Текст книги "Сияющее Эльдорадо"

Автор книги: Элизабет Хаксли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

Но общежитие в конце концов и не предлагается как постоянное жилье. Одни семьи остаются в нем не больше чем на пару недель, другие – на более продолжительное время. Длительность пребывания в общежитии в разных штатах варьируется. Так, в Новом Южном Уэльсе в общежитиях, принадлежащих федеральному правительству, средняя продолжительность проживания около года (без трех недель). В Южной Австралии – четырнадцать недель. Западная Австралия занимает среднее место – около двадцати восьми недель.

Найти дом или закупить материалы для постройки трудно по всей стране. Если бы общежития были более комфортабельными, многие семьи устроились бы в них и не предпринимали серьезных усилий, чтобы преодолеть трудности. Есть семьи, которые так и поступают. Общежития субсидируются государством, жильцы живут на всем готовом, забот мало. Поэтому они зачастую устанавливают телевизор, ставят свою машину около барака и обосновываются здесь. Видимо, необходимо найти какую-то золотую середину между условиями, обеспечивающими уровень ниже стандартного, но считающимися вполне приличными, и теми, которые располагают к беззаботной и бездеятельной жизни.

По грубому подсчету двое из трех иммигрантов, которым оказывается помощь при переезде, даже не приближаются к общежитиям. Им помогают друзья или родственники. Что касается официальной процедуры въезда в страну, то такого рода иммигранты заполняют необходимые документы, получают причитающиеся им двадцать долларов, садятся на самолет или теплоход и растекаются по стране.

Более миллиона английских иммигрантов приехало в Австралию после второй мировой войны. Общее же их количество в два раза больше. Удельный вес англичан уверенно растет и сейчас достиг уровня семи человек на каждые десять. Из остающихся трех – один грек, итальянец, голландец или немец.

Подавляющему большинству английских иммигрантов Австралия нравится: они остаются в стране. Согласно официальным данным, только шестеро из каждой сотни иммигрантов всех национальностей возвращаются на родину, а около половины из них приезжают вновь, разочарованные вдвойне и вынужденные на этот раз оплатить свой проезд самостоятельно. Всего лишь три процента неудач говорят о том, что система иммиграции, действующая в Австралии, организована лучше, чем в других странах мира. Успех объясняется тем, что рост иммиграции совпал здесь с периодом бурного развития экономики. В большинстве случаев каждый, кто хотел найти работу, ее получал. Несколько периодов спада не были настолько тяжелыми и продолжительными, чтобы разрушить основы иммиграционной системы. А в остальном многое зависит от хорошей организации и той работы, которая проводится, чтобы помочь иммигрантам найти свое место на новой почве. Последнее в основном достигается с помощью системы, получившей название «добрые соседи».

Австралия покрыта сетью организаций «добрые соседи». В них на добровольных началах работают мужчины и женщины, задача которых – выявление иммигрантов в своем районе и оказание им помощи, создание таких условий, при которых они чувствовали бы себя как дома. Организации дают уроки английского языка или могут просто по-дружески пригласить на чай к своим членам г-жу Маззоти, г-жу Теофолус или г-жу Шмидт.

Я была в Канберре, где проходила ежегодная конференция членов организации «добрые соседи». Полные энтузиазма, онй приехали со всех концов Австралии. На повестке дня конференции стоял вопрос о том, как уговорить большинство, а если возможно, то и всех иммигрантов окончательно расстаться с родной землей и принять австралийское подданство, так как значительная их часть не расстается с паспортами своей родины. Австралийцы придают большое значение статусу гражданства, стремясь создать единую нацию.

– Мы должны принять их в братство нашей страны, – заявил бывший премьер-министр Австралийского Союза Роберт Мензис.

Со своей стороны иммигранты, по мнению министра по вопросам иммиграции, должны понять, что в Австралии нет замыкающихся в себе поселений и национальных меньшинств, не расстающихся со своими традициями. Австралийцы принимают иммигрантов безотносительно к их прежним верованиям и классовой принадлежности, в свою очередь, они должны порвать со своими предыдущими привязанностями.

От англичан не требуется никакой присяги. У них вообще много привилегий. Но платят ли англичане той же монетой? Большинство австралийцев ответило бы на этот вопрос положительно.

