Текст книги "Судьба: Дитя Неба"

Автор книги: Элизабет Хэйдон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 54 страниц)

Как только все они оказались в вестибюле фабрики, Рапсодия вернулась в комнату с печами. Несколько мгновений она разглядывала страшный разгром, царивший здесь, затем подошла к четырем оставшимся бакам и перевернула их, вывалив содержимое на пол и стараясь держаться подальше от раскаленного раствора, который, точно река, потек прямиком в сторону алькова.

Когда колодец заполнился до краев, она вынула меч. Пламя Звездного Горна плясало в окутанной тенями комнате, горело в миллионы раз ярче, чем еле живой огонь в печах.

Рапсодия закрыла глаза и восстановила свою связь с мечом, стараясь вызвать к жизни стихию огня, ставшую ее сутью с тех пор, как она прошла сквозь ревущую стену пламени в самом сердце Земли. Она сосредоточилась на колодце, заполненном горячим раствором, и, подняв меч, направила его в сторону алькова.

– Лютен, – уверенно пропела она. – Застынь.

Огненный луч сорвался с кончика меча, окатив альков жаром, ярким и горячим, точно само солнце. Рапсодия почувствовала, как ее охватывает возбуждение, она следила за тем, как огонь устремился в альков и за несколько секунд превратил глину в самую надежную из пробок, намертво запечатывая шахту. Верхнюю часть колодца озарило алое сияние, тут же достигнув цвета обожженной глины.

«Больше я ничего не могу сделать для детей и Энтаденина», – подумала она и, убирая меч в ножны, бросилась догонять Акмеда.

Когда ночью они выскользнули из Ярим-Паара, пробравшись по боковым улицам города, спящего, словно последний пьянчуга или медведь зимой, и удачно миновав стражу в рогатых шлемах, Рапсодия на мгновение задержалась, чтобы бросить последний взгляд на высохший фонтан и обелиск Вечного Источника.

– Я надеюсь, что наступит день и ты проснешься, – прошептала она. – И тогда в Ярим вернется процветание.

Хотя она была уже далеко, ей показалось, что она увидела короткую вспышку, словно с верхушки обелиска ей подмигнула звезда.

9

Кревенсфилдская равнина, юг Бетани

Священник стоял, повернувшись лицом к солнцу, на границе, за которой начинались зима и Кревенсфилдская равнина. Горы Сорболда, словно ночной кошмар, остались на юго-востоке. У его ног раскинулось ровное гладкое плато, прихваченное первым морозом, над головой до самого горизонта простиралось чистое, не изуродованное клыками гор небо.

Ночь наступила рано, красное солнце горело у самого края мира, заливая поля кровавым светом, который медленно тек на восток. Священник улыбнулся, подумав о будущем.

Его охрана сидела невдалеке, возле небольшого костра, разведенного на покрытой изморозью траве, готовя ужин. Он попросил оставить его одного, подошел к краю болотистой низины, чтобы немного размяться, и теперь стоял, наблюдая за тем, как горизонт на западе становится из ярко-алого темно-бордовым, а вокруг сгущаются сумерки.

Почти триста лет эти земли никто не обрабатывал, и лишь сравнительно недавно на огромных плодородных полях стали появляться отдельные фермы. Самые смелые крестьяне собирались по четыре-шесть семей и приезжали сюда, сражались с суровыми зимними ветрами, летними пожарами и радовались бездонному небу, усыпанному звездами. Все до единого они были уроженцами юга или запада, и в их жилах не текло ни капли намерьенской крови. В противном случае они ни за что не стали бы обрабатывать здесь землю и уж тем более строить дома и растить детей в этих проклятых краях.

Время скрыло большую часть шрамов, оставшихся после Намерьенской войны. В Тириане и Сорболде великие сражения сменились безжалостными побоищами, грабежами и бессмысленными убийствами. Сама земля там была пропитана кровью павших. Прошло несколько веков, и в Тириане новый лес взметнул к небу свои кроны на местах, где ни один лирин никогда не остановится, чтобы провести ночь, как бы сильно он ни устал. Песнь ветра в листве выросших здесь деревьев заглушила шепот жертв прошлых сражений, его можно было услышать разве что тихой ночью, когда не колыхалась ни единая, даже самая маленькая веточка. Отцы лиринских семейств собирали своих детей около каминов в теплых уютных домах и рассказывали о ведьмах, призраках давно умерших вдов, которые продолжали бродить там, где шли бои, и оплакивать своих мужей.

