Текст книги "Алый ангел"
Автор книги: Элизабет Торнтон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 26 страниц)
Габриель с жадностью впитывала все, в чем признавался ей муж. Несмотря на юный возраст, она обладала неимоверной проницательностью. Постепенно Габриель поняла, что Кэм боится любви. Всех, кого он когда-то любил, у него отняли. Были вещи, о которых он отказывался рассказывать жене. Обстоятельства трагической гибели его мачехи и сестры были запретной темой. Терпеливо, каждой частичкой своей щедрой души Габриель старалась утешить мужа, смягчить глубоко спрятанные страхи, о которых он не хотел говорить. Женская интуиция подсказывала ей, что она уже давно завоевала сердце герцога. Теперь она хотела заслужить его доверие. И задача эта, похоже, была не из легких. Кэм хотел удержать жену рядом с собой, сделав стены замка выше и прочнее. Но Габриель оставалась пленницей из-за любви. Герцог был слеп, чтобы увидеть это.
Конечно, Габи не всегда удавалось быть терпеливой с Кэмом. Иногда она была очень близка к тому, чтобы потерять терпение. Тем вечером, когда она заподозрила, что, возможно, беременна, возникла как раз такая ситуация.
На эту мысль герцогиню натолкнула Бетси. Габриель раздевалась, перед тем как ложиться спать, когда ее камеристка заметила:
– У тебя уже должна бы начаться менструация.
Встревожившись, Габриель взглянула на Бетси.
– Точно?
– Неделю назад, – ответила служанка, почему-то очень довольная собой. – У тебя еще ни разу не было задержек, за все время, что ты в Данрадене.
Бетси вопросительно посмотрела на юную госпожу.
– Да, у меня вообще никогда в жизни не было задержек.
Щелкнула дверная задвижка, предупреждая их о присутствии Кэма. Габриель недовольно надула губки, а Бетси расплылась в улыбке.
Глаза герцога горели странным блеском, когда он быстро окинул взглядом жену. Габриель задумалась о том, как много он успел услышать. Когда Бетси извинилась, и Кэм вышел вслед за ней в коридор, Габриель решила, что ее муж подслушал весь разговор.
Когда Кэм вернулся в комнату и небрежно оперся о дверной косяк, глаза Габриель сверкали. В глазах герцога плясали огоньки.
– Ты унизил меня, – заявила Габриель и направилась к кровати, где жертвой ее неудовольствия стали пуховые подушки.
– Я никогда не сделал бы этого намеренно, – ответил Кэм.
Он попытался заключить жену в объятия, но Габриель увернулась от него. Часто дыша, она повернулась к герцогу лицом.
– Я не ребенок. Я взрослая женщина.
– Не могу с этим спорить.
На губах Кэма не было улыбки, но глаза выдавали его.
– Мне казалось, что мы оба решили, что тебе прекрасно подходит эта роль.
Кэм имел в виду признание, которое Габриель сделала посреди ночи в его надежных объятиях: она боялась, что не сумеет стать настоящей женщиной. Герцог убедил жену в обратном самым примитивным способом.
Покраснев при воспоминании о той ночи, Габриель отступила, когда Кэм сделал шаг в ее сторону.
Герцог широко улыбнулся.
– В сущности, насколько я помню, мы сошлись на том, что ты превзошла мои самые смелые ожидания.
– Ты не воспринимаешь меня всерьез.
Габриель топнула ногой и не стала отступать, когда Кэм приблизился.
– Тебе следовало спросить меня, а не мою камеристку о том, что ты хотел знать.
Ухмылка исчезла с его лица, а вместо нее появилась улыбка, которая была наполовину раскаивающейся, наполовину плутовской.
– Прости. Я поступил неправильно. Но я подумал, что ты, возможно, не захочешь, чтобы я об этом знал.
– Конечно, я не хочу, чтобы ты об этом знал, – выпалила Габриель, окончательно теряя терпение. – Ради бога, это всего лишь неделя. Может, это еще ничего не значит.
С сияющими глазами Кэм напомнил жене:
– Но ведь у тебя никогда в жизни не было задержек.
