Текст книги "ПРЕДАТЕЛЬ ПАМЯТИ"

Автор книги: Элизабет Джордж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 58 страниц) [доступный отрывок для чтения: 21 страниц]

– Боюсь, она погибла, – сказал Линли.

– Погибла, – с заминкой повторила Джорджия Рамсботтом, непонимающе переводя взгляд с одного детектива на другого. – Юджиния Дэвис? Погибла?

– Да. Вчера ночью. В Лондоне.

– В Лондоне? Она… Господи, да что случилось? О боже, а Тедди уже знает?

Взгляд Джорджии метнулся к входной двери, в которую недавно вошли Барбара и Линли. На ее лице красноречиво отразилось желание немедленно полететь с дурными новостями к майору Теду Уайли.

– Он и Юджиния… – заговорила она быстро и негромко, словно игроков в соседней комнате могло волновать что-то еще, помимо их карт и шахмат. – Они были… Ну разумеется, ни один из них не заявлял об этом прямо и открыто, но такова уж была наша Юджиния, очень сдержанная. Она была не из тех, кто всем подряд рассказывает подробности своей личной жизни. Но достаточно было увидеть их вместе, чтобы понять, что Тед без ума от нее. И я, со своей стороны, была страшно рада за них обоих, потому что, хотя мы с Тедди и были когда-то парой, но он не совсем мой тип, и когда я передала его Юджинии, то нарадоваться не могла, что они прямо-таки идеально подошли друг другу. Как две половинки. Между ними было что-то такое, чего у нас с Тедди не возникло. Вы знаете, как это бывает. – Она снова предъявила им свои зубы. – Бедняжка Тед. Бедный, бедный майор. Он такой приятный мужчина. Любимец всего клуба.

– Он знает о миссис Дэвис, – сказал Линли. – Мы уже говорили с ним.

– Бедняга. Сначала его жена. Теперь это. Боже ты мой. – Она вздохнула. – Мне надо будет всем сообщить.

Барбара не могла не заметить, с каким предвкушением произнесла эти слова заслуженная сотрудница клуба.

Линли кивком указал на дверь директорского кабинета.

– Вы позволите нам пройти в кабинет? Джорджия Рамсботтом всплеснула руками.

– О да. Конечно, конечно. Скорее всего, там не заперто. Обычно мы не закрываем его на ключ. Там стоит наш телефон, и, если Юджинии нет, а кто-то позвонит, нам нужно иметь доступ. Само собой. У некоторых членов нашего клуба супруги находятся в домах ухода за пожилыми, и любой звонок может означать…

Ее голос многозначительно смолк. Она повернула ручку и распахнула дверь, жестом пригласив Барбару и Линли пройти в кабинет.

– А могу я вас спросить… – заговорила она снова.

Войдя в кабинет, Линли остановился и обернулся к секретарю. Мимо него в глубь комнаты проследовала Барбара, подошла к единственному столу и села в кресло. На столе лежал ежедневник, который она тут же подтянула к себе.

– Да? – сказал Линли.

– А как Тед? Он очень… – Джорджия Рамсботтом всеми силами старалась не сбиваться с торжественно-печального тона. – Сильно ли расстроился Тед, инспектор? Мы с ним старые друзья, и я подумала, может, мне нужно немедленно позвонить ему? Или лучше даже заглянуть к нему, утешить добрым словом и поддержкой?