В Сорболде, расположенном к югу, горы захватили перевалы и проходы, которыми люди пользовались во время той войны. Поговаривали, что после боев, происходивших на севере, глина Ярима приобрела свой красный цвет, а река стала алой от крови тысяч погибших. Представители Первого поколения, которым удалось спастись, знали, что это выдумки. Почва Ярима всегда, сколько помнили люди, была красной из-за огромных залежей меди и железа у подножия северных Зубов. На землях, окружавших Роланд, победу одержало Время, а вовсе не Энвин и не Гвиллиам. Время наконец похоронило свидетельства бесчисленных смертей, несмотря на то что память о них осталась в сердцах и душах людей.

Но здесь, в самом центре континента, на равнинах, раскинувшихся между морем и горами, кровь тысяч людей, погибших в той великой войне, пропитала почву, сделав ее плодородной, а воздух до сих пор был наполнен запахом смерти, таким тяжелым, что его не мог развеять даже самый яростный ветер и смыть даже самый сильный ливень.

Именно здесь было самое настоящее королевство призраков, а не в горах, где глупые болги назвали этим именем – Кралдурж – место, по их мнению ставшее обителью привидений.

Время почти пришло. Еще несколько закатов, несколько дней, один сезон, от силы – два, и его ожиданию, длившемуся много веков, придет конец, он будет вознагражден за свое долготерпение.

Очень скоро у него будет собственная армия. И тогда он захватит гору. И получит Дитя. И наконец достигнет своей великой цели. Ее ребро, созданное, как и она сама, из Живого Камня, откроет двери в склеп, спрятанный глубоко под Землей, темницу, где томятся его сородичи с самого Преждевременья. Ему пришлось прогнать прочь мысли о хаосе и разрушениях, которые наступят после этого, иначе он мог себя выдать.

Великий день грядет. Всему свое время.

Он бросил через плечо взгляд на свой эскорт: солдаты, смеясь, пустили по кругу флягу с вином, – улыбнулся и снова обратил взор на запад.

Неожиданно он изо всех сил прикусил язык, его рот наполнился кровью, и он чуть-чуть раздвинул губы.

Священник вдохнул обжигающий морозный воздух, наполнивший его ноздри ароматом горящей сухой травы. Затем очень тихо, чтобы его не услышали пьяные болваны, называвшие себя стражей, он начал произносить слова заклинания.

Будь его свита повнимательней, они бы услышали, как он шепотом называет имена древних сражений, мгновений страшного кровопролития, сохраненных временем, вдыхает их, а затем выпускает на волю, наделив вибрациями своей крови. Но день прошел спокойно, да и вообще в дороге не возникло никаких проблем, и солдаты были слишком заняты выпивкой, пустыми разговорами и игрой в кости, чтобы обращать внимание на священника.

Впрочем, следует отдать страже должное, они чувствовали себя в безопасности. Вряд ли кто-нибудь посмеет на них напасть в самом сердце открытой со всех сторон равнины, уходящей к горизонту. Врагу негде спрятаться, чтобы неожиданно атаковать лагерь и застать солдат врасплох.

Он тихонько фыркнул, зная, как сильно они ошибаются.

Неожиданно подул пронзительно холодный ветер. Вместе со словами изо рта у него вырывались облачка пара и некоторое время висели перед ним на фоне бордового неба, словно боль, наполнявшая их, была так тяжела, что тянула к земле, не давая унестись вслед за ветром.

– Рейд в долине Фэрроуз, – прошептал он. – Осада Бет-Корбэра. Смертоносный марш намерьенских наинов, поджог западных деревень. Кесель-Тай, Томингоролло, долина Линге. – Он произносил литанию смерти, отдавая эти имена ветру. – Бойня в крепости Виннарт, уничтожение источника воды в Яриме. Атака на Юго-Восточный Пост. Разгром Четвертой колонны. Массовое убийство фермеров Первой волны.

