355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Элизабет Гейдж » Ящик Пандоры. Книги 3 – 4 » Текст книги (страница 5)
Ящик Пандоры. Книги 3 – 4
  • Текст добавлен: 5 октября 2016, 21:58

Текст книги "Ящик Пандоры. Книги 3 – 4"


Автор книги: Элизабет Гейдж



сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 31 страниц)

Произошла заминка.

Томми в замешательстве поглядел на Лауру, как будто ища ответа на немой вопрос. Лицо Тима было красным, глаза его блестели от ярости.

Томми начал что-то говорить, но слова его не были услышаны – Тим нажал на дверную ручку, распахнул дверь и вышвырнул Томми в коридор. Лаура наблюдала за происходящим в ужасе, не веря своим глазам.

Она видела, как Томми повернулся и поглядел на Тима с удивлением и злостью. Томми произнес какие-то слова, но она их не расслышала. Она не знала, услышал ли их Тим, потому что он бесцеремонно хлопнул дверью прямо перед лицом Томми.

Лаура неподвижно сидела на тахте и глядела на широкую спину мужа, пока тот раздевался у гардероба. Она никогда не видела его в таком состоянии. Его словно подменили. Она попыталась понять, что же именно произошло.

Не говоря ни слова, Тим прошел на кухню. Она услышала, как открылся шкаф, затем холодильник, – он достал бокал и приготовил коктейль. Звук наливаемого вина странным эхом отозвался в тихой квартире.

Наступила длинная пауза. Лаура ощущала, как дрожь пробежала по телу, и ее охватила паника. Она почему-то ощутила безумную вину. Тим, как ей казалось, испытывал нечто подобное. Но она как будто прилипла к месту и не могла сдвинуться.

Наконец, после бесконечно длинного интервала, он появился в дверях с бокалом коктейля в руках и уставился в окно на парк и городской пейзаж дальнего Аппер Ист Сайд.

Очень долго он стоял не двигаясь. Потом повернулся и подошел к ней.

Медленно Тим сел в кресло с другой стороны кофейного столика и поглядел на корректурные листы, потягивая из бокала. Лаура ждала, не зная, что именно ей предпринять. Казалось, он собирается с мыслями.

– Лаура, – произнес он наконец. – Извини меня. Наверное, я был слишком груб.

Она молча глядела на мужа. Боль не утихала. Она не знала, что ответить. Он посмотрел на нее и улыбнулся какой-то странной робкой улыбкой.

– Я не знал, что я такой ревнивый тип.

Ревнивый. Лауре и в голову не пришло, что причиной происшедшего может быть ревность.

Она поглядела на него широко открытыми глазами.

– Тим… – произнесла она мягко.

– Нет, нет – не ищи извинений, – оборвал он ее, и губы его сжались. – Вина моя. Я не знаю, как могло такое произойти…

Он разочарованно покачал головой. Казалось, он злится сам на себя.

– Знаю, это звучит безумно, – сказал он. – Но сама мысль… что другой мужчина… может смотреть на тебя… – Он глубоко вдохнул. – Я не могу этого перенести. Вот и все. Я просто не могу.

Наступила тишина. Лаура все еще не могла поверить своим ушам. Подумать только – Тим ее ревнует. Это так ему несвойственно. Точно так же он мог бы заподозрить ее в ограблении банка, в том, что она иностранный шпион, саботажник.

Ей и в голову не приходило, что Тим вдруг станет домогаться ее таким образом. В его характере никогда не было ничего от собственника, ревнивца. Он всегда был так мягок с ней, так уважал ее личную независимость.

– Это для меня новость, – сказала она просто.

Он избегал ее взгляда. Руки его сжимали стакан. Голос, казалось, доносился откуда-то издалека.

– Я знаю – это безумие, – сказал он. – Я ни на минуту не сомневался в тебе, Лаура. Все, к чему я стремился всегда, – любить тебя. Я просто не могу вынести мысль о том, что кто-то захочет встать между нами. Захочет завладеть тобой…

– Но это же Томми Стардевант! – воскликнула она, не уверенная, что до конца понимает его. – Тим, ты же знаешь мое мнение о Томми. Он очень приятный и доброжелательный коллега, но ничего более для меня не значит. Ничего! Как ты только мог?..

