Текст книги "Сияющее Эльдорадо"

Автор книги: Элизабет Хаксли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

Один или даже два из этих великолепных отелей принадлежат Золушке мужского пола, который приехал в Дарвин с нищего острова в Эгейском море, где люди питаются козьим молоком. Трудолюбивый, обстоятельный и честолюбивый, он превратился, говорят, в крупнейшего налогоплательщика Австралии. В Дарвине ходит масса анекдотов о Майкле Паспалисе. В одном из них рассказывается о его молодых годах. Начинается анекдот с того, что экономка как-то спросила хозяина, что он хотел бы сегодня получить на обед.

– В холодильнике лежит баран, – ответил Майкл.

– Я думаю, вам следует самому разрубить его, мистер Паспалис.

– Ничего, разрубите сами.

Экономка, однако, настаивала на своем. Когда Паспалис разрубил барана, из него посыпались пачки банкнот. Накануне он сам надежно спрятал все наличные деньги в баране и совершенно забыл об этом.

Мнение жителей Дарвина относительно того, счастлив ли мистер Паспалис или нет, разделилось. Одни считают его несчастным, так как богатство ссорит его со своим народом и заставляет с подозрением относиться к любому претенденту на руку дочерей; другие утверждают, что он наслаждается своим богатством, той сенсацией, которую вызывает в Сиднее его приглашение на ужин на королевскую яхту или на обед в Букингемском дворце. Я не имела возможности выяснить, кто же из них прав.

Северная Территория стала управляться непосредственно из Канберры с 1911 г.; до этого ею управляла (или делала это только формально) Аделаида. Схема управления полностью отражает старую британскую колониальную систему и сегодня выглядит удивительно архаичной. Действительно, от администрации Северной Территории веет глубокой древностью. Во главе стоит администратор, статус которого мало чем отличается от статуса прежнего колониального губернатора; правда, у него нет шляпы с плюмажем – в Дарвине просто невозможно носить шляпу с плюмажем – но есть Дом Правительства, Флаг и Книга.

В управлении администратора находится территория по площади больше, чем Франция, Испания и Италия, вместе взятые, с общим населением пятьдесят тысяч человек. Он отвечает за проведение в жизнь политики Австралийского Союза в отношении аборигенов, за предприятия коммунальных услуг, разбросанные по огромной территории, со штатом, отнюдь не отвечающим потребностям. Он председательствует в Законодательном совете, состоящем на сегодня из восьми выборных членов и девяти, назначенных генерал-губернатором. Возможности совета ограниченны; он не имеет финансовой власти – это еще одна бескрылая птица Австралии. Власть прочно осела в Канберре. Если Северной Территории нужно потратить двести австралийских долларов, скажем, на уличное освещение в Дарвине, она должна получить одобрение и средства от федерального правительства. У Территории нет даже собственного бюджета. Не удивительно поэтому, что, с точки зрения жителей Дарвина, осуществление прогрессивных мероприятий идет медленно, а вся система выглядит безнадежно устаревшей.

В мае 1962 г. аборигены получили право участвовать в выборах по всей Австралии. Голосование обязательно, и поэтому их могут привлекать к ответственности за неявку на избирательный участок. Практически же очень немногие аборигены еще понимают, что такое голосование, выборы, советы ^[85]. Вся система местного управления, которая в других странах представляет собой фундамент демократического здания и воспитывает людей в духе демократии, здесь отсутствует. До сих пор еще ни один абориген не выдвигался кандидатом в Законодательный совет, потому что считается, что они еще недостаточно для этого «ассимилированы». В Дарвине есть один представитель аборигенов, который может стать кандидатом на следующих выборах: мистер Филипп Робертс, представитель неофициального органа Совета по правам аборигенов Северной Территории, созданного в конце 1961 г.

