Текст книги "Похищенные годы"

Автор книги: Элизабет Лорд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 22 страниц)

– Мой Бог, я так хочу, чтобы ты был свободен, Дэвид. Я хочу, чтобы мы стали мужем и женой.

Он нежно и ласково вернул ее поцелуй, – былая пылкость ушла с годами. Но все равно Летти страстно мечтала, чтобы сидящего перед ней мужчину ей не надо было делить ни с кем, и меньше всего с его женой.

Дэвид, идущий по направлению к своей спальне, вдруг остановился и повернулся к жене, не осмеливаясь верить своим ушам.

– Что ты сказала?

Мадж одарила его двусмысленной улыбкой.

– Я сказала, что если ты хочешь развод, то можешь его получить.

Насмешливая улыбка стала шире. Она стояла, закутанная в черный шелк, одна рука элегантно касается бедра, в другой сигарета.

– Удивлен, дорогой? Ты ведь так долго ждал! Хотя, я всегда говорила: что достается слишком поздно напоминает промокшую петарду – сплошной дым, а огня нет. Неважно, дорогой, лучше поздно, чем никогда. Ты ведь способен еще взобраться на женщину, не так ли? Или уже не хватает дыхания?

Дэвид, не обращая внимания на грубость, резко спросил:

– Развод – когда?

– В любое время, дорогой. Как только захочешь. Она продолжала внимательно смотреть на мужа, а когда тот промолчал, раздраженно сжала губы.

– Разве тебе не интересно, чем вызвано мое согласие?

Дэвиду страшно хотелось ответить: «Не особенно», но он решил не рисковать. Возможно, Мадж просто издевается над ним, не имея в виду ничего серьезного.

– Я тебе скажу, – продолжила Мадж. – Ты понимаешь, еще с прошлого года мы с твоим кузеном Фредди… Могу поспорить, ты ничего и не подозревал. На самом деле, Фредди сделал мне предложение, и беда в том, что ты нам мешаешь. Но будет объявлено, что это я развожусь, и твою Летицию назовут причиной. Это мое условие. Да, и, конечно, подобающая компенсация с твоей стороны.

Мысли Дэвида немедленно обратились к его доле в «Бейрон и Ламптон». Она принадлежит Кристоферу. Так было записано в завещании, и никто, даже Мадж, не оспорит тот пункт. А как только они с Летицией поженятся, Крис сам сможет побороться за себя.

– Что тебе угодно, – хрипло согласился он, – за исключением, конечно, моих акций в нашей фирме.

Не показалось ли ему, что она слегка вздрогнула? Даже если соединить ее долю и акции, находящиеся у Фредди, это все равно не даст им преимущества. И всегда оставалась возможность, что Фредди запретит жене заниматься бизнесом. Но Дэвид был уверен, что больше всего Мадж мечтает насладиться его страхом. Для нее дела фирмы ничего не значили. Для него же они означали сохранение имени отца, будущее сына, спокойствие Летиции. И Мадж это знала.

На мгновение почудилось, что Мадж передумает, но после долгого молчания она пожала плечами и расслабилась, на лице снова появилась двусмысленная улыбка.

– Подходит.

Ну почему ему кажется, что она скрывает нечто важное?

– Ты любишь его? Фредди? – спросил он. Она, конечно, только использует его кузена.

Свет в глазах, видимый даже на расстоянии, говорил об обратном. Мягкий свет, подразумевающий любовь, на которую, по его мнению, Мадж была неспособна. В следующий момент глаза снова стали настороженными.

– Какая разница, дорогой? Ты получил то, что всегда хотел, и будь доволен.

Все было слишком просто. Наверняка она что-то скрывала. Может быть, Мадж уже договорилась с Робертом Ламптоном? Последнее время тот чувствовал себя не очень хорошо и наверняка уже написал завещание. Ему некому было оставить свои акции – жена, которая умерла много лет назад, была бесплодна, как сказали Дэвиду. То, что Роберт не любит Мадж, ничего не значит – кровь не вода. Пока все эти мысли проносились у него в голове, Дэвид кивнул и двинулся в сторону своей спальни.

– Можно считать, что мы договорились? – догнал его голос жены. – Я завтра же начинаю необходимые приготовления.

