Текст книги "Хранилище ужасных слов"

Автор книги: Элия Барсело

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Глава III

Здесь: Семь

Ана Диас, мать Тальи, кружила по гостиной своей подруги Марги, в волнении хватая все, что попадалось на пути: кассету, вазочку, книгу, статуэтку, – и тут же ставила их назад…

– Марга, я не знаю, что делать. Уже больше восьми, а дома к телефону никто не подходит. Ума не приложу, куда они могли подеваться.

– Поскольку Мигеля трудно представить на кухне, они, наверное, пошли поесть гамбургеров или чего-нибудь в этом роде. Позвони ему на мобильный.

Ана покачала головой.

– Почему нет?

– Потому что если мобильный звонит у него в каком-нибудь общественном месте, он ведет себя будто надутый биржевой брокер – отвечает только после четвертого или пятого звонка, чтобы все видели, как в нем нуждаются, говорит громко, свысока посматривая на окружающих, а на меня вообще ноль внимания. Нет уж, спасибо. Подожду до десяти или до половины одиннадцатого, когда дети лягут, чтобы спокойно с ним поговорить.

– А с ними ты поговорить не хочешь?

Ана снова покачала головой:

– Диего, наверное, ушел к Педро. В последнее время я его почти не видела; он из тех, кто определенные ситуации не выносит. А Талья…

– Что Талья? Она без тебя и дня прожить не может.

– Не уверена. Думаю, лучше нам пока не разговаривать.

– Да что случилось, Ана?

– Ты моя лучшая подруга, но сейчас я хочу во всем разобраться сама. Я тебе потом расскажу.

– Пойдем поужинаем в какой-нибудь китайский ресторанчик, – предложила Марга, понимая, что проблема подруги слишком серьезна и одними расспросами ее не разрешишь. – В конце концов, если они где-то развлекаются, почему бы и нам не доставить себе удовольствие? К тому же завтра суббота.

Ана улыбнулась.

– Хорошо, пойдем. За многие годы это первая пятница, когда я могу делать что хочу. И я уже сто лет не была в китайском ресторане.

Там: Четыре

Провожатый оставил ее одну в маленьком, круглом как пузырь зале, где она парила наподобие космонавтов в кораблях, летающих вокруг Земли. Сам зал утопал в мягком розовом свете, настолько убаюкивающем, что Талья понимала: если в ближайшее время ничего не произойдет, она уснет. Она так устала, будто целый день карабкалась по горам, а на самом деле всего-навсего побеседовала с каким-то странным существом и побывала в таинственной библиотеке. Правда, до этого она четыре часа отсидела в школе, но воспоминания об уроках почему-то казались сейчас чем-то очень далеким, словно за давностью времени потеряли значение.

Она на несколько секунд закрыла глаза, а когда открыла, увидела висящего прямо над ней Пабло, который тряс ее за руку.

– Ну и напугала ты меня, малявка! Я думал, ты умерла.

Талья в растерянности заморгала:

– С чего бы это мне умирать? Я просто уснула и уже видела сон, а ты меня разбудил.

– Расскажи, что с тобой тут случилось.

Чудно было беседовать, летая вроде мыльных пузырей, то вверх головой, то вниз, но зацепиться за что-нибудь и спокойно повисеть, а тем более посидеть и поговорить как нормальные люди, не представлялось возможным.

– Наверное, то же, что и с тобой, – сказала Талья. – Меня отвели в библиотеку, или архив, или что-то в этом роде, показали мои слова и привели сюда.

– А твои слова… поддаются регенерации?

Талья не знала такого слова, но предположила, что речь идет о сроке годности.

– Через пять лет они станут безвредными. А твои?

Пабло помрачнел и слегка от нее отплыл.

– Мои не поддаются, – ответил он, повернувшись к ней спиной.

– Хочешь сказать, они останутся навсегда?

– Именно это я и сказал, – раздраженно бросил он.

– Почему?

Пабло промолчал.