Вновь наступило молчание. Затем Тим поглядел на нее виновато, и в глазах его вновь сверкнула улыбка.

– Ты простишь меня? – спросил он. – В конце концов, это лишь доказывает мою любовь.

Смущенная улыбка заиграла и на губах Лауры. Она не знала, что ответить.

– Завтра я извинюсь перед Томми, – произнес он. – Я скажу, что я принял его за другого мужчину. Я скажу, что был не прав. Я что-нибудь придумаю. Но, Бога ради, Лаура, не гляди на меня так.

Лаура протянула к нему руки. Никогда еще он ей не был так нужен. Он подошел к ней, обнял ее и поцеловал. Тепло его рук вернуло ей ощущение безопасности.

– Не пугай меня, – прошептала она. – Ты – это все, что у меня есть.

– Я люблю тебя, Лаура.

Казалось, долго, очень долго они стояли обнявшись рядом с кофейным столиком, на котором лежали забытые корректурные листы. Они как будто защищали друг друга от бури, только что настигшей их, бури, от которой спасти могли лишь узы любви.

Лаура коснулась мужа, казалось, она хотела убедиться, что он здесь. Она чувствовала, как он покрывает поцелуями ее лицо: щеки, лоб, глаза. Страх уступил место благодарности, что Тим все же остался Тимом и что он по-прежнему здесь.

Он поцеловал ее в губы, и поцелуй этот теплой волной разлился по ее телу. Они поняли, что должны ощутить радость близости. Он повел ее в спальню, выключил свет и помог раздеться. Он обнял ее хрупкое тело с той деликатностью, которая ей так нравилась.

Они медленно занимались любовью, страстно наслаждаясь каждым прикосновением, как будто заново открывая друг друга после долгой разлуки. Если отчаяние и мелькало в их ласках, прежняя нежность побеждала все. Волна желания захватила их, как никогда. Когда все закончилось, они лежали, тяжело дыша.

– Я люблю тебя, дорогая, – прошептал Тим, – не сомневайся в этом никогда. Если я потеряю тебя, со мной все кончено.

Позже они пообедали вместе. Они пили белое вино, оно успокоило их, сняло тревогу и волнение.

Потом они убрали корректурные листы со стола, прилегли рядом на тахте и, слушая тихую музыку, любуясь видом Сентрал-парк и Ист Сайд. Долгое время они просто молчали, наслаждаясь счастьем быть вместе.

Но постепенно они начали понимать, что происшедшее сегодня все же требует объяснения.

Первым заговорил Тим.

– Ты знаешь, – сказал он, – когда я был маленьким, мне очень часто приходилось исполнять обязанности главы семейства. Мой отец был коммивояжером. Неделями он колесил где-то вдали от дома. Моя мать была не очень сильной, а Катрин была на четыре года младше. Денег всегда не хватало, поэтому мне приходилось подрабатывать, чтобы сводить концы с концами. Иногда даже приходилось влезать в долги, жизнь была нелегкая, но мы справлялись.

Он вздохнул:

– Наконец, появлялся мой отец. Это было всегда малоприятно, потому что мама знала о его обманах и мотовстве – из поездок он почти не присылал нам денег, а тратил их на выпивки и на женщин. Но он влетал в дом как ни в чем не бывало, от него разило вином, в карманах пусто, но зато сверх меры ирландского обаяния. Он извинялся перед матерью и кружил ей голову своей очаровательной улыбкой – и она вновь принимала его.

Он взял Лауру за руку:

– Я обычно сидел и наблюдал, как они шли вместе наверх, и все во мне кипело от негодования. А еще через неделю он опять уезжал, торговал где-то на дорогах, играл, пил, развратничал… И опять мне приходилось сводить концы с концами. Я хотел убить его…

От нахлынувших воспоминаний он весь напрягся. Лаура никогда раньше не слышала этой истории. Она лишь знала, что отец его умер задолго до того, как они встретились с Тимом.