Ну надо же, поразилась Барбара Хейверс. Труп еще не остыл, но вероятно, когда освобождается мужчина, нельзя терять ни минуты. И пока Линли, воплощенная вежливость, издавал все приличные моменту звуки в том духе, что только близкий друг может судить об уместности телефонного звонка или личного визита, а Джорджия Рамсботтом, погруженная в раздумья о том, что же будет предпочтительнее, вышла, Барбара обратилась к ежедневнику Юджинии Дэвис. Как вскоре стало ей известно, директор клуба для пожилых людей вела весьма активную жизнь. Ее расписание включало заседания комитетов, посвященных разным аспектам деятельности клуба, посещения учреждений с названиями вроде «Тихие сосны», «Вид на реку» или «Ивы» – должно быть, домов престарелых, свидания с майором Уайли, помеченные словом «Тед» напротив времени, и ряд встреч с указанием названий, похожих на названия пабов и гостиниц. Эти последние появлялись в ежедневнике не часто, но довольно регулярно, но крайней мере раз в месяц; зависимости от дней недели Барбара не увидела. Одна деталь привлекла ее особый интерес: эти встречи фигурировали не только в прошедшие месяцы года, не только в текущем ноябре, но и вплоть до самого конца ежедневника, который включал и первое полугодие следующего года. Барбара указала на это инспектору, который уже начал просматривать личную телефонную книжку Юджинии Дэвис, найденную им в верхнем правом ящике письменного стола.

– План встреч на год? – тоже удивился он.

– Любительница пабов? – предположила Барбара. – Гостиничный критик? Вряд ли. Послушайте: «Колесо Кэтрин», «Голова короля», «Лисица и перчатка», «Клариджес»… Так, это уже не паб, а гостиница… Что вам это напоминает? Лично мне свидания.

– И всего одна гостиница?

– Нет, есть еще. Вот, например, «Астория». И «Лордс оф мэнор». И еще «Ле Меридьен». И в городе, и за городом. Она встречалась с кем-то, инспектор, и я уверена, этот «кто-то» не был Уайли.

– Позвоните в гостиницы. Узнайте, не бронировала ли она номер.

– Скукотища!

– То, ради чего люди мечтают стать полицейскими.

Делая звонки, Барбара попутно просмотрела содержимое ящиков стола Юджинии Дэвис. Она нашла канцелярские принадлежности: визитки, конверты и ручки, скотч и скрепки, резинки, ножницы, карандаши и бумагу. В папках хранились контракты и переписка с поставщиками продуктов питания, мебели, компьютеров и копировальной техники. К тому времени, когда Барбаре удалось узнать, что в первой из гостиниц не имелось записей о пребывании там Юджинии Дэвис, она также удостоверилась, что в ящиках письменного стола не имелось ничего, имеющего отношение к частной жизни директора клуба «Шестьдесят с плюсом».

Затем Барбара обратила свое внимание на поверхность стола, поскольку компьютером уже занялся Линли. Он готовился погрузиться в кибермир погибшей женщины, а Хейверс вытащила ее входящую корреспонденцию из соответствующим образом надписанного подноса для бумаг.

Как и ежедневник, входящие документы не фонтанировали интересной информацией. Три заявления на членство в клубе «Шестьдесят с плюсом» – все от недавно овдовевших женщин семидесяти с лишним лет. Проекты будущих мероприятий. Обнаружив, что клуб вовлекал своих членов в самые разнообразные виды деятельности, Барбара даже присвистнула от удивления. К грядущим рождественским праздникам пенсионеры составили для себя богатейшую программу, в которой было все, начиная от автобусной поездки в Бат на праздничный ужин с представлением и заканчивая гала-концертом в новогоднюю ночь: вечеринки, ужины, танцы, встречи на свежем воздухе, церковные службы. Преодолевшие шестидесятилетний рубеж члены клуба, похоже, не желали тратить свои золотые годы на пассивное созерцание карусели жизни.

За спиной у Барбары загудел вышедший из режима ожидания компьютер. Она встала и подошла к единственному в кабинете сейфу для хранения документов, освободив кресло для Линли, который тут же занял его и развернулся лицом к монитору. Сейф был оборудован замком, но оказался незапертым, так что Барбара беспрепятственно вытащила первый ящик и стала перебирать папки. Все они по большей части содержали переписку с другими организациями британских пенсионеров. Также там хранились документы, касающиеся медицинского обслуживания и различных государственных программ для престарелых, материалы, посвященные болезням пожилых людей – отостеопороза до болезни Альцгеймера, и пухлые подборки, освещающие юридические тонкости завещаний, доверительных фондов и инвестирования. В кожаной папке Юджиния Дэвис собрала письма от детей членов клуба «Шестьдесят с плюсом». В основном в этих письмах люди выражали клубу благодарность за то, что он помог папе или маме справиться с горем, одиночеством или депрессией. Однако несколько человек высказывали опасения, что привязанность их отца или матери к клубу наносит ущерб родственным связям. Такие послания Барбара вытащила из папки и положила на стол. Кто знает, может, один из обеспокоенных родственников решил положить конец слишком уж крепкой связи папы или мамы с директором клуба. Да и сама эта крепкая связь может привести к чему угодно. На всякий случай Барбара проверила, не подписал ли одно из этих писем кто-нибудь по фамилии Уайли. Оказалось, что нет, но это вовсе не означало, что у майора не было замужней дочери, которая письменно обратилась к Юджинии Дэвис.

