Текст книги "Однажды в другой вселенной (СИ)"
Автор книги: Элия Ильтана
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)
========== Было холодно ==========
Она не помнит, когда они познакомились. Кажется, это было зимой или поздней осенью. Холодно – ей было холодно, поэтому она зашла погреться в бар? кафе? минимаркет? Детали расплываются в изменчивой памяти, но Тина, в общем-то, и не пытается вспомнить: зачем?
Она не помнит, как получилось, что она впервые в жизни стала кого-то ждать по вечерам. Не помнит, когда начала готовить сама, а не заказывать еду из ближайшего ресторана. Куинни умилённо улыбалась, глядя, как старшая сестра усердно нарезает картошку кубиками.
Куинни… Может, это она их познакомила?
Впрочем, какая разница.
Их первый поцелуй тоже медленно стирается из памяти, но Тина всё ещё помнит бьющие в глаза солнечные лучи – парк Гринвуд, кажется, или Либерти Стэйт – чёрт, я оставила солнечные очки дома, она смеётся, подставляя лицо необычно голубому небу, а он вдруг притягивает её ближе, совсем близко, и целует, ласково, как солнечные лучи, скользящие по коже.
Они вместе ездили в Майами. В июне или в мае, или даже в конце апреля – океан обдавал холодом, вода ещё не прогрелась, поэтому купаться ей расхотелось, стоило попробовать воду пальцами ноги. Тина любила плавать, но тепло любила ещё больше, поэтому большую часть времени они провели, валяясь в шикарном президентском люксе и заказывая средиземноморские завтраки по утрам.
Он сделал ей предложение в январе. Это Тина помнит точно, так как был Новый год. Они праздновали его вместе с Куинни и Якобом; Якоб приготовил тающие во рту профитроли, и Тина со смехом боролась с сестрой за право съесть последнюю. Якоб усиленно сдерживал улыбку, а Куинни трясла золотыми кудряшками и хихикала: младшим надо уступать! Тина в конце концов одержала победу и, подойдя к нему – он наблюдал за происходящим, прислонившись к стене, – торжественно преподнесла отвоёванную профитроль, тебе так ни одной и не досталось. Он молча смотрел на неё, а в его тёмных глазах светилась нежность; он как-то по-особенному улыбнулся, и у Тины вдруг затрепетало сердце. А потом он встал на одно колено и да, да, да, конечно, я согласна!
Куинни, кажется, плакала даже больше, чем сама Тина.
Их ссоры Тина не помнит. Да, были какие-то, но ни он, ни она не любили скандалов, поэтому всё заканчивалось само собой. Он уступал, она уступала – может, они договорились уступать по очереди?.. Тина не помнит.
Она смотрит на часы: уже девять вечера. Она снова ждёт; приготовленный ужин привычно стынет на столе.
Входная дверь хлопает, и Тина замирает, сжимая в пальцах кружку с чаем. В чае – коньяк, но так даже вкуснее.
Он появляется в дверях комнаты, усталый, с небольшой щетиной и мешками под глазами.
Такой родной и любимый.
– Рейс задержали, – поясняет он, стягивая свой тёмно-синий шарф.
В его глазах спустя столько лет всё так же светится та самая нежность.
– А ты не помнишь, когда мы познакомились? – спрашивает Тина, отставляя кружку в сторону.
Персиваль пожимает плечами.
– Было холодно, – отвечает он.
========== Подворотня ==========
Комментарий к Подворотня
https://vk.com/goldgraves_forever?w=wall-135902128_34
Тина кутается в своё серое пальто, в который раз сокрушаясь, что не надела тёплый свитер: ноябрьский ветер не жалеет, забираясь за воротник и мурашками разбегаясь по коже. Небо темнеет, зажигаясь уличными фонарями; на улицах полно людей: все спешат домой. Мимо проезжает полицейская машина, на мгновение расцвечивая улицу в красно-синий.
Тина нащупывает пистолет в кобуре на поясе: он прибавляет ей уверенности. Значок не поможет ничем, а вот оружие всегда пригодится.
Особенно когда начальство именно тебя в который раз отправляет на встречу с одним из осведомителей.