Тим крепче прижал ее к себе:

– Я не знаю, Лаура, имеет ли это смысл, но я не могу даже вынести мысль о том, что ты находишься рядом с кем-то… безответственным… Мне совершенно необходимо знать, что ты защищена, что ты в безопасности. Я не стал бы тревожиться о Томми. Я знаю, что он для тебя – ничто. Это было какое-то секундное затмение. Я просто слишком много работал последнее время…

Лаура кивнула. Она мысленно укорила себя за то, что не воздает должного утомительной и важной работе Тима. Ведь он полностью освободил ее для творческой работы, взяв на себя огромную ответственность за финансовую сторону дела. Очень часто они оказывались на краю банкротства, Тиму приходилось пускать в ход все свое умение, чтобы удержаться на плаву. Он никогда не обращался ни за чьей поддержкой, ни за чьим советом. Это было его бремя, и он нес его один. Сколько же это, должно быть, требовало сил!

– Тим, – произнесла Лаура. – Извини меня. Я знаю, как ты много работаешь. Но мне непонятно, как ты мог во мне усомниться. Разве ты мало меня знаешь и не понимаешь, что, выходя за тебя замуж, я сделала выбор раз и навсегда. Ты для меня единственный мужчина. Томми Стардевант просто один из служащих нашей конторы.

– Но ты слишком много с ним общаешься, – заметил Тим.

– Да, конечно, – согласилась Лаура. – Но это лишь из-за фотографии. Я не воспринимаю Томми как мужчину. Он мой служащий, коллега. Иногда – учитель. Его личная жизнь меня совершенно не касается.

– Ты много времени проводишь в его лаборатории.

Лаура заметила, что в голосе мужа появились нотки подозрительности. В то же время она поняла, что ее выходы с фотоаппаратом в последние месяцы не прошли незамеченными и, очевидно, тоже повлияли на отношение к Томми. Но Тиму и в голову не приходило, насколько же абсурдны его подозрения.

Тем не менее она заняла оборону.

– Тим, ты сошел с ума, – сказала она. – Ты делаешь из мухи…

Слишком поздно она поняла, что неверно выбрала слова. Тим тяжело поглядел на нее. Взгляд его потемнел и стал подозрительным. Он как будто мерил ее взглядом издали, как противника из внешнего мира. Что-то холодное и неприятное было в его взгляде, что-то почти граничащее с ненавистью. Хуже всего было то, что взгляд этот полностью вывел ее из равновесия.

Лаура начала ощущать глубину его тревоги.

– Тим, пожалуйста, не смотри на меня так. Пожалуйста.

К ее огромному облегчению, лицо его смягчилось. Он взял ее за руку.

– Дело не в тебе, – сказал он. – Это то, о чем я тебе пытался сказать. Я доверяю тебе полностью, Лаура. Но другие люди… Вот в чем дело. Я привык не доверять людям до тех пор, пока не смогу убедиться, что они достойны этого.

– Но Томми Стардевант? – спросила она в отчаянии, сжимая его руку. – Неужели ты не понимаешь, что заблуждаешься?

Он отвернулся, как будто желая изменить тему разговора. Лаура поняла, что они просто не понимают друг друга, что произошло недоразумение. Но она не представляла, как же достучаться до него, как заставить его забыть о своих глупых подозрениях.

В конце концов он глубоко вздохнул и повернулся к ней.

– Лаура, – сказал он. – Мне трудно говорить, но я все равно тебе скажу. Я хочу, чтобы у нас был ребенок. Уже два года… Тогда, наверное, нам станет легче.

Его слова задели нужную струну. Лаура подозревала, что он давно об этом думал. Они хотели, чтобы у них родился ребенок чуть ли не со дня свадьбы. Оба они хотели его, поэтому внимательно следили за календарем, Лаура обращалась и к гинекологу за советом. Но до сих пор никакого результата не было.

Доктор, гениальный врач из Аппер Вест Сайд по имени Энсор, успокаивал Лауру:

– Мы не можем торопить Мать-природу. Подобные вещи требуют времени. Если вы станете торопиться – может быть только хуже. Расслабьтесь, Лаура.

