Текст книги "Охотницы"

Автор книги: Элизабет Мэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Из-за этого мне хочется ударить его снова. Я не могу позволить ему так со мной поступить. Я пытаюсь снова взять себя в руки и справиться с воспоминаниями, похоронить их глубоко внутри, где им самое место.

– Он знал тебя, – хриплю я.

Я не хочу объяснять Киарану, что сейчас произошло или что я пришла в ужас от его поступка, потому что это напомнило мне, что он один из них.

– Этот красный колпак знал тебя, и ты солгал мне.

Выражение почти-сочувствия исчезло, и он снова превратился в равнодушного Киарана. Его хватка становится такой сильной, что я вскрикиваю от боли.

– A bhur aidh tha thu ann.

– Я не говорю на твоем чертовом языке.

– Я сказал, что ты идиотка. Ты понимаешь, что наделала?

Я дышу быстро и тяжело.

– Ударила тебя. – Я вскидываю подбородок. – Убила красного колпака. Это то, чему ты учил меня.

«Я спасла себя».

– Это, – он кивает в сторону моста, – не то, чему я тебя учил. Откуда, черт возьми, ты достала взрывчатку?

– Я сделала ее, – отвечаю я сквозь стиснутые зубы. – Ты всегда говорил мне делать все, что необходимо для убийства фейри, я так и поступила.

То, чему он учил меня, было единственным, что имеет значение. Выследить, искалечить, убить и выжить. Если бы у меня уже не было инстинктивного желания убивать, Киаран научил бы и ему. Его ненависть к ним – отражение моей собственной.

– Отпусти меня, – говорю я, не дождавшись ответа.

Он не отпускает меня, вместо этого притягивает ближе. Я в полной мере чувствую на себе эффект от его горящего взгляда и вздрагиваю.

– Ты убивала их, не так ли?

Он говорит тихо. Эмоции усиливают его мелодичный акцент, и это настолько меня удивляет, что я не нахожусь с ответом. Он встряхивает меня.

– Одна. Без меня. Когда я категорически запретил.

Я никогда раньше не видела его настолько не контролирующим себя. Какие бы эмоции он ни испытывал, он всегда их сдерживал, скрывал.

– Айе, – говорю я. – И я буду делать это снова, когда мне захочется.

– Как долго, Кэм?

Меня пугает серьезность его голоса.

– Почти две недели.

Сразу после бала, когда я была снова представлена обществу. Я пошла охотиться с Киараном, и, когда мы закончили, он оставил меня рядом с мертвым фейри в одном из подземных тоннелей. Я наслаждалась последними остатками его силы, когда почувствовала, как приближается другой фейри, вместе с жертвой. Я не смогла удержаться. И на следующую ночь я не смогла удержаться от убийства в одиночку, равно как и на следующую, и на следующую. Мой новый ритуал.

Он холодно смеется. Я дергаюсь, когда он проводит по моей щеке длинным изящным пальцем.

– Надеюсь, у тебя большой арсенал этого маленького оружия, – шепчет он, и его дыхание целует мои губы. – Потому что отныне они никогда не перестанут преследовать тебя.

Я больше не могу дышать. Я упираюсь ладонями ему в грудь и отталкиваю его. Он сверкает улыбкой, еще более безжалостной, чем обычно, разворачивается и направляется к Калтон Хилл.

– И что это за безымянные они? – Когда становится ясно, что он не собирается останавливаться, я догоняю его, чтобы он не смог убежать. – Ты говорил, что красные колпаки заключены в холмах. Я думала, что фейри не могут лгать.

– Sìthichean, – поправляет он. Он ненавидит, когда я называю его соплеменников фейри. – Да, не можем.

– Тогда как они сбежали?

– Это не имеет значения, – говорит Киаран, и на его скуле дергается мускул. – Когда мы охотились вместе, я мог замаскировывать наши убийства как свои. Теперь, после твоей одиночной охоты, она знает, что в Эдинбурге живет Соколиная Охотница.

Соколиная Охотница.

Опять это! Я помню широкую улыбку выходца, когда он высасывал из меня энергию.

Соколиная Охотница.

– Что это значит? – спрашиваю я.