Мистер Робертс тихий человек средних лет с седеющей головой и медленной, довольно неуверенной манерой говорить; работает он в Управлении медицинского обслуживания. Он приехал из миссии Ропер-Ривер, где директор Управления медицинского обслуживания Территории доктор Лангсфорд сделал его своим личным помощником. По его словам, у Робертса «умелые руки». Главный помощник Робертса – мистер Дэвид Даниэльс, его коллега по работе в Управлении и секретарь Совета по правам аборигенов. Организация эта находится еще в зародышевом состоянии, она не действует, а скорее бредет ощупью, почти не имея финансовых средств.

До сих пор образование аборигенов находилось в руках миссий и остро нуждалось в фондах и квалифицированных учителях. Оно было чрезвычайно фрагментарным и основывалось в основном на катехизисе. Люди типа Филиппа Робертса и Дэвиса Даниэльса – продукт такого образования – надеются, что правительство улучшит положение их народа.

Многие годы расстояние и безразличие способствовали изоляции Территории, аборигены же в этой изоляции, в свою очередь, оказались еще больше изолированными. Они соприкасаются с обществом, в котором живут, лишь в миссиях. А большинство миссий удалены даже от тех крошечных ячеек общества, которые единицами разбросаны на огромных просторах Севера. Даже на расстоянии тысячи миль от Дарвина вы все еще находитесь на Территории. До миссий в заливе Карпентария от Дарвина пятьсот миль, и туда можно добраться только морем. В 1966 г. по всей Территории только трое аборигенов учились в средней школе.

Но наступают перемены. Мистер Робертс и мистер Даниэльс, когда я разговаривала с ними в Дарвине, только что вернулись из Канберры с совещания организации, называемой Федеральный совет прогресса аборигенов и островов Торресова пролива. Совещание приняло ряд резолюций, включающих требование немедленной выплаты трехсот миллионов австралийских долларов в качестве компенсации за землю, занятую белыми. Времена попечительства прошли, и всем теперь уже ясно, что политика спаивания аборигенов и совращения их женщин, господствовавшая почти в течение века, обречена на неудачу.

Алис-Спрингс

Когда захлопывается одна дверь, распахивается другая… В Алис-Спрингс дверь с табличкой «Мясо» захлопнулась в результате восьмилетней, почти непрекращающейся засухи – а засуха здесь действительно засуха, – в то время как дверь с надписью «Туристы» с каждым годом раскрывается все шире.

Что же привлекает сюда туристов? Пустыня, огромное, сухое сердце страны; необычная природа, волнующая своей строгой и грубоватой красотой; австралийские легенды, навевающие воспоминания о далеком прошлом и рассказывающие о сильных, умеющих за себя постоять, бесстрашных людях; сочетание жаркого солнца и прохладных ночей в современных отелях и туристских лагерях и мотелях; великое множество людей; масса сувениров; разнообразие организованных экскурсий.

Алис-Спрингс лежит у подножия гор Макдоннелл, которые возвышаются над красной песчано-каменистой равниной, тянутся на расстояние в четыреста миль с востока на запад и имеют вершины, достигающие более четырех тысяч футов. Горы с отвесными скалами и ущельями, дикие и пустынные, красные и разъеденные эрозией, покрыты пятнами оливково-зеленой акации, которая еще каким-то чудом уцелела. И огромное количество мух. Чем они кормятся? Весь скот отсюда ушел, не осталось ничего живого; я не видела даже ни одного кролика. Но мухи живут.

В Лав-Крик – пятьдесят миль восточнее Алис-Спрингс – находится скотоводческая станция, через Которую тянется пятисотмильная цепь гор Макдоннелл. И течение сорока лет владельцы станции выращивали лошадей для индийской армии, которые жили среди скал и спинифекса. Закаленные и выносливые, они не боялись тяжелых условий. Затем торговля лошадьми с Индией прекратилась, и Лу Блумфилд, хозяин станции, начал разводить скот на мясо; лошади же его постепенно одичали. С течением времени нужда в них вновь возникла, но на этот раз уже для внутреннего рынка. Тогда Генри Блумфилд, сын Лу, поймал и приручил небольшое число диких лошадей.