Начал тихо падать снег, ветер подхватывал легкие снежинки и заглушал его слова и дыхание.

Он почувствовал, как его охватывает возбуждение, с каждым новым ударом сердца поднимаясь от паха вверх, к груди. Духи мертвых выли, перекрывая ветер; боль, звучавшая в их стонах, касалась его кожи, даря несказанное наслаждение. Он слышал, а точнее, ощущал невыносимое страдание, насилие, оставшееся в воздухе и земле, только слегка припорошенное временем. Даже те, кто не обладал его уникальными способностями, слышали голоса и ощущали боль, пронизывавшую это место, и спешили поскорее его покинуть. Он, разумеется, не просто чувствовал, он испытывал счастье.

Священник вдохнул вибрации страданий, принесенные ветром, ощутил во рту вкус смерти – это был миг истинного наслаждения. Демон, сидевший внутри его, ликовал, извивался, испытывая безудержное, дикое удовольствие от насилия, которое здесь свершилось и свершится снова. Он с трудом сдерживал себя, чтобы не отдаться кровавым воспоминаниям.

– Пора, Милдив Джефастон, – прошептал он ветру.

– Ваша милость? – У него за спиной неожиданно появился лейтенант.

Он резко повернулся, изо всех сил стараясь скрыть раздражение.

– Да, сын мой?

– У вас все в порядке, ваша милость?

Он заставил себя улыбнуться.

– Разумеется, сын мой, – сказал он, пряча руки в рукава рясы. – Я очень благодарен тебе за заботу. Костер хорошо горит?

– Неплохо, ваша милость, – ответил молодой лейтенант и повернулся, направляясь обратно к лагерю. – Правда, дерево немного сырое и загорается не сразу.

Священник улыбнулся и зашагал рядом с юношей к костру.

– Может быть, мне удастся помочь, – сказал он. – Я всегда ладил с огнем.

Когда они добрались до каменистых низин, расположенных к востоку от Ярим-Паара, Акмеду стало ясно, что жизни детей-рабов куплены исключительно благодаря приобретению еще одного исчадия демона. Учитывая, как сильно он не любил людей вообще, и детей в частности, его не слишком огорчило это открытие, хотя он и понимал, что Рапсодия была бы расстроена.

Девять детей Ракшаса и еще один, которому только предстояло родиться, были разбросаны по всему континенту – разыскать их было делом весьма непростым даже в теплое время года и располагая уймой времени. Сейчас же, в начале зимы, когда до рождения последнего ребенка осталось девять недель, план Рапсодии, считавшей необходимым собрать всех детей вместе, представлялся невыполнимым.

Акмед не знал, сколько отродьев демона ему понадобится, чтобы получить необходимое для поисков ф’дора количество крови, и вообще получится ли у них что-нибудь.

«Кровь поможет тебе найти того, кто прячется от Ветра», – гласило древнее дракианское пророчество. Рапсодия поняла его по-своему и придумала следующий план: они разыскивают детей и отводят их к наставнице Рапсодии, Элендре, которая позаботится о найденных детях и будет их охранять до тех пор, пока они не соберут всех. Затем Рапсодия отведет их к Покрову Гоэн, легендарному месту, где врачуются любые болезни, – если, разумеется, сумеет его найти.

С каждым уходящим днем Акмед становился все нетерпеливее и все больше сомневался в успехе их плана да и в том, что им самим удастся остаться в живых. Рапсодия считала, что только лорд и леди Роуэн, загадочные существа, живущие за Покровом Гоэн, смогут, не убивая детей, отделить демоническую кровь, текущую в их жилах, от человеческой или любой другой.

