Текст книги "Забытые письма"

Автор книги: Елизавета Абаринова-Кожухова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Елизавета Абаринова-Кожухова
Забытые письма

ПРОЛОГ

В доме вовсю шел капитальный косметический ремонт – должно быть, впервые за без малого сто лет его существования. Одни рабочие старательно красили стены, другие белили потолки, третьи приводили в божеский вид ступеньки, спускаться по которым порой уже бывало небезопасно, особенно при слабом освещении.

Осторожно, чтобы ненароком не замазаться о свежевыкрашенную дверь, доктор Владлен Серапионыч вошел в подъезд. Он привычно нашарил в кармане ключ, но почтового ящика на обычном месте не обнаружил – там находилась ниша, из которой пожилой ремонтник при помощи ломика выкорчевывал деревянные почтовые ящики, которые, как выяснилось, долгие годы были скрыты более новыми, металлическими. Они аккуратно стояли прямо на полу, прислоненные к противоположной стене. Владлен Серапионыч наклонился и достал свежий номер «Кислоярского комсомольца», но тут за его спиной раздался грохот – это рабочему наконец-то удалось извлечь блок из трех старых ящиков, вделанных в стену, казалось бы, на века. По стенке поползли потревоженные тараканы.

Небрежно сунув «Комсомольца» в карман старенького пальто, Владлен Серапионыч принялся внимательно разглядывать деревянные ящики – ему вообще нравились «штучные» изделия, а эти ящики явно изготовлялись на заказ: длинные узкие дверцы, металлические таблички с номерами квартир и, что особо умилило доктора, узорные дырочки внизу каждого ящика.

Бросив взор на ящик со своим номером, Владлен Серапионыч увидел, что там что-то белеет. Так как дверца, в отличие от остальных, была закрыта на английский замок, то доктор недолго думая перевернул весь блок и вытряс прямо на заляпанный мелом пол несколько пожелтевших конвертов. Владлен Серапионыч отряхнул свою добычу, не глядя отправил ее в карман следом за «Кислоярским комсомольцем» и, стараясь не касаться стен и перил, стал подниматься по лестнице.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Работа частного детектива Василия Дубова не поддавалась планированию. Порой он бывал по горло завален делами, так что некогда было вырваться в ближайшую харчевню пообедать, а иногда ему приходилось целые дни коротать в вынужденном безделье в своей сыскной конторе на втором этаже Кислоярского Бизнес-Центра. И хотя Василий Николаевич слыл величайшим трудоголиком, такие «безработные» периоды его не особенно огорчали – ведь само их существование означало, что криминальная обстановка в его родном городе медленно, но верно идет на поправку.

Сейчас Дубов как раз пребывал в подобном «творческом простое» – мелкие дела, с которыми к нему обращались случайные клиенты, в счет не шли. Однако ровно в восемь утра он как обычно переступил порог Бизнес-Центра и привычно поинтересовался у дежурного, старичка Родионыча, нет ли чего-нибудь для него. Покопавшись в утренней почте, Родионыч протянул Василию две бумажки счет за телефон и извещение на перевод, судя по всему, гонорар за какое-то давнее расследование. Суммы оказались почти одинаковыми.

– И все? – разочарованно спросил детектив.

– Пишут, – усмехнулся Родионыч в седые усы. Этого симпатичного старичка Дубов помнил почти столько же, сколько себя – он стоял на вахте еще с тех давних времен, когда в нынешнем Бизнес-Центре располагался Горком комсомола, а сам Василий трудился на ответственном посту завсектора по общественной работе.

– Ну, будем ждать, – вздохнул частный сыщик и неспеша вступил на парадную лестницу. – Доброе утро, Георгий Иваныч. А вы, Фросенька, сегодня очаровательнее, чем всегда. Здравствуйте, Анна Петровна. Как дела, Максим Максимыч? – то и дело здоровался Дубов с бизнесменами, торопившимися в свои офисы, некогда бывшие (за редким исключением) их же комсомольскими кабинетами. Одна лишь Фрося, которой Дубов посвятил столь витиеватый комплимент, как в комсомольские времена, так и в эпоху безбрежного рынка одинаково ловко орудовала шваброй, причем, как подозревал детектив, одной и той же.