Прежде чем он успевает ответить, я слышу голоса. Киаран смотрит мне за спину, и я оборачиваюсь. Люди, болтая и перекликаясь друг с другом, спешат к Ватерлоо-плейс. Я понимаю, что они ищут причину взрыва. Он наделал слишком много шума.

Черт побери! Придется делать большой крюк по дороге к площади Шарлотты, если я не хочу быть замеченной.

– Просто возвращайся домой, Кэм, – говорит Киаран.

– Но…

– Остальное я расскажу завтра.

Он разворачивается и идет вдоль дороги.

Через час я возвращаюсь к себе в спальню через потайную дверь. Деррик вылетает из гардеробной. Его крылья трепещут так быстро, что их почти невозможно различить.

При виде меня он останавливается и присвистывает.

– Ощущаю потребность сказать: выглядишь ты отвратно.

Я нажимаю на рычаг, который возвращает дверь на место, и ударяю ладонью по деревянной панели на стене.

– Благодарю, – сухо говорю я. – Очень мило с твоей стороны.

И смотрю в зеркало. Мои волосы в полном беспорядке, медные пряди торчат в разные стороны. Кровью забрызганы и лицо, и одежда. На шее синяк, завтра он будет темно-фиолетовым. Деррик прав: выгляжу я паршиво.

– Я закончил платье, – говорит Деррик. – Плату, пожалуйста.

– Закрой глаза.

Деррик покорно закрывает лицо ладонями, и я открываю комод, в котором прячу мед. Маленькая панель внутри отъезжает в сторону, открывая ящик с банкой. Я перекладываю немного ее содержимого в деревянный сосуд и прячу мед.

Потом ставлю чашку на стол.

– Без брызг, пожалуйста.

Деррик со счастливым воплем устремляется к столу. Его ореол сияет золотом, когда он усаживается на краю чаши. Он опускает пальцы в мед и без всякого смущения засовывает в рот испачканную медом руку.

Я ежусь от отвращения и захожу в гардеробную. Сняв грязную одежду и переодевшись в ночную рубашку, я рассматриваю свои руки. Костяшки пальцев после драки с Киараном поцарапанные, опухшие и в синяках. Я опускаюсь на колени возле кувшина со свежей водой и, шипя от боли, погружаю в него руки.

Я не должна была позволять Киарану видеть меня в таком состоянии. Нужно лучше контролировать свой гнев. Он воспримет это как уязвимость, которая намного хуже, чем мои физические ограничения. Слабость. Одно дело – признаваться в этом себе. И совсем другое – вести себя так в его присутствии.

– Проклятье… – бормочу я, вытирая руки. Я не знаю, что буду делать, когда завтра увижу его снова.

К тому времени, как я возвращаюсь, Деррик уже наполовину съел мед. И улыбается мне пьяной улыбкой.

– Как ты поживаешь этим прекрасным, – он икает, – вечером, милая человечица?

– Мне казалось, ты говорил, что я выгляжу ужасно.

– Отвратно, – уточняет он. – Как великолепный, очаровательный ужас.

Я бросаю одежду в ванну, чтобы отстирать. Вода становится черной от крови и грязи.

– Теперь ты просто дурачишься.

– Diel-ma-care. – Он презрительно машет рукой.

Я снова смотрю на себя в зеркало. Интересно, если бы я была фейри, какой на вкус была бы моя сила. Пепла и сандалового дерева, решаю я. Того, что горит. Может, с оттенком железа – из-за всех тех фейри, что я убила ради матушки.

Взяв салфетку, я начинаю оттирать темные пятна крови, засохшей на моих щеках среди многочисленных веснушек. Я выгляжу как убийца, как воплощение смерти.

Алый идет тебе больше всего…

С рычанием я оттираю щеки так, что кожа краснеет и начинает болеть. Больше никаких воспоминаний. Никаких. Того, что Киаран недавно спровоцировал, было достаточно.

Я заставляю себя думать о красном колпаке. Я должна выяснить, откуда они взялись и как выскользнули из тюрьмы, пока это не случилось снова. Мне ни за что не повторить сражения с тремя за одну ночь. У меня проблемы даже с одиночными фейри, и они не были заключены под землей больше чем на две тысячи лет. А те, что были, должно быть, злые и очень, очень голодные.

Я не могу рассчитывать, что завтра Киаран расскажет все, что мне нужно об этом знать. То, о чем он умолчит, может оказаться важным для моего выживания. Но я не стану заблуждаться и ждать.