И снова он кивнул, зашел в свою комнату и захлопнул дверь. Завтра он сообщит эту замечательную новость Летиции. Она едва ли поверит. Он и сам верил с трудом. Одно было ясно: с завтрашнего дня он будет проводить каждый день с Летицией, включая и Рождество.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

Когда бы он ни встречал Мадж в эти дни, Дэвид замечал в ее глазах странный блеск – насмешливый, злорадствующий. Возможно, я знаю кое-что, о чем ты и не подозреваешь, казалось, говорил он. Иди, навести моего дядю. Подлижись к нему, если сможешь. Но ты ничего не получишь.

Роберт Ламптон, сидящий в кровати, выглядел как восковая фигура – слезящиеся глаза за пыльными стеклами очков, вялый рот, вставная челюсть в стакане на тумбочке рядом с кроватью. Как и весь дом с устаревшими газовыми рожками, вытертыми коврами и пыльными занавесками, с огромными помутневшими зеркалами, темными картинами и высоким, затянутым паутиной потолком, Роберт Ламптон принадлежал прошлому веку. Но Дэвида встретил, как обычно, дружелюбно и радостно.

Достигнув семидесяти трех лет, Роберт наконец ушел с поста одного из директоров, но оставался владельцем пакета акций, который, если будет отдан Мадж или Дэвиду, наделит одного из них правом решающего голоса. С присущим старикам упрямством он избегал любого упоминания о своих намерениях относительно акций и только заявил Дэвиду своим каркающим, но веселым голосом: «Не волнуйся, я никого не обижу. Я всегда был справедливым человеком».

Беззубая улыбка, сулящая поддержку – и в этом Дэвид не сомневался, – была как две капли воды похожа на ту, которой Роберт Ламптон одаривал Мадж. Старик очевидно нуждался в их преданности и потому заставлял их обоих посещать его каждую неделю.

Встретив случайно на прошлой неделе Мадж, все с тем же насмешливо-презрительным выражением лица, Дэвид надеялся, что хоть сегодня их визиты не совпадут. Он изнывал от желания уйти подальше от нее, чувствуя, как напряжены нервы. Ты, старый капризный ублюдок, думал он, улыбаясь и пожимая перечерченную синими венами руку. И запах старости преследовал его еще долго после ухода.

Как человек, опасающийся, что его в любой момент могут попросить распрощаться с любимым детищем, Дэвид заходил в свой универмаг с такой же частотой, как ездил к Роберту Ламптону. Медленно обходя отделы магазина, он дружески приветствовал работающих там сотрудников, с тоской думая, что делает это, может, в последний раз.

Каждая секция всегда была полна покупателей. С острой болью в сердце, Дэвид прокладывал себе дорогу в толпе и на каждом этаже останавливался поговорить с управляющими.

– Доброе утро, сэр.

– Доброе утро, мистер Сеймур. Как дела?

– Отлично, сэр. Процветаем.

– Хорошо.

– Доброе утро, сэр! Рады вас видеть!

– И я рад заглянуть к вам, мистер Велс. Много работы?

– О да, сэр!

Цилиндрические металлические ящики с деньгами позвякивают, проплывая под потолком в кабинку кассира, где за стеклянными стенками их опорожняют, кладут внутрь сдачу и, завинтив крышку, отправляют обратно. Немного устарело, но люди любят приходить сюда, предпочитая этот магазин многим другим. Они врываются через крутящиеся двери, с удовольствием вдыхая воздух магазина – запахи ковров, тканей и мебели. Дэвид тоже втянул в себя этот воздух и почувствовал, что ему хочется плакать.

Казалось, прошли века с тех пор, как началась переписка между адвокатами. Простой случай, сказали они – обе стороны согласны с формулировкой. Адвокаты, однако, как поняла Летти, не считают себя полностью отработавшими гонорар, если дело завершится за пару дней, а значит, требуются горы писем, инструкции для адвокатов, дальнейшие инструкции и письменные показания, заверенные под присягой, – и все это скрепленное печатями, соединенное миллионами ржавых скрепок, перевязанное ленточками. По крайней мере Летти видела только эту сторону их работы.

Как всегда сдержанный, Дэвид старался успокоить ее.

– Еще две недели, любимая. Ну, максимум три.

– Больше похоже, что три года! – простонала она. Так ужасно, когда тебя называют «виновной стороной». Заставляют чувствовать себя порочной, представляют их любовь с Дэвидом как что-то грязное.

– Уже август. Что они там делают? Если ты хочешь знать мое мнение – она специально затягивает дело!

Рука Дэвида сжала ее ладонь.

– Потерпи немного, дорогая.