В наше время засуха окончательно погубила и диких лошадей, и другой скот. В Лав-Крик содержалось когда-то от семи до восьми тысяч голов скота, теперь от него ничего не осталось. Тот скот, который Блумфилды смогли собрать, они перегнали в Южную Австралию, где арендовали станцию. Старую ферму заняли два брата, Гил и Дуг Грин, которые своими руками отремонтировали ее на австралийский манер, построили несколько деревянных домиков и купили старенький, но крепкий маленький автобус, в котором они вывозят туристов каждое утро на экскурсию по горам, вытряхивая из них душу, поскольку дороги в этих местах не имеют ничего общего с тем, что мы понимаем под этим словом.

То, что делает пребывание в Лав-Крик незабываемым, – это не только величественная природа, но и необыкновенный энтузиазм братьев Грин. Они приехали с юга как подрядчики по закупкам леса, и здесь им понравилось. По натуре они романтики и видят в каждом обросшем щетиной, свертывающем сигарету скотоводе отважного ковбоя с его инстинктивным знанием законов природы и окрашенным стоицизмом чувством юмора. «Их дома – это их шляпы», – говорят Грины и рассказывают нам истории, иллюстрирующие характер этих бродяг. Когда завывающий шторм прогнал перед собой стену песка через огороженное хозяйство, гость выразил сочувствие разоренному скотоводу, а тот ответил:

– Что ж тут плохого? Хорошая погода для ветряной мельницы.

Они известны своими меткими характеристиками. Когда у одного мужчины вскочил фурункул на шее и он вынужден был склонить голову на одну сторону, скотоводы сравнили его со старой вороной, засунувшей голову в горлышко бутылки из-под соуса. В женщинах они видят мало толка. Когда какая-то дама, сбившаяся с пути, спросила, как проехать к Алис-Спрингс, ковбой молча показал ей дорогу в направлении, противоположном тому, куда она ехала.

– Вы уверены, что это правильно? – спросила дама.

– Если хотите, продолжайте ехать так, как считаете нужным, мадам, но проверьте, хватит ли вам бензина на двадцать три тысячи девятьсот и еще пятьдесят миль.

Они в большой дружбе с лошадьми. В лучшие времена в Лав-Крик лошадей не объезжали, а лаской привлекали на свою сторону. Необъезженного жеребенка оставляли в загоне вместе со старой мудрой лошадью и несколько дней не обращали на него внимания. Тем временем старую лошадь ласкали, то и дело надевали и снимали с нее уздечку и седло. Жеребенок проявлял любопытство, затем начинал ревновать и терся поблизости. Через несколько дней ему протягивали руку и жеребенок обнюхивал пальцы. «Когда он дотрагивался до вас, чтобы привлечь внимание, он ваш». Но первый сигнал должен подать жеребец, а не человек. Грин передал мне рассказ старого ковбоя: «Лошадь должна доверять вам, и вы должны помогать лошади – никогда не расслабляйтесь в седле. Ваша задача не заставлять лошадь делать больше, чем она уже сделала, и помогать ей на каждом дюйме пути. После этого она поможет вам. Может статься, что однажды ваша жизнь будет зависеть от нее». Прирученные лошади помогают потом сгонять других лошадей, которые намного быстрее, умнее, хотя и более дикие, чем представители других пород скота.