– Деррик?

– Ммм?

Деррик поворачивает голову в мою сторону; от восторга он сияет все ярче. И снова запускает пальцы в чашку.

– Ты когда-нибудь видел красного колпака?

Деррик ухмыляется от удовольствия и смеется.

– Такие неуклюжие создания. Медлительные, словно патока. Знаешь, однажды я вынул меч, закружил вокруг одного такого и разрезал его на ленточки. – Он набирает еще меда и вздыхает. – Увы, ничего не осталось в качестве трофея.

Медлительные, словно патока? Красные колпаки размахивали молотами и бегали быстрее всех фейри, с которыми я встречалась. Хотелось бы увидеть то, что Деррик считает быстрым. А может, и нет.

Я продолжаю чистить одежду.

– Ты не знаешь, какова вероятность того, что кто-то может сбежать из тюрьмы?

– На это нужно время, – поет он. – Врееееееемя.

О, ради всего святого…

– Деррик, сосредоточься. И постарайся правильно выговаривать связные предложения. Что ты имеешь в виду?

Он продолжает облизывать пальцы.

– Это я могу. Я могу говорить связные предложения. Что мы обсуждали?

– Красных колпаков, – говорю я сквозь зубы. Я пытаюсь не огрызаться, но он весьма усложняет эту задачу. – Как они могли сбежать из подземелья под городом?

– О, это происходит сейчас? Как интересно! – Под моим взглядом Деррик садится ровно, и крылья трепещут у него за спиной. – У действующей тюрьмы не может не быть печати. Со временем печать доживает свой век и начинает слабеть. Связные предложения?!

У меня обрывается сердце.

– Что значит «доживает свой век»?

Деррик радостно улыбается.

– Ничто не вечно. И это прекрасно, учитывая количество невыносимых людишек.

Одежда падает из моих рук в умывальник, вода окатывает мою ночную рубашку.

– Деррик, это не шутки!

Он поднимает руки.

– Светлая сторона! Если первыми освободились красные колпаки, у того, кто построил эту тюрьму, был план на случай ее разрушения.

У меня появляется маленький проблеск надежды.

– Правда?

– Конечно. Это значит, что бóльшая часть силы используется, чтобы как можно дольше удерживать сильнейших sìthichean. Поэтому первыми освобождаются менее могущественные, – он снова слизывает мед с пальцев, – и их врагам легче будет убить их и сократить количество армии до того, как вырвутся более сильные. Блестящий план. Жаль, что не я его придумал.

Надежда умирает, и мне следовало этого ожидать. Кто бы ни построил эту тюрьму, он считал, что красных колпаков легко убить?

Если честно, это самый ужасный чертов план из всех, что я слышала.

– Итак, правильно ли я поняла, – осторожно говорю я. – Единственное, что защищает Эдинбург, – это слабеющая печать, а нынешний разгул злобных фейри, которые прорываются к нам, – это светлая сторона?

Деррик кажется немного смущенным.

– Что ж. Айе.

– Но у нас нет своей армии, чтобы уничтожить их!

Деррик моргает, глядя на меня, его ореол тускнеет.

– Ой. Когда ты это так формулируешь, оно начинает звучать совсем уж печально.

– И где находится печать? Как нам ее починить?

– Не знаю. Никогда не видел ее. Пикси не вмешиваются в дела других sìthichean.

Понятно, почему Киаран не выглядел удивленным при появлении красных колпаков. Скрытный ублюдок! Как, черт возьми, я должна убивать, если не знаю, где они? Если мы не починим эту печать, городу грозит уничтожение. Это очевидно. Фейри были заточены под землей не просто так. Если они освободятся, то уничтожат все на своем пути.

И Киаран еще кое о чем не рассказал мне.

– Деррик, – говорю я, и он смотрит на меня с опаской. – Ты когда-нибудь слышал о Соколиной Охотнице?

Если бы я не следила за его реакцией, то могла бы не заметить, как напряглось его тело. Это не нормальная реакция опьяневшего от меда пикси. Деррик еще никогда не выглядел таким трезвым.

– Где ты это услышала?

Он говорит тихо. Вспышка страха отражается на его маленьком лице, тонкие крылышки слабо трепещут, ореол темнеет.