– Я спрашиваю, почему, – не отставала Талья.

Разозлившись, Пабло сделал слишком резкое движение и вместо того, чтобы повернуться к девочке, завертелся, как крутое яйцо на гладком кухонном столе, пока Талья не схватила его за руки и не остановила.

– Насколько я понимаю, потому что я сказал Хайме правду. Я сказал, что нечего уводить у друга невесту, а главное – что я дружил с ним, так как всегда считал его хуже себя, понимаешь? Он ниже, глупее, беднее, внешне непривлекателен… и всё в таком духе.

– Это правда?

– Насчет роста и внешности – чистая правда: достаточно просто на него взглянуть.

– А то, что ты дружил с ним только потому, что он хуже?

Пабло снова отплыл от Тальи.

– В этом проклятом зале даже двери нет. Если они нас не освободят, мы никогда отсюда не выберемся, – злобно пробормотал он.

– Кажется, я тебя кое о чем спросила и жду ответа.

– Ну не знаю, – Пабло пожал плечами. – Отчасти да, особенно в начале.

– Вы давно дружите?

– Мы познакомились, когда нам было по десять лет, в интернате. Мои родители собирались разводиться и решили отослать меня туда, чтобы я не видел, как они целыми днями ругаются. Хайме жил там по стипендии. Я оказался совсем один, без друзей, был очень подавлен и не представлял, как все сложится дома. Хайме тоже никого не знал и к тому же сильно скучал по семье. Сначала мы сблизились, поскольку оба чувствовали себя несчастными, затем я стал помогать ему с уроками, а он защищал меня от взрослых ребят – так и подружились. Хайме жил в бедном квартале, поэтому был гораздо более решительным, да и улица многому его научила. Когда мы получили степень бакалавра и перешли на следующую ступень, мои родители сняли квартиру, чтобы мы и дальше были вместе. На Хайме они полагаются больше, чем на меня.

– Твои родители так и не разошлись?

– Если бы! Как только сбагрили меня, сразу разбежались. Мать теперь замужем за аргентинцем – у него свое ранчо с коровами, – а отец нашел девчонку почти моего возраста. Я им всем только мешаю.

Талья со страхом подумала, что и ее может ждать такая участь: Диего уедет учиться в другой город, родители разведутся и каждый заведет новую семью, а она окажется где-нибудь в интернате за тридевять земель отсюда.

– Хайме мне как брат, – продолжал Пабло. – Кроме него, у меня никого не было. К тому же он вел все хозяйство: ходил за покупками, готовил, стирал…

– Ну и нахал же ты! – не сдержалась Талья.

– Мои родители платили за квартиру и уже подыскивали, куда бы его устроить после окончания учебы. Нужно же было как-то их отблагодарить, вот он обо мне и заботился. А в один прекрасный день явился, такой виноватый, и сообщил, что встречается с Йоландой. Ну, я его и выгнал. В конце концов, квартира-то моя.

– Йоланда – твоя невеста?

Пабло неопределенно пожал плечами, и это движение отбросило его к стене похожего на пузырь зала.

– Какое-то время мы встречались, но я считаю, не стоит встречаться с одной-единственной девушкой, потому что она сразу начинает думать о замужестве и прочем занудстве.

– В таком случае нормально, если она встречалась еще и с Хайме. У тебя есть другие подружки, почему же Йоланда не может встречаться с другими ребятами?

– Может, но только не с Хайме.

– Почему?

– Потому что Хайме – мой друг, и к тому же он настоящее чучело. Йоланда заслуживает кого-нибудь получше. Да и мы с ней еще не окончательно порвали.

Он замолчал, и Талья снова начала клевать носом, но Пабло не дал ей погрузиться в сон.

– Считаешь, я поступил неправильно? – спросил он.

– Выгнав его из дома? – попыталась с ходу сориентироваться Талья.

– Да нет, дурочка, придя сюда.

– Мне казалось, ты пришел за тем же, за чем и я: исправить то, что мы совершили.