Когда Лу Блумфилд привез свою невесту в Лав-Крик, он построил дом с толстыми глиняными стенами, однокомнатный, с большим камином, но, очевидно, без окон. Сейчас это гостиница для туристов, где по вечерам Гил Грин показывает куски горных пород и беседует о геологии. Здесь, в Центре, говорит он, земная кора, возможно, наиболее древняя. Миллионы лет назад слои осадочного известняка легли на кварцевую кору, которая, в свою очередь, наверное, старше его на тысячу миллионов лет. Породы содержат окаменелости обитателей морей, которые погибли несколько геологических эр назад. Ряд гигантских, удлиненных, сместившихся пластов или серия смещений сжали все эти слои и поставили их в перпендикулярное положение вместо горизонтального. Если вам удастся забраться на крутые, остроконечные горы над криком, открывающийся вид сразу же напомнит о море, – яростном море, коричневые и темно-оливковые волны которого, кружась в водовороте, испещренном белыми пятнами, готовы были когда-то взорваться, а вместо этого остались навсегда замороженными в вечной неподвижности. Чувствуется, что целые слои скал опрокинуты какой-то фантастической силой. Это потрясающий и сказочный ландшафт, абстрактный, безжизненный, пустынный, молчаливый; древнее неистовство, застывшее в монументальном спокойствии. Ничто не шелохнется на вершинах гор.

Внизу, на песчаном дне этой некогда буйствующей реки, рос куст, вокруг которого оживленно летали маленькие, только что вылупившиеся из гусениц чернобелые бабочки и бегали голуби с бронзовыми крылышками. Листва мульги приобрела здесь из-за засухи оранжево-коричневый цвет, но корни высоких белоствольных эвкалиптов, обрамляющих крик, проникали достаточно глубоко в почву, чтобы найти влагу. На поверхности же земли птицы, как и люди, зависят от резервуаров с водой, поступающей из глубоких колодцев. Три диких верблюда, черные при лунном свете, пришли сюда ночью, чтобы напиться из водоема, расположенного близ фермы. А динго тоскливо выли с черных и молчаливых гор…

Вдова Лу Блумфилда, которой уже больше восьмидесяти лет, живет в Алис-Спрингс. Когда, будучи невестой, она подъезжала к Лав-Крик, здесь не было ничего, кроме телеграфной станции и нескольких хижин. Раз в году запасы различных товаров привозили на верблюдах из Удпадатты, железнодорожной станции, расположенной в трехстах милях к югу. Зачастую канистры оказывались пустыми, так как верблюды в пути били их о скалы и керосин вытекал. Тогда она вынуждена была мастерить лампы, используя старые банки из-под бобов. Заполнив их песком, она вставляла туда фланелевый фитиль и поливала расплавленным бараньим жиром. Лампа коптила безбожно. Рядом лежала ложка, которой она добавляла жир.

Все здесь было домашнего изготовления. Госпожа Блумфилд сама варила дрожжи из сухого хмеля, но ей никак не удавалось спасти муку от долгоносика. Мясо она солила и подвешивала в мешках. Иногда из буша приходили местные незамужние девушки. Она давала каждой кусок мыла, учила, как надо мыться, доить корову, носить платье. Никто из них до этого не видел домов с четырьмя стенами, тарелок, чашек, стульев, но они относились к хозяйке по-дружески и всячески старались услужить.

Ближайший врач жил в Удпадатте. Когда еще до женитьбы Лу Блумфилда забодал бык, он послал записку своему ближайшему соседу за тридцать миль: «Буду рад, если ты приедешь и немного поможешь мне». Сосед приехал с женой. Она промыла рану раствором меди и наложила сто восемьдесят швов конским волосом. Рана зажила.

Раз в год супруги закладывали коляску и отправлялись в Алис-Спрингс на скачки. Это были хорошие скачки, в которых, по словам госпожи Блумфилд, участвовали лошади чистокровных пород. Вечерами они танцевали при свете фонарей «молния» в Стюарт Армз.

В те времена люди не пили так много, как сейчас. «Мы были слишком заняты, – рассказывала госпожа Блумфилд. – Иногда Лу отсутствовал со стадами по два-три месяца подряд. Я никогда не скучала и не боялась аборигенов. Мы хорошо ладили с ними».

Когда она вышла замуж, брат посоветовал: «Никогда не перечь Лу. Делай все, что он хочет, что считает нужным, и тогда вы будете счастливы». Госпожа Блумфилд последовала этому совету.

– И мой брат оказался прав, – сказала мне она.