Войдя в свою контору, Василий скинул плащ, вместо ботинок обул домашние шлепанцы и принялся, за неимением других дел, подметать пол.

Тут в дверь постучали.

– Входите! – крикнул Дубов. Закинув веник и совок в угол, он поспешно уселся за стол и принял привычную позу Мыслителя.

Однако вместо ожидаемого клиента вошел доктор Владлен Серапионыч. Василий слегка удивился, но виду не подал – обычно они встречались за обедом в близлежащем ресторанчике, и нужно было случиться чему-то особенному, чтобы Серапионыч посетил Василия прямо по месту работы, да еще в свое служебное время.

– Доброе утро, доктор, – приветливо поздоровался детектив, приглашая гостя присесть в особое кресло «для посетителей». – Вы по делу или просто так?

– Ну, делом это вряд ли можно назвать, – чуть помедлив, ответил Серапионыч. – Так, знаете, заглянул поболтать о том, о сем. Но ежели вы заняты…

– Нет-нет, ну что вы, – широко улыбнулся хозяин. – Сейчас я настолько свободен, что охотно занялся бы даже какими-нибудь пустяками вроде поиска пропавшей метлы или запонки, закатившейся под комод и пролежавшей там лет тридцать…

– Тридцать? – чуть не подпрыгнул в кресле доктор. – Да, именно так и было. – И в ответ на удивленный взгляд Василия выложил на стол три невскрытых пожелтевших конверта. На двух детектив сразу приметил давно вышедшие из употребления марки с надписью «СССР».

– Пролежали в старом почтовом ящике с семидесятого года, – пояснил доктор. – Адресат не успел вынуть, а сверху установили новые.

– А, понимаю, – усмехнулся Дубов, – жильцы давно съехали, и вы предлагаете мне отыскать адресата. Но, думаю, здесь вам скорее поможет справочное бюро…

– Увы, не поможет, – совершенно серьезно ответил Серапионыч. – Адресат давно умер.

– Вот оно что… – Дубов стал разглядывать конверты. Первый, на имя В. Ф. Матвеева, имел обратный адрес – Украинская ССР, Киевская область, город Р***, ул. Шевченко 25 – 6, И. Б. Кравец. Второе – из Киева, без обратного адреса, но на имя Л. И. Голубевой.

– Матвеев – это покойный Владимир Филиппович, который жил в квартире до меня, – пояснил Серапионыч, – а Голубева – Людмила Ильинична, его супруга.

– Может быть, ее можно найти и отдать эти письма? – предложил Дубов.

– Разумеется, можно, я даже знаю, где Людмила Ильинична теперь живет, кивнул доктор. – Но третий конверт оказался незаклеенным, и я решил туда заглянуть. – Серапионыч вздохнул. – Хотя, может быть, делать этого мне бы и не следовало…

Действительно, третий конверт был не только не заклеен, но даже не имел на себе ни марки, ни штемпеля, ни даже адреса, то есть был вброшен в почтовый ящик явно без посредства почтового ведомства.

В незакрытом конверте оказалось совсем короткое послание: «БУДЕШЬ СОВАТЬ НОС КУДА НЕ СЛЕДУЕТ В СОРТИРЕ ЗАМОЧИМ», написанное печатными буквами. Вместо подписи была нарисована огромная, в полстраницы, свастика.

Василий засунул записку обратно в конверт и вопросительно глянул на Серапионыча.

– Владимир Филиппович скончался как раз летом семидесятого, – пояснил доктор. – И тогда же поставили ящики.

– Ну, это-то понятно, – с легким нетерпением сказал Дубов, – но каковы были обстоятельства его смерти?

– Сердечная недостаточность, – кратко ответил доктор. – Хотя на сердечника Владимир Филиппович уж совсем не был похож.

– То есть вы полагаете, что ему «помогли» покинуть сей мир? – напрямик спросил детектив. Серапионыч ненадолго задумался.

– Ну ладно, я вам расскажу, что мне известно, а уж вы решайте, как быть дальше, – промолвил наконец доктор. – Хотя и знаю-то я не ахти как много… Доктор Матвеев служил в должности заведующего городским моргом, а я в то время был участковым в поликлинике и одновременно как бы неофициальным замом у Владимира Филипповича – даже подменял, когда он хворал или уезжал из Кислоярска. Ну и после смерти, естественно, заступил на его должность.