Одна из папок была особенно интересна тем, что в ней Юджиния держала фотографии клубных мероприятий. Переворачивая страницы, Барбара отметила, что майор У аи ли присутствовал почти на всех снимках, причем обычно он находился в компании женщины, то висящей у него на локте, то опирающейся о его плечо, то восседающей у него на коленях. Джорджия Рамсботтом. «Бедняжка Тед». Ага, подумала Барбара, а вслух произнесла:

– Инспектор…

В это же время Линли тоже окликнул ее:

– Тут кое-что есть, Хейверс.

С фотографиями в руке она приблизилась к компьютеру. Линли успел подключиться к Интернету и вывел на экран почтовый ящик Юджинии Дэвис.

– У нее не было пароля? – спросила Барбара, передавая Линли фотографии.

– Был, – пожал плечами Линли. – Но, учитывая обстоятельства, угадать его не составило труда.

– Имя одного из ее детей? – предположила Барбара.

– «Соня», – подтвердил Линли и неожиданно ругнулся: – Черт!

– Что там?

– Ничего.

– Ни одного подходящего сообщения с угрозами? Никакой договоренности о встрече в Хэмпстеде? И даже ни одного приглашения в «Ле Меридьен»?

– Вообще ничего. – Линли вглядывался в экран. – Как можно поднять старую переписку, Хейверс? Может, она хранится где-нибудь?

– Вы меня спрашиваете? – хмыкнула Барбара. – Я только-только освоилась с мобильным телефоном.

– Нам нужно добраться до ее старых писем. Если они существуют.

– Тогда придется забрать его с собой, – сделала вывод Хейверс– Я про компьютер, сэр. Наверняка в Лондоне найдется человек, который сможет разобраться с этим.

– Такой человек существует, – ответил Линли.

Он рассматривал фотографии, отобранные Барбарой, но, по-видимому, не очень внимательно.

– Джорджия Рамсботтом, – подсказала ему Барбара. – Похоже, она и дорогой бедняжка Тедди одно время были довольно близки.

– Шестидесятилетние женщины давят друг друга машинами? – недоверчиво вопросил Линли.

– Как один из вариантов, – не отступилась Барбара. – Надо проверить, не смят ли бампер ее автомобиля.

– Почему-то я сомневаюсь в этом, – ответил Линли.

– Но все равно надо проверить. Нельзя оставлять…

– Да-да, проверим. Надеюсь, ее машина стоит на здешней стоянке.

Но в голосе его не было интереса, и Барбаре не очень понравилось, что он равнодушно отложил пачку фотографий и вернулся к монитору, явно приняв какое-то решение. Он закрыл почтовую программу, выключил компьютер и стал отсоединять шнуры.

– Давайте сначала узнаем, что делала Юджиния Дэвис в Сети. Я не компьютерный гений, но точно усвоил, что невозможно выйти в Интернет, не оставив после себя цепочку следов.

– Кремовые Трусики. – Старший инспектор Лич старался сохранить бесстрастный вид. Он работал копом двадцать шесть лет и давным-давно понял, что в его работе только законченный тупица мог бы решить, будто ему уже не услышать ничего нового от своих собратьев по человеческой расе. Однако только что прозвучавшее заявление достойно было занять место в анналах полицейских расследований. – Вы сказали «Кремовые Трусики», мистер Пичли?