«Они вылечили Эши, когда его душа была разорвана на части, – так объяснила она свою точку зрения. – Леди Роуэн – Ил Брэдивир, Хранительница снов и ночного покоя. Лорд Роуэн – Ил Анголор, он владеет секретами смерти и является Властителем благостной смерти. Я думаю, никто, кроме них, не сможет сохранить жизнь этим детям и при этом избавить их от влияния демонической крови. Я знаю, что лишь там это возможно. Только бы успеть вовремя туда добраться – в королевстве лорда и леди Роуэн время подчиняется другим законам. Так мне сказала Элендра».

Акмед не стал вот так с ходу обсуждать с Рапсодией изменение планов; сейчас им нужно было до восхода солнца оказаться как можно дальше от Ярим-Паара. У них за спиной, в городе, поднялась тревога, звонили колокола, по крайней мере так ему казалось; вполне возможно, что это страх и воображение сыграли с ним злую шутку. В конце концов, они ведь всего лишь похитили детей-рабов, которых эксплуатировали в нарушение всех законов. А какой вор станет сообщать властям, что у него украли то, чем он сам пользовался без разрешения?

Те из детей, кто нуждался в человеческом тепле, жались к Рапсодии, остальные старались держаться подальше от них обоих. Всего ребятишек оказалось двадцать два; некоторые парами ехали на лошадях, другие предпочли всю дорогу идти пешком. Две пары пришлось связать, чтобы они оставались вместе, но на некотором расстоянии от остальных и учеников, поскольку они постоянно задирали тех, кто был слабее. Продвигались вперед они мучительно медленно, но Рапсодию это совсем не раздражало.

В дороге она разговаривала с учеником по имени Омет, а когда они останавливались, чтобы передохнуть, почти все время проводила возле светловолосого малыша, чья мать была из лирингласов. На ноге у него оказалась рана, которая начала гноиться, и Рапсодия пела гимны и целительные песни, а также прикладывала травы, стараясь утешить и успокоить мальчонку. На закате солнца они разбили лагерь и достали свои припасы, рассчитанные на долгое путешествие и оказавшиеся очень кстати: накормить столько голодных ртов задача не из простых. Акмед задумался, глядя на восток.

До перевала Бахран, второго северного аванпоста фирболгов, было еще два дня пути. Они решили оставить детей там, под защитой гарнизона болгов, – всех, кроме двоих, в чьих жилах текла кровь демона. Все мальчики, которых они спасли, кроме ученика по имени Омет, оказались сиротами, а Омет заверил Рапсодию, что его в Ярим-Пааре ничто не держит.

Глядя на Рапсодию, сидевшую рядом с костром, в котором весело трещал хворост, и прижимавшую к себе малыша по имени Арик, Акмед почувствовал, как внутри у него все сжалось. Они были очень похожи друг на друга, Рапсодия и этот мальчишка: одинаково розовая кожа и золотистые волосы. Однако что-то в Арике, какое-то животное начало, вызывало у Акмеда беспокойство. Ему казалось, будто Рапсодия завернула в одеяло маленького звереныша и баюкает его, словно малыша лирингласа, не замечая его истинной пугающей природы.

С точки зрения Акмеда, из-за этого в будущем у них могли возникнуть проблемы.

А на расстоянии многих лиг к югу, на самой северной границе гор Сорболда, происходила смена караула. Третья колонна Западного Поста совсем недавно вернулась с маневров в Отаре, отдаленном городе-государстве, знаменитом тканями, которые производили в Отар’сиде – его центре.

Это было довольно простое задание – охрана священников, предпринявших традиционное ежегодное паломничество в Сепульварту, чтобы доставить белые рясы Патриарху для церемонии Благословения нового года, которая должна состояться через полгода, во время весеннего равноденствия.

Со своим заданием они справились успешно, и сейчас солдаты расположились вдоль укреплений Западного Поста, их костры весело трещали в сгущающихся сумерках, окружив Пост яркими сполохами разгорающегося пламени. Утром, после короткого марша, они войдут в базовый лагерь в Келтар’сиде. Пехотинцы с нетерпением ждали возможности вернуться в военный город-государство и начать обучаться владению новым оружием, произведенным болгами, которое они получили перед тем, как выступить в Отар. Милдив Джефастон, командир колонны, сменился с дежурства и собирался поужинать и отправиться спать, когда зимний ветер донес до него ласковый голос:

– Пора, Милдив Джефастон.