– А как вышло, что вы поселились в его квартире?

– Дело в том, что она служебная. Сам я раньше жил в коммуналке и охотно согласился на переезд. К тому же Людмила Ильинична оставила мне кое-что из мебели. – Серапионыч вздохнул. – И подарила всю медицинскую библиотеку Владимира Филипповича…

– А сама она куда девалась? – перебил Дубов.

– Людмила Ильинична? Ей дали другую квартиру, на Московской, – ответил доктор. – По-моему, даже больше прежней. У них ведь двое детей – мальчик и девочка. Ну, теперь они уже взрослые, где-то ваших лет.

– А что вы можете сказать об обстоятельствах смерти? – напомнил Василий.

Серапионыч достал из кармана мятый листок:

– Я тут постарался кое-что восстановить в памяти, даже поднял свои записи тридцатилетней давности. В конце июня 1970 года Владимир Филиппович взял отпуск за свой счет и уехал в Украину, как он сказал, навестить родных. Сам он родом из-под Киева…

– Из Р***? – переспросил Дубов, глянув на письма.

– Не знаю, – пожал плечами Серапионыч. – Как обычно, я остался подменять его, так сказать, по месту работы. И вот через несколько дней, а точнее тринадцатого июля, Владимир Филиппович вернулся, и едва вошел в свою квартиру, даже чемодан не успел разгрузить, как ему стало плохо, и он скоропостижно скончался. Жена с детьми в это время жили за городом, то ли на даче, то ли в деревне у ее родителей, и он оказался совсем один – некому было придти на помощь.

– А что показало вскрытие? – продолжал допытываться детектив. Доктор смущенно развел руками:

– А я, собственно, его вскрытия и не производил. И вообще мертвым видел только на похоронах. Владимира Филиппыча зачем-то отвезли в больницу и там же делали вскрытие. Если вообще делали.

– В больницу? – несколько удивился Василий Николаевич. – Но ведь он, наверно, довольно долго пролежал мертвый, прежде чем…

– Нет-нет, совсем недолго, – перебил Серапионыч. – Он, бедняга, не успел даже дверь закрыть. Соседу, Ивану Кузьмичу, это показалось странным все уехали, а дверь открыта, решил, уж не воры ли забрались, глянул, а прямо в прихожей лежит Владимир Филиппович. Ну, он не стал разбираться, живой тот или мертвый, и сразу позвонил в «скорую»…

– А что сосед – он по-прежнему там живет? – спросил Дубов.

– Увы, – вздохнул доктор. – Да Кузьмич уже и тогда сильно в годах был.

– Да, все это внушает немалые подозрения, – немного подумав, глубокомысленно изрек Василий. И тут же перешел на деловой тон: – Доктор, вы больше ни с кем не говорили об этом?

– Говорил, – не стал скрывать Серапионыч. – С соседкой, с Натальей Николаевной, учительницей на пенсии. Она в нашем доме всю жизнь прожила, и от нее-то я узнал точную дату, когда установили новые ящики. Девятое июля семидесятого года. Как раз в этот день у ее мужа был юбилей, вот дата и запомнилась. Стало быть, все три послания попали в ящик до девятого. Впрочем, и цифры на штемпеле это подтверждают. Только вот… – Серапионыч на миг замялся. Дубов его не торопил. – Знаете, пока речь шла о почтовых ящиках, Наталья Николаевна была очень любезной и словоохотливой, но едва я назвал имя доктора Матвеева, как она тут же словно замкнулась, что называется ушла в себя.

– Почему, как вы думаете? – спросил Василий.

– Чужая душа – потемки, – неопределенно ответил Серапионыч.

– Но ей о докторе Матвееве говорить не хотелось?

– Вне всяких сомнений.

– Ну что же, – вздохнул детектив, – и этот факт лишний раз подтверждает, что здесь что-то очень и очень нечисто. Посудите сами: к человеку приходит письмо с угрозами, и тут же он умирает при весьма странных обстоятельствах. Только вот свастика меня смущает. Ну, в наше время это еще не было бы удивительно, но в семидесятом году?..