Габриель не смогла стерпеть его шутливого тона и пылко выкрикнула:
– Тебя бы устроило, если бы я забеременела, не так ли? Тогда я не смогла бы карабкаться по стенам, фехтовать… и тому подобное.
Руки Кэма сомкнулись на плечах жены, успокаивая, лаская.
– Тише, любимая, – мягко произнес он. – Ты переживаешь из-за пустяков. И ты никуда от меня не убежишь. Пойдем в постель.
Габриель сопротивлялась усилиям его рук.
– Черт тебя побери, англичанин! Если я захочу уйти от тебя, меня ничто не остановит. Слышишь? Ничто!
– Нет, любимая, – возразил Кэм. – Я остановлю тебя. Даже если ты убежишь на край земли, я найду тебя и привезу обратно. А теперь пойдем в постель.
Кэм подхватил жену на руки. Габриель видела в улыбающихся глазах герцога нежность, но, кроме того, непреклонность, от которой у нее мороз пошел по коже. Габриель охватило чувство беспомощности. Он никогда не поймет, что держит ее рядом с ним. И тут она дала волю слезам. Икая и шмыгая носом, Габриель пустилась в долгие и несвязные объяснения, говоря то по-английски, то по-французски, почему для общества в целом и для нее в частности кто-то сделал бы большое одолжение, если бы упек герцога Дайсона в сумасшедший дом. Путаная речь была щедро пересыпана бранными словами и проклятиями.
Хотя Габриель была уверена, что утешить ее невозможно и что она не способна сейчас ответить на ласки мужа, Кэм оказался непреклонным даже в этой, наиболее интимной сфере их отношений. Проявляя терпение, которое для Габриель было почти мучительным, герцог успокаивал жену. Сдерживая до поры собственную страсть, он неторопливо одаривал ее лаской. От мягких поцелуев Кэма и обещаний наслаждения, которые он вдыхал в губы возлюбленной, у Габи перехватило дыхание. Вздохи стали перерастать в стоны; сердца забились в бешеном ритме; каждый вдох давался тяжелее предыдущего.
«Сейчас я тебе покажу», – думала Габриель. Там, где они оба наиболее уязвимы. Габриель взяла инициативу в свои руки. С неподдельной страстью она осыпала пылающими поцелуями шею и плечи Кэма, не пропуская ни дюйма обнаженной кожи доступной ее губам. Она распростерла руки и чувствительными подушечками пальцев стала медленно гладить его мускулистое тело. Габриель осмелела. Бесстыдно, сладострастно она прикасалась к Кэму так, как никогда не прикасалась раньше, любуясь горячим гладким стволом, который он отдал ласке ее рук.
Любовь в ее сердце переливалась через край.
– Я люблю тебя, люблю, люблю, – шептала Габриель и губы мужа и, все сильнее разгораясь от страсти, показывала ему, насколько сильны чувства, которые она испытывает.
Кэм обезумел от желания. Габриель в мгновение ока снова оказалась на спине. Он накрыл ее собой и широко развел ее колени. Перед тем как войти в нее, он произнес единственные слова, которые она хотела услышать. Руки и ноги Габриель сомкнулись вокруг Кэма. Какое-то время ему удавалось сохранять контроль над собой. Но ее тело сладострастно извивалось под ним и он перестал сопротивляться. Кэм не был нежным, она не позволила ему этого. Ритмично, быстро, силясь продлить наслаждение, он двигался в ней до тех пор, пока их тела не начали содрогаться в кульминации удовольствия.
Когда Кэм попытался отстраниться, Габриель удержали его, обхватив рукой за шею.
– Я не позволю тебе взять обратно свои слова, – сказала она и медленно, нежно поцеловала его в подбородок. – Ты любишь меня. Ты мне так сказал.
Кэм улыбнулся жене.
– А я не позволю тебе забыть, какой искусной ты стала в постели.
Румянец залил ее щеки, но причиной тому было скорее удовольствие от похвалы, чем смущение.
– Разве… разве то, что мы делаем в постели, искусство? – спросила Габриель.
– Ты становишься настоящим мастером, – поддразнил Кэм и не устоял перед желанием расцеловать эти замечательные румяные щечки.