Они сидели на скамейке в Кинсингтон Гарден, радуясь возможности передохнуть в тени. Пары и целые семьи проплывали мимо, девушки и женщины в ярких летних платьях и белых шляпках, мужчины – без пиджаков и в летних шляпах.

Дэвид откинулся на спинку, шаря в кармане в поисках портсигара – золотого, с выгравированными инициалами, который Летти подарила ему два года назад на день рождения.

Она молча смотрела, как он зажигает сигарету, затем, отвернувшись, принялась следить за небольшой стайкой голубей, чьи розовые лапки поднимали маленькие клубы пыли, когда птицы вышагивали в поисках крошек. По крайней мере так делали самочки, не обращавшие ни малейшего внимания на самцов, чьи малюсенькие мозги были заняты только сексом – радужная грудка распушена, пока они тщетно воркуют.

Мимо лица проплыли клубы едкого дыма. Даже не поворачивая головы, Летти знала, что Дэвид старается задержать табачный дым в легких как можно дольше.

– Ты слишком много куришь, – заметила она, услышав в ответ согласное мычание.

Он это и сам знал. А всему причиной страшное напряжение – напряжение ожидания. И Летти беспокоили постоянные боли у него в сердце. Тоже из-за напряжения. Может быть, когда все закончится… Летти закрыла глаза. Боже, пожалуйста, помоги Дэвиду, как можно быстрее развестись.

Над ними летнее солнце совершало свой обычный круговорот. Летти подставила лучам свое лицо, впитывая тепло. От цветочных клумб за их спиной пахло лавандой и розами.

Скоро будет война. Об этом знали все. Никаких сомнений, в отличие от прошлого года. Гитлер решил войти в Польшу, с которой Великобританию связывал договор о взаимной помощи. Если немецкий диктатор осуществит свое намерение, а все указывало именно на это, то Англию ждала война.

Напуганная Летти видела неизбежность происходящего, но надеялась, что работа Криса в газете освободит его от призыва. Несмотря на его двадцать четыре года и перспективу женитьбы, в душе ее сын по-прежнему оставался авантюристом, который когда-то чуть не отправился сражаться в Испанию.

– Если наступит худшее, то я предпочту быть добровольцем, чем ждать, пока меня призовут, – сказал он ей на прошлой неделе. А потом добавил: – Я уже подал заявление в летную школу военно-воздушных сил.

Летти была в ужасе.

– Крис! Не надо…

– Не волнуйся, мам.

– А как же Эйлин?

– Она все понимает. Меня призовут в любом случае. А я люблю летать, и как окончившего университет меня просто обязаны взять.

Крис даже решил отложить свадьбу, несмотря на решительные протесты Эйлин и ее семьи, хотя в последнее время тысячи людей женились и выходили замуж очертя голову, как будто это был их последний шанс. Чем ближе был конец августа, тем больше чувствовалось поспешное желание наверстать упущенное.

Вся страна вздрогнула, когда в сентябре Гитлер ввел войска в Польшу, таким образом надсмеявшись над британским правительством.

Поезда были забиты военными. А если не военными, то детьми – их тысячами вывозили из города, особенно из Ист-Энда с его заводами и портом, пытаясь уберечь от бомбардировок, которые, как все знали, скоро начнутся.

Бомбоубежища Андерсона, названные так в честь их создателя, сэра Джона Андерсона, предлагалось оборудовать во всех пригородах. Люси сообщила, что они уже наняли человека, а чтобы выглядело изящно, решили разбить сверху альпийскую горку.

В городе тоже на каждом свободном клочке сооружали убежища. Работали так лихорадочно, что казалось, жизнь заканчивается. Летти даже ожидала появления на улицах людей с плакатами: «Внимание – скоро конец света» и была удивлена, что их так мало. Однако два дня спустя она и вправду решила, что наступил конец света.

Утром в субботу – они с Дэвидом на софе, Кристофер у окна – слушали радио. Рука Дэвида с силой сжала ее руку, и она улыбнулась, стараясь немного приободрить как его, так и себя, когда по радио грустный монотонный голос Чемберлена объявил о начале войны с Германией.

Его голос затих, сменяемый звуками национального гимна. Дэвид и Летти встали, рука об руку, ее голова гордо поднята, она молча смотрит на сына, молясь о его безопасности.

Крис повернулся к ним, но она не смогла прочесть выражение его глаз. Не осмелилась спросить, о чем он думает. Просто пробормотала: «Все в порядке, Крис?» Получив утвердительный ответ, она направилась на кухню приготовить такой необходимый сейчас всем чай.

