоть куда. Зато Ольгимонт смотрел на Дивляну так, будто она вытащила его из воды: благодаря ней он и его отец получили возможность наконец сдержать слово, данное пять лет назад. То, что Ольгица была похищена и два года прожила женой голядского старейшины, от радимичей и вообще от посторонних предполагалось скрыть: Ольгица должна была отвечать, что находилась в лесу и обучалась мудрости у волхвов. Клюка старой Кручинихи пришлась очень кстати: Ольгица пока не пыталась вызывать духов, доставшихся ей по наследству, пока мать или кто-то из мудрых людей не научит ее, как с ними обращаться, но зато благодаря этой клюке она кого угодно могла убедить в том, что действительно жила у лесных волхвов.
– Отец наш слово дал, – старался утешить ее Ольгимонт, сам не слишком веселый – ему жаль было снова расставаться с любимой сестрой, едва успев ее найти. – Княгиней будешь радимичской…
Зато вот изумление на лице Радима, когда он наконец ее увидел, могло хоть как-то послужить утешением. Ольгица была красива и сама по себе, а для встречи с женихом ее одели, выбрав самые лучшие вещи из всех захваченных в поселке Норини. Благодаря собственной красоте и блеску богатого убора Ольгица выглядела как настоящая Аушрине-Заря, и Радим, едва ее увидев, застыл и онемел, так что даже не сумел I положенным образом приветствовать невесту, несмотря на тычки кормильца.
– Ну, что – стоило такую деву пять лет подождать? – усмехнулся Белотур и с довольным видом разгладил усы, будто эта красота была его заслугой. Что отчасти и соответствовало действительности – если бы не он и его дружина, неизвестно, сумел бы Ольгимонт найти и вернуть свою сестру «из лесов».
* * *
Когда Дивляна наконец увидела Днепр, вид его ничем особенным ее не поразил. Река как река: не слишком высокий берег, поросший травой, те же вечные ивы подле самой воды. Волхов возле Ладоги во много раз шире, а Днепр здесь и ребенок легко переплывет.
– Это он тут, возле верховий, такой, – пояснил Белотур, видя ее разочарованное лицо. – А у нас, под Киевскими горами, он о-го-го какой! – Он распахнул руки во всю ширь и улыбнулся, намекая, что даже его длинными руками и широкими плечами могучего Днепра не обнять.
– А мы сейчас уже полдороги прошли?
– Вроде того. Но отсюда легче будет, теперь только вниз по реке идти.
Дивляна с трудом верила, что большая и сложнейшая часть пути уже осталась позади. Когда выезжали из Ладоги, ей казалось, что до Киева, как на Тот Свет, ехать придется года три. А так, выходит, они могут оказаться на месте еще до Всеведова дня? И вместо того чтобы думать, как добраться до будущего мужа, ей придется думать о том, как с ним жить…
– Ты ведь меня не оставишь? – шепнула она, не глядя на Белотура. Из всех, кто окружает ее сейчас, только он один и будет рядом в той жизни – ведь братья после свадьбы уедут. Самое позднее – весной.
– Да как же я могу? – тоже не глядя на нее, тихо ответил он. – Мы теперь один род, одна семья. Да.
Это «да» он сказал так непонятно, словно пытался сам себя в этом убедить. Дивляна молчала, сцепив пальцы на коленях. Вот уже не в первый раз ей казалось, что она на переломе, на перепутье, на середине дороги между прошлым и будущим. Это ей казалось в тот вечер, когда она уезжала с Вольгой из Ладоги, смотрела на уплывающие назад последние ладожские избушки, Малятин челнок на берегу и развешанные сети. Потом – когда лежала в лесу под Словенском, в наскоро поставленном шалаше, и в бреду ей мерещилась мать, собирающая травы. Когда она стояла на вышитом полотне перед жертвенником Лели и слушала песни, прославляющие богиню Солонь в ней. Когда снова уехала из Ладоги, чтобы стать женой Аскольда. Когда простилась с князем Судиславом и с Ильмерь-озером. Когда шла по первому своему волоку за верховьями Ловати. То, что казалось ей серединой жизни и серединой белого света, повторяясь, все время отдалялось. Это как плыть через море… Она, конечно, не бывала там, но слышала рассказы торговых гостей. Когда плывешь по морю, берегов не видно и кажется, что ты уже на середине. А небокрай все отдаляется, и кажется, что эту «середину» ты несешь на себе. Так же и в жизни – берегов не видно, и с каждым шагом то, что ты считаешь порогом, передвигается, не дает оторваться, а небокрай уходит все дальше. И где же будет настоящий край неба? В Киеве? Или в далеких Шелковых странах? Теперь Дивляна, умудренная опытом, сомневалась даже в этом.