Первые несколько месяцев Лаура верила ему. Но среди ночи она вспоминала о том, что сделала над собой давным-давно, после романа с Натаниелем Клиром. Ей никогда не приходило в голову, что тем самым она нанесла вред своему собственному телу, что горе ее заключается не только в потере ребенка. Сейчас эта мысль болью отозвалась в ее душе. И она нарастала с течением времени.

В конце концов, сделав над собой усилие, она обо всем рассказала доктору Энсору.

– Неужели вы думаете, я не знал об этом? – улыбнулся он. – У меня есть глаза и немалый опыт общения с женскими телами. – Мне надо было давно обратить на это ваше внимание, – произнес он. – Но я чувствовал, что вы не хотели говорить о прошлом, Лаура. Но я не нашел никаких доказательств того, что ваш аборт каким-то образом повлиял на вашу способность к зачатию. Человек, который сделал операцию, сделал это незаконно, но дело свое он знал. Мне кажется, что ваши волнения как раз и мешают вам зачать ребенка. Поверьте мне, тело женщины – тайна. Эмоции могут играть столь же великую роль, что и физические проблемы, и могут помешать зачатию. Поэтому постарайтесь расслабиться. Мрачные мысли – ваш самый большой враг.

Он внимательно поглядел на нее.

– Ваш муж знает об аборте? – спросил он.

– Я… нет, – ответила Лаура, стыдясь правды.

– Думаете, он не понял бы? – доктор испытующе улыбнулся.

– Нет, не думаю…

– Значит, все в порядке. Успокойтесь и следите за календарем. Попросите, для полной уверенности, чтобы ваш муж тоже проконсультировался у врача.

Тим последовал совету, не преминув выразить недовольство по поводу сомнений в его мужественности. К счастью, результат оказался положительным. С тех пор они с Лаурой не прекращали своих попыток и не говорили больше ни о своих тревогах, ни о своих сомнениях. В конце концов, не так уж давно они и женаты. Все требует времени, как любит говорить доктор.

Но сейчас, после вспышки гнева, когда Тим опять заговорил о ребенке, Лаура ощутила приступ вины.

– Тим, – произнесла она, – я больше всего на свете хочу ребенка. – Возможно, я даже слишком его хочу. Доктор Энсор так же думает.

– Возможно, тебе известно и то, что я тоже очень хочу ребенка, – сказал Тим, щедро перекладывая вину на себя. – Я не думаю, что со мной очень легко жить, Лаура.

– Как же ты можешь так говорить? – возразила она. – Ты самый прекрасный муж в мире. Каждый день жизни с тобой – радость.

Так око и было – до сегодняшнего вечера. Он поглядел на нее. Каким-то образом они поняли, что вернулись к началу разговора.

– Тогда, пожалуйста, сделай мне одолжение, – попросил он.

– Что именно? – спросила Лаура.

– Люби меня, – сказал он, и в его прекрасных глазах грусть смешалась с мольбой. – Люби меня так же, как я тебя, и прости за то, что я вел себя, как тупой грубиян. Забудь о той глупости… какого дурака я свалял сегодня вечером. Все, что мне нужно в этом презренном мире, Лаура, это твоя любовь. Ты мне веришь?

– Тогда тебе не о чем беспокоиться, – сказала она, теснее прижимаясь к нему. – Она принадлежит тебе. Навеки.

– Ах, – вздохнул он, обнимая ее. – Моя Лаура.

Через полчаса они лежали вместе в постели. Он уже спал, а она прислушивалась к его ровному дыханию.

Она смотрела на него, удивляясь и радуясь одновременно. Ей нечего бояться в жизни до тех пор, пока он рядом с ней.

Сон не приходил к ней. До глубокой ночи она смотрела на его красивое спящее лицо, пытаясь угадать, что может сниться ему.

В окнах забрезжил болезненный серый рассвет, когда Лаура, наконец, забылась беспокойным сном.

VIII

Вечером на другой день Тим постучал в дверь студии Томми Стардеванта.

Помещение, напоминающее логово зверя, находилось на последнем этаже здания в районе нижнего Манхэттена. Оно было завалено стойками, осветительными приборами, скатанными в рулоны задниками для макетов. На маленьких столиках теснились пустые пивные бутылки, чашки из-под кофе и пепельницы, полные окурков. На стенах висели плакаты, демонстрирующие работы Томми и других фотографов. Выйдя из темной комнаты, Томми несколько сдержанно поздоровался с Тимом.