Чайник только начал кипеть, когда вдали раздались звуки сирен, усиливающиеся и ослабевающие с равными промежутками.

– Воздушный налет. – Слова вырвались сами собой. Выключив чайник и выдернув вилку из розетки, Летти бросилась в комнату, беспомощно смотря на Дэвида. Тот немедленно взял инициативу в свои руки, поторапливая их с Крисом. Через закрытую галерею они прошли в подвал, переоборудованный под бомбоубежище.

Полчаса спустя они вернулись в квартиру, смеясь от радости, когда пронзительный сигнал – «Все чисто» – прорезал воздух над Сити. Через секунду зазвонил телефон. Это была Люси, голос которой дрожал от еле сдерживаемой паники, как всегда бывало в минуты кризисов. Люси, уже бабушка, осталась такой же легко возбудимой, как в юности.

– Летти! Это ужасно. Мужья моих дочерей – их ведь могут призвать. А у девочек маленькие дети. И этот воздушный налет несколько минут назад.

– Должно быть, ложная тревога, – пыталась успокоить ее Летти, полностью контролируя себя. – Ничего не произошло. Было так тихо. Ты что-нибудь слышала?

– Это ничего не значит! – пронзительно кричала Люси. – Мы в состоянии войны – все может случиться. Нас убьют, если мы не будем осторожны.

Потребовалось много времени, чтобы успокоить ее, слышно было даже, как Джек увещевал жену, а потом, отобрав у нее трубку, долго разговаривал с Дэвидом.

* * *

Криса призвали две недели спустя. По дороге он собрался попрощаться с Эйлин, а оттуда отправиться в Крамвелл в Линкошире. Летти и Дэвид проводили сына, глядя, как он уходит, неся свой чемодан, – спина выпрямлена, в глазах ожидание чего-то необычного.

Смахнув слезы, сдерживаемые, пока Крис не исчез из виду, Летти вернулась в дом, чтобы забрать почту и открыть галерею. Жизнь должна идти своим чередом. Они не могут отбросить работу из-за того, что сын ушел на войну.

Конечно, этим утром вряд ли придется обслуживать покупателей – люди слишком заняты собой, им не до покупок. Дэвид поднялся наверх, а Летти в офисе механически просматривала присланные счета, брошюры и письма. Она вдруг замерла, увидев письмо со штампом «Гарден, Полдер и Станвэй, адвокаты». Ну, наконец! Летти не заметила, как остальные бумаги упали на пол.

– Дэвид! Это оно!

Не дождавшись ответа, Летти ринулась вверх по ступенькам и ворвалась в гостиную, где, как она думала, Дэвид готовил себе выпить, прежде чем спуститься в галерею.

Он сидел в кресле, вернее, полулежал. Лицо серого цвета, искаженное болью, покрытое бисеринками пота. Глаза закрыты, одна рука прижата к левому плечу, голова бессильно откинулась назад.

Конверт выпал из рук Летти.

– Боже мой, Дэвид! Что случилось?

– Ужасная боль…

– Где?

– Везде.

Летти сразу же бросилась набирать номер больницы, в отчаянии от того, как медленно соединяют. И все это время она слышала тихие стоны Дэвида, отзывавшиеся болью внутри нее.

Несправедливо, когда солнце светит так ярко за зелеными занавесками комнаты для посетителей в больнице. Летти не могла сидеть на одном месте. В голове сумятица, она пересела из одного кресла в другое, потом подошла к окну, затем принялась смотреть на дверь, ожидая, чтобы кто-нибудь, кто угодно, пришел и сказал, что происходит.

Она позвонила Люси, которая, запричитав, будто заболел ее собственный муж, пообещала, что Джек скоро перезвонит, пробормотала множество пустых, но сочувственных слов, а потом повесила трубку – скорее всего, чтобы вволю поплакать. Через десять минут позвонил Джек, находящийся в тот момент в офисе своей – сейчас уже очень крупной – фирмы.

– Я скоро приеду. Тебе нужно, чтобы кто-то был рядом. – И все. Летти вернулась в комнату для посетителей, чувствуя себя немного лучше.

Удивительно, но раньше Летти никогда бы не поверила, что Джек станет надежной опорой для сестры. А сейчас и она нуждалась в его поддержке. Но Джек все никак не появлялся, и Летти дрожала от страха.