Изменились не только хозяева, но и сами английские иммигранты. В настоящее время большую часть англичан-иммигрантов составляет молодежь. Они инициативны и, главное, имеют квалификацию. Мастеровые, квалифицированные рабочие, инженеры, готовые рискнуть, но не бездумно. Многие из них женаты, с маленькими детьми, поэтому они глубже осознают свою ответственность. Здоровые, выше среднего уровня по своему интеллектуальному развитию, они представляют лучшую часть населения, которая привлекательна для любой страны.

Англия, в свою очередь, притягивает иммигрантов. Однако отношение числа квалифицированных рабочих к неквалифицированным здесь обратное. В то время как в Австралии это соотношение составляет три к одному, Англия получает по крайней мере трех неквалифицированных рабочих, а возможно и больше, на каждого, имеющего специальность, ремесло или профессию. Другими словами, Англия меняет механиков, плотников, водопроводчиков и специалистов, которые могут составлять программы для счетных машин, на крестьян и батраков, многие из которых не знают даже алфавита, не говоря уже о токарном станке.

Практически один австралиец из пяти родился за границей и приехал на континент после 1945 г. Что бы ни произошло с родителями, их дети, в этом нет ни малейшего сомнения, – австралийцы до мозга костей.

В Западной Австралии все огромно. Здесь самые большие пустыни, самые большие пляжи, самые дикие горы, самые богатые залежи руды, самые обширные пшеничные поля и самые высокие деревья. В Перте мне показали три дерева. В университете я увидела маленькую болотную черепаху длиной около шести дюймов. Она была не только мала, но и настолько редка, что для нее и ее родичей создали небольшой заповедник, возможно единственный в мире только для черепах.

В 1953 г. один школьник нашел такую черепаху в болоте и принес своему учителю биологии. Находка произвела фурор среди зоологов, которые посчитали, что это новый вид, и описали его в научных журналах. Но тут некий американец, зоолог по профессии, припомнил, что он видел подобную особь в Венском музее. Оказалось, что эти черепахи действительно принадлежат к одному и тому же виду, который уже получил название – короткошейная черепаха (Preudemydura umbrina).Венская особь, найденная в 1890 г., была тогда единственной известной представительницей этого вида.

Зоологи в Перте установили, что короткошейная пресноводная черепаха живет только в трех болотах, где ведет весьма замкнутый образ жизни, закапываясь для летней спячки в естественную нору или щель. Она откладывает только три или четыре яйца, обожает личинки москитов, но не брезгует и небольшим количеством мелко порубленного сырого мяса. Молодой зоолог Эндрю Бербейдж поймал восемь особей и прикрепил к их спинам крохотные передатчики, которые регулярно посылают сигналы и дают возможность проследить за движениями черепах под землей.

К панцирю черепахи с его выпуклой и полированной поверхностью совсем не просто что-либо прикрепить, и все черепахи, за исключением двух, скинули передатчики. Другая трудность заключалась в том, чтобы найти батарейку достаточно маленькую, чтобы укрепить на спине шестидюймовой черепахи, но в то же время и достаточно мощную, чтобы давать так в течение шести месяцев. Кроме того, черепахи в неволе плохо акклиматизируются. Та, которую я видела, не желала размножаться и совершенно не выросла в течение года.

– Есть два небольших заповедника для этого вида черепах, – рассказал мне зоолог. – Один на глинистой почве и один на песчаной. Обращение со стороны общественности помогло собрать шесть тысяч долларов, правительство выделило две тысячи, а владелец участков продал землю очень дешево. Таким образом будущее этого вида обеспечено.

Некоторые пресноводные австралийские черепахи, кажется, всегда смотрят через плечо. Их головки как бы наклонены в сторону и убираются в панцирь сбоку, а не двигаются вперед и назад, как у европейских видой. Они принадлежат к более примитивным черепахам, у них не развилась похожая на резиновую оболочка, в которую их более передовые родственники прячут свои плоские головы.

История короткошейных черепах подтверждает точку зрения натуралистов: если вы хотите сохранить определенный вид, то можете забыть о самом животном, но сосредоточить все усилия на сохранении обычных условий его жизни. Удивительно, какие мелочи иногда могут разрушить привычную среду. По словам заведующего Отделом охраны диких животных КСИРО в Перте доктора Доминика Сервенти, прогулка одной коровы по пастбищу может изменить его среду. Главные преступники здесь овцы. Изменяя окружающую среду, они изгоняют другие живые существа. Исчезают даже пауки, которые жили на хрупком слое лиственных останков, сбрасываемых колючими акациями. Слой этот был изрезан и уничтожен острыми копытами овец. Вряд ли кто-то будет защищать пауков, но для биологов важно сохранение любого вида.