Солдат недоуменно потряс головой, он привык слышать диковинные песни ветра, особенно после долгого марша, но никогда до сих пор ветер не разговаривал с ним так внятно и не звал по имени.

Он замер на месте, потер ухо, снова потряс головой, словно хотел отогнать воображаемый призыв, и уселся около самого большого из двух костров, взяв миску с жарким из рук повара, проходившего мимо. Он чувствовал себя прекрасно и уже поднес ложку ко рту, как вдруг снова услышал голос, который звал его, только на сей раз тише:

– Пора, Милдив Джефастон.

Джефастон огляделся но сторонам: пятьсот солдат спали, триста стояли на своих постах, тысяча двести кавалеристов со своими конями расположились неподалеку.

– Кто меня звал? – спросил он другого командира, устроившегося возле него.

Тот поднял голову от миски с жарким, огляделся по сторонам и покачал головой.

Джефастон снова прислушался, но больше ничего не услышал, и решил заняться ужином.

Может быть, таинственный голос ему почудился. Стучат ложки об оловянные миски, потрескивает огонь в костре, вокруг разговаривают люди, смеются, ругаются, играют в кости. Видимо, смешение этих звуков и показалось ему похожим на слова. Однако эта фраза проникла в его сознание и нашла там приказ, оставленный демоном совсем недавно и ждущий своего часа.

Изменения происходили едва заметно, но он все равно их почувствовал, хотя и не понимал, что с ним творится. Он почувствовал, как некие таинственные силы захлестнули его, словно волны бушующего моря, волны пульсирующего жара костра, волны крови, которые толчками выбрасывало его сердце. Они его убаюкивали, проникали в самые сокровенные глубины его сознания, но касались лишь поверхности души, поскольку союз, замешенный на крови, заключен не был, постоянной связи не существовало. Его душа не была отдана демону навечно.

Но в отличие от своих товарищей, спящих вокруг костров, дарящих им тепло, в отличие от тех, кто слышал призывы только собственной души, Милдив Джефастон назвал ф’дору свое имя.

Новые ощущения не доставляли ему никакого дискомфорта, все предметы, как бы далеко они ни находились, он видел ясно и четко, словно мир вдруг стал плоским. Ему казалось, будто его собственные ноги и руки стали длиннее, из спины ушла тупая боль, и он расслабился. Он ощущал невероятную легкость и одновременно силу, точно черпал ее из воздуха и окутавшего его тепла. На Милдива Джефастона снизошло удивительное спокойствие.

А когда воля демона подчинила себе его разум, она начала распространяться и на тех, кто поклялся в верности своему командиру, на тех, кто был готов следовать за ним без малейших колебаний.

И потому, когда он решительно поднялся на ноги, собрал свои вещи, вскочил на боевого коня и приказал колонне следовать за ним, никто не произнес ни единого слова, не задал ни единого вопроса. Солдаты быстро свернули лагерь и двумя подразделениями двинулись за ним: четыре пятых солдат в первом отряде, остальные – на расстоянии одного дня пути. Они покинули Западный Пост и выехали на Кревенсфилдскую равнину, где разгуливал пронизывающий ветер.

В Наварн.

10

Граница, Восточный Ярим, Северный Илорк

Солдаты-фирболги, служившие на сторожевом посту в северных пустошах перевала Бахран, приняли детей без единого слова. Они завернули малышей в армейские одеяла и погрузили в два фургона, которые должны были отправиться в Канриф с караваном второй недели, прибывшим точно по расписанию.

Акмед дал подробные указания болгам, приставленным охранять детей, и велел сдать ребятишек с рук на руки Грунтору. Дети останутся в Илорке до возвращения Рапсодии, а дальше им либо позволят поселиться в горах, либо отправят в Наварн. Мальчишки ликовали, им хватило одного взгляда на диковинное оружие и доспехи болгов, чтобы прийти в неописуемый восторг. Только бритый ученик держался сдержанно и с опаской поглядывал на уродливых хозяев окрестных гор.