– Ох, Василий Николаич, что-то я у вас тут засиделся, – вдруг спохватился Серапионыч. – Да еще в рабочее время. Это у вас режим ненормированный, а мне уж вовсе негоже показывать дурной пример подчиненным. Ну и пациентам, разумеется, тоже.

– Погодите минуточку, – остановил его Дубов. – Что будем с письмами делать? Может быть, просто отдадим их Людмиле Ильиничне?

– Стоит ли? – засомневался Серапионыч. – Столько лет прошло, для чего ей душу бередить?

– Но ведь одно письмо адресовано ей лично, – возразил Василий.

Доктор призадумался:

– Давайте сделаем так. Письмо, которое Людмиле Ильиничне, потом при случае ей и передадим. А которое доктору Матвееву, вы все же посмотрите вдруг оно как-то связано с его гибелью.

– Очень даже не исключено, – кивнул Дубов. – Доктор скончался, едва вернувшись из Украины, и письмо оттуда же. И письмо Людмиле Ильиничне – из Киева… Не нравится мне все это, – вырвалось у детектива. – Да и вообще, Владлен Серапионыч, давайте лучше оставим это дело, пока не поздно. Если что и было, так давно быльем поросло… И еще, – добавил Василий, когда Серапионыч был уже почти в дверях, – прошу вас, доктор, больше никому о вашей находке не рассказывайте. Так, на всякий случай.

– Понял, – доктор непроизвольно понизил голос. – Если что, созвонимся.

Оставшись один, Василий несколько минут неподвижно сидел, глядя на три конверта, разложенные перед ним на столе. Затем медленно поднял адресованный В. Ф. Матвееву и осторожно распечатал. На стол упали несколько пожелтевших листков.

* * *

Через пару часов в городском морге раздался телефонный звонок. Трубку поднял сам Владлен Серапионыч. Звонил детектив Дубов.

– Знаете, доктор, лучше бы вы не трогали этот злополучный ящик, – без предисловий начал Василий, – но дело оказалось столь серьезным, что теперь я просто не вправе им пренебречь.

– А что, письмо… – начал было доктор, но детектив его поспешно перебил:

– Владлен Серапионыч, это разговор долгий и не совсем телефонный.

– Понимаю, понимаю, – многозначительно проговорил доктор. – Так, стало быть, за обедом?

– Пожалуй, – согласился Дубов. – Только приходите пораньше – мне бы не хотелось вовлекать в беседу наших уважаемых сотрапезников.

– Понял, буду, – кратко ответил Серапионыч и положил трубку.

Ровно в половине первого доктор вошел в обширный зал недорогого ресторана, где обычно обедал. Василий уже ждал его за одним из дальних столиков.

– Как вы мне и предлагали, я вскрыл письмо из Р*** к доктору Матвееву, – сообщил Дубов, – и обнаружил там весьма старую по нашим временам рукопись, на украинском языке и очень неразборчивым почерком. А в нее вложена небольшая записка, без подписи, тоже по-украински, но я все же ее прочел. Там было сказано примерно следующее – посылаю вам то, что вы просили, но едва ли из этого выйдет что-то путное. Сейчас, то есть в семидесятые годы, пояснил Дубов, – об этом говорить не принято, но, может быть, когда-то настанет время, ну и так далее. Тогда я взял ту, более старую рукопись и стал ее внимательно штудировать. – Василий немного помолчал, но глянув на часы, вновь заговорил: – Это оказалось письмо некоего Кондрата к его родственнику или приятелю, написанное в сорок втором году. Теперь его со мною нет – и письмо, и прочие ваши трофеи я на всякий случай спрятал в секретное отделение своего сейфа, потом вы сможете их прочесть. В общем, если вкратце, то Кондрат хвалится своими, так сказать, подвигами карательными набегами на деревни в соседней Белоруссии, многочисленными расстрелами и массовыми убийствами. Очень натуралистично описание, как они вешали старую крестьянку, укрывавшую у себя в погребе раненого партизана. Василий старался говорить спокойно и отстраненно, но доктор понимал, что ему это дается с трудом. – Или о том, как он подбрасывал в воздух грудных детей, «поганых жиденят», как сказано у Кондрата, и прямо на лету их расстреливал. Ну и дальше в том же духе… Владлен Серапионыч, вы же, как я понимаю, были неплохо знакомы с доктором Матвеевым, общались с ним помимо службы. Вспомните, не говорил ли он с вами о войне, об оккупации, о нацистских преступниках?