Он опасен и, скорее всего, безумен, но в последнем Тина не уверена. Он постоянно курит, поэтому разглядеть его глаза – в них отблеск тлеющей сигареты или сумасшествие? – не представляется возможным. Впрочем, его поступки говорят сами за себя: кто в здравом уме решится передавать полиции сведения об опаснейшей преступной группировке?
Конечно, здравый ум – понятие растяжимое. Вот Куинни считает, что это как раз Тина не в здравом уме, раз пошла работать в полицию – да ещё и в отдел убийств. Тина только пожимает плечами: а куда ещё?
У осведомителя нет имени. Точнее, оно есть, но строго засекречено, поэтому в одну из их встреч он, ухмыляясь, предлагает звать его «дорогой», и Тина фыркает – вот ещё.
Тебе нравятся розы? – как-то спрашивает он, и Тина машинально отвечает: да, нравятся. И только потом ощетинивается, нахмурившись и сложив руки на груди: а тебе какое дело?
Он искусный манипулятор и прекрасный лжец. Тина не представляет, почему он стал кротом, да и не особо стремится это узнать. Её дело – получить информацию и уйти. Ничего личного. Ничего лишнего.
«Дорогой» эти рамки с лёгкостью ломает.
Тина поправляет воротник пальто, чтобы хоть как-то спрятать от колючего ветра неприкрытую шею. Её пальцы уже почти заледенели: лёгкие матерчатые перчатки совершенно не подходят для вынужденных прогулок по городу.
Он всё время выбирает для встреч бесконечные переулки Бруклина. Тёмные, закрытые от посторонних взглядов, воняющие бездомными и вызывающие у Тины едкую неприязнь. Она терпеть не может Бруклин, переулки и бездомных – и осведомитель это прекрасно знает, поэтому с каждым разом место их встречи становится всё более тёмным и зловонным.
Скотина, думает Тина, снова нащупывая пистолет.
Идти остаётся совсем немного, когда сильная рука хватает её за локоть, и Тина оказывается прижатой к стене замызганной подворотни, скрытой строительными лесами от остальной улицы.
– Что ты себе позволяешь?! – возмущается она, стараясь успокоить отчаянно забившееся сердце и ни в коем случае не дать понять, что она испугалась. – Какого чёрта?
Осведомитель насмешливо кривит уголки тонких губ и продолжает держать локоть Тины. Он стоит близко, очень близко, но Тина уже почти привыкла к этой его склонности нависать над собеседником.
Тина выдыхает облачко пара и резко отдёргивает свою руку, отходя на пару шагов.
– За тобой могли следить, – наконец поясняет осведомитель, доставая из заднего кармана джинсов пачку сигарет. – Надо было убедиться, что это не так.
Тина фыркает и скрещивает руки на груди. Под натиском страха холод ретируется, но она понимает, что это ненадолго.
Осведомитель щёлкает колёсиком зажигалки, и в его глазах вспыхивает маленькое алое пламя.
– Как тебе букет? – интересуется он после первой затяжки, внимательно глядя на Тину.
– Выбросила, – врёт Тина, не отводя взгляд.
Изящный букет роз, который она сегодня утром нашла под дверью, стоит у неё на кухонном столе.
Осведомитель хмыкает, выдыхая облако дыма, быстро впитывающегося в грязный воздух.
– Пришлю другой, – говорит он. – Тебе идёт румянец.
И всё это – совершенно обыденным тоном.
Тина стискивает зубы.
– А тебе идёт информация, – цедит она, борясь с желанием врезать по ухмыляющемуся лицу.
Осведомитель прикрывает глаза, пряча безумное пламя.
– Я скажу, – обещает он. – Только с одним условием.
Тина демонстративно вздыхает.
– Что нужно? Собственная яхта с твоим именем по всему корпусу? Квартира на Манхэттене? Нормальный парикмахер?
Осведомитель прожигает её взглядом тёмных глаз.
– Поцелуй, – вместе с дымом выдыхает он и небрежным жестом отбрасывает окурок.
Тина моргает, теряя дар речи. Осведомитель молчит; в темноте подворотни он кажется выбравшимся из Ада демоном с глазами из чистого зла.
Шум улицы приглушается биением сердца Тины; в её мыслях – абсолютная пустота.