За несколько минут до отправления каравана Рапсодия отвела Омета в сторону.

– У тебя все будет в порядке?

– Надеюсь, – смущенно улыбнулся ученик. – Вряд ли они захотят меня съесть, уж слишком я тощий.

– Истории про то, что они едят людей, сильно преувеличены . – Рапсодия ласково провела рукой по короткому ежику волос, которые уже начали отрастать. – Оказавшись на месте, обязательно поговори с Грунтором. Скажи, что я просила дать тебе какое-нибудь дело. Всегда смотри ему в глаза и отстаивай свое мнение – он тебя за это только зауважает. Постарайся использовать свои умения и воображение. Я уверена, ты станешь одним из самых великих мастеров Восстановления.

– Спасибо.

– Но если ты будешь чувствовать себя неуютно или поймешь, что тебе не нравится жить в горах, то, когда я вернусь, мы отправим тебя туда, куда ты захочешь. – Омет кивнул. – А пока я прошу тебя, присмотри за мальчиками.

– Хорошо.

Рапсодия повернула его на юго-восток, где на горизонте мягким розовым сиянием начал разгораться восход.

– В этих горах сейчас происходят великие дела, – как можно мягче сказала она. – Ты можешь принять в них участие. И тогда твое имя останется в творениях, которые войдут в историю древних Зубов.

Омет кивнул, забрался в фургон, где уже сидели мальчишки, и они покатили по присыпанной снегом дороге. Рапсодия еще некоторое время слышала их веселые голоса и видела возбужденные лица.

Когда спустились сумерки, четверо путников разбили лагерь на утесе, нависшем над берегом Мислет, притоке Кровавой реки. Красная вода покрылась коркой льда, и в тусклом свете уходящего дня казалось, будто ее окутывает розовое облако.

Дул пронизывающий ветер, и от костра во все стороны летели яркие искры. Рапсодия поплотнее закуталась в теплый плащ, стараясь прогнать холод и подступившее чувство одиночества.

«Сколько еще это будет продолжаться? – подумала она и подбросила в огонь длинный высохший стебель тростника. – Сколько еще ночей мне суждено провести в странствиях? Когда же все закончится? И закончится ли вообще?»

Девять детей ф’дора и еще один, который должен родиться через восемь недель к югу от Тириана. Им удалось найти двоих. «Неужели мы не успеем разыскать всех?» Рапсодия попыталась прогнать панику, которая прокралась в сердце и грозила отнять у нее надежду. Она знала, что Элендра уже три дня ждет их на границе Кандерра, чтобы забрать детей, найденных ими в Яриме, но от этого ей почему-то не становилось легче.

Рапсодия услышала тихий стон и подняла голову. Арик устроился рядом с лошадьми, в стороне от взрослых и Винкейна, которому она дала настойку из трав, чтобы он не доставлял им неприятностей ночью. Рапсодия подошла к малышу и посмотрела на гноящуюся рану у него на ноге. Она тихонько пропела мелодию, чтобы облегчить страдания мальчика, а потом вернулась на свое место рядом с Акмедом.

Король фирболгов сидел, повернувшись лицом в сторону запада, и задумчиво смотрел вдаль. Рапсодия ждала, когда он заговорит, и не нарушала молчания.

– Мы не успеем на карнавал, да и в Сорболд тоже, до рождения последнего ребенка, – сказал он, когда солнце скрылось за горизонтом.

Рапсодия тяжело вздохнула. Акмед произнес вслух то, о чем она думала и сама. Самый старший из детей Ракшаса был уже достаточно взрослым человеком, он стал гладиатором и выступал на аренах в Сорболде, а точнее, в северо-западном городе-государстве Джакар. Акмед с самого начала возражал против желания Рапсодии его спасти, однако она твердо стояла на своем, и в конце концов он согласился, но при условии, что у них будет на это время. Если бы им не пришлось возвращаться на север, они могли бы найти Константина (так звали гладиатора) на карнавале в Наварне. Теперь же к тому моменту, когда они туда доберутся, праздник уже закончится и Константин вернется в Сорболд. Получалось, что за спасение жизней детей-рабов Константин заплатит вечным проклятием.