Серапионыч задумался:

– Знаете, Василий Николаевич, столько лет прошло… Другой раз я даже не помню, о чем и с кем вчера говорил, а уж тридцать лет назад… Помню только, что Владимир Филиппович был всесторонне образованным, я бы сказал эрудированным человеком. И собеседник, каких я не много знавал на своем веку. Мы с ним, конечно же, о разном разговаривали, так сказать, помимо служебных дел, но чтобы об этом… Нет, не помню. Честно, не помню. Хотя разве что… Однажды по «Маяку» шел концерт по просьбам слушателей, и объявили песню «Прасковья» в исполнении Бернеса. Ну, вы помните.

– «Враги сожгли родную хату»?

– Да, совершенно верно. И вот в середине песни он как-то резко переменился в лице и стремительно вышел, даже выбежал из комнаты. Как будто услышал что-то такое очень личное… Но это, конечно же, к делу не относится.

– Как знать, как знать… А скажите, что он был за человек, доктор Матвеев? – несколько неожиданно спросил Дубов и поглядел на часы. Стрелки показывали без четверти час.

– Замечательный! – горячо воскликнул Серапионыч. – Всегда готов помочь, даже последнее отдать. Еще помню, что по натуре он был на редкость жизнерадостным, что называется душа общества. Не очень-то, знаете ли, типично для нашей профессии. И настоящий красавец – высокий, с темными вьющимися волосами… Нет, для нас, его друзей и знакомых, смерть Владимира Филипповича была как гром среди ясного неба. Я уж не говорю о Людмиле Ильиничне. То есть это теперь она Людмила Ильинична, а тогда ее все звали просто Люсей…

– Но вы говорили, что регулярно подменяли его в морге, – прервал Дубов устные мемуары Серапионыча, – и нередко во время отъездов. Значит, доктор Матвеев часто отлучался из Кислоярска?

– Ну да, ездил на Украину, – подтвердил Серапионыч. – Хотя теперь, наверное, правильнее говорить: «В Украину». У него там родственники.

Василий предупреждающе кашлянул, так как официантка принесла заказ. Когда она отошла, доктор продолжал:

– Как ни странно, он о своих родных ничего не рассказывал, я даже толком не знаю, где они живут. Слышал только, что где-то под Киевом. Да, кстати! Только что вспомнил. После своей последней отлучки, то есть предпоследней, за пару месяцев до смерти, Владимир Филиппович ходил мрачный, словно что-то его сильно угнетало. Потом, правда, вернулся в обычное расположение духа, но в те дни его будто подменили.

– Подменили? – переспросил Дубов. – Да-да, конечно. А если эти перепады настроения были связаны с его розыскной деятельностью? Очень возможно, что свидетельство, которое вы вынули из старого ящика, не было единственным надо полагать, доктор Матвеев и до того занимался сбором подобных материалов… – Василий вздохнул и принялся за первое.

– Сегодня вы заказали борщ по-украински, – проницательно заметил доктор. – Раньше вы его никогда не брали.

– Разве? – рассеянно глянул Дубов на Серапионыча. – Да, пожалуй. Только что я отправил письмо своему киевскому коллеге господину Иваненко и попросил, чтобы он навел справки о Кравце из города Р*** и о том, какое он имеет отношение к событиям времен фашистской оккупации.

– Ну, покуда письмо дойдет… – Доктор погрузил ложку в уху.

– Может быть, уже и дошло, – усмехнулся Василий. – Я ведь воспользовался э-мейлом. То есть электронной почтой.

– О, вы подключены к Интернету? – удивился доктор.

– Лично я нет, но у нас в Бизнес-центре имеется интернет-клуб, объяснил Дубов, – а у коллеги Иваненко сестра работает в какой-то компьютеризированной фирме, я уже как-то посылал, извините за выражение, мессиджи на этот адрес, когда Григорий Александрович просил меня навести кое-какие справки. Думаю, что и он не откажет мне в помощи.