– Надо же, – усмехается осведомитель, – малышке Тине нечего сказать?
Он знает её имя с их самой первой встречи. Откуда – Тина без понятия.
– А мне вот есть, что рассказать, – говорит он. – Захватывающая история, на самом деле. Ограбление, оружие, много планирующихся смертей, м-м-м, – он чуть качает головой, и прядь его чёрных волос падает ему на лоб.
Тина молча смотрит на него; её ноги будто ватные, а сердце, кажется, собирается покинуть грудную клетку.
– Н-не думаю, что это хорошая идея, – наконец выдавливает она, делая шаг назад и упираясь спиной в холодную стену.
Он усмехается так, что её кожа мгновенно покрывается мурашками уже не от холода.
– Так беги домой, девочка, – он тоже делает шаг, сокращая дистанцию до жалких сантиметров. – Беги домой, – его жёсткие пальцы очерчивают её подбородок, а дыхание обжигает губы.
Они оба знают, что она никуда не убежит.
========== На первом месте ==========
Комментарий к На первом месте
https://vk.com/goldgraves_forever?w=wall-135902128_41
Пиквери что-то негромко говорит Грейвсу, и Тина видит, как на его губах появляется едва заметная для других – и очевидная для неё – усмешка. Губы Грейвса тонкие, идеально очерченные и такие мягкие; правый уголок чуть приподнимается, искривляя идеальную линию, ведя за собой лучик морщинки, и почти сразу же возвращается на место: Грейвс не позволяет себе долгие проявления эмоций.
– Хороший отчёт, Тина, – бросает он, проходя мимо её стола, и Тина против воли вслушивается в низкую музыку его голоса, вдыхает хвойный парфюм, провожает взглядом – нет, вовсе не полным обожания.
Она к нему ближе всех, но никому вокруг даже в голову не приходит шептаться за их спинами и задавать каверзные вопросы: это же директор Грейвс, вы что, с ума сошли? А Тина – всего лишь Тина, несмотря на то, что именно её он берёт на все собрания, именно её вызывает чаще всех, именно её магический отпечаток вплетает в защитное заклинание собственного кабинета – Тина может заходить туда в любое время, даже когда Грейвса там нет.
Сама Пиквери не обладает таким правом. А у Тины оно есть, однако в отделе сплетничают про роман Грейвса с Серафиной, а никак не с его ближайшей подчинённой.
Она допоздна засиживается с очередными бумажками в пятничный вечер, забывая – нарочно? – про Куинни и её ужин; а ещё она обещала пойти с ней на каток, но Грейвс сказал, что ему будет нужна помощь в субботу. Тина даже не задумывается, что выбрать.
Грейвс уже давно на первом, втором и третьем месте.
Она готова для него на всё – и даже больше.
Грейвс это прекрасно знает.
Думала ли она когда-нибудь о том, что он её просто использует? Конечно. Меняло ли это что-либо? Нет.
Использовал ли он её?
Несомненно.
– У меня есть парень, – утром во вторник говорит Тина, когда Грейвс застегивает последнюю пуговицу идеально белой – ну а как иначе? – рубашки.
В оконное стекло робко заглядывают первые солнечные лучи, окрашивая просторную квартиру её начальника в нежно-розовые тона. Погода обещает быть великолепной.
Грейвз протягивает руку к вешалке, доставая жилетку глубокого синего цвета. Она кажется чёрной, но достаточно приглядеться, чтобы понять, что это иллюзия.
– Это что-то меняет? – негромко интересуется он, бросая на Тину один из своих неуловимо-волнующих взглядов, от которых у неё как у девчонки дрожат колени и пропадают мысли в голове.
Тина стискивает пуховое одеяло в тонких пальцах.
Грейвс – на первом, втором и третьем месте.
И теперь он снова в этом убеждается.
По его волосам скользят лучи, запутываясь в смоляных прядях, которые Тина так любит перебирать, пока он спит рядом с ней.
Грейвс усмехается, привычным движением надевая пиджак.
– Увидимся на работе, – бросает он и выходит из спальни, оставляя дверь открытой.
Тина кутается в мягкое одеяло, пустым взглядом глядя в окно на рассветное небо.