– Что нового? – спросил он, тщетно пытаясь скрыть явную неприязнь за бодрым дружеским тоном. – У тебя есть что-нибудь для меня?

– Всего-навсего мои извинения, – сказал Тим. Он так и стоял в своем кожаном пальто и не собирался его снимать.

Грязной тряпкой Томми вытирал руки, запачканные проявителем. Он внимательно посмотрел на Тима.

– В них нет необходимости, – сказал он. – Кто из нас не поддавался вдруг раздражению, Тим. Такая уж у нас работа. Мы все в последнее время слишком устали. Мне не следовало приходить туда без твоего ведома.

– Нет, – Тим твердо качнул головой. – Ты делал свою работу. Ты имел полное право находиться там. Это я вмешался не в свое дело. Я был не прав. Вина полностью лежит на мне. Но в одном я с тобой согласен, Томми. Я слишком устал. Мне в голову начали приходить дурные мысли. Я знаю, что между тобой и Лаурой ничего нет. Она высоко ценит твою работу и благодарна тебе за помощь, которую ты оказал ей, – так же, как и я.

– Да что ты, – Томми с усмешкой пожал плечами, – это она дает мне сто очков вперед. Я еще никогда не встречался с таким прирожденным фотографом. Я научил ее всего нескольким техническим приемам. У нее свой взгляд.

Тим кивнул головой. Он не улыбался. Похвалы Томми насчет способностей Лауры, по-видимому, пришлись ему не по душе. Он так и стоял, не сдвинувшись с места. В своем длинном кожаном пальто, туго облегающем его мощные плечи и сильные руки, он выглядел устрашающе.

– Ну ладно, – проговорил он, не отрывая глаз от Томми. – Я решил, что нам следует выяснить отношения. Я был не прав, и я это сознаю. Надеюсь, что ты скоро все забудешь.

– Уже забыл, – улыбнулся Томми. – Пива хочешь?

– Нет, спасибо. Я должен идти.

Но Тим все еще не двигался с места. В его неподвижности было нечто упрямое, как будто он сказал не все, что ему нужно было сказать, и он, хотя и не вполне осознанно, принуждал себя сделать это.

– Ну ладно, – сказал он. – Как я уже сказал, я знаю, что между тобой и Лаурой ничего нет.

– Между мной и Лаурой? – рассмеялся Тим. – Приятель, ты пришел явно не по адресу. Лаура только на тебя и смотрит, Тим. Это видно всем. Она знает, что я такое. Она и взглядом меня не удостаивает.

– Вот пусть так будет и дальше.

И тотчас за извиняющейся маской Тима стала видна угроза. Сейчас Томми понял, почему Тим никак не уходил. Он еще не все сказал.

Достойного ответа Томми так и не придумал.

– Я тебе верю, – продолжал Тим. – Но если я выясню, что ты волочишься за моей женой, я задушу тебя голыми руками.

Он умолк и смотрел сейчас не на Томми, а мимо него в высокие окна, как будто за ними притаился его дьявол, по наущению которого он явился сюда угрожать под предлогом извинения, которое, как теперь стало ясно, ничего не стоило.

Не на шутку встревожившись, Томми стоял с грязной тряпкой в руках и не отрываясь смотрел в жесткое лицо своего гостя.

Через пять секунд, показавшихся вечностью, Тим резко повернулся и широкими шагами вышел из студии. Он не попрощался.

IX

4 февраля 1958 года

– Мистер Ланкастер, мне бы хотелось знать, что у вас за душой?

Кэрол Александер пользовалась самой высокой репутацией в стране среди журналистов, пишущих на политические темы. Она начала свою карьеру в «Сент-Луис Пост-Диспетч», куда пришла работать, окончив с отличием журналистский факультет Колумбийского университета. Она быстро завоевала уважение своих заезженных работой старших коллег тем, что из заурядного материала на тему политической коррупции в строительном бизнесе сделала глубокое исследование, которое подхватили центральные газеты и благодаря которому она получила премию Пулитцера.