Они находились в комнате для допросов полицейского участка: Дж. В. Пичли, его адвокат Джейкоб Азофф – миниатюрный человек с пучками волос в ноздрях и кофейным пятном на галстуке, констебль полиции Стэнвуд и сам Лич, который проводил допрос. Он только что выпил стакан растворимого порошка от простуды и гадал, сколько времени понадобится его иммунной системе, чтобы адаптироваться к его нынешнему образу жизни одинокого мужчины. Стоило ему пройтись однажды по пабам, как в его организме развили бурную деятельность все известные науке вирусы.

Адвокат Пичли позвонил менее двух часов назад. Азофф проинформировал Лича, что его клиент желает сделать заявление. При этом он желает получить гарантии, что данное заявление останется конфиденциальным, только между нами, мальчиками, что обращаться с ним будут аккуратно, разве что святой водой не сбрызнут. Другими словами, Пичли хочет, чтобы его имя не стало достоянием прессы, и если существует хотя бы ничтожный шанс, что журналисты прознают о нем… и так далее, и тому подобное. Скукотища.

– Он уже бывал в подобной ситуации, – вещал Азофф напыщенным тоном, – так что если мы сможем достигнуть предварительного соглашения относительно конфиденциальности данной беседы, старший инспектор Лич, то, по моему глубокому убеждению, вы получите человека, могущего оказать серьезную помощь в расследовании.

Вот таким образом в участке в скором времени появились Пичли и его адвокат. Их провели внутрь через заднюю дверь, как секретных агентов, усадили за стол и снабдили напитками по вкусу – свежевыжатый апельсиновый сок и газированная минеральная вода со льдом и лаймом, не лимоном, благодарю вас, после чего Лич нажал на кнопку диктофона и назвал дату, время и имена всех присутствующих.

До определенного момента история Пичли не отличалась от той, что он рассказал им вчера ночью, хотя он предоставил больше подробностей, сообщая следствию адреса и даты и даже имена. К сожалению, этот последний пункт – имена – по-прежнему представлял собой загадку: помимо прозвищ, Пичли не смог назвать настоящих имен своих партнеров по любовным утехам в «Комфорт-инн», которые могли бы подтвердить его слова.

И поэтому Лич имел все основания поинтересоваться:

– Мистер Пичли, как, по-вашему, мы сможем отыскать эту женщину? Если она не пожелала назваться парню, который совал в нее свой член…

– Прошу вас не использовать подобных выражений, – с некоторой обидой перебил его Пичли.

– …то разумно ли ожидать от нее откровенности, когда за информацией к ней обратятся копы? Вам ничего не приходит в голову, когда человек скрывает свое имя?

– Мы всегда…

– Вам не приходит в голову, что такой человек, в данном случае женщина, не желает, чтобы ее нашли, кроме как посредством общения по Интернету?

– Это всего лишь часть игры, в которую…

– А если она не желает, чтобы ее нашли, то не значит ли это, что рядом с ней есть кто-то, вероятно муж, и этот муж не будет с благосклонностью взирать на парня, который перепихну лея с его женой и который в один прекрасный день позвонит к ним в дверь с цветами и шоколадом, рассчитывая получить алиби от этого мужа и его неверной жены?

Пичли краснел на глазах. А Лич, со своей стороны, никак не мог прийти в себя от услышанного. Заикаясь и запинаясь, этот Пичли признался в том, что он является виртуальным казановой и регулярно соблазняет женщин преклонных лет, ни одна из которых не открыла ему своего имени и не спросила, как зовут его самого. Пичли утверждал, что он не может вспомнить точное количество женщин, с которыми имел свидания с момента возникновения электронной почты и чатов, и тем более не помнит всех их прозвищ, однако он мог бы поклясться на стопке из восьмидесяти пяти религиозных книг на выбор старшего инспектора Лича, что со всеми этими женщинами он следовал одному и тому же порядку: достигнув соглашения о свидании, они встречались в ресторане «Королевская долина» в Южном Кенсингтоне, чтобы выпить или перекусить, а затем отводили несколько часов активному и изобретательному сексуальному соитию в гостинице «Комфорт-инн», что на Кромвель-роуд.