Маленькой солёной капле ничего не стоит затеряться в тёмно-сером постельном белье.
========== Серый ==========
Комментарий к Серый
https://vk.com/goldgraves_forever?w=wall-135902128_656
Пора взять себя в руки.
Или хотя бы попытаться.
Пора изменить свою жизнь.
Или хотя бы её часть.
Пора стать другой.
Или хотя бы выделиться среди остальных.
Её не видят. Не замечают. Она – пустое место.
Ладно, может, не окончательно пустое: недавно её даже похвалили на собрании. Не совсем её, но проведённую под её началом операцию.
Это уже что-то, да?
Ведь правда?
Она носит серое пальто, которое сливается с улицами Нью-Йорка, с людьми на улицах Нью-Йорка, с небом над улицами Нью-Йорка. Ей очень нравится серый цвет, а сливаться с окружающей средой – неплохое дополнение.
Так она думала до недавнего времени.
Он – правая и левая руки Пиквери (неофициально). Несколько лет провёл в Англии (официально). На его лице так и написано: совершенно секретно. Он уехал на другой материк ещё до поступления Тины на службу в аврорат; всё это время директором службы магической безопасности был какой-то невнятный тип с вечно шелушащимся кончиком носа. Теперь сэр-мистер-директор Грейвс вернулся – и Тина больше не хочет сливаться ни с улицами, ни с небом, ни с другими людьми.
Она завороженно смотрит, как он поднимает бровь, когда её коллега не может отчитаться по проведённой операции.
– Это всё? – от холода в его голосе у Тины замирает сердце.
Келлер сглатывает; его кадык нервно дёргается под тонкой бледной кожей.
– Сэр, позвольте мне, – нарушает напряженную тишину уверенный женский голос, и Тина через секунду с ужасом понимает, что это её собственный.
Грейвс переводит на неё тяжёлый взгляд, в котором не просто презрение.
Там равнодушие. Безразличие.
Они такие красивые, думает Тина. Его глаза.
Вслух она говорит совсем другое. Ровным тоном, по существу, Тина слово в слово повторяет написанный ею сегодня утром отчёт, который через полчаса будет лежать на столе у Грейвса.
Следующим утром Тина смотрит на своё любимое пальто и понимает, что, кажется, её любовь к серому цвету прошла.
Она приходит в офис в бордовой блузке – спасибо, Куинни, – и на утреннем собрании снова отчитывается вместо Келлера.
На этот раз Грейвс удостаивает её благосклонным кивком, и Тина рада больше, чем когда им повысили зарплату.
Она покупает себе пастельного цвета помаду – первую в её жизни. В её гардеробе серо-белые вещи отодвигаются вглубь, освобождая место для новых. Она задумчиво смотрит на блестящие в витрине лаковые туфли на высоченном – пять сантиметров!! – каблуке.
Тина берёт себя в руки, меняет свою жизнь и становится другой.
Внешне.
Она не понимает, что её уже заметили. Когда она носила серое пальто, а помадой ей служило покусывание губ.
Первый отчёт, который прочёл Персиваль Грейвс, после стольких лет вернувшись на своё рабочее место, был просто отвратительным. Второй – ещё хуже.
Распустились, понял он, разглядывая небрежно скачущие строчки.
Третий отчёт его если не поразил, то, пожалуй, сильно удивил.
Порпентина Голдштейн, прочитал он на последней странице.
Порпентина Голдштейн – идеальные отчёты, идеальное понимание дел, идеальная статистика.
Порпентина Голдштейн сильно выделялась на фоне остальных.
И ей невероятно шёл серый цвет.
========== Завет ==========
Комментарий к Завет
Кроссовер с Alien: Covenant.
https://vk.com/goldgraves_forever?w=wall-135902128_735
Космос – это западня. Грёбаная ловушка для придурков-идеалистов – другими словами, учёных, – которым не сидится на тёплой и уютной Земле. Земля – дом, Космос – смерть. Нет, не быстрая, если, конечно, ты не решил покурить в открытый иллюминатор. О, нет. Нет-нет-нет. Умирать будешь медленно, даже не осознавая, что отходишь в мир иной. Ты уже мёртв, когда станция покидает атмосферу родной и милой Земли, и, если тебе посчастливилось вернуться обратно, то тебя можно спокойно называть Иисусом и создавать новую религию.