Я хмурюсь.

– Киаран упомянул.

Деррик не произносит ни слова, хотя я и вспомнила Киарана.

Еще один секрет. Не важно, насколько Деррик презирает Киарана, у них есть общее прошлое, подробности о котором, боюсь, я никогда не узнаю. Возможно, фейри не могут лгать, но это вынуждает их придумывать более изощренные способы скрыть правду.

Деррик отворачивается от меня.

– Женщина, которая охотится со специально обученным соколом, ясно же. Что еще это может значить?

– Точно, – говорю я без капли сарказма.

Он не скажет мне правду, не сегодня. Во время следующей встречи мне нужно выведать у Киарана остальное. Я развешиваю свою одежду над камином, чтобы высушить.

– Уверена, именно это он и имел в виду.

Ложь в обмен на полуправду.

Глава 11

Следующим утром перед приемом гостей я наряжаюсь и одеваюсь сама, чтобы Дона не увидела мои раны. Мягкие шелковые перчатки скрывают ссадины на костяшках пальцев, а шейный платок прячет синяки на коже. На затылке, под ниспадающим шиньоном, который мне удалось прикрепить самостоятельно, приколот бант. Он подходит к моему платью светло-зеленого цвета – единственного в мире оттенка, который гармонирует с моей покрытой веснушками кожей.

Я спускаюсь по лестнице в вестибюль, неподобающе неся чашку чая. Солнечный свет – что редкость для зимней Шотландии – проникает сквозь окна гостиной и освещает просторный зал. Сейчас позднее утро, но солнце уже клонится к горизонту. Его лучи отражаются в люстрах над головой, и маленькие радуги танцуют на синих обоях холла, украшенных пепельно-коралловыми рисунками.

Я могу думать только о том, что рассказал Деррик прошлой ночью. Я должна найти эту чертову печать до того, как сбежит еще больше красных колпаков … или кто-то похуже. Когда Киаран объявится, я вытяну из него информацию. Daoine sìth – самые могущественные из пойманных в ловушку существ, а я и близко не подошла к тому, чтобы превзойти одного Киарана. Если он не поможет мне сражаться с ними, я заставлю его рассказать, что нужно знать, чтобы убивать их. Я буду делать то, что должна.

Меня снова поглощает жажда убийства, такая сильная и беспощадная, что какое-то время я не могу дышать.

Я ставлю чашку на стол и запускаю руку в карман своего дневного наряда. Мои пальцы перебирают крошечные детали, пока я не нахожу маленькую отвертку и автоматизированный клапан, который начала собирать для огнемета. Вставив в него отвертку, я начинаю крутить ее.

Такие мелкие занятия помогают мне думать, но только облегчение от убийства позволит мне снова дышать. Оно ослабит боль в моей груди. Найти печать, а затем продолжить выслеживать и готовиться убить baobhan sìth. Так же, как каждую ночь.

«Нет. Еще нет».

Я размещаю следующий шуруп, закручиваю его. Я должна оставаться сосредоточенной. Пришло время общаться, играть идеальную леди. Время сидеть прямо, расправив плечи, и улыбаться.

– Леди Айлиэн?

Я подпрыгиваю и сбиваю рукой чашку со стола, которая с глухим стуком падает на персидский ковер.

– Ой-ой, – говорю я дворецкому отца. – Это было не очень грациозно, не так ли?

МакНэб улыбается из-под густой светло-рыжей бороды. Его внушительных размеров фигура склоняется, чтобы подобрать чашку с ковра. В его ладони, когда он выпрямляется, фарфоровая чашка кажется миниатюрной.

– Не беспокойтесь, миледи, – говорит он. – Я все равно собирался отдавать ковер в чистку.

– Как вовремя.

МакНэб кланяется.

– Могу я еще что-нибудь для вас сделать?

– Еще чая было бы чудесно, спасибо.

– Очень хорошо, миледи. – Он кивает на стол, стоящий возле двери. – Этим утром доставили кое-какие подарки от ваших поклонников.

На круглом столе на самом видном месте выставлены четыре букета из разных цветов: розы, фиалки, тюльпаны, гелиотроп, вереск, полевые цветы – дорогое сочетание, которое в это время года можно приобрести только в оранжереях.