По Днепру шли вверх по течению, но недолго. Всего две смены гребцов – и показался Свинеческ, то место, где Белотур надеялся найти князя Громшу или верные известия о нем.
Городок Свинеческ был назван так, потому что лежал при впадении в Днепр маленькой речки, скорее даже ручья, который местные жители называли Свинец или Свинка. Сам городок занимал довольно высокий и крутой холм, а от днепровского берега, в этом месте довольно низкого, его отделяла кочковатая луговина шириной шагов в сорок, покрытая жесткой травой. Возле самого городка блестело озерцо, – в нем плавали гуси и утки. По вершине холма шел крепкий частокол, ворота были закрыты. Позади холма виднелся сосновый бор.
– Там князь живет? – спросила Дивляна, оглядывая частокол. Столь хорошо укрепленное и защищенное место она видела впервые.
– Да, князья смолянские тут осели, да и при них люди всякие… Варягов много.
Оказалось, что округа на довольно широком протяжении густо заселена: каждая из небольших речек была усеяна весями. А прибрежная полоса Днепра, включая устье Свинца, считалась «ничьим местом», то есть межой, границей угодий близживущих родов. Сюда эти роды когда-то собирались на игрища, на волостное вече и на торги между собой, вследствие чего это место стало известно как Вечевое Поле. Здесь, на ничейной земле, стояло святилище Велеса и Марены, где сжигали умерших, а по окраинам поля устраивали жальники, где каждый род отдельно хоронил прах своих предков: на границе «своего» света, все равно что на Той Стороне. Но из всех виденных Дивляной мест это могло с наибольшим правом быть названо мостом через огненную реку. Отсюда начиналась прямая дорога по полноводному Днепру до самой полянской земли, уже без порогов, волоков и прочих преград, причем вниз по течению река несла лодьи сама. Сюда же, к Днепру, выходили речные пути как с востока, так и с запада. С запада через Двину в кривичские земли попадали гости с того же Варяжского моря, и отсюда они через верховья Днепра пробирались на реку Олкогу, [21]21
Олкога – скандинавское название Волги, которую они, вероятно, считали за одно целое с Окой, а на нее выходили через верховья Днепра и притоки.
[Закрыть]ведущую в землю булгар, чтобы обменять северные меха или пленных на шелковые ткани, а главное, серебряные шеляги.
Кроме торговцев, тут имелась волоковая дружина, которая обслуживала местный волок – на Сож, довольно длинный, но позволявший попасть к среднему Днепру кратчайшим путем. Тот или иной путь становился более или менее опасным в зависимости от того, как складывались отношения у племен и родов между собой, а также со своими и чужими князьями. И в Свинеческе, как правило, могли дать полезный совет, стоит ли тягать лодьи посуху или предпочесть водный путь, подлиннее, но и подешевле.
И сейчас, как никогда, можно было воочию убедиться, сколько разных людей живет вокруг. Вечевое Поле сплошь было занято станом, причем сразу делалось ясно, что собрались эти люди не на игрище и не на торг, а на войну. Ни женщин, ни скота, ни других товаров – только вооруженные мужчины. Увидев это, Дивляна в полной мере осознала, что вокруг нее не просто так ведутся разговоры о войне, – здесь действительно вот-вот разразится война.
Белотура и Велема Ольгимонт сразу увел к отцу, но Дивляне пришлось опять остаться в стане и узнать новости только тогда, когда они вернулись. Как выяснилось, об Огнедеве здесь знали заранее. По всем волокам и рекам носились слухи о чудесной невесте полянского князя Аскольда, которой приписывалось множество небывалых дел вроде оживления мертвых, исцеления одним взглядом безнадежно больных, прекращения затяжных дождей, губящих урожай, возвращения похищенных детей. Уверяли, что руки у нее по локоть в золоте, а ноги по колено в серебре и так сияют, что можно ослепнуть, потому-то ее и прячут под паволокой. Дескать, только князю Аскольду, нареченному жениху, дозволено смотреть на нее безнаказанно. Весь остаток дня к шатру приносили дары: в основном дичь и рыбу, но ладожане и тому радовались – меньше забот самим. Даже на лицах Витонеговых внуков появилось смутное сомнение: а вдруг их сестра Дивляна – и правда богиня, а они, дурни, за шестнадцать лет не разглядели? Но тем более Велем стремился никому не показывать сестру и запретил ей высовывать нос из шатра.