Тина уже давно выучила зубодробительный текст молитв. Её любимая – “Отче Наш”. Банально до одури, но именно эта короткая мольба всегда помогает успокоиться. Весь секрет – сосредоточиться на словах. Тревога уходит сама собой, а хладнокровие возвращается, принося с собой ясность мыслей.
То есть то, что просто, чёрт возьми, необходимо для выживания в космосе. Может, поэтому Тина до сих пор жива. Может, ей просто везёт. Может, Вселенной захотелось поразвлечься, наблюдая за тем, как Тина бродит по явно необитаемой планете в поисках даже не жизни – хотя бы собственного корабля.
Они что, улетели?
Тина уже четыре раза прочла Отче Наш, поэтому её руки не трясутся, а дыхание ровное. Что, кстати, очень даже неплохо: воздух в скафандре ограничен.
Тина читает молитву в сто тридцать второй раз, привалившись спиной к неровному валуну, когда на алом горизонте появляется маленькая чёрная точка. Второе солнце неизвестной планеты село несколько минут назад, поэтому видимость не особо хорошая, но сомнений нет: это станция.
Бог действительно есть, думает Тина – далеко не в первый раз – и поднимается на ноги, лениво взмахивая руками. Обе ракетницы на поясе пусты, так что остаётся привлекать к себе внимание довольно старомодным способом, но Тина совершенно спокойна: Бог-то есть.
Станция быстро приближается, и Тина в какой-то момент понимает, что, кажется, это не совсем её корабль.
Ладно, мало ли в космосе кораблей. В конце концов, все летят с Земли. Все они равны: абсолютные неудачники, которые, скорее всего, не вернутся обратно.
Корабль зависает в воздухе, а потом медленно опускается на поверхность планеты, поднимая неровные клубы тёмно-коричневой пыли. Он огромный; земля под ногами Тины вздрагивает, и Тина вздрагивает вместе с ней: станция выглядит угрожающе. Нет, дело не во внешнем виде; так-то корабль как корабль, ничего особенного. Дело в Тине: Тина верит интуиции, а сейчас интуиция советует хорошенько пробежаться в противоположном от корабля направлении. Интуиция – это святое, это как молитва, поэтому Тина делает небольшой шажок назад, ещё один, и ещё, но помчаться со всех ног ей мешает портативное силовое поле. Тина с исследовательским любопытством смотрит на горящие вокруг неё синие огоньки: таких технологий она ещё не видела, а потом понимает, что не может двинуться с места. Совсем. Может пошевелить рукой, но только с неимоверным усилием.
Плохо. Это – плохо. Это значит, что Тину воспринимают как врага. Это значит, что, скорее всего, на Землю она больше точно не вернётся.
Тина стискивает зубы и под учащающийся стук собственного сердца читает Отче Наш в сто тридцать третий раз.
От корабля к ней направляются три фигуры. Скафандры на них матово-чёрные, а стекла шлемов затемнены. Тине не удаётся поймать за хвост ускользнувшую мысль: где-то она таких уже видела.
Фигуры обступают её с трёх сторон, и Тина приветливо – ей хочется думать, что её оскал выглядит именно так, – улыбается тому, кто стоит напротив неё. Затемненное стекло никак не реагирует на её отбеленные зубы, а вот скафандр справа подходит ближе.
Тина бы подняла руки в жесте доброй воли, но всё, что она может – это едва заметно пошевелить кистью. В общепринятом языке жестов это не значит ничего.
Алое небо, постепенно переходящее в фиолетовое, причудливо отражается в шлемах, придавая стёклам необычайно глубокий оттенок. Тина прекрасно понимает, что сейчас делают эти трое: совещаются, решая её судьбу.
То, что силовое поле резко отключается, Тина воспринимает как хороший знак. Не удержавшись, она падает на колени и тут же поднимает обе руки: она сдаётся.
Тот, что слева, качает головой и рукой показывает на корабль.
Пока живём, радостно думает Тина, бросая взгляд на небо: спасибо, Бог.