С момента, как две недели назад я вышла из траура, вестибюль постоянно полон цветов и визитных карточек. Разногласия по поводу смерти моей матери лишь усилили интерес ко мне, хотя не уверена, было бы это так же, не окажись у меня солидного приданого.

Я смотрю на эти знаки внимания и испытываю острое желание выбросить их через парадную дверь. Они – часть будущего, которое мне неподвластно. В нем я существую как жена, чья основная задача – рожать детей и выглядеть рядом с мужем презентабельно. Мое оружие заменят украшенные кружевами веера и зонтики.

Требуется весь мой самоконтроль, чтобы сосредоточиться на автоматическом клапане огнемета. Я достаю из кармана еще один шуруп. Вставить, закрутить, повторить…

МакНэб откашливается. Я не думала, что он еще здесь.

– Будут какие-то указания, миледи? – спрашивает МакНэб. – Быть может, мне следует отправить какие-то ответы?

– Только чай, спасибо. Я буду пить его в гостиной.

Я подхожу к цветам и беру со стола визитную карточку.

Уильям Роберт Джеймс Керр, граф Линлитгоу.

Я почти уверена, что требования графа Линлитгоу относительно жены не включают следующее: тренированная для битвы, слишком агрессивная, убивающая фейри.

Открывается парадная дверь, и в вестибюль входит мой отец, Уильям Кэмерон, маркиз Дуглас.

Я выпрямляюсь от изумления. Отец покинул страну больше месяца назад, не оставив даже записки с указанием, когда он намерен вернуться домой.

Я кладу клапан в карман и, выдавливая улыбку, подхватываю юбки.

– Доброе утро, – говорю я.

Раньше первой реакцией при виде отца было желание его обнять. В детстве мне нравилось фантазировать, как он берет меня на руки и целует в щеки. Я представляла, как мое лицо прижимается к его широкой груди, как я вдыхаю мягкий запах его курительной трубки и виски.

Но отец никогда не исполнял эти мечты. Он всегда любил матушку больше меня, и все его объятия, поцелуи и добрые слова были только для нее. Это было единственное время, когда я видела его улыбку.

Теперь, когда он вернулся домой, даже те моменты нежности кажутся сном. Отец не удостаивает меня взглядом. В последний раз, когда он смотрел на меня, я была покрыта кровью его любимой супруги – окровавленный призрак дочери, которая у него когда-то была.

Самое ужасное в том, что, я думаю, он считает меня убийцей. Его лицо той ночью, когда он нашел меня… Я никогда не забуду сочетания печали и молчаливого обвинения. Позже, когда мы были одни, он схватил меня за плечи и спросил, какого черта произошло. Я ничего не сказала, даже когда он встряхнул меня так сильно, что дернулась голова и заболела шея.

Я никогда не оплакивала супругу, которую он так любил. Я никогда не давала ему ответа, который он хотел получить больше всего на свете, – понимание того, что произошло. Он просто оставил меня со служанкой, которая помогла отмыть всю кровь. И когда он сказал начальнику полиции, что матушку убило животное, думаю, он спасал свою репутацию, а не мою.

Отец чопорно снимает шляпу и приглаживает темные курчавые волосы.

– Доброе утро, МакНэб. – МакНэб забирает его шляпу и помогает снять промокший плащ. – Айлиэн, – наконец приветствует он меня.

Отец колеблется, затем подается вперед и формально целует меня в щеку – так быстро и грубо, что это больше похоже на пощечину. Я сильнее сжимаю юбки и стараюсь сохранять спокойствие. Будет лучше, если я притворюсь, что никогда не хотела его любви, что мы всегда были семьей, состоящей из отсутствующего отца, сломленной дочери и мертвой матери.

Когда тяжелые шаги МакНэба стихают в вестибюле, наступает неловкое молчание.

Отец откашливается.

– У тебя все хорошо?

Я киваю.

– Конечно.

Он снимает перчатки и кладет их на круглый стол.

– По дороге сюда я встретил преподобного мистера Мильроя.

Я стараюсь удерживать нейтральное выражение лица.

– Да?

– Он сказал, что ты не посещала службу. Не потрудишься объяснить?

Я прекратила посещать службы месяц назад, после того как преподобный прочитал проповедь о дикарских суевериях, в том числе и о фейри. Он говорил, что подобные варварские верования препятствуют развитию и научному прогрессу – поскольку в то время, как знание делает людей атеистами, наука возвращает их обратно к религии. Знание могло украсть мою веру, но наука никогда и ни за что не вернет меня к ней.