– То есть вас могли запомнить служащие гостиницы или ресторана? – спросил Лич.

С этим, как поведал Пичли, тоже могли возникнуть проблемы. Официанты в «Королевской долине» – иностранцы, знаете ли. Ночной портье в «Комфорт-инн» – также, к сожалению, иностранец. А иностранцы зачастую не могут отличить одного англичанина от другого. Потому что иностранцы…

– Две трети Лондона – иностранцы, – остановил его Лич. – Если вы не можете сообщить нам ничего более конкретного, чем все ранее вами сказанное, мистер Пичли, то, боюсь, мы понапрасну теряем здесь время.

– Могу ли я напомнить вам, старший инспектор Лич, что мистер Пичли добровольно явился в участок? – решил вмешаться Джейк Азофф. Апельсиновый сок заказывал он, и Лич заметил, что к его усам прилипла капля мякоти, похожая на птичий помет панковской раскраски. – Вероятно, более выраженное проявление вежливости с вашей стороны оказало бы благотворное влияние на способность моего клиента припомнить интересующие вас детали.

– Полагаю, что мистер Пичли прибыл в участок потому, что вчера он рассказал нам не все, что должен был, – парировал Лич. – Пока что мы получили лишь вариацию на ту же тему, и все это напоминает зыбучие пески, в которых ваш клиент увяз уже по самую грудь.

– Ваше умозаключение кажется мне лишенным каких бы то ни было оснований! – возмущенно фыркнул Азофф.

– Неужели? Позвольте просветить вас. Если только мне это не приснилось, мистер Пичли только что сообщил нам, что его хобби состоит в выискивании через Интернет женщин пятидесяти с лишним лет, готовых поболтать с ним о сексе и в дальнейшем переспать с ним. Он также поведал нам, что достиг на этой арене значительного успеха. Столь значительного, что не в силах припомнить количество женщин, удостоившихся близкого знакомства с его эротическими талантами. Верно ли я передаю суть вашего рассказа, мистер Пичли?

Пичли заерзал и глотнул минеральной воды. Его лицо все еще горело, и, когда он кивнул, волосы мышиного цвета с пробором посередине, от которого по обе стороны вздымались два крыла, упали ему на лоб. Голову он опустил уже несколько минут назад и старался больше не поднимать. Его мучило то ли смущение, то ли сожаление, а что касается умышленного запутывания следствия… Кто, черт возьми, может сказать наверняка?

– Отлично. Давайте продолжим. Итак, мы имеем пожилую женщину, которую переехало транспортное средство на улице, где проживает мистер Пичли, в нескольких ярдах от его дома. Эта женщина обладала листком, где был записан адрес мистера Пичли. Что это может означать?

– Я бы не стал делать никаких выводов, – сказал Азофф.

– Естественно. Однако моя работа состоит именно в том, чтобы делать выводы. И в данном случае я делаю вывод, что наша леди направлялась на встречу с мистером Пичли.

– Мы никоим образом не подтверждали, что мистер Пичли ожидал или вообще знал эту женщину.

– А если она действительно направлялась на встречу с мистером Пичли, то мистер Пичли только что лично предоставил нам возможную причину такой встречи. – Лич подчеркнул свои слова тем, что наклонился вперед, а заодно попробовал разглядеть, что происходит под занавесом серых волос Пичли. – Она была примерно того возраста, к которому вы, Пичли, питаете известную слабость. Шестьдесят два года. Неплохая фигура, насколько можно судить после того, как автомобиль проутюжил ее несколько раз взад и вперед. В разводе. Повторно замуж не выходила. Жила без детей. Интересно, есть ли у нее дома компьютер? Надо же как-то коротать вечера, когда в Хенли ей становилось одиноко.

– Это просто невозможно, – сказал Пичли. – Никто из них не знает, где я живу. Они понятия не имеют, как найти меня после того, как мы… как мы… расстаемся на Кромвель-роуд.