Округлой формы шлюз закрывается за их спинами, когда они заходят внутрь станции. Ботинки с лязгом прилипают к полу: привет, гравитация; а грохот двигателей слышен даже сквозь шлем. Тина с интересом осматривается, но в шлюзовом отсеке полутемно, видны только змеящиеся провода на стенах да тусклые лампы по бокам.
Повинуясь жесту одного из сопровождающих, она снимает шлем и с наслаждением вдыхает кажущийся невероятно свежим воздух.
Ещё бы – после стольких часов в скафандре.
Тина взъерошивает руками слипшиеся волосы и чувствует себя относительно хорошо, когда её почти вежливо подталкивают в спину.
Ему лет тридцать. Второму – столько же. Третий чуть постарше, в небольшой бородке уже поблёскивает седина.
У всех троих – татуировки на шеях. Тина разглядывает треугольник с вертикально перечёркнутым кругом внутри и вдруг вспоминает. И холодеет.
Это знак пиратов.
Это знак пиратов Грейвса.
Она автоматически шагает вперёд, тупо глядя в спину идущего перед ней мужчины. Грейвс – он как космос: скорее всего, тебя убьёт.
Им мало рассказывали про космических пиратов в целом, но вот лично Грейвсу уделили целых три слайда длинной вступительной презентации. Стандартный набор (жесток-умён-неуловим) дополняли благородные черты лица и невероятные стратегические способности. Ограбления межгалактических станций проходили как по маслу, потому что двумя годами ранее один из его людей вступил в команду экипажа, а второй уже пять лет работал на заводе по производству дверей для космических кораблей – и так далее. Он мыслил масштабно – и даже слишком, поэтому понять, что на что влияло, было очень сложно и пока что выходило за грани возможностей только начавшей развиваться космической полиции.
Короче говоря, Грейвс был крайне хитрым и совершенно непредсказуемым подонком.
По шее Тины струится холодок, очерчивая линию позвоночника. В скафандре вдруг становится очень прохладно, и Тина мельком смотрит на маленький экранчик: нет, с температурой всё в порядке.
Время молиться, думает Тина, когда её приводят на мостик, с которого открывается потрясающий вид на планету, закутывающуюся в ночь. Совсем рядом мерцают звёзды, весело подмигивая: мы вот живы; а с левой стороны медленно выползает покрытая оспинами местная луна грязно-бежевого цвета.
Грейвс стоит спиной к Тине, заложив руки за спину. Капитан Тины, Серафина Пиквери, тоже любила так делать; она могла простоять всю ночь, просто глядя на бескрайние просторы космоса, в такие моменты кажущегося дружелюбным.
Тина предпочитает ночью спать и ничего не теряет: днём космос абсолютно такой же; ему всё равно, какие разделения на сутки придумали люди.
– Вы знаете, почему вы всё ещё живы? – интересуется Грейвс, чуть поворачивая голову.
Низкий голос, чётко очерченный профиль.
– Нет, – честно хрипит Тина и негромко откашливается. В горле неприятно першит, и она подавляет машинальное желание потереть пальцами область трахеи.
– Я тоже, – Грейвс встаёт спиной к звёздам, и Тина удивлённо поднимает брови: Грейвс носит галстук.
Никто не носит галстуки в космосе, понимаете?
– Вас заметил мой штурман, – Грейвс делает шаг вперёд, и Тина отшатывается, упираясь в чью-то грудь.
Сильная рука возвращает Тину на место.
– Честно говоря, мне стало интересно, – Грейвс подходит к ней ещё ближе, – какого чёрта вы вообще забыли на этой равнине? Решили позагорать? – он пытливо всматривается в её лицо. – Вечерний променад?
Тина моргает.
– Э-э-э-э, – информативно отвечает она, пытаясь быстренько прочитать молитву. – Я – Тина, – говорит она, так как в голове отчего-то смертельно пусто.
Грейвс терпеливо кивает.
– Прекрасно. Это должно мне как-то объяснить ситуацию? – осведомляется он, чуть наклоняя голову влево.
Тина хочет закрыть лицо руками и хотя бы попытаться собраться с мыслями. Паники нет, но вместо этого лексический запас стремительно пустеет, а ладони становятся неприятно влажными.