Ее сын Гарри, получив наследство, построил другую усадьбу, в тридцати милях от старой, – приземистый белый дом, окруженный газоном, цветущим кустарником, папоротником. С задней стороны дома находилась детская площадка для игр, скотобойня, прачечная, птичник. Все было сделано с большим вкусом и любовью. Но потом хозяйство пришло в упадок. Блумфилды переселились на юг вслед за своим уцелевшим скотом, мало что оставив после себя, разве что сарай да седла. Каждое седло блестит от жира, удила вычищены до блеска; подковы, железо для клеймения, тяжелые вьючные седла лежат в строгом порядке. Все готово для использования. Но никому это больше не надо.

– Блумфилды еще вернутся, – уверенно сказал Дуг Грин. – Засухи бывали и раньше, часто даже более сильные. Этой стране уже миллионы лет, и ее никогда не сломить. Все вернется назад, вы увидите. Трава станет такой густой, что вы в ней потеряете собаку, восстановится мульга, наполнятся водой крики. Никогда нельзя недооценивать силу природы. Сейчас она просто отдыхает.

К сожалению, от ученых мне приходилось слышать другое мнение.

Один из Блумфилдов начал работать в туристском лагере, где он ухаживает за лошадьми. Итак, одна дверь раскрывается, в то время как другая захлопывается. Ведь туристы приносят гораздо больше прибыли, чем скот. Они не нуждаются ни в опрыскивателях, ни в прививках, их легче собрать вместе, и к тому же они оплачивают свое содержание.

Весь день мы тряслись по восточным склонам гор Макдоннелл в старом автобусе, не заметив вокруг ни былинки, ни травинки, ни пучка какой-либо зелени, только скалы да камни – все светло-желтого цвета наждачной бумаги и такие же шершавые. Увядшая рыжеватая мульга, чахлые деревья – эвкалипты, кизил, пробковое – все мрачного серого и черного цветов. Жизнь скота в этих пустынных районах зависит от деревьев и кустарников, их листьев, веток и стручков с семенами, а не от травы. Поэтому часть молодых деревьев поедена скотом, а часть погибла из-за того, что у них пообрубали ветки на подкормку животных. Естественный цикл регенерации нарушен, но мнению некоторых специалистов, навсегда.

Местом нашего назначения был город-призрак Арлтунга, где перед первой мировой войной завершилась «золотая лихорадка», начавшаяся в 1897 г. Наш автобус отважно преодолел Гэп Томми, обрывистое, забитое валунами ущелье.

Сюда упряжка золотоискателей в пятьдесят лошадей, запряженных по три в ряд, втащила как-то двенадцатитонный бойлер. Дорога эта настолько крута, что в некоторых местах приходилось выдалбливать ступеньки для копыт лошадей. Бойлер волокли около четырехсот миль. Он так и остался лежать в песке, подобно огромному черному самородку, среди развалившихся стен, пустых рам и кирпичных труб, сохранившихся над разрушенными домами. Несколько камней обозначают место, где стояла гостиница Гленко Армз, принадлежавшая некогда Сэнди Макдонеллду, который спрятал мешок с золотым песком в укромном месте. Пожар в буше уничтожил метку, и сколько Сэнди ни копал, так и не смог найти свой клад. Но в наши дни есть желающие его отыскать. В пригороде устраивались скачки, которые посещали до тысячи человек. Сохранилась старая спортивная площадка, разрушенная тюрьма и несколько могил; памятники, надписи на которых, если они когда и были, исчезли.

Мы осмотрели хижины старателей. Куски ржавых железных листов поддерживают кривые столбы, а наполовину сгнившая мешковина висит вместо стен. Некоторые крыши покрыты ветвями. Внутри – пара грубо сбитых стульев, старая железная кровать, куча рваных газет, пустые банки и бутылки, ржавые ведра и потрепанные метлы. Дуг Грин указал на грубое приспособление из дерева и кожи – самодельную воздуходувку; в пустыне невозможно промывать руду водой, поэтому вместо нее используют воздух, выдувающий мусор.