В одиннадцати милях от материка лежит небольшой остров Ротпест, который знаменит поселениями маленьких кустарниковых валлаби (Setontx brachyurus) размером не больше кролика, которых еще называют квокка. Есть только два района, где, как это достоверно известно, они выжили: на острове Ротнест и на Болд-Айленд, у юго-западного побережья близ Олбани. В прошлом они водились и на континенте, но в 1935 г. почти совсем исчезли. Причина неизвестна. Может быть, их скосила какая-то эпидемия, а возможно, и лисицы сыграли здесь свою роль. На острове же Ротнест жарким сухим летом 1953–1954 гг. валлаби гибли от недостатка протеина в пище.

Остров Ротнест – своеобразная лаборатория на открытом воздухе факультета зоологии Университета в Перте. Ее возглавляет профессор Гарри Уоринг. Его чаще всего можно увидеть в шортах и рубашке, расстегнутой до пояса, среди сумчатых, по которым он считается ведущим специалистом. Словно резвый валлаби, взбирается профессор на самые высокие холмы острова. Все зовут его просто Гарри.

Территория Ротнеста составляет пять тысяч акров, и число валлаби, проживающих на ней, примерно то же. С 1917 г. остров стал заповедником, где охраняются все звери и птицы. На Ротнесте достигнуто равновесие между различными видами, а также между ними и окружающей средой без вмешательства человека. Здесь нет пресной воды, и валлаби приспособились пить солоноватую, которую находят у края соляных озер, и сумели сократить потребление жидкости до поразительно низкого уровня. Кажется, им удается существовать в течение месяцев почти без воды, которую они извлекают из высушенных засухой растений. Из сухой и жесткой листвы валлаби производят протеин значительно более эффективно, чем это удается овцам или другим жвачным животным. Так же как их родственники кенгуру, они могут задержать развитие оплодотворенного яйца в матке до того момента, когда сумка освобождается и оказывается в состоянии принять очередной эмбрион. В сущности это врожденный механизм, регулируемый эндокринными железами, устанавливающий равновесие между количественным ростом вида и наличием пищи в природе. Этот факт был установлен при изучении валлаби именно здесь, на острове Ротнест, профессором Г. Б. Шарманом, работавшим с профессором Уорингом в Университете Западной Австралии.

Фрэнсис Рэтклифф рассказал мне историю этого выдающегося исследования, которая еще раз говорит о том, как трудно бывает установить, кто именно и когда совершил то или иное научное открытие. Доктору Шарману, без сомнения, принадлежит честь полной разработки проблемы торможения развития яйца. Однако пятнадцать или двадцать лет назад С. Ф. X. Дженкинс, работавшая тогда в музее в Перте, наблюдала за поссумом-пигмеем, найденным с детенышами в сумке. Они погибли. Некоторое время спустя без какой-либо помощи со стороны мужской особи самка поссума произвела на свет новое потомство. Госпожа Дженкинс опубликовала короткую статью по этому поводу. Идея была подхвачена доктором Карлом Хартманом, американским физиологом, который высказал предположение о торможении развития как возможном объяснении этого явления. Разработки идеи не последовало. Доктор Шарман не знал об этих публикациях, пока совершенно самостоятельно не пришел к тому же выводу и не доказал его правильность на примере валлаби острова Ротнест.

Хотя остров и изобилует валлаби, увидеть их днем невозможно. Каким-то образом они ухитряются прятаться в низкой, растущей кучками траве на открытой степной поверхности, почти целиком заменившей буш и лес, которые в прошлом описывали как непроходимые. Леса были уничтожены пожарами, а валлаби помешали их возрождению, поедая молодые побеги. Комиссия по развитию острова Ротнест пытается возродить исконную растительность, огораживая небольшие посадки когда-то доминирующего здесь эвкалипта местной породы Leptaspermumи сосны Ротнест. Главный враг – ветер, который проносится над островом с удивительной силой. Нас буквально сбивало с ног. Слова профессора Уоринга и доктора Давида Райда из музея в Перте, просвещавших меня по вопросам биологии, доносились до меня урывками, большинство их уносил ветер.