– Ребенок должен появиться на свет в лиринских полях к югу от Тириана, – тихо проговорила она, тоже глядя на закатное небо. – Это не так далеко от Сорболда, и мы можем отправиться туда уже после того, как Элендра заберет у нас малыша.

– Нет. – Акмед бросил в костер пучок сухой травы. – Слишком рискованно. Если меня поймают в Сорболде при попытке украсть гладиатора – а они там считаются огромной ценностью, – это может привести к войне. Я устал тебе повторять, что мы предприняли наши поиски затем, чтобы получить кровь демона, а не для того, чтобы спасать души детей.

– Возможно, ты – да. – Рапсодия пристально посмотрела в глаза Акмеду. – Какая ирония, – с горечью в голосе продолжала она, – выходит, мы ничем не отличаемся от Ракшаса, который убивал детей в Доме Памяти. Получается, что кровь – это средство достижения цели, не важно, какие у тебя намерения, благородные или нет.

– Важен результат, Рапсодия.

– Я пойду в Сорболд, – заявила Певица и снова посмотрела на темнеющий горизонт. – Я ценю все, что ты сделал и еще сделаешь, но я его не брошу. Я прекрасно понимаю, у тебя есть обязательства перед своим народом. Но я попытаюсь его спасти, даже если мне придется пойти в Сорболд в одиночку.

– Не советую, – тяжело вздохнув, проговорил Акмед.

– Можно попросить помощи у Ллаурона.

– Тем более не советую.

– Ты не оставляешь мне выбора, – пожала плечами Рапсодия и взглянула на небо, надеясь увидеть первые звезды и приступить к вечерней молитве.

– Забудь о нем. Когда все закончится, я его найду и избавлю от страданий. Ты же знаешь, дракианское происхождение не позволит мне оставить в живых существо с кровью демона.

– Ты готов отправить его в Подземные Палаты. – Они уже много раз спорили на эту тему и повторяли одни и те же доводы.

– Если тебе будет легче, я полью его пепел святой водой, – хмыкнул Акмед.

– Спасибо, не нужно.

– Кроме того, не забывай про Эши. Он может помочь нам собрать остальных. Ты пропела его имя ветру, и он пришел.

Рапсодия поморщилась.

– Да, но тогда я стояла в беседке в Элизиуме, которая естественным образом усиливает вибрации. Не уверена, что смогу проделать это еще раз, стоя где-нибудь в поле. К тому же ты прекрасно знаешь, я не хочу рассказывать Эши про этих детей до тех пор, пока не вернусь от Покрова Гоэн.

Акмед сжал кулаки, но его лицо оставалось спокойным.

– Он не заслужил того, чтобы ты оберегала его, словно маленького беззащитного ребенка, – с горечью в голосе произнес он. – Может быть, стоит позволить ему самому сражаться за себя. Пусть учится вытирать собственную задницу. Меня выворачивает наизнанку, когда я вижу, как ты выступаешь в роли его подтирки.

Последние отблески заходящего солнца отразились в изумрудных глазах Рапсодии.

– За что ты его так ненавидишь?

– А за что ты его так любишь? – не глядя на нее, спросил Акмед.

Рапсодия молча смотрела на бескрайние поля, тянущиеся к самому горизонту. Розовое сияние, окутывавшее облака, погасло, и ему на смену пришел сумрак, поглотивший все яркие краски.

– Любить нельзя за что-то, – тихо сказала она наконец. – Любовь просто есть. И она живет даже тогда, когда не имеет права на жизнь. Даже когда ты ее прогоняешь. Очень трудно заставить ее умереть. Да и не нужно. Глупо от нее отказываться, ты сам становишься слабее и хуже. И потому ты ее принимаешь. И позволяешь ей остаться. Ты не убиваешь любовь. Ты просто с ней существуешь.

Она взглянула на Акмеда, он задумчиво смотрел куда-то вдаль, за горизонт.