Одному из старателей восемьдесят пять лет. Целый день бродит он по заброшенным разработкам, а когда наступает темнота, заворачивается в одеяло на холодной железной кровати. Во время туристского сезона автобус из Лав-Крик привозит сюда немного съестного, иногда Грины дарят ему бутылку брэнди, а старик, в свою очередь, демонстрирует туристам работу воздуходувки и развлекает своими рассказами. По виду он настоящий оборванец: в рваных лохмотьях, шляпе, которая, наверняка, одного с ним возраста, заросший щетиной. У него ничего нет за душой, кроме небольшого узелка с пожитками. Придет день, когда Арлтунга умрет окончательно, пустыня поглотит ее и не останется никаких следов деятельности человека в этих местах.

По дороге домой мы проехали мимо туши мертвой лошади и, подъехав к ущелью, усеянному пучками спинифекса, похожими на огромные сделанные из зеленых игл дикобраза морские гвоздики, остановились, чтобы поджечь один из них. Господин Грин хотел показать, как он «взорвется». В сгущающейся темноте вспыхивали оранжевые блики костра, пламя сверкало, потом утихало, неожиданно раздавался взрыв, потом еще и еще. Огонь усиливался. В воздухе чувствовался едкий запах скипидара. Мы затушили остатки костра и отправились пить чай в пристройке к старому дому, где госпожа Блумфилд когда-то делала свои жировые лампы, взбивала масло, боролась с мухами, отгоняя их от мяса, и уничтожала долгоносика в муке.

Скала Айерс-Рок, пожалуй, наиболее популярна среди фотографов мира. Это «король» всех туристических достопримечательностей. Известность скале принесли цветная фотография и авиация. Ярко-красный цвет песчаника придает ей драматичность, а самолет «Чесна» доставляет вас сюда, за двести-триста миль к западу от Алис-Спрингс, без особенной тряски.

Ландшафт вокруг также драматичен. Растительный покров был с годами как бы срезан, и скелет земли оголился. И какой же дикий вид он имеет! С самолета вы с удивлением наблюдаете горы, подобно решетке аккуратно уложенные в ряд одна за другой; боковая поверхность каждого хребта – рифленая, и все они изрезаны ущельями. Затем появляются горы, испещренные эрозией, сделавшей их похожими на горбатых ящериц с лапами, распростертыми в обе стороны, правда, с гораздо большим количеством ног, чем у настоящего пресмыкающегося – по восемь-десять с каждой стороны. Эти горы кажутся коренастыми, что-то придает им почти самодовольный вид, и их округленная поверхность создает впечатление какой-то пресыщенности.

Затем мы пролетаем как бы над рядами огромных нефтяных цистерн, удивительно симметрично расположенных одна около другой. И это тоже сделала эрозия, многообразная и остроумная в своих трюках. Она может быть настоящим насмешником. Тени резко, как острым ножом, очерчены и четко выделяются в исключительно прозрачном воздухе. Эта земля не знает компромиссов.

Наконец под крылом самолета показалась река Финк. Европеец всегда удивляется, когда узнает, что река, которая на карте выглядит такой же значительной, как Рона или Дунай, в действительности оказывается полоской песка, окаймленной эвкалиптами. Финк тянется на тысячу миль, но по крайней мере на девять месяцев в году река пересыхает.

На ее берегу находится старейшая на севере миссия Хермансберг, основанная лютеранами в 1877 г. Наиболее известный ее питомец Альберт Наматжира, происходивший из племени аранда и рожденный близ реки Финк, был обучен миссионерами выжиганию по дереву. Рекс Бэттерби, художник, показывал в миссии свои работы, которые настолько потрясли молодого Наматжира, что он стал своего рода гидом у Бэттерби, за что последний обучал его искусству акварельной живописи.