Она попыталась поймать Криса у Эйлин, но опоздала на пятнадцать минут. Сначала ждала машину «скорой помощи», чтобы перевезти Дэвида в больницу, а потом эти разговоры с сестрой… Она смогла только попросить, позвонив на станцию, куда он должен был приехать, оставить ему записку. И ждать, ждать…

Джек приехал после одиннадцати. Он успел подхватить ее, когда обессилевшая от горя Летти упала ему на грудь, радуясь, что кто-то разделит с ней страдания. И только через несколько мгновений заметила, что за спиной шурина стоит Люси – глаза полны слез, лицо без кровинки – такое же, как и у нее самой.

Летти отодвинулась от Джека, когда сестра шагнула вперед, порывисто обняв ее, хотя неясно, кто из них кого утешает – настолько переживала Люси.

– Ужасно! Бог мой, Летти, как ты себя сейчас чувствуешь?

– Что с ним? – спросил Джек, хотя она рассказала по телефону все, что знала. – Тебе что-нибудь сообщили новое?

– Нет. Он в реанимации. Сюда никто не выходил, только предложили мне чашку чая. – Она бросила взгляд на подоконник, где осталась стоять забытая чашка, выпитая только наполовину. – И врачи ничего не могли сказать.

Они прождали еще полчаса, показавшиеся Летти вечностью, Люси – постоянно вздыхая, Летти – уставившись в одну точку, а Джек – непрерывно вышагивая по комнате.

Неожиданно Джек остановился.

– Пойду, узнаю, что там происходит.

В этот момент распахнулась дверь и в комнату вошел человек с седыми волосами, представившийся как врач мистера Бейрона. Заметив двух женщин, вскочивших на ноги, он спросил, которая из них миссис Бейрон.

Летти шагнула вперед. Нет смыла углубляться в объяснения их отношений с Дэвидом.

– Как он?

Доктор ласково улыбнулся ей – для Летти это был очень страшный знак. Врачи улыбаются или весело, или ласково, в зависимости от того, хорошие или плохие новости они собираются сообщить, и эта улыбка казалась плохим предзнаменованием.

– Я хотел бы поговорить с вами, миссис Бейрон. Пожалуйста, пройдите со мной.

Летти помедлила, сомневаясь, стоит ли просить, чтобы кто-то сопровождал ее. Но Люси вряд ли поможет – Летти не спасут потоки слез. Помощь Джека тоже казалась ненужной. Она хотела, чтобы ее утешал Дэвид! Но этого больше никогда не будет, Летти знала наверняка.

Молча она последовала за «белым халатом», пройдя в маленькую комнатку в конце коридора. В ней стоял стол, на котором валялся забытый кем-то карандаш, у стены – три картотечных шкафа, пустая мусорная корзина и два кресла. Стены комнаты были зеленого и кремового цвета, как и той, из которой они только что пришли, занавески такого же блекло-зеленого цвета. Летти внимательно рассматривала рисунок на них, словно разглядывала фотографию, зная, что никогда не забудет ее. Вспоминая сегодняшний день, она всегда будет видеть представившуюся ей сейчас картину.

– Пожалуйста, садитесь, миссис Бейрон.

Летти автоматически села. Она не будет плакать! Она никогда не плакала при виде смерти. Может быть, и напрасно – по крайней мере боль переносилась бы легче.

Доктор присел на стол, одна нога касается пола, другая болтается в воздухе. Его стетоскоп качался в нескольких сантиметрах от глаз Летти. Серьезное лицо, казалось, глядит на нее с чудовищной высоты.

– Боюсь, что у вашего мужа был очень тяжелый сердечный приступ, – начал он осторожно. – Мы сделали все, что могли, и я рад сообщить, что он вне опасности… По крайней мере на этот момент, – добавил он быстро, когда на лице Летти появилось выражение изумленной радости и она привстала с кресла.

– Я сказал, на этот момент, миссис Бейрон, – повторил он, когда Летти снова села. – Такой приступ может повториться в любое время и нельзя сказать через сколько – это могут быть минуты, часы, дни, месяцы. Даже годы. Никто не может предугадать…

Слова доносились издалека, будто сквозь толстый слой ваты. Летти чувствовала себя хуже, чем если бы он сообщил о смерти Дэвида, к чему она уже была готова. Голос отражался от стен, бессмысленные слова сливались в единый гул, заполнявший голову. И она падала, падала…

Летти очнулась, лежа на кровати, и попыталась приподняться, чтобы посмотреть по сторонам.

– Все в порядке, – прозвучал дружелюбный голос с характерным ирландским акцентом. – Вы просто упали в обморок. А сейчас вы в одной из палат. Полежите минуту, чтобы прийти в себя, а потом можете садиться.