– Я была занята, – говорю я, указывая на букеты цветов.

Отец протягивает руку к визиткам, приложенным к каждому букету.

– Хаммерсли, Фелтон, Линлитгоу. – Он поднимает глаза. – Надеюсь, отвечать ты будешь по всем правилам этикета.

Я достаю из кармана клапан и снова кручу его в руке.

– Так и будет, отец.

– Думаю, не стоит напоминать, что, выходя за пределы этого дома, ты представляешь фамилию семьи.

– Айе, отец.

Я ставлю металлическую деталь на место.

– Айлиэн. Отложи это устройство.

Его голос такой холодный и властный, что я не могу ничего поделать и роняю деталь на стол.

– Отец…

– Для чего я распорядился, чтобы к началу сезона у тебя был полностью новый гардероб? – Я открываю рот, чтобы ответить, но он продолжает: – Явно не для того, чтобы ты занималась этими изобретениями, не ходила на службу и пренебрегала своими обязанностями. Поэтому скажи: для чего я сделал это?

Я опускаю глаза, чтобы он не увидел их выражения.

– Ты знаешь, почему я изобретаю. – Я стараюсь, чтобы мой голос звучал мягко и тихо. – Ты знаешь, почему для меня это важно.

Это было то, чем мы с матушкой занимались вместе и частью чего отец никогда не был. Когда я что-то изобретаю, это напоминает мне о ней. Пусть он убрал из дома все ее вещи, этого он у меня не отнимет.

Отец напрягается.

– Я задал тебе вопрос, Айлиэн.

Я сглатываю. Ненавижу это!

– Чтобы я смогла найти подходящую партию, – шепчу я.

– Именно. По закону Шотландии ты моя единственная наследница. Это выделяет тебя из числа остальных дебютанток города.

Айе. Единственное, что у меня есть и что джентльмен хочет больше всего, – это умножение богатства. Как будто мне нужно об этом постоянно напоминать!

– Конечно, – говорю я.

– Свадьба переключит внимание общества с прошлогодних… прискорбных обстоятельств.

Не могу поверить, что он только что упомянул о смерти матушки таким тоном, как кто-то рассказал бы о паре, которую застали в саду во время свидания.

– Прискорбных обстоятельств…

Я стараюсь, чтобы в моем голосе не звучала горечь.

– Нам бы не хотелось, чтобы они заостряли на этом внимание.

Отец сердито вскидывает подбородок. Он все еще не хочет смотреть мне в глаза.

– Надеюсь, ты понимаешь, насколько это важно, Айлиэн. Я хотел бы увидеть твою свадьбу до конца сезона.

– С этим могут возникнуть трудности, – говорю я.

– В таком случае я сам выберу кого-нибудь для тебя, – заявляет он.

Черт бы его побрал! В конечном счете у меня действительно нет выбора – кроме, возможно, выбора, кого из лордов я сумею лучше всего обмануть. Мое будущее – это позолоченная тюрьма из шелка, балов и лживой вежливости.

У меня не получается промолчать.

– Ты так сильно хочешь от меня избавиться?

Отец замирает. Проблеск эмоций мелькает у него на лице.

– Не придумывай того, чего нет.

– Тогда в чем дело?

Он спокойно берет перчатки со стола.

– Все просто. Замужество – часть твоего долга.

– А что, если я не хочу этого? Выходить замуж?

Он выглядит невозмутимым.

– Конечно, ты этого хочешь. Не драматизируй.

Я стараюсь сохранять спокойствие.

– Я не драматизирую, отец.

Нет ответа. Ни гнева, ни удивления, ничего, кроме единственного проблеска, который доказал, что мои слова были услышаны.

– Неважно, чего ты хочешь, – говорит он. – Долг превыше всего.

Что-то неистовое поднимается внутри, но я подавляю это. Я не предназначена для брака. Это не для таких, как я. Но отец не понимает, что брак вынудит меня подавлять ту часть, которая все еще горюет.

– Конечно.

Отец, кажется, не замечает налета гнева в моем голосе. Он отдает мне визитные карточки.

– Отправь им ответы.