Наматжира писал много. За один день он мог написать две или три картины и продать каждую за десять австралийских долларов, что по понятиям его племени делало художника чрезвычайно богатым человеком. Многочисленные родственники, следуя обычаям племени, считали, что он должен поделиться с ними своим богатством. Живя недалеко от Алис-Спрингс среди толпы прихлебателей, Наматжира быстро пристрастился к бутылке. Последние годы его жизни были печальными, с бесконечными судебными исками и ссорами. Умер он в 1959 г. в возрасте пятидесяти семи лет, оставив пять сыновей, которые тоже стали художниками. Наматжира был родоначальником так называемой школы аранда, которая следует его манере резких, сильных контрастных цветов при изображении несколько угловатых ландшафтов. Однако в работе сыновей отсутствует простота и свежесть, свойственная Наматжире. Стоимость картин, которые он продавал по десять долларов, позднее возросла до двух тысяч. Его работы репродуцировались на карточках меню австралийской авиакомпании Квантас Эйр, что равносильно чуть ли не посвящению в рыцари в среде австралийских художников.

Продолжая лететь к западу, мы оставили позади сморщенные хребты и достигли озера Амадивс – непрозрачного полотна воды, инкрустированного кусочками соли и сверкающего десятком переливающихся оттенков: голубым, пурпурным, розовато-лиловым, серовато-стальным, болотно-зеленым. Вода мерцала в лучах солнца или светилась молочным отливом. Затем мы увидели на розоватом известняке очертания рыб, плоских, как камбала, лежащая на плите. Причем рыбы эти поразительно напоминали те, что мы видели на рисунках аборигенов. Наш самолет бросал тень, словно от двигающегося креста.

Я держала в руках веточки, чтобы отгонять мух, которые сорвала с дерева на летном поле, так как район Айерс-Рок – заповедник, где можно получить большие неприятности, сорвав хотя бы листочек с куста. Если бы не существовало таких правил, то туристы давно оставили бы без листвы те деревья, которые здесь еще сохранились. Две мои спутницы носили шляпы с полями и вуалью от мух. Обе они были из Сиднея, вдовы в пожилом возрасте, оставшиеся без мужей, но с приличным состоянием. Они настолько походили друг на друга, что я сначала приняла их за сестер, даже близнецов, а на деле они не были и родственницами. Может ли одинаковый образ жизни и окружение привести к тому, что люди не только думают, но и выглядят одинаково?

В. Б. Гросс, открывший Айерс-Рок, назвал ее «колоссальным булыжником». То обстоятельство, что гора поднимается на высоту в тысячу футов с совершенно плоской равнины, придает ей какой-то драматический колорит. Но склоны горы не отвесны и даже не круты; на вершину можно легко взобраться за два часа. Айерс-Рок– красного цвета, около пяти миль по основанию. Любоваться ее видом лучше всего на рассвете, проведя ночь в одной из туристских гостиниц или мотелей, наблюдая, как лучи восходящего солнца ударяют о гору, зажигая на ней пламя.

До того как стать туристской достопримечательностью, Айерс-Рок служила местом религиозного поклонения. Аборигены из местного племени питджанджара приходили в пещеры, расположенные у основания горы, молились и раскрашивали рисунками стены. Эти рисунки более грубы и примитивны, чем открытые в Арнхемленде. Аборигены этих засушливых районов вели более тяжелую борьбу за существование в условиях суровой окружающей среды и не смогли развить свое искусство и мастерство до такой степени, как в Арнхемленде. Здесь не встречается росписей на коже, надгробных памятников или резных статуэток.

В течение нескольких лет Билл Харней Борролула исполнял обязанности своего рода смотрителя пещер. Он изучал живопись, легенды и обычаи племени питджанджара. Он умер в 1963 г., но успел передать своему преемнику Ленс Расту кое-какие познания, которые сумел накопить. Господин Раст, в свою очередь, делится своими знаниями об аборигенах с туристами. Сначала он повел нас в пещеру, внутренняя стена которой была грубо расписана белыми кругами, расположенными внутри других кругов (что символизировало вечность) и рядами точек (что могло означать лагерь или женщину). В некоторых местах стены заштрихованы красными линиями, что, возможно, символизировало листья и соответственно деревья, фрукты, плодородие. В этих пещерах, по словам Ленс Раста, происходил обряд инициации девочек.