– Сначала я и намеревался это сделать, а теперь думаю, что ошибся. Любая дружба заканчивается, это естественно. Распадаются даже двадцатилетние браки, родители лишают наследства детей, дети отправляют родителей в дома престарелых, братья и сестры не разговаривают друг с другом – закон жизни, ничего не попишешь.

Талья уже собиралась возразить, но промолчала. Доля истины в словах Пабло была, подобное действительно случается. Разница лишь в том, что она не считала такой порядок вещей правильным и хотела бы его изменить.

Она еще немного подумала и лишь потом произнесла:

– Здесь могут научить, как все это улучшить.

Пабло вдруг расхохотался.

– Ты по-прежнему думаешь, что тут всё взаправду? Неужели ты не понимаешь, что это просто сон, мечта?

– Если бы это была мечта, – с досадой произнесла Талья, – тебя бы здесь не было, потому что я о таких не мечтаю. Да и ты слишком большой эгоист, чтобы мечтать о младшей сестренке вроде меня.

Они, наверное, еще долго спорили бы о реальности происходящего, но прежде чем Пабло успел ответить, откуда-то появилась розовая пелена, разделившая их, будто стена. Часть, в которой очутилась Талья, постепенно теряла очертания, пока не превратилась в ровную поверхность, а Пабло опять оказался внутри какого-то шара.

Она услышала его доносящийся издалека голос:

– Не бросай меня тууууут!

Но это длилось всего мгновение, после чего опять наступила тишина и перед Тальей вновь появилась светящаяся фигура.

Здесь: Восемь

Увидев, что оба врача покинули палату девочки, Тере заглянула туда и поманила к себе Мигеля:

– Проходите, проходите. Смотрите, какая она красивая.

Мигель неуверенно приблизился к кровати, борясь с желанием схватить Талью, закинуть на плечо и бежать отсюда как можно быстрее. Впервые после рождения его дочь оказалась в больнице.

Тере не преувеличивала: пусть бледная и с забинтованной головой, но Талья была очень красивой и выглядела спящей. Возле нее стояла капельница, из носа торчала кислородная трубка.

– Ее одежда вот в этой сумке, – сказала Тере так громко, что Мигель недовольно поморщился. Медсестра заметила его гримасу и улыбнулась. – Боже мой, мы ведь не на похоронах, можем говорить нормально. Подойдите поближе, не бойтесь.

Тыльной стороной ладони Мигель слегка коснулся дочкиной щеки.

– Ей больно?

– Не думаю. Смотрите, какая она спокойная, будто видит хороший сон или мечтает о чем-то приятном.

– Талья, – прошептал Мигель ей на ухо, – это папа. Ты попала в аварию, но все будет хорошо, вот увидишь.

Тере от двери улыбнулась ему.

– Возьмите стул и продолжайте с ней разговаривать. Я обойду больных и вернусь.

Он чуть было не попросил ее задержаться, не оставлять его одного с Тальей, неподвижной и отчужденной, как мраморная статуя, но вместо этого стал потихоньку говорить, что Диего, наверное, уже прочитал записку и вот-вот придет, что они пытаются найти маму и скоро все образуется.

Вдруг он услышал в коридоре сначала сдавленные рыдания, потом характерные рвотные звуки и вышел посмотреть, что происходит.

Диего сидел на полу, прислонившись спиной к стене, и вытирал рот бумажным платком из пакета, который протягивал ему Педро.

– О маме ничего не известно? – был первый вопрос, заданный сыну.

Диего и Педро покачали головами, затем Педро сказал:

– Мы оставили записку на том же месте, чтобы Ана, если зайдет, сразу ее прочитала.

– Она не звонила?

– Мы пробыли в квартире всего несколько минут и сразу побежали сюда. Может, она звонила вам на мобильный.

Мигель вытащил из кармана телефон и уставился на него, будто впервые увидел. Действительно, если бы Ана хотела его найти, то нашла бы. Просто после вчерашнего вечера она вряд ли этого хотела.