Широко раскрыв глаза, Габриель бесхитростно взглянула на герцога и серьезно произнесла:
– Думаю, у тебя было немного больше практики, чем у меня.
Кэму стоило большого труда сдержать улыбку.
– Я никогда раньше не был влюблен, – заметил герцог в свое оправдание.
Взгляд девушки потеплел на мгновение раньше, чем улыбка коснулась ее губ.
– Давай еще немного попрактикуемся, – предложила она.
Кэм собирался было прочитать жене лекцию по мужской физиологии, когда она вдруг шевельнулась под ним. Потом ее руки скользнули с его плеч к бокам, оставляя за собой горячий чувственный шлейф. Каждая мышца в его теле напряглась. Кэму уже не хватало дыхания, когда Габриель прижала к себе его голову.
Медленно, обещал себе герцог. На этот раз он возьмет ее медленно и со всей нежностью и умением, на какие только способен. Но темп задавала Габриель. Она только начинала осознавать власть, которую обрела над мужем. «Беспощадна, абсолютно беспощадна», – подумал Кэм, когда Габриель использовала эту власть в самой полной мере.
Глава 15
Пришел сентябрь. Он принес избавление от влажной жары долгого корнуоллского лета. Земля оделась в осенние цвета. Созрели фрукты и пшеница, и фермеры работали не покладая рук, чтобы собрать щедрый урожай. Габриель ничего этого не видела. Хотя она пробыла в Корнуолле уже четыре месяца, ей никогда не позволяли уходить дальше горных утесов у подножия замка, да и то лишь в сопровождении Кэма. Прогулок они почти не совершали. В гости никто не приходил. Не было фехтования в галерее, к которому Габи так привыкла в Нормандии, не было прогулок верхом, и никаких приключений с контрабандистами. Одним словом, ничто не нарушало монотонное, скучное течение долгих летних дней, когда солнце садилось лишь после десяти часов.
Габриель скучала по Лэнсингу. Даже общество Луизы обрадовало бы ее сейчас, хотя Габриель не могла вспоминать о соотечественнице без угрызений совести. Габи чувствовала, что, несмотря на свою невинность, соблазнила Кэма и заставила его бросить леди, на которой он вполне мог жениться. За несколько дней, проведенных в Данрадене до отъезда Луизы, Габриель успела почувствовать, что герцога и ее соотечественницу связывают какие-то тесные отношения. Габриель была почти уверена, что в ближайшем будущем будет объявлено о помолвке. И хотя она не слишком симпатизировала Луизе Пельтье, Габриель сожалела, что не постаралась подружиться с ней. Если бы ей это удалось, думала она, Луиза могла остаться в Данрадене и ей не было бы так одиноко.
А Габи было одиноко. Она скучала. Роль владелицы замка, к которой она не чувствовала ни малейшей склонности, сильно ограничивалась тем обстоятельством, что не нужно было организовывать приемы и званые вечера. Не было гостей, которых надо развлекать. На долю герцогини приходилось только монотонное подсчитывание постельного белья, фарфора и столовых приборов. В ее обязанности также входило следить за армией слуг Кэма. На самом деле, думала Габриель, ее ни капельки не интересует, начнут ли слуги уборку с комнат западного крыла, или важнее почистить серебряные приборы и хрусталь. Ей хотелось бы заняться сначала оружейной комнатой или, быть может, конюшнями. Но там хозяйничал Кэм, и Габриель туда никогда не приглашали.
Герцог был занят делами поместья. Иногда он на короткие промежутки времени покидал жену, когда государственные дела требовали его присутствия в Лондоне. Он был ее мужем. Он был ее любовником. Но больше всего Габриель хотелось, чтобы Кэм стал ее другом. Она ненавидела дистанцию, которую герцог успешно держал между ними в светлое время суток. Совсем другой человек приходил в ее объятия по ночам.
Вполне понятно, что Габриель стала придираться к мужу. Она требовала предоставить ей больше свободы, чтобы доказать доверие к ней. Она жаловалась, что совсем отрезана от внешнего мира. Возможно, несмотря на все его уверения, война уже давно закончилась. Информацию Габи могла получать только от слуг. Она умоляла сообщить хоть что-нибудь о ее дедушке. Кэм был вежлив, но практически ничего не рассказывал. Габриель понимала, что он хочет сделать ее счастливой, но она была близка к отчаянию.