После того, как она на основе своих статей выпустила книгу, завоевавшую все мыслимые и немыслимые награды в области журналистики, а также Национальную книжную премию, она перешла на работу в «Нью-Йорк Таймс». Старшие репортеры и редакторы газеты оказали ей не слишком теплый прием. За ее молодость и необыкновенную привлекательность они поставили ее в ряд пустоголовых примадонн, которых принимают на работу исключительно за внешность кинозвезды.

И вновь она заставила скептиков замолчать. На этот раз с помощью на редкость подробного анализа того, как политики прибирают к рукам государственную службу. Статья сразу попала на первые страницы газет и принесла ей вторую премию Пулитцера. Даже самые смекалистые из ее коллег не могли догадаться, каким образом ей в руки попала такая конфиденциальная информация. Но всем пришлось признать, что материал получился отличный. Кроме того, пятнадцать уголовных дел, начатых генеральной прокуратурой по следам ее разоблачений, также способствовали усилению ее влияния в городской газетной иерархии.

Кэрол Александер уверенно продвигалась все выше как политический журналист и аналитик и наверняка закончила бы тем, что получила свою колонку на редакторской полосе. Но вдруг она совершила то, чего от нее никто не ожидал. Она пренебрегла престижной «Таймс» и приняла предложение от одного из новых телевизионных каналов стать политическим обозревателем.

Почти все, кто так или иначе был связан с журналистикой, решили, что она сошла с ума. В конце концов, можно ли сравнить никому не известную службу новостей с престижной «Нью-Йорк Тайме».

Но Кэрол Александер полюбила новое место работы. Ей нравилось брать интервью в прямом эфире, они были более непосредственные и неожиданные, не могли сравниться с тщательно подготовленными статьями, которые она делала для газеты. Ей доставляло удовольствие заставлять своих собеседников показывать свое лицо перед камерой, так чтобы зрители смогли оценить их поведение, когда они пытались уклониться от каверзных вопросов.

В качестве телерепортера она не забывала использовать свою внешность, чтобы обезоружить свои жертвы. Кроме того, она следила за тем, чтобы представать перед аудиторией в лучшем виде. Ее регулярные появления в вечерних новостях стали на телевидении целым событием, и не только благодаря злободневному и часто спорному содержанию ее репортажей, но также благодаря густым темным волосам, свежему цвету лица и красивым, сверкающим глазам.

В двадцать восемь лет Кэрол Александер стала значительной персоной в журналистике и обрела в ней свою нишу. Немногие политические деятели отваживались отказать ей в интервью, хотя никто и не жаждал ее острых безжалостных вопросов, за которыми чувствовалась большая исследовательская работа. Кроме того, если она и пользовалась завуалированной формой шантажа по отношению к своим собеседникам, то в такой привлекательной упаковке, что практически никто не мог побороть искушения побыть хотя бы один час в ее обществе.

Сейчас Кэрол Александер находилась в госдепартаменте, в кабинете Хэйдона Ланкастера. Она была одета в серый костюм строгого покроя и светлую блузку. Аккуратный черный фуляровый носовой платочек придавал ей необыкновенную женственность, несмотря на ее энергичный деловой вид.

За ее спиной стоял ее оператор и наводил камеру на Хэйдона Ланкастера, который сидел за небольшим письменным столом, заваленным папками и бумагами. Вдоль стен до потолка тянулись книжные полки. На полках находилось исчерпывающее собрание правительственных документов по вопросам Индокитая, Формозы и Континентального Китая. В последние полтора года Хэл был глазами и ушами Дуайта Эйзенхауэра во всем, что касалось Дальнего Востока, и поддерживал неформальные связи с политическими лидерами этого региона.

В обычный рабочий день Хэл сидел бы без пиджака, ослабив узел галстука, держал бы под подбородком телефонную трубку и рылся среди бумаг на столе в поисках последней информации, срочно потребовавшейся или для Айка, или для Совета национальной безопасности. Но сейчас трубка лежала рядом с аппаратом, а его глаза были прикованы к глазам Кэрол Александер.