– Нам сказали, об аварии будет сообщение в теленовостях, – заговорил Педро, видя, что никто другой говорить не собирается. – Как только она узнает, сразу придет.

Отец и сын продолжали молча смотреть друг на друга; наконец Мигель протянул Диего руку, помог ему подняться и довел до стула в вестибюле.

– Дела обстоят так… – начал он, пристально глядя на ребят.

Там: Пять

Светящаяся фигура, которая могла быть и прежним проводником, и кем-то другим, приблизилась к Талье и на несколько секунд прикрыла ей глаза, а когда отняла руку, шар с заключенным в нем Пабло исчез, и помещение снова изменилось. Теперь оно было большим и ярко освещенным, но не таким впечатляющим, как гигантская библиотека. Струился мягкий приятный свет, слегка пахло цветами – розами, как показалось Талье, – а хранились здесь стеклянные флаконы с чем-то сияющим, плавающим внутри.

– Хочу кое-что тебе показать, – и провожатый достал один флакон.

– Как красиво, – сказала Талья, любуясь танцующими в прозрачной жидкости золотистыми и серебристыми песчинками.

– Знаешь, что это?

– Мои слова? – догадалась Талья.

– Твои слова любви.

Талья стыдливо засмеялась – неужели ее воспринимают как героиню слащавых романтических фильмов?

– Я никогда никому таких слов не говорила.

– Говорила, и не раз, маме, например.

Продолжая смеяться, она энергично замотала головой.

– Для того чтобы сказать «я тебя люблю», совсем необязательно говорить «я тебя люблю», хотя иногда это необходимо. Иногда достаточно сказать «мне с тобой очень хорошо», или «спасибо», или «ты самая лучшая». Если ты помнишь, словами можно пользоваться как ножом, а можно превратить их в цветы.

– И здесь хранятся слова любви? – с изумлением спросила Талья.

– Только настоящие, искренние, идущие из глубины души, призванные разделить с другими переполняющее тебя счастье. Некоторые люди не способны произнести ни одного такого слова, и им нечего здесь хранить.

– Почему не способны?

– Потому что не умеют, не научились. А есть такие, кто не способен даже на чувства, рождающие подобные слова.

– Как Пабло? – предположила Талья.

– Пабло испугался, что ты умерла, и обрадовался, обнаружив тебя живой. Это и есть выражение любви.

– Правда? – Талья не пыталась скрыть удивление. – А я думала, он просто побоялся остаться здесь совсем один.

– Конечно, но все-таки начало положено. Может, он и научится, если захочет, хотя учеба займет много времени.

– Я вот точно хочу, но смогу ли? Смогу научиться переводить?

– Да, Талья, ты сможешь, – сказал проводник.

Здесь: Девять

Китайский ресторанчик, куда привела ее Марга, был тихий и симпатичный, в красных тонах с золотыми драконами. У них под ногами, под стеклянным полом, среди аквариумных растений и ракушечных домиков плавали разноцветные рыбки. Они с удовольствием ужинали, хотя разговор то и дело прерывался, поскольку Ана неожиданно погружалась в свои мысли и подруга не хотела ей мешать.

Но когда Ана застыла с ложкой в руке над изысканным десертом из мороженого, Марга не выдержала и положила свой телефон рядом с ее бокалом.

– Слушай, мне это надоело. Позвони домой, или Мигелю на мобильный, или куда хочешь, но позвони уже и успокойся. Весь ужин ты только и делаешь, что смотришь на часы, а я злюсь. И почему у тебя нет мобильного, как у всех нормальных людей?

Ана с удивлением на нее взглянула.

– Не знаю, не хочется, чтобы меня всегда можно было найти, – хотя и бываю я только в институте, в библиотеке или дома. Так зачем мне еще одна ненужная вещь?

– Именно для таких ситуаций. Давай, звони, уже почти десять.

Ана слушала гудки, пока у нее не заболела рука, и лишь тогда отключилась.

– Никого нет.

– Звони на мобильный и не делай из своего мужа монстра – он уже наверняка беспокоится.

– Если его в десять еще нет дома, вряд ли он сильно беспокоится, бедняжка. Тоже, наверное, где-нибудь ужинает, а Талью отправил к ее подружке Пепе.

– Пока не позвонишь, не узнаешь. Хочешь, я позвоню? – спросила Марга, видя, что подруга никак не может решиться.

Ана с благодарной улыбкой протянула ей телефон:

– Его номер…

– Я знаю, он дал мне пару дней назад на случай, если с тобой что-нибудь произойдет и нужно будет срочно его найти.

Ана почувствовала, как глаза наполняются слезами, и через силу отправила в рот большой кусок мороженого.

– Мигель – хороший человек, Ана, и тебе это лучше меня известно. Но ты моя подруга, и что бы ты ни решила, я готова тебе помогать, хотя, мне кажется, если бы вы захотели, все еще можно было бы поправить.

– Если бы мы оба захотели, – тихо проговорила Ана.

– Мигель, ну наконец-то! Куда вы подевались? Мы с Аной весь вечер пытаемся вас найти. Что? Повтори. Не может быть.

– Что случилось, Марга? – Ана увидела, как изменилось лицо подруги, и вдруг пол поплыл у нее из-под ног. – Дай мне его!

Марга покачала головой.

– Мы едем туда. Да, через пятнадцать минут, не беспокойся.

– Что такое, Марга? Что случилось? Что-нибудь с Мигелем?

– Талья в больнице. Они нас ждут.

Там: Шесть

Талья парила в розовом свете, который мягко пульсировал, словно спокойно бьющееся сердце, и перед ней проплывали образы, не поддающиеся описанию. Иногда она закрывала глаза, а когда открывала, что-нибудь менялось: то свет становился иным, не розовым, то в воздухе появлялся новый запах, то начинала звучать музыка, не похожая ни на одну из ранее слышанных ею мелодий. Порой ей мерещилось, что свет издает звуки, а запах меняет форму. В пении флейты ей чудился аромат гвоздики, в смешении красного и фиолетового – неповторимый запах маминого лица. Это было прекрасно, и она вдруг непонятно почему начинала плакать, а слезы, вместо того чтобы медленно стекать по щекам на голубую футболку, сразу превращались в прозрачные солоноватые шарики, которые летали вокруг, и она ловила их высунутым языком.

В зале никого не было, но Талья не чувствовала себя одинокой, так как рядом ощущалось чье-то дружеское присутствие – мягкое, словно шелковые платки из ящика маминого туалетного столика, и теплое, словно свитер из ангорской шерсти. Ее окружали, приободряли, нашептывали какие-то истории без слов, которые она тем не менее понимала, какие-то невидимые друзья.

Она думала то о родителях, то о Пабло – учится ли он сейчас, подобно ей, чему-нибудь, – то в памяти всплывали образы других родственников: дедушки Матео, умершего незадолго до ее рождения, которого она знала только по фотографиям; бабушки Росы, готовящей в жаркий день холодный суп гаспачо на кухне в своем доме в Малаге; Диего, растянувшегося на диване перед телевизором.

Она чувствовала запах майорана на огромной горячей пицце; вкус зеленых слив особого сорта, очень сладких и сочных; холодок на языке от только что вымытых черешен; тепло солнечных лучей в первые дни каникул, когда они по утрам пробиваются сквозь ставни; ласковое прикосновение волн к еще не загорелым ногам.

Эти мимолетные ощущения, которые, возникнув, тут же рассеивались, успокаивали и заставляли забыть о страхе, как в те минуты, когда она просыпалась от ночного кошмара, и мама успокаивала ее, заботливо подтыкая одеяло, и она снова погружалась в сон, зная, что бояться нечего, что все рядом и ее защитят.