Все животные, а также птицы находятся в Западной Австралии под охраной до тех пор, пока их не заносят в так называемый открытый лист. Это не так уж хорошо, как кажется, потому что лист большой и длинный, и любое животное, попавшее в него, не только не получает никакой защиты, но и может быть классифицировано как вредитель. Некоторые из них, например лисы и динго, вне всяких сомнений, вредители. Занесены в список и ряд домашних в прошлом животных (верблюды, ослы, свиньи и козлы), которые одичали и расселились в диких районах горных хребтов. Разрешена охота на рыжих гигантских и горных кенгуру или валлару. Многие птицы также числятся в открытом листе, в том числе несколько прелестных видов попугаев. Сюда входит и крокодил, обитающий в соленых водах, а также практически все виды змей.

Охрана животных, как это ни странно, находится в ведении министерства рыбного хозяйства, которое отвечает за более чем семь тысяч квадратных миль заповедников. Земли для них подобраны так, чтобы представить все характерные места распространения животных. Таким образом, как это по крайней мере выглядит на бумаге, каждый вид может найти для себя укромное место, где животных не будут преследовать. На практике выполнить этот принцип значительно труднее, так как, по словам одного из сотрудников министерства господина Шрагга, два штатных работника несут ответственность за территорию, в восемнадцать раз превышающую площадь Англии и Уэльса. Имеется также четыреста добровольных лесников, но их права ограничены, да и знания неодинаковы.

– Около миллиона акров расчищается каждый год для культурных посадок, – рассказал нам Шрагг, – но значительно большие районы приходят в запустение из-за овец.

В этих районах природные травы заменяются жестким запутанным колючим спинифексом. Доктор Чарльз Гардинер, в прошлом главный ботаник штата, говорил, что Австралия создает самую большую в мире пустыню в кратчайший отрезок времени.

Засоление почв – другая проблема, неспецифическая для Западной Австралии, но также создающая большие трудности. Расчистка земель поднимает уровень воды, вместе с которой поднимается соль и проступает на почве все увеличивающимися участками. Это не дает возможности развиваться деревьям с глубоко растущими корнями. Все засыхает, и местами землю приходится просто забрасывать. Вот вам еще один пример нарушения хрупкого баланса между почвой, растениями, климатом и живыми существами. Начинается с того, что с самыми лучшими намерениями расчищают землю для культивации, а заканчивается все это засолением почв, спинифексом и новой пустыней.

Один раз нарушенная экологическая система может сыграть непредвиденные шутки. Овцы не могут процветать на спинифексе, а кенгуру могут, и число их увеличивается. Наиболее опустошенный район в северо-западной части штата называется Пилбара – пустой, дикий, голый квадрат, занимающий около пятидесяти тысяч квадратных миль – без малого в два раза больше Тасмании. Он сохранился почти в первозданном виде, скотоводы построили лишь несколько водных резервуаров и нагнали овец, которые должны были выиграть соревнование за жизнь с кенгуру, дикими ослами и динго. Среднее количество овец в Пилбара – одна на пятьдесят или более акров.

Когда ряд усадеб был целиком заброшен из-за наступления спинифекса и кенгуру, КСИРО, чтобы выяснить причины, начал исследовательскую работу. Удалось установить, что кенгуру прекрасно приспособились к этим сухим знойным районам. Группа кенгуру, вынужденная жить в районе сплошного спинифекса без тени и воды, благополучно просуществовала все три самых жарких месяца года. Они сократили потребность в жидкости, в середине дня лежали на земле и потребляли так мало пищи, что лишь минимальное количество мочи потребовалось для вывода отходов из организма. Ученые полагают, что у них развился еще неизвестный науке механизм физиологической адаптации, помогающий им выжить без воды столь продолжительное время.