– Да уж, было бы совсем не лишним кое-чего прояснить, – согласился Серапионыч. – Во всяком случае, диагноз «сердечная недостаточность» кажется мне все более сомнительным…

Василий снова кашлянул – это означало, что в обеденном зале появился кто-то из их общих знакомых, и важный разговор приходится сворачивать.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Утро выдалось дождливым, и Василий, входя в родной Бизнес-центр, долго и старательно вытирал ботинки.

– Да не трите вы так, – сжалился Родионыч, наблюдавший за усилиями детектива. – А то еще неровен час до дырок затрете. У нас тут и без того сырости хватает – трубу ночью прорвало, и сортир залило, и душевые. И стены, и пол – все замочило. Ну ничего, ремонтники приехали, заделали. А Фросе убирать…

– Мне что-нибудь есть? – прервал Дубов стариковское ворчание.

– Ничего нет, – вздохнул вахтер, быстро перебрав немногочисленную почту. – Хотя погодите, Маша вам просила передать, чтобы вы зашли в этот, как его… – Старичок напряг память. – Вот-вот, в импернет-клуб. Вечером еще, но вы уже ушли.

– Спасибо, Родионыч, – кивнул сыщик, а про себя подивился: «Вот это оперативность! Даже трех дней не прошло…»

И Василий помчался по лестнице, перепрыгивая через две, а то и три ступеньки и едва отвечая на приветствия коллег.

С утра в интернет-клубе, а в сущности небольшой комнатке на третьем этаже, было малолюдно, если не сказать безлюдно. Хозяйка, бывшая помощница секретаря комсомольского горкома, в гордом одиночестве сидела за одним из компьютеров, изучая какую-то разноцветную таблицу, изображенную на мониторе. Василий даже подумал, что Маша потихоньку хакерствует, так как при его появлении она вздрогнула и нажала какую-то клавишу, отчего таблица тут же исчезла, а вместо нее по экрану побежали разноцветные треугольники.

– А, Васенька, – обернулась Маша к детективу, – хорошо, что зашел. Тут тебе послание. Вот распечатка. – Порывшись в стопке бумаг, небрежно наваленных на столике, она протянула Дубову пару листков с принтерным текстом. – Поздравляю, Василий Николаевич, наконец-то и вы попались в Великую Паутину Интернета!

– Спасибо, – кивнул Дубов и тут же принялся изучать послание:

«Здоровеньки булы, уважаемый коллега! Разумеется, Ваша просьба никак меня не затруднила. Я прекрасно понимаю, что навести справки вы просили меня отнюдь не из праздного любопытства. И вот мои первые результаты: Илья Богданович Кравец скончался в Р*** в 1979 году, его супруга теперь живет в Киеве у дочки. Я встретился со вдовой, и она вспомнила, что в 60-70-е годы ее муж действительно посылал много писем в разные места Украины и всего бывшего СССР, а иногда и за его пределы, но на самом деле сию обширную переписку вел не он сам, а его друг, учитель истории и краевед-любитель Борис Никофорович Чернявский, который иногда использовал адреса своих знакомых. Почему он это делал, госпожа Кравец не в курсе. Но она сообщила, что Чернявский по-прежнему живет в Р***, и даже дала его адрес. На днях я собираюсь поехать туда, это совсем недалеко от Киева, и буду признателен вам, уважаемый Василий Николаевич, если вы уточните круг интересующих вас вопросов, которые я мог бы прояснить у краеведа Чернявского. До побачення на хвылях Интернета, с детективным приветом Г. Иваненко».

Василий перечитал послание и задумался:

«Стало быть, Чернявский вел переписку через третьих лиц. Почему? Ясно он подозревал, что его корреспонденция может, скажем так, контролироваться. И если историк Чернявский и доктор Матвеев делали одно дело, то положение первого все же было предпочтительнее: он мог собирать сведения под видом краеведческих исследований…»

– Ну как, Вася, отвечать будешь? – оторвал сыщика от размышлений голос Маши.

– Буду! – решительно ответил Дубов.

– А, ну так садись и набирай, – предложила интернетчица. – Я потом отправлю.