Она опускает взгляд, рассматривая исцарапанные ботинки скафандра. Ей точно потребуются новые – если, конечно, её сейчас не вытолкнут в открытый космос. Тогда уже будет всё равно.
Грейвс тоже молчит, видимо, ожидая ответа. Люди на мостике с интересом косятся на Тину; они выглядят совершенно нормальными и непохожими на пиратов.
– Я не знаю, где мой корабль, – наконец выдавливает Тина, продолжая исследовать состояние обуви. – Я… Мне надо было собрать образцы, я отошла чуть дальше положенного, потом… – она трёт ладонью лоб, мучительно пытаясь вспомнить. – Я так и не поняла, что произошло; меня просто выкинуло в другое место… – Тина поднимает взгляд, встречаясь глазами со взглядом Грейвса. – Я – доктор наук, я совершенно безвредна, – делает попытку она, пытаясь разглядеть в его зрачках хоть немного милосердия.
Никакого милосердия там нет и в помине, зато в глубине радужки вспыхивает интерес.
Грейвс смотрит на высокую девушку – Тину – и мысленно выносит ей приговор. А потом… отменяет его.
Что-то его цепляет; он сам не знает, что именно. То ли шоколадные глаза красивой формы, то ли приятный тембр голоса, то ли небрежная мальчиковая причёска. Грейвс верит в судьбу, и сейчас ему кажется, что судьба даёт ему знак.
– Доктор наук… – задумчиво тянет он, глядя в расширенные зрачки. – Специализация?
– Поверхностные слои литосферы планет класса G2,5 V, – Тина чуть откидывает голову, выпрямляя спину.
Позади слышен лёгкий смешок, а затем маскирующее его покашливание.
Вот ты и упустила последний шанс выжить, понимает Тина. На пиратском корабле не нужен почвовед, ещё и ограниченный планетами определённого спектрального класса.
– Есть степень по математическому программированию и интерполяции, – уже обречённо добавляет она.
Чисто теоретически, эта степень должна помогать в настройке бортовых компьютеров – то есть чуть повышать полезность Тины. Теоретически.
Грейвс проводит указательным пальцем по тонким губам, чуть постукивая подушечкой по нижней.
Гораздо проще высадить эту красотку обратно на планету, пусть изучает свои поверхностные слои, пока воздух в скафандре не кончится. От неё будут проблемы – Грейвс почти предвидит это, глядя на Тину, но что-то внутри него говорит: ну и пусть.
В конце концов, он пират. Проблемы – его стихия.
Грейвс снова смотрит в глаза Тины. Он не может её отпустить: надо же разобраться, что в ней такого, что затронуло давно забытые струны окаменевшего сердца.
– Добро пожаловать на борт, – говорит Грейвс, наслаждаясь удивлёнными лицами команды и ещё более удивленным лицом Тины. – Придётся захватить пару жилых модулей на планетах класса G2,5 V, чтобы вам было, чем заняться, – он усмехается, снова закладывая руки за спину и поворачиваясь к звёздам. – Отведите её в отсек D, – приказывает он, рассматривая созвездие Сетки.
– Спасибо, – тихо шепчет Тина, не веря своему счастью.
Космос снова оставляет её в живых.
========== (Не)везучая ==========
Комментарий к (Не)везучая
https://vk.com/goldgraves_forever?w=wall-135902128_1112
До некоторого момента Тина Голдштейн считала, что по жизни ей очень везёт.
Престижная школа Ильверморни, должность старосты; да что там – она лучшая студентка своего выпуска. Перед ней открыты многие двери, но она уверенно – потому что она не ждёт отказа – приходит в высотное здание на Бродвей, 233, где ей вручают блестящий значок аврора и вежливо подталкивают под крыло Персиваля Грейвса.
Грейвс не любит новеньких, но Голдштейн удаётся его переубедить: она работает за двоих и не путается под ногами. Она пишет отличные отчёты и с каждым разом увеличивает процент раскрываемости.
Если бы все были, как она, – как-то раз замечает Пиквери, и Грейвс мысленно соглашается: ах, если бы.
Её невезучесть расцветает во всей красе чуть позже, через пару лет, и весь отдел (и сама Тина) некоторое время пребывает в шоке: как так-то?