Когда кенгуру находят воду, они, естественно, пьют. Скотоводы, в свою очередь, отравляют резервуары. На скотоводческой станции Талга Талга, где на двух тысячах трехстах акрах паслось две тысячи триста овец, отравление половины водных резервуаров уничтожило около одиннадцати с половиной тысяч кенгуру. Это означало, что владелец земли имел на ней по крайней мере по пять кенгуру на каждую овцу. Отравлять армии кенгуру таким образом еще более расточительно, чем использовать их мясо в качестве консервов для комнатных животных. Отравленные туши попросту оставляют гнить. Исследования показывают, что кенгуру не мигрируют на большие расстояния, многие из них проводят жизнь на площади, отстоящей всего лишь на несколько сотен ярдов от места рождения. Так что они не придут издалека на возрожденное пастбище. Работы по восстановлению почвы района Пилбара идут полным ходом. Прием, известный под термином «замедленный чередующийся выпас скота», если применять его регулярно, должен обновить травы. Для ускорения процесса периодически отравляют кенгуру.

Рыжие гигантские кенгуру также находятся в опасности. Сезон охоты на них открыт круглый год. Бригады профессиональных охотников имеют в своем распоряжении, так же как и в Новом Южном Уэльсе, передвижные холодильные установки. В связи с отсутствием статистических данных невозможно определить, сколько кенгуру истребляется ежегодно, должно быть сотни тысяч. На одной скотоводческой станции в восьмистах милях к северу от Перта бригада охотников недавно «добыла» двадцать семь тысяч кенгуру, примерно сто двадцать за ночь. Хотя по словам сотрудника, занимающегося вопросами контроля за уничтожением вредителей, количество кенгуру в штате значительно уменьшилось, ко, согласно официальной точке зрения, критический уровень еще не достигнут. Существует, однако, возможность внезапного падежа кенгуру, подобного тому, который стер с лица континента маленьких валлаби, и, как мы видим, территория их распространения сокращается с каждым годом.

Жизни двум небольшим видам сумчатых уже угрожает опасность. Это намбат, или сумчатый муравьед, небольшое полосатое существо с пушистым хвостом и длинной мордой, чей язык приспособлен к добыче термитов из древесины; и очень маленькая медовая мышь. Та же участь, возможно, ожидает кустарниковых валлаби или тамнаров, почти исчезнувших на континенте, но еще встречающихся недалеко от Джералдтона. Доктор Сервенти отмечает несколько видов птиц – ночной и земляной попугай и другие.

Легко восхищаться пернатыми друзьями, когда живешь в пригороде Англии или другой европейской страны, подкармливать зимой дроздов и синиц, но вряд ли многие из нас испытали бы подобное же чувство, если бы дрозды возвышались над нами, скажем, как эму, а орлы с семифутовыми крыльями спускались бы к кормушке, требуя туши овец. Даже если не принимать во внимание других факторов, только расходы на питание этих пернатых гигантов разорили бы нас. Многие фермеры и скотоводы Западной Австралии считают, что они находятся примерно в такой же ситуации. Поэтому великолепный клинохвостый орел подвергается гонению, за его клюв назначена премия в пятьдесят центов. Сто пятьдесят тысяч этих птиц уже уничтожены. Назначена и выплачена премия за триста семьдесят тысяч истребленных эму. Несколько лет назад возмущение против эму со стороны фермеров, разводящих зерновые, достигло таких размеров, что правительство штата запросило военную помощь. Прибыли части автоматчиков и две небольшие пушки, которые открыли боевые действия против двадцати тысяч птиц.

Согласно плану, следовало загнать птиц к заборам и там расстрелять. Но эму, так же как и аборигены Австралии и Тасмании, не подчинились. Рассредоточившись на небольшие группки, они разбежались в разных направлениях, потерпев лишь небольшие потери. Правительственные чиновники в Канберре были в ярости: части отозвали.

В наши дни эму охраняют в юго-западной части штата, но по всей другой территории они считаются вредителями. Несмотря на большие потери – двадцать тысяч в 1965 г., – эму тем не менее не угрожает полное уничтожение.

Даже заповедники, созданные для сохранения животных, не всегда находятся в безопасности. Борющаяся за охрану природы общественность была потрясена, когда правительство штата выдало концессию на добычу соли на небольшом острове-заповеднике, единственном месте распространения определенного подвида буревестников. Заповедники могут получить этот статут и лишиться его по воле законодателей.

– Слишком многие, – сказал доктор Сервенти, – смотрят на заповедники просто как на потенциально свободную землю, сохраняемую до того момента, когда ей будет найдено лучшее применение.

Предложение построить бассейны и развлекательные центры в Кинг-Парке Перта, целью которого является сохранение девственного буша в его естественном состоянии, вносилось в парламент штата три раза, но, к счастью, все три раза пока отклонялось.