Я сопротивляюсь желанию смять карточки в руке и спокойно забираю их.

– Я приглашу лорда Линлитгоу на вечерний чай. – Когда отец хмурится, не понимая, я объясняю: – На дневной чай уже приглашена Кэтрин.

– Очень хорошо, – отвечает отец. Он бросает взгляд на карманные часы. – Я скажу МакНэбу отправить лорду Линлитгоу твой ответ и вернусь к вечернему чаю, чтобы присоединиться к вам.

Я смотрю, как он уходит в свой кабинет, и пытаюсь взять себя в руки.

Неважно, чего ты хочешь…

Я щелкаю выключателем в гостиной, чтобы зажечь камин. Пока комната прогревается, я сажусь на красный бархатный диван и смотрю в окно, вдыхая запах горящего дерева, потрескивающего в камине. Солнце пробивается сквозь ветви деревьев за площадью. Я вижу высоко в небе маленькое белое облако, подгоняемое ветром. В отдалении, медленно взмахивая крыльями над домами, проплывают орнитоптеры и дирижабли.

Я сбиваюсь со счета, сколько чашек чая выпила, пока сидела здесь. Я нажимаю на кнопку, и электронная рука хватает мою чашку и наполняет чаем. Снова и снова.

Одиночество приносит облегчение. Здесь я могу позволить словам отцам накрыть меня тяжелой волной.

Неважно, чего ты хочешь… Неважно, чего ты хочешь… Неважно, чего…

– Леди Айлиэн? – МакНэб открывает дверь в гостиную. – Прибыла мисс Стюарт, чтобы увидеться с вами.

Слава богу!

– Проводи ее сюда, МакНэб.

Мгновение спустя вбегает Кэтрин. Ее светло-розовое муслиновое платье шуршит, задевая дверной проем, светлые волосы слегка взъерошены, на бледных щеках горит румянец, а синие глаза сияют.

– Где твой сопровождающий? – спрашиваю я, нахмурившись. – Господи, только не говори, что твоя матушка здесь!

– Боже, нет! – восклицает она. – Я сбежала украдкой, чтобы увидеться с тобой. Ты представляешь, что творится на улице?

– Не особо, – отвечаю я и нажимаю на кнопку автомата.

Горячий чай наполняет чашку. Я добавляю немного молока и кусочек сахара, как предпочитает Кэтрин, и подвигаю к ней чайное блюдце по столешнице красного дерева, которая нас разделяет.

Кэтрин снимает шаль и, разглаживая юбки, устраивается на диване напротив меня.

– Принцесс-стрит полностью уничтожена. Ты знаешь, что половина Норт-бридж обвалилась?

Я вздрагиваю. Я надеялась избежать упоминаний о моих разрушениях прошлой ночью, но, полагаю, нужно хотя бы изобразить удивление.

– Как ужасно! – отвечаю я. – Что такого могло произойти?

Она отпивает чай.

– Очевидно, прошлой ночью произошел взрыв, хотя до сих пор неизвестна его причина. Были созваны все Силы города, чтобы расследовать и инспектировать урон.

Я замираю. Я даже не думала, что в результате моих действий может кто-то пострадать.

– Пожалуйста, скажи, что жертв нет!

Я с трудом могу это произнести.

– Слава богу, нет. – Кэтрин подается вперед и берет меня за руку. – Извини, я не хотела тебя тревожить.

Я слабо улыбаюсь.

– Спасибо. Продолжай.

– Больше особо и нечего рассказывать. Все, что между южной частью Принцесс-стрит и Ватерлоо-плейс, огорожено. – Она морщится. – Движение просто ужасное, я едва не вышла из кареты и не отправилась пешком. Я бы добралась быстрее, будь у меня чертов орнитоптер!

Я киваю. Я одна из немногих, кому повезло иметь собственный летательный аппарат. Свой я построила сама, но это изобретение доступно лишь самым богатым семьям Эдинбурга. Только несколько инженеров в стране могут создавать их.

– Подозреваю, твоя матушка была в панике, иначе бы у тебя не получилось выскользнуть из дома без сопровождения.

Кэтрин спокойно кивает.

– Она пыталась воспользоваться этим в качестве предлога, чтобы я пропустила ленч. Естественно.

– Естественно.

– И когда у нее не получилось, она рассказала, что случилось с лордом Хепберном.