Только ранним утром, пока строгий брат еще отсыпался после пира, Дивляна решилась выбраться к реке, чтобы умыться. Дружина Белотура и Велема занимала полосу поля вдоль берега, отделенную от Днепра заросшим травой пустырем и невысоким обрывом с небольшой песчаной отмелью внизу. Среди прибрежных ив имелось достаточно уединенное место, где Дивляна могла снять покрывало, не страшась чужих глаз, здесь ее можно было увидеть только с самой реки, но если там появлялся челн, она всегда успевала укрыться среди стволов и веток.
Кто-то вдруг стал спускаться с кромки берега. Дивляна обернулась и хотела крикнуть, чтобы обождали, но осеклась, узнав Белотура.
– Я… сказать хотел, – заговорил Белотур. – Тут… Вчера на пиру говорил с одним смолянским, так он говорит, что у князя Станилы кормилицей была ведунья, Маренина жрица и чародейка, силы огромной. Я и подумал – не она ли тебе в лесу встречалась?
– Та слишком молода, чтобы взрослому мужику кормилицей быть.
– Может, глаза отводила? Красавицей прикидывалась, а на самом деле ей в обед сто лет и голова трясется?
– Может, и так! – Дивляна засмеялась. – Если увижу ее – узнаю.
– Воевода! – На гребне берега появился Битень и замахал руками. – Скорее! Князь Станила плывет! Прямо вон плывет! Вроде мирный с виду, говорят, согласен с Громолюдом разговоры говорить, но кто же его знает!
– Накликали! – охнула Дивляна. Вот только они заговорили о князе Станиле, и он тут как тут, будто с дерева слетел!
Услышав имя князя Станислава, Белотур встрепенулся, взял Дивляну за руку, чтобы увести с берега, но она уклонилась и скользнула за ствол ивы. Развесистая и пышная, та достаточно надежно укрывала от глаз со стороны реки. Белотур подался за ней, хотел что-то сказать, но она сделала повелительное движение, и он покорно промолчал, встал рядом, прикрывая ее собой.
По реке шли лодьи – одна, две, четыре… более десятка. Над берегом уже собралась вся дружина, держа на всякий случай оружие и щиты наготове. Сидевшие в лодье тоже были прикрыты щитами, повешенными по варяжскому обычаю на борт, и налегали на весла. Несколько человек не гребли – видимо, воеводы, которых можно было отличить по дорогим кольчугам и Шлемам козарской или варяжской работы.
У одного из них, одетого в косматую накидку из бурой медведины, из-под которой виднелись железнокольчатые рукава брони, шлема на голове не было. И, едва увидев его, Дивляна охнула, зажала себе рот, а свободной рукой изо всех сил вцепилась в плечо Белотура. Тот удивленно обернулся. А Дивляна едва слышно выдохнула:
– Это он! А вы не верили!
– Что? – Белотур поднял брови, глядя то в ее потрясенное лицо, то на лодью, уходящую вверх по течению, к Громолюдову стану.
– Не верили в дивьего мужика! А это он и есть! Мне не померещилось, это он!
И теперь наконец Белотур ее понял: он и раньше представлял, как выглядит князь Станислав Велебранович, а теперь вновь увидел его своими глазами. От удара клинком по лицу в памятной битве пятилетней давности у того остался длинный продольный шрам, который словно делил лицо на две неравные части. Клинок рассек только кожу, хотя и довольно глубоко, и глаз, к счастью для Станилы, уцелел, но все же у видевших его впервые могло остаться впечатление, что у него «половина лица»! А накидка из медведины, заговоренная и оберегающая от ран в битве, придающая силу зверя, при беглом взгляде укрепляла в мысли, что перед тобой зверь и есть.
– Я его самого и видела! – твердила Дивляна, провожая глазами княжескую лодью, где еще темнела спина в медведине. – Это он! Что же, у кривичей в князьях леший сидит?
– Это не дивий мужик, – сказал Белотур. – Это князь Станила, Станислав Велебранович. И у него не половина тела, просто шрам через правую щеку, от глаза до бороды. Повезло ему, что глаз сохранили боги. Ты не помнишь, я же тебе рассказывал про ту битву?