Герцогиня решила, что раз ее слова мало что значат для Кэма, нужно каким-то экстраординарным способом доказать мужу, что ей можно доверять. Ее воображение предлагало самые сказочные решения. Откровенно невыполнимые планы Габриель нехотя отбросила. Ей не удавалось придумать, как одновременно подвергнуть жизнь мужа страшной опасности, вовремя прийти к нему на помощь и суметь получить тяжкие телесные повреждения (не смертельные, конечно), что заставит его пасть на колени в смиренном покаянии (и образумиться наконец). План на котором в конце концов, остановилась Габриель, был гораздо проще, хотя, к ее сожалению, не так драматичен. Она покинет Данраден и вернется по собственной воле. Чем дольше Габриель обдумывала этот вариант, тем больше плюсов в нем обнаруживала. Кэм будет опустошен, когда обнаружит, что она исчезла. Ей не хотелось причинять герцогу такую боль, но радость, которую он испытает, когда она потребует пропустить ее в парадные ворота Данрадена, восполнит пережитые страдания. Тогда ее преданность Кэму останется вне всяких сомнений. Но как это осуществить?
О повторении прошлой попытки побега не могло быть и речи. Во-первых, на каждой башне теперь стояли часовые, а во-вторых, Габи почти наверняка была беременна. Она не посмела бы вызвать гнев Кэма, подвергнув себя и свое бесценное бремя ненужному риску. План должен быть легко осуществим. Что касается обещания Кэму, что она больше не будет пытаться сбежать, совесть Габриель была чиста. Фальшивый побег – и не побег вовсе, по крайней мере, с ее точки зрения.
Менее находчивая девушка неделями ломала бы голову над тем, как осуществить все это предприятие. Принимая во внимание боевое прошлое Габриель, неудивительно, что она всего за несколько дней сумела в деталях разработать вполне сносный план. На самом деле она уже рассматривала эту возможность ранее, но отвергла ее. Хотя ни жизни, ни здоровью Габи не угрожала ни малейшая опасность, риск попасться при попытке к бегству был велик.
Габриель начала осуществление плана с того, что однажды сырым унылым утром объявила Бетси о своем намерении лично осмотреть запасы одежды для слуг. В Данрадене слуги меняли ливреи каждую осень и весну. Не составило большого труда спрятать в наволочку один из коричнево-бежевых костюмов для пажей. Когда Бетси отвернулась, Габриель кинулась в свою комнату и спрятала трофей в дальний угол гардероба. Несколько минут спустя Габриель с горящими глазами и пылающими щеками не спеша вернулась в парадный зал и обнаружила, что ее ждет Кэм.
Герцог убрал с носика жены комочек пуха, перед тем как отвести Габриель в свой кабинет. Улыбнувшись, Кэм заметил:
– Беременность, должно быть, идет тебе на пользу. Ты просто цветешь.
– Пожалуйста, не говори так, – попросила Габриель, позволяя мужу усадить ее за стол. – Еще слишком рано быть настолько уверенным.
Габриель собиралась сказать еще что-то, но ее мысли вдруг приняли совсем другой оборот, когда она взглянула на листок бумаги, наугад взятый со стола. Письмо было написано почерком Кэма, адресовалось ее дедушке и походило на многие другие, что ей приходилось переписывать в прошлом.
– Я попросил местного врача заглянуть к нам на этой неделе, – услышала Габриель слова мужа, но они не произвели на нее никакого впечатления.
Когда она взглянула на Кэма, в ее глазах читалось напряжение.
– Я не буду этого переписывать, даже не проси.
Кэм помрачнел. Он спокойно, оценивающе посмотрел на жену и холодно произнес:
– Это необходимо, чтобы Маскарон продолжал сотрудничать с нами, иначе я не стал бы просить тебя об этом.
– Почему я не могу сказать ему правду? Ведь теперь, когда наш брак стал настоящим, нет никакой необходимости продолжать эту игру.