Если он и отметил ее прелестный цвет лица, тело, стройность которого она поддерживала изнурительными физическими упражнениями, или же мягкие губы и ясные глаза, то не подал вида. Он знал, что это достойный противник и принимал ее всерьез.

Только что она пропустила его через свою собственной конструкции мясорубку, интересуясь его мнением по каждому значительному для страны вопросу, начиная от фермерских цен на бирже до Тайваня и Суэца, особенно акцентируя внимание на его спорных взглядах по поводу «холодной войны» и гонки вооружений.

Естественно, она имела полное право задавать подобные вопросы. Как кандидат на выборах в Сенат, Хэл не мог не иметь своей позиции по каждой проблеме и тем более должен был защищать ее с помощью сильных аргументов. Однако ему пришлось напрячь все свои усилия, чтобы держаться с ней на равных. Ему еще никогда не приходилось иметь дело с таким информированным репортером, моментально задававшим убийственный вопрос, как только он снижал свою бдительность.

Она интересовалась тем, достаточен ли его опыт в качестве представителя Эйзенхауэра в НАТО, на Женевской конференции и в Индокитае для того, чтобы стать членом важнейшего законодательного органа страны. Она настаивала на том, чтобы он объяснил, почему он считает, что его работа в госдепартаменте поможет ему представлять в Сенате жителей Нью-Йорка. Она вслух размышляла о том, в чем причина его растущей популярности по всей стране; не играет ли его личное обаяние и известность семьи роль большую, чем его взгляды на те или иные проблемы.

И как только он подумал, что допрос инквизитора закончился, она атаковала его с другого фланга, задав ему перед камерой вопрос личного характера.

– Мистер Ланкастер, мне бы хотелось узнать, что у вас за душой?

Хэл улыбнулся.

– Что вы имеете в виду? – дружелюбно спросил он.

– Когда я слышу, как вы рассуждаете о коммунизме, – сказала она, – мне видится интернациональный левый либерализм в одеждах приверженца «холодной войны» и воинствующего антикоммуниста. Я никак не могу определить, на чьей вы стороне. И я подозреваю, что это беспокоит как жителей штата Нью-Йорк, так и всю страну. Вы настоящий, мистер Ланкастер? Или же вы марионетка вашей партии и ставленник капиталов вашей семьи, пользующийся политическим моментом, чтобы проникнуть в Сенат?

Хэл улыбнулся, хотя кровь отхлынула от его лица под этими жалящими словами. Никогда еще его собственные взгляды не подвергались такому жестокому препарированию, да еще с таким блестящим знанием дела. Конечно, Кэрол несколько ошибалась. Тем не менее она выразила наиболее агрессивные антиланкастерские аргументы, причем в самой красноречивой форме.

– Я понял, что вы имеете в виду, – добродушно рассмеялся он. – Этакий сопливый Эдлай Стивенсон, надевший маску Джона Фостера Даллеса, чтобы никто не догадался, кто он на самом деле.

– Это сказали вы – не я, – улыбнулась она, движением плеча подтвердив нелестную характеристику.

Теперь Хэл стал серьезным.

– Многим людям непонятно мое отношение к коммунизму, Кэрол, – сказал он. – Но я руководствуюсь обычным здравым смыслом. Наша страна является наглядным доказательством того, что свободное предпринимательство и есть сама свобода. Там, где есть свободное предпринимательство, каждый человек работает скорее на себя, чем на государство. Наша задача на международной арене состоит в том, чтобы убедить развивающиеся страны, что демократия – это единственное реальное средство защиты от репрессий. Я убежден, что мы являемся тому блестящим примером, и поэтому каждая разумная нация в обоих полушариях вряд ли откажется от нашей дружбы. Его лицо потемнело.