К тому времени Грейвс уже отчётливо понимает, что смотрит на вечно сутулящуюся спину далеко не так, как следовало бы смотреть начальнику. И от этого выговоры раз за разом становятся всё жестче, а глаза Тины блестят всё чаще. Грейвс понимает, умом понимает, что делает всё правильно, что так и надо, но сердце каждый раз кричит: заткни свой чёртов рот, Персиваль, и скажи, что всё будет хорошо.
Но он не говорит, что всё будет хорошо. Он говорит, что ещё один прокол – и Тина отправится работать в отдел выдачи разрешений.
По щеке Тины катится слеза, очерчивая маленькую морщинку от ямочки. Грейвс любит смотреть, как Тина улыбается, любит – он уже и правда любит – её ямочки и прищуренные глаза.
Вот только Грейвсу Тина не улыбается. Вообще. Никогда.
Она нападает на не-мага. Тихая робкая Тина применяет заклятие в толпе людей, которые не знают, не должны знать о магии. На такое не решаются даже маститые мракоборцы, а уж от Тины такого ожидать… было нельзя?
Сложно сказать: за последние несколько месяцев она, кажется, нарушила почти все немногочисленные статьи кодекса работника аврората.
Пиквери рвёт и мечет, но как-то вяло, и Грейвс понимает: это напоказ. Он лично подписывает пару бумажек, отправляя волоокую Голдштейн подальше вниз, и не чувствует никакой вины – только тоску, что больше её не увидит.
Впрочем, на следующий день она благополучно выливает кофе на его безупречно белую рубашку, и Грейвс с трудом сдерживает улыбку: он что, правда думал, что избавиться от неё будет так просто?
Он даже рад.
Нет, не так. Он совершенно точно рад, что рядом в лифте стоит краснеющая Голдштейн, бросающая косые виноватые взгляды в его сторону.
От неё пахнет кофе с корицей.
Вечером в здании МАКУСА пустынно, но Грейвса волнует наличие только одного человека.
– Тина, – говорит он, спускаясь в подвальное помещение и находя взглядом немного растрёпанную причёску, – вы в курсе, что рабочий день закончился?
Она испуганно поднимает глаза, и Персиваль про себя аплодирует: талант, Голдштейн. Она совершенно не умеет скрывать свои проколы.
Он подходит ближе к столу и с интересом смотрит на разбросанные по нему документы, заляпанные нестирающимися чернилами.
Он уже даже не удивлён.
– Гляжу, вы освоились, – комментирует Грейвс, наблюдая за медленно появляющимся румянцем. – Поужинаете со мной?
Последнее выходит как-то случайно, но на его лице не дёргается ни один мускул: в крайнем случае, Обливиэйт ещё никто не отменял.
Голдштейн краснеет ещё сильнее и локтем сбивает палочку на пол. Сгибает колени, стукается головой о столешницу, роняет стопку папок и, наконец, поднимается на ноги.
На её блузке – интересной формы пятно от чернил. Похоже на Африку, думает Грейвс и переводит взгляд на пылающее лицо Тины, которая готова провалиться ещё глубже этого подвала.
В помещении так тихо, что Персиваль может слышать её нервное дыхание.
– Я задал вопрос, – напоминает он, поняв, что ответа он не дождётся.
Тина вздрагивает и резким движением поправляет волосы.
Странно, но это движение не вызывает очередного апокалипсиса.
– Я, э-э-э, мистер Грейвс, – начинает она, запинаясь, и Грейвс её перебивает:
– Берите пальто. Я знаю отличное местечко неподалёку.
Когда Голдштейн растерянно повинуется, он, не удержавшись, негромко добавляет: – Постарайтесь только не разгромить его, оно мне действительно нравится.
И наслаждается заново вспыхнувшими щеками Тины.
========== Не её ==========
– Только не её, – презрительно фыркает Персиваль, рассматривая высокую сутулую фигуру. – Неужели больше никого нет? – он поднимает брови, оглядывая горстку новобранцев. Щенки; жмутся друг к другу. Все – кроме неё. Её отталкивает даже собственная стая.
Рядом вздыхает Серафина. Она понимает, о, да, она понимает.