– Ты ошибаешься, – сказал Кэм. – Наш брак ничего не меняет. Почему ты решила, что он должен что-то изменить?
Последовавшая ссора была неистовой и потрясла обоих. В какой-то момент, не совсем понимая, что говорит, Габриель выпалила:
– Ничто не заставит меня поверить, будто ты делаешь это ради своей страны! Это личное. Это мой дедушка. Ты ненавидишь его! Ты ненавидишь его, не так ли?
Правда была написана на лице герцога. Побледнев, поджав губы, он исключительно силой воли заставил жену подчиниться его указаниям.
Габриель переписала письмо и поднялась. Голос ее дрожал, когда она сказала:
– Я хочу, чтобы ты рассказал мне, за что ненавидишь моего дедушку.
Кэм молча повернулся к жене спиной.
Еще больше разозлившись, Габриель выкрикнула:
– Я люблю его! Неужели для тебя это не важно?
Она съежилась под взглядом Кэма, когда он повернулся к ней лицом, и вздрогнула от злости, прозвучавшей в его голосе.
– Ты слишком легко даришь свою любовь, – сказал Кэм.
Габриель тихонько вскрикнула и попятилась к двери. Герцог произнес ее имя, но она не заметила этого. Габи выскользнула из комнаты, не дав Кэму преградить ей путь, не дав ему времени решить, хочет ли он, чтобы она осталась.
Герцог неподвижно стоял, глядя на закрытую дверь. Спустя мгновение он подошел к окну и посмотрел на улицу ничего не видящим взглядом. Дождь, который шел уже много часов, не прекращался, и редкий туман стал наползать на замок с Ла-Манша.
Раньше, после того как Габриель оканчивала очередное письмо дедушке, Кэм на несколько часов покидал Данраден. Вероятно, письмо надлежало передать в пункт отправления, в какой-то порт неподалеку, какому-то курьеру, который отправится во Францию. Габриель бродила по коридору на верхнем этаже, пока не услышала, как Кэм позвал одного из лакеев и приказал ему готовить лошадь. Когда привратники заперли за герцогом парадные двери, Габи резко повернулась и направилась в свою комнату.
Дорога была каждая минута, если Габриель хотела совершить побег. Она приказала, чтобы ужин ей принесли на подносе прямо в комнату. Едва захлопнулась дверь за служанкой, доставившей еду, как Габриель начала сборы.
Тридцать минут спустя один из молодых пажей Данрадена медленно спустился по парадной лестнице, неся в руках поднос с почти нетронутым ужином ее светлости. Несколько слуг, занимавшихся своими делами, не заметили ничего необычного. Не возражали они и против того, что паж направился в библиотеку. Большая часть челяди уже ужинала в столовой для слуг, и тем немногим, кто еще не закончил работу, не терпелось освободиться и присоединиться к остальным.
Оказавшись в библиотеке, Габриель поставила тяжелый поднос на стул. Быстро подойдя к книжным шкафам, она выбрала тонкий томик и вернулась в зал. Она надеялась, что все решат, будто ее светлость послала пажа по какому-то делу. Габриель задержалась на пару секунд в парадном зале, потом, никем не замеченная, проскользнула в комнату, выходившую окнами во внутренний двор замка. Она подошла к окну и выглянула наружу. Превосходно: туман, густой, словно кисель, и непрекращающийся дождь.
Ей не пришлось долго ждать. Часовые у ворот и на башнях перекрикивались друг с другом. Подходило время смены караула, и люди с нарастающим нетерпением ждали, когда их освободят от утомительной обязанности и позволят укрыться от непогоды.
Габриель открыла окно и перелезла через подоконник. До земли было всего десять футов. Привычным движением она легла на живот и стала спускаться по внешней стене до тех пор, пока уже только кончиками пальцев можно было держаться за оконную раму. Габриель отпустила раму, приземлилась на ноги и пригнулась. Достав длинные, заплетенные в косы волосы из-под воротника пиджака, Габи спрятала их под кепку, которую вынула из кармана.