– То есть вы трахаете их и исчезаете, – подытожил Лич. – Шикарно устроился, а? Но что, если одна из них решила, что ей такой порядок не нравится? Что, если одна из них проследила за вами до самого дома? Не прошлой ночью, разумеется, а когда-нибудь раньше. Проследила за вами, запомнила, где вы живете, и, не получив от вас приглашения встретиться снова, стала ждать удобного случая.

– Ничего подобного. Она не могла этого сделать.

– Почему?

– Потому что я никогда не еду сразу домой. Покинув гостиницу, я как минимум полчаса, иногда час езжу по округе, чтобы удостовериться… – Он помолчал, изобразив на лице некое подобие неловкости. – Ну, чтобы удостовериться, что за мной никто не следит.

– Как мудро, – с иронией проговорил Лич.

– Я понимаю, как это выглядит. Я допускаю, что и сам я выгляжу полным дерьмом. Что ж, значит, я таков и есть. Но при этом я не тот, кто давит женщин машиной, и вы, черт побери, знаете это, потому что осмотрели мою машину. Или вместо этого вы катались на ней по Лондону? Короче, я требую, чтобы мне вернули мой «бокстер», старший инспектор Лич.

– Да что вы говорите!

– Это и говорю. Вы хотели информацию, я вам ее дал. Я рассказал вам, где был прошлой ночью, рассказал почему и рассказал с кем.

– С Кремовыми Трусиками.

– Ладно. Я попробую снова связаться с ней. Попробую уговорить ее подтвердить мои слова, если вам это так нужно.

– Советую вам так и поступить, – сказал Лич. – Но, учитывая ваши собственные слова, я не вижу, как ее признание повлияет на общую картину.

– Как это? Ведь я не мог быть в двух местах одновременно.

– Не могли, верно. Но даже если мисс Кремовые Трусики или, скорее, миссис Кремовые Трусики… – Лич не смог скрыть насмешки, а точнее, не очень-то и старался. – Если она и подтвердит вашу версию событий, в одном пункте она не сможет помочь вам. А именно: она не сможет нам сказать, где вы катались на протяжении часа или получаса после того, как закончили с ней резвиться. Если же вы станете утверждать, что она могла проследить за вами, то снова окажетесь на тонком льду. Ведь это будет означать, что после аналогичных упражнений на Кромвель-роуд за вами могла проследить и Юджиния Дэвис.

Внезапно Пичли оттолкнулся от стола с такой силой, что стул под ним пронзительно взвизгнул, скребя ножками по полу.

– Кто? – Его голос был хриплым, как будто слова исторгало не горло, а два куска наждачной бумаги. – Кто, вы сказали?

– Юджиния Дэвис. Погибшая женщина. – Еще не договорив, старший инспектор Лич прочитал на лице Пичли новую реальность. – Вы ее знаете. Вы знаете ее под настоящим именем. Значит, вы знаете ее, мистер Пичли?

– О боже, – простонал Пичли. Азофф тут же подскочил к клиенту:

– Возьмем перерыв на пять минут?

Ответа не потребовалось, потому что в этот момент в дверь постучали и в комнату для допросов заглянула девушка-констебль. Она обратилась к Личу:

– Вам звонит инспектор Линли, сэр. Ответите сейчас или сказать ему, чтобы перезвонил?

– Пять минут, – коротко бросил Лич Пичли и Азоффу.

Он подхватил свои бумаги и вышел из комнаты.

Жизнь – вовсе не беспрерывная череда событий, как кажется. На самом деле это карусель. В детстве человек садится верхом на галопирующего пони и отправляется в путешествие, по ходу которого, как предполагает этот человек, условия и обстоятельства будут меняться. Но правда состоит в том, что жизнь – это бесконечное повторение того, что уже случалось раньше… круг за кругом, снова и снова, вверх и вниз скачет пони. И если человек не будет решать проблемы, встающие на его пути, то они опять будут возникать в той или иной форме до конца его дней. Если раньше Дж. В. Пичли не подписался бы под таким утверждением, то теперь стал ярым его приверженцем.