Жители Перта говорят, что они живут спокойно, и ничто их особенно не раздражает.

Они действительно удивительно гостеприимны. Пожалуй, впервые в жизни, через несколько часов после приезда, меня перевезли из отеля на квартиру совершенно чужого человека. Сам он перебрался к родным, оставив в моем распоряжении все, что было в доме, начиная с забитого продуктами холодильника и кончая радиолой и гладильной доской. Книги, пластинки, картины и рукопись наполовину законченной пьесы валялись где придется. Дом стоял окруженный цветущими кустарниками, ползучими растениями, деревьями. Трехминутная прогулка – и вы на берегу реки, где не слышно почти никакого шума машин. На углу – небольшой деревенского типа магазин (его содержат итальянцы), где можно повидать знакомых и посплетничать.

В квартиру постоянно заходили люди и кошка, для которой было специально проделано отверстие внизу двери. Заглянула соседка с прихворнувшим попугаем в клетке. Очевидно, мой хозяин Томас Хангерфорд ^[79]разбирался в птицах.

– Когда я потеряла мужа, Том пришел и помог мне, ухаживал за садом, – сказала она. – Он посадил все розы.

Соседка – англичанка, оставшаяся после смерти мужа в Австралии, где и преподает теперь в техническом колледже.

– Они другие, – сказала она мне о своих студентах, сравнивая их с теми, которых обучала в Ливерпуле. – Эти девушки более независимы. Они хотят дойти до истины сами. В Англии вы преподносите студентам все на тарелочке, здесь же отдаете им тарелку, и они должны сами найти, что на нее положить. Тогда вы чувствуете ответную реакцию. Если им скучно, они складывают руки и впадают в прескверное настроение. Что они абсолютно не переносят, так это малейший намек на превосходство.

Среди знаменитостей Перта известны сестры Мэри и Элизабет Дюрак. Одна – писательница, вторая – художница. По имени их отца, героя одной из удивительных саг о людях, которые перегоняли свои стада через континент в поисках пастбищ на северо-западе, в Австралии названы река и горная цепь.

В своей книге «Короли травяных замков» Мэри Дюрак изложила прекрасную историю босоногого мальчишки, который эмигрировал в шестнадцать лет на континент и стал владельцем нескольких миллионов акров австралийской земли. Когда умер отец, оставив на руках Пэтси Дюрака мать и семерых детей, он ушел на золотые прииски и вернулся с парой тысяч долларов, суммой достаточной, чтобы арендовать небольшой участок в Новом Южном Уэльсе.

Многие ирландцы арендовали землю вокруг. Вскоре здесь появились поселения Дюрак, Костелло, Килфойлес, Скеханс и Сканланс. Они построили себе двухкомнатные домишки с земляным полом и стали обзаводиться стадами скота местных пород.

Когда в 1860 г. специальный закон дал возможность скупать за бесценок огромные практически неисследованные земли в новом штате Квинсленд, Дюрак отправился в неизвестность с четырьмя или пятью родными и двоюродными братьями, сотней лошадей и четырьмя сотнями голов породистого скота. Чем дальше они продвигались на северо-запад, тем суше была земля; почва растрескалась от суховеев, скот мучился от жажды, и когда наконец почуял воду и бросился к ней, то многие овцы и лошади были затоптаны насмерть. Те же, что выжили, увязли в болоте, большинство их пришлось застрелить. Но люди не сдавались. Они продолжали тащиться вперед в надежде найти воду. Падали лошади, истощился запас воды; в конце концов была убита последняя лошадь и выпита ее кровь. Люди, без сомнения, погибли бы, не появись аборигены, которые вывели их к воде и показали дорогу назад к дому.

И все же Пэтси Дюрак вернулся в эту ужасную страну и, что еще более удивительно, взял с собой жену и двух детей. Он занял денег на покупку лошадей, фургонов, упряжи, провизии, шести свиней, шести молочных коз, четырнадцати кур-несушек, двенадцати уток и борова. Три месяца они провели в пути, направляясь к Берку. У источника Уир на границе Квинсленда родился еще один сын, Костелло. Пройдя примерно триста миль на северо-запад, они вышли к речушке, протекавшей в тени эвкалиптов и диких апельсинов – идеальное место для диких гусей и уток. Здесь, в Киабара, в районе русла реки Купер в 1868 Дюрак нашел наконец воду, которую все время искал. На берегу реки был построен дом, простоявший семьдесят лет. Вскоре здесь поселились другие члены семьи. Мало-помалу создались фермы, и скотоводы стали клеймить первых телят.