Хотя до сумерек оставалось еще несколько часов, туман был настолько густым, что во дворе зажгли фонари. Они подмигивали Габи сквозь сгустки тумана. Услышав, как заскрипели петли парадных ворот, Габриель выпрямилась. С короткой молитвой на губах она целеустремленно двинулась на звуки голосов, опустив голову.
Она никак не ожидала, что это будет так легко. Никто не остановил ее. Все были слишком заняты тем, чтобы спрятаться от дождя, и ни на кого не обращали внимания. А темная ливрея, которая была на Габриель, могла в таком неверном свете сойти за ничем не примечательную одежду часовых.
Месяцами Габриель внимательно наблюдала за сменами караула. Не все стражи жили в замке. У многих из них неподалеку были дома. Изо всех сил стараясь не показывать, как сильно ее это интересует, Габриель расспросила об этом Бетси. Из того немногого, что рассказала служанка, Габи сделала вывод, что большинство часовых занимались тайной, незаконной торговлей.
Пока стражники, толкаясь, сменяли друг друга, Габриель нырнула в арку ворот, подняв воротник и отвернувшись к стене. Удача не покидала Габи. Вдруг, уже решив, что самое страшное позади, Габриель врезалась в какого-то здоровяка, неожиданно вынырнувшего из тумана.
– Excusez-тоi,[55]55
Excusez-moi – простите (фр.)
[Закрыть] – едва слышные, необдуманные слова сорвались с ее губ, прежде чем Габриель смогла сдержать их. Она затаила дыхание и попыталась отойти в сторону. Крик застыл у нее в горле, когда чья-то рука закрыла ей рот и Габи потащили к стене.
Быстро моргая, Габриель подняла обезумевшие от страха глаза на незнакомца. Глаза девушки еще больше расширились, когда великан убрал руку от ее рта.
– Голиаф! – выдохнула Габи. – Quel…[56]56
Quel – как (фр.)
[Закрыть]
А потом ей стало слишком тяжело выговаривать слова, и горле появился комок и все ее тело судорожно затряслось. Рыдая, Габриель бросилась здоровяку на шею.
Голиаф был огромным – еще больше, чем она запомнила. Габриель почувствовала, как борода великана щекочет ей щеку, и знакомое чувство разлилось по телу. Девушка крепче обняла Голиафа, вспоминая другие времена, когда он оберегал ее от всех опасностей, словно щит. От здоровяка пахло кожей, табаком и… кальвадосом. Габриель, сама не зная почему, представила цветущие яблони. «Нормандия», – в отчаянии подумала она и икнула.
Голиаф тихо сказал что-то и настойчиво встряхнул ее за плечи. Габриель постепенно пришла в себя и сделала жалкую попытку заговорить. Голиаф покачал головой и улыбнулся, одновременно предостерегая и подбадривая. Убедившись, что Габриель полностью себя контролирует, он жестом велел ей следовать за ним.
Как только они свернули с хорошо протоптанной дорожки, ведущей на вершину утеса, Габриель перестала ориентироваться. Она шла за Голиафом, стараясь не отставать ни на шаг и удивляясь, как ему удалось так хорошо изучить местность. До встречи с ним Габриель намеревалась спрятаться там, где Кэм когда-то овладел ею. Промокшая до нитки, голодная и промерзшая до костей, Габи начала понимать, насколько безрассудным был ее план.
– Где мы?
Темнота окутала их, словно влажное одеяло, но, к счастью, от дождя они были защищены. Габриель стояла неподвижно, пока Голиаф нащупывал вход, как она предполагала, в пещеру. Через несколько секунд чиркнул кремень и зажегся фонарь.
– Пойдем, – скомандовал Голиаф и первым направился в недра земли.
Габриель глубоко вдохнула, чтобы вернуть себе самообладание, и послушно пошла следом. Она не сомневалась, что Голиаф приехал, чтобы забрать ее во Францию. Габриель не знала, чего хочет, но понимала, что не может бежать с ним. Как бы то ни было, ее место было рядом с мужчиной, который сделал ее своей женой. Габриель думала о том, какие слова смогут убедить Голиафа оставить ее здесь. Онемев от страданий, она, спотыкаясь, продолжала идти за ним.