Он стоял на ступенях полицейского участка в Хэмпстеде и выслушивал разглагольствования своего адвоката Джейка Азоффа. В основном это был монолог на тему о доверии между клиентом и его юристом. Азофф закончил свою речь словами:

– Неужели ты думаешь, что я пошел бы с тобой в этот хренов участок, если бы знал, что ты, черт тебя подери, скрываешься, задница ты этакая? Из-за тебя я выглядел полным дураком, и как, по-твоему, это отразится на моей репутации у копов?

Пичли мог бы сказать, что сейчас дело вовсе не в Джейке и не в его репутации, но не стал себя утруждать. Он вообще ничего не сказал, что побудило разъяренного Азоффа воскликнуть:

– И как вы теперь прикажете называть вас, сэр? – Это «сэр» было употреблено с единственной целью подчеркнуть всю степень презрения адвоката. – Кто будет фигурировать в наших дальнейших контактах – Пичли или Пичфорд?

– Пичли абсолютно легальное имя, – ответил Дж. В. Пичли. – В том, как я сменил имя, нет ничего противозаконного, Джейк.

– Может быть, – отозвался Азофф. – Но я хочу, чтобы все «почему», «когда» и «как» в письменном виде лежали на моем столе завтра же. Факсом, электронной почтой, голубем – как угодно. А потом мы посмотрим, как будут развиваться наши дальнейшие профессиональные отношения.

Дж. В. Пичли, также известный как Джеймс Пичфорд, также известный своим виртуальным собеседникам как Человек-Язык, кивнул в знак согласия, хотя отлично понимал, что Джейк Азофф просто дает выход раздражению. Азофф проворачивал такие операции со своими денежными средствами, что и месяца не смог бы просуществовать без специалиста вроде Пичли/Пичфорда/Человека-Языка. На протяжении вот уже многих лет он так умело жонглировал инвестициями адвоката, что передача контроля в руки менее опытного гуру по финансовым фокусам означала бы для Азоффа неминуемое и скорое свидание с налоговой полицией, чего он всячески желал избежать. Однако адвокату нужно было спустить пар, и Дж. В. Пичли (ранее известный как Джеймс Пичфорд и также проходящий в определенных кругах как Человек-Язык) это понимал. Поэтому он сказал:

– Обязательно, Джейк. Извини, что эта новость застала тебя врасплох, – и проследил, как Азофф фыркнул, поднял воротник своего пальто, прячась от ледяного ветра, и зашагал по улице к тому месту, где оставил автомобиль.

Пичли же, не имея доступа к собственной машине и не получив приглашения от Азоффа подбросить его до Кредитон-хилл, уныло побрел на ближайшую железнодорожную станцию и приготовился к неприятной поездке в электричке. По крайней мере, это не метро, утешал он себя.

Он шел к станции и размышлял о смерти Юджинии Дэвис на улице Кредитон-хилл. И о том, что Юджиния Дэвис имела на руках его, Пичли, адрес.

С Юджинией он познакомился еще будучи Джеймсом Пичфордом, двадцати пяти лет, через три года после окончания университета и прожив год в Хаммерсмите в крохотной комнатушке. Проживание в той каморке было необходимо для того, чтобы иметь возможность посещать лингвистическую школу, где за непостижимую уму сумму он покупал индивидуальные занятия по родному языку. И в результате стал обладателем произношения, уместного при деловых переговорах, для академических целей, в общественных местах и для устрашения швейцаров дорогих гостиниц.

Затем он снял комнату у семьи Дэвис в Южном Кенсингтоне и сумел заполучить свою первую должность в Сити. В глазах обитателей Сити адрес в Центральном Лондоне был абсолютно необходим. А поскольку Джеймс никогда не приводил коллег к себе домой выпить, поужинать или просто в гости, то никто и не догадывался, что письма, документы и приглашения на вечеринки, посылаемые на впечатляющий адрес в Кенсингтоне, на самом деле доставлялись в комнату под самой крышей, еще более тесную, чем та, с которой он начинал в Хаммерсмите.