Кэтрин смотрит на меня и делает глоток.

Господи! Я совсем забыла о бедном лорде Хепберне. Надеюсь, те ужасные раны зажили без особых осложнений.

– А что с ним?

– Ты не слышала? На беднягу напали во время приема.

Я изображаю шок.

– Напали? Что ты имеешь в виду?

– Кто бы это ни был, он порезал лорду Хепберну грудь, хотя, когда его нашли, на раны были наложены швы. Разве это не странно? Словно нападавший передумал.

Я округляю глаза, чтобы как можно лучше изобразить невинность.

– Подумать только! Он что-нибудь помнит?

Как сумасшедшая женщина дралась с невидимым противником, а затем заштопала раны и оставила его на кровати? Он помнит это?

– Нет, – говорит Кэтрин. – Совсем ничего.

– Что ж. Надеюсь, они найдут злодея, ответственного за это. Только подумай: нападающим мог оказаться один из гостей на балу. Представляешь?

Кэтрин ахает и роняет чашку с блюдцем на стол. Чай разливается по скатерти.

– Ради всего святого, кажется, я схожу с ума. – Она на миг закрывает глаза. – Не могу поверить, что собираюсь спросить об этом.

– Спросить о чем?

Когда Кэтрин снова смотрит на меня, ее глаза полны слез.

– Это была ты?

Я едва могу дышать, настолько болит в груди.

– Я? – хрипло переспрашиваю я. – Почему ты спрашиваешь о таком?

– Черт возьми, но, кажется, сплетни стали влиять и на меня. – Она колеблется, словно тщательно раздумывает, как задать следующий вопрос, потом решительно произносит: – Я видела тебя в коридоре. Ты просила меня подержать твою сумочку. Ты пропустила пять танцев и вернулась в бальную залу в ужасном виде. Что еще я должна думать?

Наша дружба была нерушимой с детства. Когда я была в трауре, это было моим единственным утешением, и это единственные хорошие отношения, которые у меня остались. Однако не думаю, что когда-нибудь перестану лгать Кэтрин. Я знаю, что она никогда не поймет, насколько я отличаюсь от той личности, которой она меня считает, но никак не думала, что она сомневается во мне.

– В таком случае ты думаешь, я и ее убила? – тихо спрашиваю я. – Мою мать.

– Нет! – Кэтрин выглядит шокированной. – Бог мой, я никогда бы так не подумала.

– Тогда ты должна знать, что я никогда бы не навредила лорду Хепберну.

Кэтрин изучает меня.

– Но ты знаешь, кто это сделал, не так ли?

Я улыбаюсь.

– Только если предположить, что я была там. Но я была в дамской комнате, с мигренью, помнишь?

Кэтрин не улыбается в ответ.

– Не знаю, во что ты оказалась втянута, но если это серьезно, то ты должна рассказать мне.

Возможность, конечно, соблазнительная. Только фейри знают мою тайну – большинство из них умирают после того, как узнаю´т ее. А Кэтрин – моя последняя связь с нормальной жизнью, которая у меня была, пока я не стала… такой. Если бы только она знала, как это важно, что у меня осталась единственная вещь, еще не тронутая фейри. Она связывает меня с моей человечностью, с тем немногим, что от нее осталось.

– Я не могу, – мягко говорю я.

Она опускает взгляд.

– Ты хотя бы в безопасности?

– Да, клянусь тебе.

Намного лучше продолжать лгать, чем рассказать хотя бы часть правды.

Она вытирает слезы.

– Я не должна была позволять ужасным слухам так влиять на меня. Прости, что сомневалась в тебе.

– Тебе не нужно извиняться. Я все время сомневаюсь в себе.

Кивнув, она откашливается.

– Ты должна пообещать, что эта мигрень не вернется на балу в честь Гэвина. – Когда я не отвечаю и продолжаю смотреть на нее, Кэтрин хмурится. – Ты ведь помнишь, правда?

Я отпиваю чай.

– Айе. Твой милый брат… который в Оксфорде…

– И который возвращается завтра…

– Конечно, – радостно говорю я. – Как я могла об этом забыть?

Кэтрин отлично видит, что я лгу.

– Мы устраиваем бал в его честь, и ты обещала, что спасешь меня из когтей скуки.