– Так вот, для меня очевиден тот факт, что ни одна из коммунистических диктатур не в состоянии быть таким примером и не в состоянии предложить такую дружбу. В этом наша огромная сила. Но если мы будем основывать нашу политику на ошибочном представлении, будто бы развивающиеся страны «скатятся к коммунизму», как марионетки, не имеющие своей собственной воли, то мы не только переоценим привлекательность коммунизма, но недооценим и себя, и развивающиеся страны. Такой подход приведет нас к войне, и довольно скоро. Парень по имени Маккарти уже показал нам, какой вред может нанести такой подход в нашей собственной стране. Я горжусь тем, как президент Эйзенхауэр боролся с этим во внешней политике. И я сам намерен продолжать эту борьбу, где только можно. Надеюсь, что я начну эту борьбу в американском Сенате на будущий год.

Полуулыбка Кэрол Александер не попала в камеру. Она подтвердила то, как умно Хэл превратил ее провокационные вопросы в платформу, с которой он мог представить свои взгляды в самом выгодном для себя свете. Он умел сочетать свою почти мальчишескую привлекательность с размеренным, зрелым голосом, который был на удивление обольстительным, особенно по телевидению.

Она не торопилась задать следующий вопрос. Подкапываться под его взгляды более не имело смысла. Он переиграл ее своим умом и своим обаянием, предназначавшимся через камеру непосредственно зрителям. Она бы выглядела по-детски злой, продолжи напирать на него и дальше.

Тогда она пошла по другому пути.

– Вернемся к тому, с чего мы начали, – улыбнулась она. – Что же у вас за душой, мистер Ланкастер?

Хэл рассмеялся.

– Когда вы это выясните, – сказал он, – дайте мне знать. Это вопрос, на который я и сам не знаю ответа.

– Тогда я спрошу иначе, – сказала она. – Вы происходите из богатой американской семьи. Вы владеете всем, что пожелаете. У вас прекрасная молодая жена и большое будущее. Сегодня вы находитесь в середине вашей многообещающей политической карьеры. Многие обозреватели полагают, что впоследствии вы можете стать кандидатом в президенты. Можно подумать, что у вас есть все, чего душа пожелает. И все же, когда я слышу, что вы говорите, мне кажется, что вы вовсе не удовлетворены тем, что имеете… – в сущности, вы даже сами не знаете, чего хотите от жизни.

Улыбка Хэла исчезла, глаза посерьезнели.

– Это записывается? – спросил он, взглянув на оператора.

– Записывается, – кивнула Кэрол. Он ответил не сразу.

– Знаете, Кэрол, – сказал он, – я обнаружил, что в государственной службе есть идеальный выход для той части моей натуры, которая хотела стать солдатом. Корейская война наложила на меня странный отпечаток. Я тогда чуть не погиб, и на поле боя я впервые осознал, что значит отдать себя, себя самого и все, что у меня есть, своей стране. Каким-то образом в тот момент я забыл все свои сомнения, свои тревоги насчет того, чего я хочу от жизни и что вообще я такое. Все сразу стало ясно. Единственное, что имело значение, были мои товарищи и цель, ради которой мы сражались.

Он помолчал, в глазах появилась смутная тревога.

– С того самого момента, – продолжил он, – я чувствовал, что роль солдата – это для меня. Другими словами, я могу так никогда и не узнать ответы на важные вопросы о себе или же о смысле жизни. Но мне бы хотелось своими скромными силами сделать эту страну безопасной, надежной, чтобы мои друзья, моя семья и, я надеюсь, мои дети имели свободное время и расположение духа, чтобы выяснить, что им надо от жизни, чтобы они сделали все великие открытия о себе и о мире, который их окружает, и чтобы наш народ сохранился для будущих поколений.

Заразительная улыбка вновь тронула его губы.

– Мне бы не хотелось злоупотреблять этой метафорой, – сказал он, – но мне нравится политика еще и потому, что все время приходится быть на передовой. В политике надо чего-то добиваться – или ты выигрываешь, или проигрываешь. Это интересная жизнь. Вот этот момент – или все или ничего, особенно когда участвуешь в выборах, привлекает меня и напоминает о том времени, когда я был солдатом. С другой стороны, если в ваших словах о моей неудовлетворенности и есть доля правды, то, может быть, в том, что я вырос, пользуясь всеми благами, которыми страна может наделить одного недостойного индивида. Я всегда чувствую себя немного виноватым. Я знаю, что в глубине души я хочу вернуть все, что могу; как-то отдать свой долг.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю