Текст книги "Хранилище ужасных слов"

Автор книги: Элия Барсело

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Здесь: Тринадцать

– Подобная ситуация совершенно недопустима, – выговаривал медсестре Тере элегантный мужчина, владелец фирменного галстука и золотых часов, которого Ана раньше не видела.

Кроме него, Тере и Хайме, в палате находились еще двое неизвестных: мужчина, тоже в костюме, в очках без оправы, с чемоданчиком, и женщина с безупречной прической и изысканным макияжем, в белом демисезонном пальто; она сидела в кресле рядом с кроватью Пабло.

Все повернулись к Ане, и Хайме представил их друг другу.

– Это Ана, мама Тальи, – просто сказал он. – А это родители Пабло, Элена и Фернандо. Доктор Галтьери, врач из Америки, приехал вместе с ними.

Присутствующие молча пожали друг другу руки, и Элена, не вставая с кресла, обратилась к медсестре:

– Вот видите? В этой палате даже поговорить нельзя без посторонних. – В ее речи слышался легкий аргентинский акцент.

– До настоящего момента, – сказала Тере, стараясь отвечать на претензии со стороны родителей Пабло максимально сдержанно, – ваш сын постоянно слышал живую речь именно благодаря тому, что в палате находились посторонние. Если бы он лежал отдельно, его навещал бы только Хайме, а тут всегда есть кто-то еще, поскольку родственники Тальи приходят каждый день.

– А вы что скажете, доктор? – обратилась Элена к американцу.

– Я бы предложил перевезти молодого человека в Нью-Йорк, где я лично мог бы за ним наблюдать, – ответил врач по-испански с мексиканским акцентом.

– И кто там будет к нему приходить? – вмешался Хайме. – Не обижайтесь, Фернандо, но у вас вряд ли найдется для этого время, а Пабло нуждается в постоянной заботе.

Доктор Галтьери снисходительно ему улыбнулся, как несмышленышу.

– И зачем, по твоему мнению, ты ему нужен? Он ведь не знает, что ты здесь, и вообще не замечает ничего, что происходит вокруг. Он в глубокой коме, если ты до сих пор не понял.

– Однако он может из нее выйти, разве нет? – спросила Элена, дотрагиваясь до украшенной ниткой жемчуга шеи.

Доктор Галтьери взглянул на Фернандо, затем повернулся к его жене и тихо ответил:

– Такая вероятность существует, но мой долг предупредить вас, что шансы минимальны.

Ана резко повернулась к дочери и рывком задернула занавеску у ее постели.

– Если вы собираетесь продолжать в том же духе, – сухо сказала она, – будьте добры выйти в коридор и беседовать там.

– Дорогая сеньора, отмахиваясь от реальности, вы ничего не добьетесь, – вежливо, но настойчиво продолжал свою мысль Галтьери. – Пациенты, находящиеся в коме, ни слова не понимают из того, что говорится вокруг. Я не хочу подвергать вас лишним страданиям, однако, скорее всего, ни ваша дочь, ни Пабло…

– Вон из палаты! – Ана не кричала, но глаза ее метали искры.

Врач пожал плечами и жестом пригласил остальных следовать за ним. Тере подмигнула Ане, бегло улыбнулась и сказала:

– Пойду поищу доктора Герреро.

Мужчины вышли, а матери остались рядом со своими детьми.

– Вы верите? – спустя несколько минут спросила Элена.

– Я – да. А вы нет?

Элена мягко провела рукой по лацкану пальто.

– Доктор Галтьери считает…

– Плевать мне на доктора Галтьери, – прервала ее Ана.

– Но он знаменитость.

– Мне все равно. Я уверена, Талья очнется, только нужно быть с ней рядом. Если потребуется, я готова приходить сюда каждый день в течение месяцев, даже лет, пока не верну ее.

– Я не могу остаться, – сказала Элена, глядя на Пабло. – У меня в Аргентине еще двое детей и муж, я им нужна, а для Пабло я ничего не могу сделать, разве не так?

Ана чуть было не высказала все, что думает, но вовремя сдержалась. Кто она такая, чтобы судить эту женщину? Возможно, мужу и детям она действительно нужнее, чем Пабло. К тому же есть Хайме, который приходит каждый день и искренне его любит.

– Вы считаете, я поступаю неправильно? – не отставала Элена, пристально глядя на собеседницу.

– Вы поступили бы неправильно, отвезя сына туда, где из-за нехватки времени его никто не стал бы навещать. Если ни вы, ни ваш муж не в состоянии о нем заботиться, лучше оставить его с нами. Хайме ему как брат, и мы тоже к нему привязались.

– Я поговорю с Фернандо, – Элена встала, подошла к сыну, положила руку ему на лоб, потом нежно погладила по щекам. – Знаете, Ана, я уже десять лет к нему не прикасалась и, получается, только в таком состоянии, – у нее перехватило дыхание, и она на мгновение замолчала, – могу его приласкать.

– Почему?

– Пабло так и не простил нас за то, что мы развелись, что отдали его в интернат, что я снова вышла замуж и родила детей. Естественно, за эти годы мы несколько раз виделись, но он всегда давал понять, что разлюбил меня и больше ни во мне, ни в отце не нуждается.

– А вы?

– Я… не знаю, как объяснить. Я начала новую жизнь, в другой стране, с другой семьей. Конечно, Пабло остается моим сыном, я продолжаю его любить, но… говорила ему об этом в последний раз, наверное, когда он был совсем маленьким, и вообще мы уже так давно не разговаривали. А теперь что уж… – Она вынула из кармана платок и прикрыла рот, пытаясь сдержать рыдания.

– Скажите ему об этом сейчас, Элена, – подбодрила Ана, – пусть даже вы считаете, что он вас не слышит. Я каждый день говорю Талье, что люблю ее, и это помогает, правда. Они ведь живы, только кажутся мертвыми, и мы должны помочь им вернуться.

Элена взглянула на нее полными слез глазами, наклонилась и поцеловала Пабло, потом начала что-то шептать ему на ухо. Ана вышла, чтобы они хоть минутку могли побыть наедине.

Тем временем в коридоре Хайме убеждал Фернандо оставить сына тут, обещая каждый день его навещать. Американскому врачу, видимо, это надоело, и он, слегка кивнув Ане и покачивая чемоданчиком, направился к лифтам.

– Ана, подойди, пожалуйста, – попросил Хайме. – Скажи Фернандо, что мы все рядом с Пабло и он может на нас рассчитывать.

– Конечно.

– Видите ли, Ана… я очень занятой человек и если бы мог что-то сделать для сына, то непременно сделал бы, – я всегда делал, он никогда ни в чем не нуждался, – но… просто так, без толку сидеть у его кровати… я не в состоянии себе это позволить, понимаете?

– Но если вы заберете его в Нью-Йорк, ничего не изменится, только Хайме рядом не будет.

– А если ты поедешь в Нью-Йорк с нами? – спросил Фернандо, глядя прямо в глаза молодому человеку.

Хайме покачал головой.

– Я тут учусь, Фернандо, у меня тут невеста, Пабло. Оставьте все как есть и уезжайте. Если будут новости, я позвоню, и вы можете звонить хоть каждый день, было бы желание. Положитесь на меня.

– Я всегда на тебя полагался, – сказал Фернандо и обнял его.

Глава V

Здесь: Четырнадцать

Хайме прибежал в больницу весь потный, и после августовской жары в прохладном вестибюле, где работали кондиционеры, его пробрала дрожь. Слава богу, в последний момент он бросил в рюкзак свитер, так как за два-три часа, которые он практически неподвижно проводил возле Пабло, можно было продрогнуть до костей – хуже, чем в поезде дальнего следования, где всегда довольно холодно.

У него только что состоялся очередной неприятный разговор с Йоландой, не понимавшей, зачем навещать Пабло каждый день, если за три месяца так ничего и не изменилось.

– Пабло безразлично, сидишь ты около него или нет, это же ясно как день, – говорила она сначала спокойно, а потом все более и более раздражаясь. – В любом случае он ничего не понимает. Что случится, если ты на каникулы на пару недель съездишь со мной в Уэльву? Вот увидишь, когда мы вернемся, он будет по-прежнему лежать как мертвый. Но мы-то живы и имеем право загорать, танцевать, развлекаться. Если бы он был в сознании, тогда другое дело. Конечно, я бы без тебя скучала, но по крайней мере это было бы понятно, а когда ты каждый божий день ходишь беседовать с трупом, это совсем непонятно. Все равно что со стеной разговаривать.

Возможно, Йоланда была права, но веселиться в барах и на дискотеках, зная, что рядом с другом никого нет, было выше его сил. Ведь именно он убедил родителей Пабло не забирать сына в Нью-Йорк, а значит, должен его навещать, рассказывать о том, что творится вокруг, и пытаться вернуть к жизни, как делают мама и папа Тальи.

В палате он застал Ану, которая влажной салфеткой протирала бледное и исхудавшее лицо дочери. Встречаясь каждый день в течение трех месяцев, они успели рассказать друг другу всю свою жизнь и подружиться.

– Привет, Хайме. Ты пришел один?

Хайме кивнул и плюхнулся на уже ставший привычным стул.

– Йоланда не очень-то терпелива, она не в состоянии это вынести, – понуро сказал он.

– По большому счету, Пабло ей действительно никто. Вот если бы на его месте оказался ты, она вела бы себя иначе.

Хайме покачал головой и тоже принялся протирать лицо Пабло салфеткой.

– Не уверен. Я не обольщаюсь на ее счет. Ей нужен жених, чтобы танцевать и вообще весело проводить время, а не сидеть привязанной к больничной койке. Думаю, все кончено.

Ана подошла к юноше и мягко положила руку ему на плечо:

– Мне жаль.

– Да ладно, что есть, то есть. Человека не переделаешь. А у вас что новенького?

– Я как раз рассказываю Талье, что Диего и Педро поступили на факультет экономики и бизнеса в Барселонском университете, поэтому с сентября мы будем редко с ними видеться. Но я понимаю, им хочется сменить обстановку, пожить на новом месте. Мигель на неделю уехал к родителям в деревню.

– Когда он вернется, не хотите тоже отдохнуть несколько дней?

– Нет, да и незачем. Мои родители давно умерли, правда, сестра с мужем предлагали поехать с ними в Галисию, но я не хочу бросать Талью. Мне тут лучше.

– А вы с Мигелем все-таки вместе?

Ана подошла к окну и остановилась, глядя на улицу.

– Да, более или менее. Мигель отказался от повышения, поскольку тогда нам пришлось бы переехать; я не стала подавать на конкурс в университете. После того, что случилось с Тальей, все остальное выглядит таким мелким, ненужным… Понимаешь? У нас была стабильная работа, которая нам нравилась, двое здоровых детей, нормальный брак, чего еще желать? Но нет, нам показалось, этого недостаточно, можно добиться большего, а когда отношения окончательно запутались, решили, что поодиночке будет проще. Пока мы не достигли никакого соглашения, но хотя бы не ссоримся, как раньше. Наверное, должно пройти время. Сейчас каждый живет своей жизнью, вечерами мы встречаемся, беседуем, поддерживаем друг друга, а дальше посмотрим.

– Но ты ведь любишь Мигеля, а он – тебя?

– Конечно, и всегда любили, иначе не ссорились бы так отчаянно. Просто, наверное, недостаточно разговаривали, отсюда и непонимание. Люди со временем меняются, однако или сами скрывают произошедшие с ними перемены, или близкие их не замечают. В результате человек начинает говорить сам с собой, и ему все представляется ясным, а когда пытается объяснить другому… запутывается. С тех пор как Талья здесь, мы с Мигелем много говорили, но очень трудно забыть сказанное раньше, оно по-прежнему причиняет боль.

Я не хочу вмешиваться в твою жизнь, Хайме, но если бы Йоланда действительно тебя любила, она, пусть даже фыркая и возмущаясь, все равно приходила бы сюда, а не шла загорать, бросая тебя одного у постели Пабло. Можно сколько угодно ссориться и оставаться привязанными друг к другу, но если кто-то вот так уходит, тут уже ничего не поправишь.

Хайме промолчал. Ана отошла от окна и села рядом с ним, глядя на Пабло – недвижимого, с закрытыми глазами, блуждающего где-то в ином мире.

– Мы с Мигелем существуем каждый сам по себе и все-таки вместе, помогаем друг другу, утешаем, но не представляем, как сложится жизнь, когда Талья очнется, и сможем ли мы вчетвером начать все сначала.

Хайме сжал руку Аны:

– Сможете, вот увидите. Нужно только очень верить.

Там: Десять

– Эти несколько блестящих камешков и есть то хорошее, что я сделал в жизни? – спросил Пабло, любуясь разноцветными бликами на стенах зала с колоннами.

– Мы никаких оценок не даем, только храним.

– Но итог-то не в мою пользу.

– Ты можешь оценивать свою жизнь, как хочешь, мы просто показываем то, что есть.

Пабло в недоумении рассматривал две прозрачные емкости. В одной на дне посверкивали едва ли две дюжины камешков, другая была заполнена почти до краев. Если он правильно понял, в полной хранилось все плохое, а в почти пустой – все хорошее, что он совершил за свои двадцать лет.

– Говоришь, вы оценок не даете, – начал он неуверенно, словно еще не знал, чем закончит предложение, – но ты показываешь мне эти побрякушки, чтобы я сам оценил и что-то понял, так?

– Как ты распорядишься тем, что я тебе показываю, зависит от тебя, Пабло.

– Напоминает рисунки в древнеегипетских пирамидах, изображающие суд над душами мертвых: на одной чаше весов – сердце умершего, на другой – богиня Правды. Если покойник совершил больше плохих дел, чем хороших, его душу пожирает чудовище, и он не попадает туда, где обитают души людей благочестивых и добродетельных.

– Тут нет никаких чудовищ, пожирающих души. Мы только храним, и показываем, и учим тех, кто желает научиться.

– Выходит, Талья была права – вы ее действительно учили.

– Она хочет учиться, а ты?

Пабло молчал, глядя на цветные всполохи и размышляя об обычной жизни и жизни, полной чудес, которая его ждет, если он примет предложение проводника и останется.

– Мы ведь умерли, правда? – наконец спросил он в надежде на утвердительный ответ, который раз и навсегда покончил бы с колебаниями.

– Нет, на этом уровне учиться могут только живые. После смерти много чего происходит, но не здесь.

Пабло растерянно взглянул на своего сопровождающего. Если они еще не умерли, значит, не все потеряно. А вдруг этот тип врет? Как узнать, что они не в аду и эта светящаяся фигура – не дьявол, пытающийся его обмануть? Дьявол ведь – отец лжи, ему соврать – раз плюнуть…

– Дай мне время подумать.

– Тут времени не существует, – ответил проводник. – Думай, пока не примешь решение.

Здесь: Пятнадцать

Мигель и Хайме вместе вышли из больницы. Еще не было шести, но уже стемнело, и холодный ветер доносил влажный запах снега, падающего на вершины ближайших гор. Ана побывала в больнице с утра, а потом оставила мужчин одних и ушла на вокзал встречать Диего, который возвращался из Барселоны после первого учебного триместра. Они намеревались все вместе провести сочельник в доме семьи Кастро. Это был первый сочельник без Тальи, и Ане с Мигелем хотелось собрать под одной крышей как можно больше народа, чтобы не так сильно грустить о дочери. Даже родители Педро отпустили сына, хотя, конечно, предпочли бы в этот вечер быть с ним. Марга тоже обещала забежать после ужина.

Ближе к вечеру Талью навестили ее лучшие подружки и завалили всю палату цветами и подарками. Тумбочку Пабло украшали нарядные открытки от родителей. И хотя накануне праздника к нему, кроме верного друга, никто не пришел, Фернандо обещал приехать ненадолго в начале января, а Элена звонила каждую неделю и просила Хайме подносить телефон к уху сына, чтобы тот мог слышать ее голос.

– Нет никакого настроения праздновать Рождество, – признался Мигель, остановившись на светофоре. – По мне, так поскорее бы оно закончилось. Если бы на прошлое Рождество я купил Талье мобильник, все сложилось бы по-другому. Хотя, может, и нет, кто знает. В общем, сам не соображаю, что говорю.

– А вдруг как раз теперь случится чудо? Или вы уже не верите в чудеса? – Хайме, не менее подавленный, чем Мигель, оставался верен своей привычке подбадривать окружающих.

– Я восемь месяцев стараюсь в них верить. Как и ты.

Они молча ехали по украшенным разноцветными рождественскими гирляндами улицам. Нагруженные последними предпраздничными покупками, торопились домой прохожие.

– Не забудьте, мне нужно зайти домой за вином, о котором я вам говорил. Отличное вино, из деревни прислали, – сказал Хайме.

Мигель, конечно, об этом забыл, поэтому изменил маршрут и на ближайшем же перекрестке свернул.

– Знаешь Клавихо, которого назначили нашим лечащим врачом в сентябре, такой светловолосый красавчик? Так он сказал вчера, что… – Мигель осекся, откашлялся и продолжил, не отрывая взгляда от дороги, – что мы можем упрямиться сколько угодно… Представляешь?

– Что представляю? – Хайме догадывался, в чем дело, но хотел услышать подтверждение своей догадки от Мигеля.

– Он сказал, надежды практически нет и глупо закладывать наши жизни – именно так, «закладывать наши жизни», будто речь идет о банковской сделке, – ожидая чудо, которое никогда не свершится, и мы могли бы…

– Что могли бы? Ради бога, Мигель, договаривайте уже!

– Могли бы «отключить» их и дать спокойно умереть, а не поддерживать в этом состоянии, пока они сами…

По щекам Мигеля катились слезы, суставы пальцев побелели – так отчаянно он вцепился в руль.

– Ни за что, – сказал Хайме.

– Дон Мануэль, доктор Герреро, считает, нужно ждать, всякое случается. А ты как думаешь?

– Я уже сказал – ни за что. Здесь немного вперед. Всё, приехали. Пойдемте вместе, а то там две коробки килограмм на пятьдесят.

Выходя из лифта уже с коробками, они столкнулись с доном Мануэлем Герреро, только что вошедшим в подъезд.

– Дон Мануэль! – удивленно воскликнул Хайме. – Что вы здесь делаете? Какие-нибудь новости?

В глазах Хайме и Мигеля затеплилась надежда, и врач поторопился развеять ненужные иллюзии.

– Нет-нет, никаких. К сожалению, все по-прежнему. Я приехал за своей тетушкой, забрать ее на ужин к себе домой.

– Ваша тетя живет здесь?

– Да, напротив тебя. Наверное, ты ее знаешь, хотя она очень старая и почти не выходит – боится упасть и что-нибудь сломать, – но на Рождество мы не хотим оставлять ее одну.

Они попытались пожать друг другу руки, однако коробки мешали, поэтому доктор Герреро ограничился похлопыванием по плечу.

– До завтра! Счастливого Рождества! – сказал он и вошел в лифт.

– Подождите! – крикнул Хайме, поставил коробку на пол, вытащил две бутылки и протянул ему. – Счастливого Рождества и спасибо за все, что вы делаете!

Там: Одиннадцать

Когда Талья снова открыла глаза, она уже приняла решение. Она хотела вернуться. Хотя в этом новом мире она была счастлива, многому могла научиться и чувствовала себя спокойно и уверенно, все-таки ей хотелось вернуться к привычной жизни, к родителям, к брату – ко всему тому, что раньше она считала своим единственным миром.

Она то и дело вспоминала слова проводника о времени. В том месте, где она сейчас находилась, времени не существовало – она могла годами любоваться новыми чудесными залами, учиться всему, чему ее хотели научить, и не замечать его, вроде Спящей красавицы; – ей и через сто лет будет двенадцать, как в тот день, когда она сюда попала. Однако во внешнем мире, где жили ее родители и брат, время шло неумолимо. Каждые двадцать четыре часа они становились старше, и если она, оставшись, потом выйдет отсюда, все дорогие ей люди уже умрут или превратятся в дряхлых стариков. Никто ее не вспомнит, и ей некого будет любить. Поэтому нужно возвращаться сейчас и благодаря полученным здесь знаниям сказать родным то, что она действительно хочет сказать.

Стоило ей так подумать, как похожее на шар помещение исчезло, и она опять очутилась в маленьком темном зале, где привычно светился ее провожатый.

– Ты решила, Талья?

Она медленно кивнула, сожалея о всех тех чудесах, увидеть которые ей не суждено.

– Ты помнишь, что никогда не сможешь вернуться сюда?

– Да, помню, – еле слышно произнесла она.

– У тебя есть еще вопросы?

– Что будет с Пабло? Он вернется со мной?

– Он пока не решил.

– Могу я его увидеть?

Рядом возник еще один шар, прозрачный, наполненный розовым светом, в котором плавал Пабло и клубился какой-то дым, постоянно меняющий цвета.

– Я хочу с ним поговорить, можно?

Пабло открыл глаза и посмотрел на нее так, будто секунду назад очнулся от прекрасного сна и еще не вернулся к реальности.

– Пабло, – сказала Талья, – я собираюсь вернуться. А ты что хочешь? Пойдешь со мной?

После долгого молчания Пабло улыбнулся.

– Думаю, я пока задержусь тут, малявка. Решил поучиться.

– Но если ты задержишься надолго, там все изменится.

– Вот и хорошо. Когда я уходил, там все было так себе.

– Но тебя ждет Хайме. И родители.

Пабло закрыл глаза и судорожно сглотнул.

– Думаешь?

– Думаю, да, но даже если нет, ты можешь отыскать их и… теперь ты сам знаешь, что следует делать. У тебя есть новые слова, похожие на цветок.

– Пока я их только учу.

– Но ты вернешься?

– Вернусь. Попозже.

– Не задерживайся, Пабло. Мы будем тебя ждать.

– Ты готова? – спросил проводник.

Прежде чем ответить, Талья тоже несколько раз сглотнула.

– Да.

Проводник к ней приблизился, и на конце его светящегося пальца появилась круглая сверкающая капля, сделанная словно из жидкого прозрачного меда, или светлого янтаря, или солнечного желе; она парила над пальцем, не касаясь его, будто крошечная планета.

– Возьми ее в рот, – сказал проводник.

– Погоди, Талья! – крикнул Пабло. – А если это неправда и ты не вернешься домой? Тебе не страшно?

Талья повернулась к нему. Она дрожала, но глаза ее сверкали.

– Конечно, страшно, но я хочу вернуться. И я доверяю проводнику и вообще всем.

Пабло, словно устыдившись, наклонил голову:

– Ты выросла, малявка. Удачи! Увидимся там.

Талья подошла к проводнику и высунула язык в ожидании сверкающей капли.

– Спасибо, – только и успела она сказать, и все исчезло.