Час спустя, с жадностью глотая черствый хлеб с сыром и подкрепляя силы кальвадосом, Габриель чувствовала себя гораздо лучше. Сняв мокрую ливрею и завернувшись и простое шерстяное одеяло, девушка сидела, съежившись, на деревянном бочонке. Время от времени она неуверенно посматривала на Голиафа. Тот молча выслушал ее и рассказал ей о доме достаточно, чтобы успокоить. Великану оставалось только объявить, что он намерен делать дальше.
Голиаф задумчиво смотрел на Габи. Ему еще предстояло решить, как поступить. Великану потребовалось несколько недель, чтобы разведать местность. Обитатели здешних мест считали Голиафа предводителем группы французских контрабандистов и относились к нему более чем терпимо благодаря дешевому коньяку, который тот переправлял через Ла-Манш. Постепенно великан вошел в доверие к местным жителям, причем настолько, что они позволили ему и его людям использовать одну из своих пещер в случае, если какие-нибудь чересчур усердные акцизные чиновники заявят о себе до того, как контрабандистам удастся избавиться от товара и выйти в море. Голиаф наткнулся на Габриель в самый неподходящий момент. Он не мог организовать побег, пока его судно не вернется с новым грузом из Франции. А в таком непроглядном тумане лодка может вернуться только через несколько дней. Да еще Габи рассказала ему историю, которая привела его в полное замешательство.
Голиаф осторожно начал:
– Зачем ты хочешь остаться здесь, если я по твоему лицу вижу, что ты несчастна?
Габриель подняла голову и посмотрела на него.
– Как я уже сказала, теперь я его жена.
– Ты любишь его?
Ей вспомнился Кэм таким, каким она видела его в последний раз. Он был воплощением сдерживаемого гнева. То был жестокий, черствый, мстительный человек. Любовные обещания герцога, которые он давал только во время интимного действа, ничего не значили, если учитывать его последующее поведение. Такого человека она любить не могла.
– Причем здесь любовь? – уклончиво ответила Габи.
– В таком случае остается только один выход – ждать, когда мы окажемся на французской земле.
– Что это значит?
– Развод. – Голиаф внимательно наблюдал за Габриель. – При обычных обстоятельствах я бы такого не посоветовал. Но в этом случае… – Он пожал плечами.
Краска сбежала с ее лица. Габриель, как и Голиаф, знала, что после революции разводы стали во Франции обычным делом.
– Кэм приедет за мной, – убежденно сказала она. – Он мне так сказал.
– Тогда я позабочусь о нем до нашего отплытия.
– Что?
Нехорошо улыбнувшись, Голиаф провел ребром ладони по шее. Габриель вскочила на ноги.
– О Голиаф, нет! Я… возможно, все-таки люблю его чуть-чуть, – смутившись, признала она.
Узнав то, что хотел, великан решил прояснить другой вопрос.
– Почему же ты тогда в костюме пажа выскользнула украдкой из ворот замка англичанина, ночью и в такую погоду?
Габриель нахмурилась и посмотрела на свои исцарапанные ботинки. Действительно, что она делала за пределами замка ночью, в такую погоду? Ах да. Это как-то связано с тем, чтобы доказать чересчур упрямому и недоверчивому мужу, что пленницей ее делала любовь, а не прочные стены башни и его бдительность. Когда Габриель снова посмотрела на Голиафа, на ее губах играла улыбка.
– Хотела преподать англичанину урок, вот и все. Теперь твоя очередь. Ты действительно собирался спокойно войти в логово льва?
– Я решил произвести небольшую разведку, – объяснил великан. – Насколько я понял, каждый вечер на вахте играют в карты. Мне удалось получить приглашение на игру. Он любит тебя?
– Не так, как мне хотелось бы, – неуверенно произнесла Габриель.
Она опустила ресницы и снова села на деревянный бочонок.
Голиаф запустил пальцы в седеющую бороду. Он не знал, как поступить с англичанином. Неплохой казалась идея огреть герцога по голове и увезти в Нормандию, пока Габриель не определится, что хочет с ним сделать.
– Ты уже не девочка, Ангел, – словно разговаривая сам с собой, произнес великан.