Спустя десять лет с того дня, как они вышли к реке, Пэтси и его братья перегнали две тысячи голов скота на дальние рынки и вместе с семьей Костелло арендовали одиннадцать миллионов акров, что составляло почти две трети площади их родной Ирландии. Но и этого им было мало. В пивных западного Квинсленда скотоводы говорили теперь о «Центре» и «Территории», под которой подразумевались районы девственных пастбищ и неисследованных горных цепей с многочисленными реками. Их все еще манил призрак огромного внутреннего моря.

В 1870 г. был открыт порт Палмерстон, который в дальнейшем стал называться Дарвин. Через два года австралийские ковбои соединили Дарвин с Порт-Огаста в Южной Австралии. Они перегоняли стада на север и запад из Квинсленда, а спекулянты землей сдавали в аренду белые пятна на карте.

Дальше на запад, за районом Галф, за Территорией лежали земли, сулившие еще большие перспективы – огромные непересыхающие реки, богатые пастбища – протяни руку и возьми. Это была Западная Австралия.

В 1879 г. исследователь Александр Форрест прошел от западного побережья, преодолев плато, впоследствии названное Кимберли, через все еще не обозначенные на карте пустыни. Пэтси Дюрак прочитал подготовленное Форрестом сообщение о своем путешествии и послал своих сыновей на поиски второй империи пастбищ.

Когда Элизабет Дюрак начала рисовать аборигенов, живущих на ферме отца, семье это не понравилось.

– Зачем рисовать этого старого, уродливого туземца? Почему бы тебе не изобразить что-нибудь хорошенькое, например этот цветок? – говорили ей родные.

Трудно найти слово, менее подходящее для описания этого района Западной Австралии, чем «хорошенькое». Грандиозная и величественная австралийская нация начала свой путь с трагедии. Кое-что Элизабет Дюрак удалось передать в своих рисунках, обманчиво простых и технически совершенных.

Мрачная буря опускается на Брум. Она застигла долговязого скотовода с лицом, закрытым как у араба. Всадники скачут по высохшей земле среди спиралеобразных термитников. Седой сезонный рабочий сидит с устало опущенными руками на железной кровати в хижине, один среди ворон. Таковы сюжеты картин Элизабет Дюрак.

Ее портреты аборигенов реалистичны. Они схватывают выражение беспредельного покоя, терпения и достоинства, отражают трагизм людей, которые знали, как жить на этой дикой земле.

Хотя Австралийский континент имеет густую сеть авиалиний и охвачен национальной системой радиовещания, его Запад остается до какой-то степени островом внутри страны, и в области искусства эти островитяне начинают создавать собственную школу. Близость пустыни, преобладание сельского населения, аборигены, жара и сухость – вот, что формирует культуру Западной Австралии.

Влияние культуры аборигенов видно здесь повсюду – это и примитивные рисунки на скатертях, и бумеранги, создаваемые на потребу туристов. Может статься, что именно художники Западной Австралии внесут в национальную культуру континента элементы искусства коренного населения страны.

Все сказанное распространяется и на литературу. В романах Рандольфа Стоу, молодого западного австралийца, образы аборигенов исключительно человечны. Это не символы, не комические или злодейские персонажи, и в то же время они окутаны своеобразной тайной.

Как в живописи, так и в литературе это влияние представляется мне в высшей степени романтичным, и образ неумолимой природы, проходящий красной нитью по всем произведениям местного искусства, только усиливает это впечатление.

В прошлом столетии один из авторов писал, что в характере австралийцев есть какой-то «налет жестокости». Эта жестокость рождена скалами, песком и солнцем.

Без сомнения, когда узнаешь о наследстве, полученном Австралией, то кровь стынет в жилах. По своей наивности я считала капитана Филиппа и его ссыльных первыми поселенцами континента. Но Западная Австралия имеет более древнюю историю контактов с Европой и значительно более жестоких предвестников христианской цивилизации. Еще одна писательница из Перта Генриэтта Дрейк-Брокмен ^[80]в книге «На пути к несчастью» рассказала историю, чтение которой и сейчас вызывает ужас.