Сменяли друг друга цвета, запахи и незримые субстанции, звучала музыка, и Талья, счастливая и умиротворенная, купалась в окружающем ее свете, не испытывая ни малейшей потребности говорить. Все слова исчезли. Она радовалась любой смене цвета и звука, но не пыталась облечь это в слова или запомнить, чтобы потом кому-нибудь рассказать. Сознание с радостью принимало дар, который преподносили светящиеся существа, и ей даже в голову не приходило, что она уже очень давно ушла из школы, что ее наверняка ищут и не могут найти, поскольку о существовании «Хранилища ужасных слов» не знает никто, кроме старика из парка.

Глава IV

Здесь: Десять

Было пятнадцать минут четвертого утра. Марга, Диего и Педро пошли немного отдохнуть, чтобы вернуться попозже. Ана и Мигель сидели у постели Тальи и теперь – проговорив несколько часов об аварии, о том, что могла делать их дочь в трамвае, что они сами будут делать, если она в течение ближайших часов не очнется, о советах медсестры, – молчали, не отводя глаз от бледного лица девочки.

– Ты не думаешь, что она могла сделать это добровольно? – спросила Ана тихо, как всегда говорят у постели больного.

– Добровольно? Ты полагаешь, можно впасть в кому по собственному желанию?

– Я не то имею в виду. Я хочу сказать, а вдруг… не знаю, как объяснить… вдруг это своего рода бегство от реальности. Она лучше будет спать и не просыпаться, чем видеть то, что происходит. Ей ведь всего двенадцать, Мигель.

– Я прекрасно знаю, сколько лет моей дочери.

– Нашей дочери.

Опять повисло молчание, которое опять нарушила Ана:

– Я читала о людях, впадавших в кому, когда у них в жизни происходило что-то ужасное.

– Наша дочь, – Мигель сделал ударение на слове «наша», – получила сильный удар по голове, понимаешь? Это не имеет никакого отношения к киноисториям о детях, которые становятся аутистами или кем-то там еще. У ее состояния чисто физическая или механическая причина, называй как хочешь. К тому же ничего особенно ужасного с Тальей не произошло. Ее родители разошлись, вот и все. Подобное случается со многими детьми ее возраста. У нее перелом черепа, и после соответствующего лечения она очнется.

– Врач в этом уверен?

Мигель решил было сказать, что, по словам врача, это вопрос нескольких дней, но по обыкновению сказал жене правду:

– Он ни в чем не уверен и не представляет, какие процессы протекают сейчас в ее организме. Но от Тере я знаю, что завтра приедет заведующий отделением и осмотрит ее. Может быть, он лучше разберется.

– Это случилось по нашей вине, – Ана начала всхлипывать.

– Скорее по твоей. Если бы ты была дома, Талья ни на каком трамвае никуда не поехала бы.

Мигель был измучен и зол, ему нужно было выплеснуть на кого-то скопившееся раздражение, а рядом оказалась только жена.

– Если бы ты пришла домой или заставила Диего быть там, когда Талья вернется из школы…

Они говорили все громче, и наконец их голоса донеслись до комнаты медсестер, где Тере с коллегой пили кофе.

– Пойду скажу, если хотят ругаться, пусть идут на парковку, – вторая медсестра встала из-за стола. – Тут есть пациенты, которым нужна полная тишина.

Тере придержала ее за руку:

– Подожди немножко. Естественно, они сейчас не в себе и способны только обвинять друг друга. Не думаю, что это продлится долго.

– А я не думаю, что они ссорятся впервые в жизни. Слышишь, как ругаются? Это наверняка началось не сегодня, а давным-давно.

– Ну ладно, я сама схожу, меня они уже знают.

Тере вышла в освещенный пустынный коридор и, нарочно громко шаркая подошвами, направилась к палате. Не успела она подойти к двери, как ссора прекратилась.

– Не хотите ли по чашечке кофе? – Тере постаралась, чтобы ее голос звучал бодро и весело.