В других пещерах инициации подвергали мальчиков. Под страхом смерти запрещалось представителям одного пола приближаться к местам, священным для другого. Всего несколько лет назад поплатилась жизнью девочка, срывавшая фиги с дерева, растущего вблизи пещеры мальчиков.

Теперь туристы свободно осматривают пещеры. На стене пещеры мальчиков можно увидеть очертания белого шеста, окруженного кольцом, от которого в разные стороны отходят радиальные линии. Этот рисунок изображал мальчика до начала обряда. На его голове убор из спинифекса и перьев какаду. Пустой круг символизировал пустую голову, готовую к тому, чтобы ее наполнили познаниями племени во время обряда обрезания. Росписи выцветают. Когда же гора служила храмом, они подновлялись перед каждой церемонией из поколения в поколение.

Нельзя, конечно, сравнивать обычаи и религиозные верования австралийских аборигенов и африканских племен на основании всего лишь обрывочных сведений, полученных туристом, но все же меня поразило большое число сходных черт. Перечислю хотя бы некоторые из них: необыкновенная вера в волшебство; различные ритуалы, подобные инициации, с их строго охраняемыми тайнами; передача законов одного поколения следующему; тяжелые испытания мужества; поклонение вождям, которые управляли племенем и вершили правосудие; изображения человеческого тела; песни, танцы, барабанный бой; вера в существование и силу духов предков и постоянная потребность задабривать их жертвоприношениями; использование колдовства в борьбе с врагом; убеждение в том, что плохая или хорошая судьба, болезнь, несчастный случай – месть оскорбленных духов или чары, насланные врагом; вера в шаманов; система кровного родства, связывающая всех членов племени узами по крови, и предписанное до мельчайших подробностей место каждого мужчины и женщины в общине.

У аборигенов существовали, например, определенные правила отношений между мужем и тещей: он должен отводить в сторону глаза, когда она приближалась. Существовал обычай выбивать передние зубы, наносить рубцы на руки и грудь.

Объяснение сходства обычаев и верований в Африке и Австралии, как я полагаю, кроется в том, что во всех частях света человеческое общество одинаково реагирует в социальном смысле на задачи, поставленные перед ним окружающей природой. Несмотря на очевидную разницу в географии и климате, среда, в которой жил первобытный человек до появления цивилизации, была схожа на разных континентах, и люди следовали по одному и тому же пути.

Таким же образом (если не считать этот вывод слишком уж фантастичным) окружающая среда, сопутствующая представителям среднего класса в Сиднее в середине XX в., сделала двух моих попутчиц, не связанных родственными узами, одинаково мыслящими, верующими, следующими одинаковым правилам поведения и, более того, даже похожими друг на друга как две капли воды.

Конечно, между австралийским и африканским образом жизни, наряду с общими признаками, имеются и различия. У народа, который не разводил скота и не возделывал землю, не могло, например, существовать обычая выплаты выкупа за невесту, что так широко распространено у африканских племен, или введения наказания за совершенное преступление, убийство, прелюбодеяние. Смерть или увечье – вот единственные практические меры расплаты у аборигенов Австралии. Лене Раст рассказал нам историю о Флоппи, старике, который пристал к лагерю аборигенов в Айерс-Рок. Он ходил переваливающейся походкой, словно на ноги у него были надеты ласты. Когда другие ели, он всегда садился поодаль. У Флоппи не было ни друзей, ни товарищей. Как рассказал Раст, его обвинили в молодости в прелюбодеянии и подрезали сухожилия на ногах, чтобы Флоппи не мог больше гоняться за женщинами.