Маша указала Василию место за свободным компьютером, а сама оборотилась к другому клиенту. Василий заметил, что помещение интернет-клуба помаленьку наполняется посетителями.

Вскоре на экране появился следующий текст:

^{«Уважаемый Григорий Александрович! Очень благодарен Вам за помощь. Дело не столь срочное, чтобы ехать ради него в Р***, и не меняйте ради этого свои планы. Однако, если Вы там все же окажетесь, то поинтересуйтесь у историка Чернявского о некоем Кондрате, зверствовавшем в 1942 году, а также о докторе Владимире Матвееве из Кислоярска, с которым Чернявский переписывался в 1970-ом, а возможно, и раньше. Еще раз благодарю за отзывчивость, всегда готов оказать Вам посильную помощь. В. Дубов».}

* * *

После обеда, уже в вестибюле ресторанчика, Серапионыч спросил Дубова:

– Василий Николаич, как вы относитесь к поэзии?

Как раз перед этим их в течение всего обеда потчевал своими опусами некий стихотворец из многочисленных кислоярских гениев-надомников, и потому детектив ответил уклончиво:

– Смотря какая поэзия.

– Например, Пушкин, – предложил доктор и извлек из потрепанного «дипломата» не менее потрепанную брошюрку.

– «А. С. Пушкин, стихотворения и поэмы», – прочел Василий. – «Библиотека школьника, Москва, 1970 год». Очень хорошо, Владлен Серапионыч, что вы мне ее принесли. Давно хотел перечитать что-нибудь из классики, да все недосуг…

– Эту книжку я нашел в почтовом ящике, – перебил Серапионыч.

– Ну, он у вас просто бездонный, – хохотнул Дубов. – Прямо как цилиндр факира.

– Книжка находилась в моем собственном ящике, – совершенно серьезно ответил доктор. – Стены уже давно побелили, тараканов выгнали, а металлические ящики повесили на прежнее место. Вы лучше поглядите на это. Серапионыч вынул из книжки закладку. Ею оказался карманный календарик за 1970 год с видом Невы и Адмиралтейства.

– Очень занятно, – усмехнулся детектив, осмотрев календарик. Некоторые их даже коллекционируют.

– А некоторые закладывают в книжки, – подхватил доктор. – Вот здесь, на тридцать седьмой странице, где «Песнь о вещем Олеге».

– А, это я знаю! – радостно заявил Василий. – «Как ныне сбирается вещий Олег Отмстить неразумным хазарам, Их села и нивы за буйный набег Обрек он мечам и пожарам…» А дальше не помню.

Пока Василий демонстрировал свои познания в классике, Серапионыч раскрыл книжку на тридцать седьмой странице и пролистал еще пару страничек вперед:

– «Так вот где таилась погибель моя! Мне смертию кость угрожала! Из мертвой главы гробовая змея Шипя между тем выползала; Как черная лента вкруг ног обвилась: И вскрикнул внезапно ужаленный князь».

– О, вы помните «Песнь» лучше меня, – заметил Дубов. Серапионыч протянул ему брошюру:

– Эти строчки подчеркнуты.

Послеобеденное благодушие вмиг слетело с лица частного детектива:

– Владлен Серапионыч, вспомните – вы больше ни с кем не говорили о своих находках?

– Только с вами, как вы и предупреждали, – чуть удивленно ответил доктор.

– А та ваша соседка, бывшая учительница?

Серапионыч немного замялся:

– Наталья Николаевна? Знаете, я попытался еще раз поговорить с ней о докторе Матвееве. Естественно, не открывая подробностей.

– Ну и как?

– То же самое. Такое впечатление, что Наталье Николаевне разговор на эту тему портит нервную систему.

– Наталья Николаевна преподавала литературу? – неожиданно спросил Дубов.

– Кажется, нет, – покачал головой доктор. – Не то географию, не то математику.

– Ну, это не столь важно, – заметил детектив. – Как вы думаете, Владлен Серапионыч, пациенты на вас не обидятся, если вы один разок «сачканете» из морга, и мы с вами навестим Наталью Николаевну?

– А что толку? – без особой надежды протянул Серапионыч. – Все равно мы от нее ничего не добьемся.

– Попытка – не пытка, – загадочно улыбнулся сыщик. – Нет-нет, не пугайтесь, пытать вашу соседку мы не будем, но разговорить попытаемся.