– Ненависть совсем не похожа на любовь. Она всегда должна иметь причину, – закончила она.

Акмед вдохнул холодный ночной воздух и проговорил:

– Во мне нет ненависти. Я от нее отказался. Но я презираю обещания Эши, его слабость, его верность, отданную не тому, кому следовало отдать.

Рапсодия провела рукой по высохшей траве, прихваченной морозом и припорошенной первым снегом.

– Он больше не слаб. Я видела, через что ему пришлось пройти, Акмед. Даже испытывая мучительную боль, страдая от одиночества, он старался защищать невинных, искал демона, захватившего его душу в плен. Теперь он излечился и стал сильным.

– Ты неправильно используешь это слово. Мне казалось, Дающие Имя гораздо трепетнее относятся к языку. Он вылечился, но не стал безупречным божеством. Он снова тебя предаст, подведет, разожмет руки, когда твоя жизнь будет зависеть от того, чтобы он держал тебя изо всех сил, он придет к тебе на помощь, когда будет слишком поздно. Я уже это видел. – Он посмотрел ей в глаза. – И ты тоже.

Рапсодия вырвала из земли травинку.

– Ты ошибаешься.

– Думаю, что нет.

– Легко ругать то, что ты считаешь слабостью и чего не испытал сам. Но если ты сам никогда никого не любил и тебе не приходилось выбирать между долгом и любовью, если ты никогда не знал страха, что твои чувства возьмут над тобой верх, ты не можешь…

– Замолчи! – Это слово прозвучало с такой силой, что Рапсодия от неожиданности уронила стебелек травы на землю. – Откуда ты знаешь, что мне довелось испытать? С чего ты взяла, что я не мог на собственном опыте убедиться, каким слабым делает человека любовь? Как ты смеешь думать, будто я стану порицать кого-либо – даже его, – не пройдя по этой дороге сам?

Акмед наконец повернулся к ней, и Рапсодия увидела, что в его глазах пылает темный огонь.

– Я знаю, какие клятвы люди дают в юности. Я все знаю о желании отдать всего себя, без остатка, тому, кто тебе дорог, и о попытках сохранить то, что сохранить нельзя, несмотря на все посулы любви. Именно это я и ненавижу в Эши больше всего: он заставил тебя поверить в то, что может спасти тебя, а ты его. И в то, что ты нуждаешься в спасении, а он достоин тех жертв, которые ты ради него принесла.

Он отвернулся к далекому горизонту. Рапсодия несколько секунд смотрела на него, а потом и сама принялась разглядывать далекие облака.

– Кто она?

Король фирболгов ссутулился и опустил глаза.

– Прошу тебя, пусть это останется тайной. Считай, что это мое Спящее Дитя, которое лучше не трогать.

Рапсодия кивнула.

– А Грунтор знает?

– Он знает все, потому что не судит и ни о чем никогда не напоминает. Спроси, что он думает об Эши, если тебя интересует объективное мнение.

Рапсодия встала и потянулась.

– Не интересует. Это не имеет никакого значения. Эши ушел.

– Он вернется.

– Нет, не вернется. Он сделает предложение намерьенке из Первого поколения, той, кого кольцо Патриарха посчитает достойной его выбора.

Акмед выпрямился и посмотрел в огонь.

– Еще одно подтверждение того, что чуть раньше я сказал о его слабости и верности, отданной не тому, кому следует.

– Не думаю, что ты прав, – покачала головой Рапсодия. – Мы с самого начала понимали, что не сможем быть вместе. Эши родился, чтобы стать Королем намерьенов, хочет он того или нет. Он должен жениться на женщине из благородного рода. Я знала об этом еще до того, как полюбила его, и тогда, когда полюбила. Знаю сейчас. Ничего не изменилось. Он ушел навстречу своей судьбе. Наступит день, когда мы тоже исполним свое предназначение.

– Разумеется, только я подозреваю, что нам еще суждено с ним встретиться.

– Ну и что? Все кончено. – Рапсодия взглянула на темно-синее небо в поисках вечерней звезды, но тучи затянули горизонт, и она опустила глаза. – И за это я ему благодарна.