В принципе Пичфорд считал, что теснота – невысокая цена, которую пришлось ему в те далекие годы платить за адрес, тем более что в придачу к адресу он получил еще и соответствующее общество. Впоследствии Дж. В. Пичли приучил себя не вспоминать о том обществе. Но Джеймс Пичфорд упивался им и считал, что именно благодаря ему добился небывалого успеха в перевоплощении. Тогда в его жизни не было минуты, чтобы он не думал о том или ином обитателе дома. Особенно – о Кате.

– Вы поможете мне учить английский, пожалуйста? – попросила она его. – Я здесь один год. Я учусь не так быстро, как желаю. Я буду так благодарна.

Этот очаровательный немецкий акцент напомнил ему о его собственном просторечном выговоре, с которым он так яростно боролся.

Джеймс Пичфорд согласился помогать ей, потому что она прямо попросила его об этом. Он согласился помогать ей, потому что они были похожи (хотя она не могла этого знать, а он скорее умер бы, чем признался ей). Ее побег из Восточной Германии, пусть и гораздо более драматичный и пугающий, отражал его более ранний побег из Тауэр-Хамлетса. [17]17
  Один из рабочих районов лондонского Ист-Энда.


[Закрыть]И пусть их мотивации разнились, по сути они были идентичны.

Они уже говорили на одном языке, он и Катя. Если его знания в грамматике и произношении могли оказаться ей полезными, то он готов был с радостью поделиться ими.

Они встречались, когда у нее было время, то есть когда Соня спала или находилась с кем-нибудь из членов семьи. Местом уроков служила либо его комната, либо ее, где у каждого из них был стол и достаточно места, чтобы разложить учебники, по которым Катя делала упражнения, и поставить магнитофон, на который она наговаривала тексты. Она упорно работала над дикцией, интонацией и произношением. В своем стремлении экспериментировать с языком, чуждым ей как йоркширский пудинг, она проявляла смелость. Именно эта смелость стала первым качеством, которое восхитило Джеймса в Кате Вольф. Безрассудство, перенесшее ее через Берлинскую стену, являлось составляющей героизма, о котором Джеймс мог только мечтать.

«Я стану достойным тебя», – мысленно обещал он ей, когда они сидели бок о бок и трудились над загадкой неправильных глаголов. В свете лампы, падающем на ее белокурые волосы, он воображал, как прикасается к ним, как проводит пальцами по локонам, как они ласкают его обнаженную грудь, когда она отрывает свое тело от него после страстного объятия.

Почти все такие мечтания Джеймса Пичфорда раньше или позже прерывались стоящим на комоде аппаратом внутренней связи. Двумя этажами ниже начинал хныкать ребенок, и Катя поднимала голову от своего ежедневного урока.

– Это пустяки, – торопливо говорил он, не желая, чтобы их драгоценное время, и без того слишком краткое, обрывалось. Ведь если хныканье Сони Дэвис перерастало в плач, то это могло быть по какой угодно причине.

– Малышка. Мне нужно бежать, – говорила Катя.

– Подожди.

Он пользовался каждой возможностью, чтобы прикоснуться к ее руке.

– Я не могу, Джеймс. Если она заплачет, а миссис Дэвис услышит и узнает, что меня с ней нет… Ты знаешь, какая она. И это моя работа.

Работа? Да это не работа, возмущался Джеймс, а рабство по договору. Рабочий день был неограничен, а обязанности бесконечны. Для полноценной заботы о ребенке, постоянно страдающем то одним, то другим заболеванием, недостаточно усилий одной девушки без какого бы то ни было опыта.

Даже в двадцать пять лет Джеймс Пичфорд это видел. Соне Дэвис требовалась профессиональная сиделка. Почему семейство Дэвис не наняло ее, было одной из загадок Кенсингтон-сквер. Он был не в том положении, чтобы пытаться разрешить эту загадку. Ему нужно было держаться тише воды, ниже травы.

Но все же, когда посреди урока английского Катя убегала к ребенку, когда он слышал, как глубокой ночью она выскакивает из постели и бежит вниз по лестнице, чтобы успокоить девочку, когда он возвращался с работы и видел, что Катя кормит ее, купает ее, играет с ней в развивающие игры, он думал: «У бедняжки ведь есть семья. Почему они не заботятся о малышке?»