– А была ли я ею когда-нибудь?
Голиаф нахмурил брови. Он бросил косой взгляд на хрупкую фигурку Габриель. «Она стала женщиной», – подумал великан, не зная, хочет ли он убить англичанина или поблагодарить его за перемену, происшедшую с Габриель.
Приняв решение, Голиаф произнес:
– Я должен вернуть тебя в замок, пока они не выслали поисковый отряд.
– Значит, ты позволишь мне остаться в Англии?
Голиаф недовольно крякнул.
– Пока да.
– И ты скажешь Маскарону, что англичанин не имеет над ним власти? Кэм не причинит мне вреда, можешь быть уверен. Клянусь тебе в этом, Голиаф. Понимаешь… я… мы… Думаю, у меня будет ребенок.
Глаза великана вспыхнули гневом. Теперь он точно убьет англичанина.
Заметив этот свирепый взгляд и осознав, что он может предвещать, Габриель успокаивающе сказала:
– Я очень рада малышу. Правда. И мне совсем не понравится, если ты убьешь отца моего ребенка.
Она печально улыбнулась.
Голиаф предложил девушке руку и помог подняться. Для себя он уже решил, что не оставит Габриель совсем беззащитной перед англичанином. Он как-нибудь устроит, чтобы остаться здесь, пока не получит ответы на возникшие вопросы.
– Пойдем, – сказал великан и направился к выходу из пещеры.
Не успели они сделать и десяти шагов, как Голиаф внезапно остановился. У входа в пещеру, которую они только что покинули, слышался шум. Голиаф замер и поднял руку, предупреждая Габриель об опасности. Габи стала напряженно осматриваться, но все скрывал густой туман, позволявший видеть лишь на несколько дюймов вперед.
Голиаф достал из-за пояса нож с широким лезвием. Вокруг них отчетливо слышался звук взводимых курков.
Резкий мужской голос прокричал:
– Именем нашего монарха, короля Георга, я приказываю вам сдаться!
– Кэм нашел нас! – едва дыша, произнесла Габриель.
– Хуже, – отозвался Голиаф, поднимая руки высоко вверх. – Это английские акцизные чиновники.
Габриель медленно последовала примеру Голиафа. Из тумана вынырнуло несколько заряженных и готовых выстрелить зловещих пистолетов. Один из них уперся в ребра Габриель. Повинуясь команде, она подняла руки выше.
– Фалмут? – повторил Кэм, саркастически поднимая брови. – Мой паж именем его величества заключен под стражу на заставе Фалмута? – Герцог опустил взгляд на бумагу, которая была у него в руках. Его голос стал вкрадчивым. – А кто же этот французский контрабандист, которого схватили вместе с ним?
Нед Ховерли, человек, который привез записку от пажа, задрожал как осиновый лист. Награда, которую парнишка посулил ему за доставку письма, поблекла и стала казаться несущественной по сравнению с огромной опасностью, которой паж его подверг. Нед не подозревал, что тот просил его отдать записку лично герцогу. Он ожидал, что господином пажа окажется дворецкий или кто-нибудь из лакеев. На обратной стороне сложенного вдвое листка бумаги было написано: «Кэм». Паж зло подшутил над ним, решил Нед, и, если ему удастся спастись, он отправится прямиком в Фалмут и свернет тощую шею шутнику. Заметив искры, мерцавшие в нетерпеливых глазах герцога, Нед, запинаясь, промолвил:
– Ваша светлость, здесь, должно быть, какая-то ошибка.
Терпение герцога явно иссякло.
– Кто, черт возьми, этот француз, которого поймали вместе с ним? – прорычал Колбурн.
– Г… Голиаф, так паж; его называл.
Герцог остолбенел. Температура в этой теплой, уставленной книгами комнате вдруг показалась арктической.
– Голиаф, – повторил герцог приятным голосом.
У курьера мороз пошел по коже. Кэм протянул руку к столу и бросил монету человеку, который доставил послание Габриель.
– За беспокойство, – сказал герцог, отпуская посыльного.
Нед посмотрел на гинею, что оказалась у него в руке, небольшое состояние, по его меркам, и задумался, как бы удвоить сумму.