– Ну ладно, – нехотя согласился Серапионыч.

– Тогда пожалуйте в мой лимузин! – галантно предложил Дубов. Лимузином Василий иногда в шутку именовал свой старенький «Москвич», с которым свыкся и даже чуть ли не сроднился еще с «комсомольских» времен.

Наталья Николаевна по внешности оказалась типичной пожилой учительницей, какими они обычно изображаются в фильмах из школьной жизни.

Серапионыч представил своего спутника и уже собрался было произнести пространную речь о целях их визита, но Василий взял инициативу в свои руки:

– Наталья Николаевна, забота о безопасности нашего общего друга Владлена Серапионыча делает вам честь, но если не трогать старых костей, то змеи расплодятся и поползут жалить всех без разбора.

– О чем вы? – недоуменно глянула на детектива Наталья Николаевна.

– Разумеется, не о Вещем Олеге, – усмехнулся Дубов, – а об обстоятельствах, сопутствующих смерти доктора Матвеева.

Учительница вздохнула:

– А я так думаю, что и кости давно истлели, и змеи тихо доживают свой век. Но если их разворошить, то вот тогда-то они и начнут жалить.

– Позвольте с вами не согласиться, Наталья Николаевна, – покачал головой Дубов. – Наверное, вам это не известно, но велика вероятность того, что истинной причиной преждевременной смерти доктора Матвеева были его изыскания, призванные разоблачить нацистских преступников и их прислужников.

Наталья Николаевна вопросительно глянула на Серапионыча.

– Да, это так, – подтвердил доктор.

– А я и не знала, – упавшим голосом произнесла Наталья Николаевна. Думала, что тут обычная уголовщина.

– Но теперь вы согласны нам помочь? – напрямик спросил детектив.

Вместо ответа Наталья Николаевна тяжело вздохнула и извлекла из секретера увесистый фотоальбом. Перелистнув несколько страниц, нашла выпускное фото «1-ая Кислоярская средняя школа, выпуск 1970 года, 10-ый класс „А“».

– Вот это я, – указала Наталья Николаевна на моложавую даму, обозначенную как «классный руководитель». Дубов отметил, что за тридцать лет она не сильно постарела. – А вот это он, – учительница ткнула пальцем в фотографию мальчика со светлыми и чуть растрепанными волосами, под которой стояла подпись «Витя Орлов».

– Ну и какое отношение имеет Витя Орлов к Владимиру Филипповичу Матвееву? – удивленно спросил Серапионыч.

– Через несколько дней после выпуска я видела Витю у нас во дворе, продолжала Наталья Николаевна, – и поначалу даже не узнала: он был в очках и с темными волосами.

– Как раз в конце июня, – пробормотал Василий.

– Совершенно верно, – кивнула Наталья Николаевна. – Точнее даже, в первых числах июля. Доктор Матвеев тогда был в отъезде, а его семья – за городом. После того я еще несколько раз замечала Витю поблизости от нашего дома, и всякий раз в другом, как теперь говорят, «прикиде». Но я не стала его окликать: решила, что он играет в разведчика. – Учительница немного помолчала. – А в последний раз Витю я видела как раз 13 июля, когда вернулся Владимир Филиппович.

Наталья Николаевна встала из-за стола и подошла к окну:

– Я случайно глянула во двор и сразу увидела Витю – он сидел на скамейке вот под тем кленом и читал книжку. Тут мимо него прошел с чемоданом Владимир Филиппович. Витя тут же отложил книжку, вытащил из кармана какую-то бумажку, глянул на нее и быстро пошел прочь со двора. А через несколько минут появился вместе с каким-то незнакомцем… – Наталья Николаевна ненадолго задумалась, словно бы «прокручивая» в памяти события тридцатилетней давности. Ни детектив, ни доктор ее не торопили. – Ну вот, затем Витя ушел, а тот, второй, быстро зашагал к нашему подъезду. Мне это показалось немного странным, и я отправилась в прихожую посмотреть в «глазок». Этот незнакомец сначала поднялся мимо меня наверх, а минут через пять-шесть я услышала, как он спускается. Потом в окно увидала, как он ушел.