Посмотрев в сторону, откуда доносился голос, Летти увидела круглое юное лицо над голубой униформой и белым фартучком, щечки розовые и лоснящиеся, будто с них забыли смыть мыло. Черные волосы кудрявятся под белой шапочкой, а глаза синие, словно небо.

Девушка улыбнулась, когда Летти удалось сесть.

– Так-так. Через секунду вы будете в полном порядке.

Летти ожидала увидеть на себе больничный халат, но она была в своей одежде, сумочка и шляпка аккуратно положены рядом на стул.

Мысли ее, однако, тут же вернулись к Дэвиду.

– Вы не знаете, как самочувствие мистера Бейрона? – Казалось странным задавать подобный вопрос, когда некоторое время тому назад она считала, что он умер. А потом ее снова стали мучить подозрения. Летти вопросительно посмотрела на лицо медсестры, ожидая, что та покачает головой, что слова врача были только сном. Но девушка улыбнулась, в глазах запрыгали веселые смешинки, и Летти поняла, что это не было сном. И внезапно долго сдерживаемые слезы прорвались бурным потоком. Летти рыдала так, как не плакала многие, многие годы, даже после смерти Билли. Она плакала, опустив голову на мягкое плечо молоденькой девушки, которая, полуобняв ее, приговаривала: «Ничего, ничего. Поплачьте – и вам станет легче».

Люси и Джек уехали около четырех. Летти осталась рядом с Дэвидом, держа его за руку, когда он наконец задремал. Она поклялась больше никогда не покидать любимого, если, конечно, разрешат больничные правила. Если же нет – она будет их оспаривать.

У нее возникло страшное ощущение, что стоит ей только отойти, как что-то ужасное произойдет с Дэвидом. Летти понимала, как это глупо, но ничего не могла с собой поделать.

Ей передали записку – Крису разрешили отлучиться и побыть с отцом некоторое время.

Несколько минут назад Летти выходила, чтобы позвонить Мадж, хотя решение оставить Дэвида даже на несколько минут досталось ей с трудом. Почему она позвонила Мадж, Летти не понимала, но та хотя бы подтвердила, что конверт, полученный утром, содержит окончательное постановление о разводе. Реакцией же Мадж на рассказ о сердечном приступе Дэвида было сердитое заявление, что она не собирается тратить время, посещая бывшего мужа.

– Не мое дело, дорогая, – вздохнула она, – теперь это твоя забота. – И она повесила трубку, оставив Летти в недоумении перед лицом такой бессердечности.

Чувствуя себя виноватой перед Дэвидом, обратно она бежала, но он не просыпался. Проходили часы, но Летти оставалась рядом, мечтая, чтобы первое, увиденное Дэвидом, было ее лицо… Летти смотрела на улыбающегося Дэвида. Он быстро поправится, думала она. То, что сказал доктор Харпер, не может быть правдой. Но в глубине души она знала, что нужно в полной мере распорядиться оставшимся у них временем. Только она надеялась, что это будут годы, а не месяцы или недели. Она молилась об этом, глядя на лицо Дэвида, запоминая его, чтобы никогда не забыть.

Он открыл письмо от адвокатов и быстро просмотрел его. Потом улыбнулся, и его темные глаза засветились любовью. Но только на мгновение.

– Доктор Харпер говорил с тобой?

Она кивнула, не зная, что ответить. Но Дэвид заговорил сам.

– Он сказал тебе, что может случиться? И снова молчаливый кивок.

– Я люблю тебя, Летиция. Помни всегда о моей любви. Если быть честным, то я не могу просить тебя выйти за меня замуж. Ужасная мысль, что вскоре ты станешь вдовой…

Каждый мускул, каждый нерв в теле Летти вдруг сжался от боли. Она заговорила быстро и настойчиво:

– Я хочу, чтобы ты выслушал меня, Дэвид. Страна воюет, а тысячи людей женятся именно сейчас, не зная, увидят ли друг друга снова. А ведь большинство из них были знакомы не больше года. Мы же с тобой вместе большую часть жизни. И половину этого времени были любовниками. Для меня радость иметь то, что имею. Даже если через неделю я останусь вдовой, то буду считать себя самой счастливой женщиной, так как ты меня любил. Я выйду за тебя замуж, Дэвид, и давай не будем спорить.

Она больше не могла говорить, а только наклонилась к Дэвиду и почувствовала, как руки любимого крепко обняли ее. И она поняла, что он с ней полностью согласен.