Текст книги "Опасное наследство"
Автор книги: Элисон Уэйр
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 43 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]
– Да, сэр.
Кейт поразило, что отец заговорил с ней на эту тему. После того памятного разговора с няней прошло уже четыре года, но девочка ни разу не осмелилась затронуть эту тему, потому что прекрасно знала: вести такие беседы неподобающе. К тому же ей было тяжело облечь мучившие ее вопросы в слова. Кейт не только с отцом, а вообще ни с кем никогда об этом не говорила. Она боялась расстроить герцогиню и не хотела привлекать внимание к тому, что отделяет ее и Джона от их единокровного брата Эдуарда. Девочка утешалась тем, что ей еще повезло, потому что родиться вне брака – не лучшая судьба, и для таких, как она, придуманы слова и похуже, чем «незаконнорожденный». Кейт слышала, как желчная Сесили не раз произносила у них с братом за спиной: «Ублюдки, маленькие ублюдки». Это причиняло девочке боль. К счастью, Сесили вышла замуж и исчезла из их дома, а больше Кейт никто не мучил.
– Я не любил твою мать, – сказал ей отец. – И она меня не любила. Но она была очень красива, как и ты.
Кейт не хотела встречаться с его нахмуренным взглядом – это казалось ей неподобающим, – и потому она смотрела на потрескивающие в камине дрова. Герцог, постоянно отхлебывая вино из кубка, продолжил:
– Я был ее рыцарем, ухаживал за дамой своего сердца, которая, увы, была замужем. Одним словом, дела зашли слишком далеко. Она сообщила мне, что беременна. Ей пришлось сказать об этом и мужу, и он запретил твоей матери встречаться со мной. Нужно отдать ему должное: он отправил супругу рожать в монастырь. И хотя муж ее простил, но воспитывать чужого ребенка как своего собственного не пожелал, и ты, таким образом, попала ко мне, чему я был только рад. Я совершил неблаговидный поступок, но затем сделал все, чтобы исправить последствия. Я оплатил пребывание твоей матери в монастыре, я нашел для тебя кормилицу, а потом привез сюда. И был вознагражден сторицей. – На лице Ричарда Глостера появилась улыбка, что случалось редко. – Единственным оправданием мне может послужить лишь то, что я был тогда очень молодым и пылким, а потому не сумел сдержаться.
– Как звали мою мать, сэр? – отважилась спросить Кейт.
– Катерина. Тебя назвали в ее честь.
Потом он сообщил дочери все, что, по его мнению, она должна была знать о матери: рассказал в нескольких скупых словах о ее происхождении, теперешнем положении, о том, где та живет. Увы, он не сказал Кейт того, что девочка жаждала узнать всей душой. Часто ли Катерина От думала о дочери, которую вынуждена была оставить? Страдала ли оттого, что лишилась ребенка, или же, напротив, боясь позора, спешила избавиться от младенца? Любила ли она когда-нибудь свое чадо? Задавала ли хоть раз себе вопрос: что думает Кейт о женщине, благодаря которой она появилась в этом мире?
– А какая она была, моя мать? – спросила Кейт, сочтя подобную тему достаточно безопасной.
– Каштановые волосы, как и у тебя, – ответил ей отец. – Голубые глаза, пухлый красивый рот. Насколько я помню, она одевалась с большим вкусом. Но, откровенно говоря, Кейт, я знал эту женщину так недолго, что мои воспоминания о ней совсем потускнели. Достаточно сказать, что она была очаровательная дама, смешливая и веселая. И еще у нее был очень быстрый ум, насколько я помню. Словом, ты очень похожа на нее.
Внезапно Кейт не выдержала.
– А я когда-нибудь увижу свою мать? Мне бы хотелось хоть немножечко ее узнать! – взмолилась она.
Герцог неловко шевельнулся в кресле и нахмурился:
– Нет, Кейт, боюсь, это невозможно. Я поклялся, что никогда впредь не предприму попыток увидеть ее. Я сделал это ради сохранения ее брака и ее будущего счастья. И теперь пути назад нет. Извини.
– Ничего, это не имеет значения, – пробормотала девочка.
И уже потом, лежа ночью в постели, она подумала, что, пожалуй, все это и впрямь не имеет значения. Почти не имеет. Ее любят. У нее есть отец, женщина, которая заменила ей мать, и два брата. Внезапно Кейт осенила взрослая мысль: она сообразила, что госпожа От, вполне вероятно, просто не хочет видеть живое свидетельство своего грехопадения. Ясное дело, свидание с дочерью может иметь для нее катастрофические последствия, ведь ее муж, похоже, человек суровый и мстительный. А еще Кейт понимала, что отец, как человек чести, вынужден сдержать свое обещание. А потому изо всех сил старалась поскорее забыть о матери. Но она не могла перестать думать о ней, не в силах была избавиться от фантазий: вот они случайно встречаются, вот Катерина посылает за дочерью или даже тайно устраивает их свидание.
Джон и Кейт оба были ублюдками, а потому были связаны общими узами незаконной крови. Когда девочка сочла, что брат достаточно повзрослел, они стали шептаться о своих матерях, вслух размышлять о них. Но Джон рос беззаботным, лишенным воображения мальчишкой, а потому этот вопрос не вызывал у него такого любопытства, как у Кейт. И может, оно было и к лучшему. Потому что Джон был плодом супружеской измены – он родился, когда со дня свадьбы их отца не прошло и двух лет. Никто не говорил об этом открыто, и Кейт чувствовала, что не нужно задавать вопросы о матери Джона. Она считала, что отношение герцогини к мальчику свидетельствует о ее необыкновенной доброте, – ведь Анна приняла его в семью и нежно любила, хотя известие о его рождении, вероятно, и причинило ей мучительную боль. Мало того, Джон оставался для нее постоянным живым напоминанием о неверности мужа.
И все же Анна любила герцога. Это было ясно как божий день. Они казались всем счастливой парой, как то и подобает супругам столь высокого положения. У них были общие интересы и огромное богатство, немалая часть которого досталась герцогу благодаря этому браку. Он уважительно и с почтением относился к жене, исполнял ее желания, заботился о ее удобстве. Он делал все, что только можно ожидать от любящего мужа. Но вот на самом ли деле он любил Анну? С возрастом Кейт все чаще задавала себе этот вопрос.
Как-то раз она подслушала болтовню служанок в спальне, которую делила с ними с тех пор, как выросла и уже не могла ночевать в одной комнате с братьями. Служанки, вероятно, решили, что девочка спит, и она и в самом деле почти заснула, но, услышав их разговор, навострила ушки.
– Моя тетка – а она служит при дворе – говорит, что у них не настоящий брак, – раздался шепот Джоан Танкервиль, которая недавно вернулась от родственников, живших близ Лондона.
– Правда? – прозвучал потрясенный голос Томазины Во. – Не может быть!
– Да это уже давно ни для кого не тайна. Герцог не получил от церкви разрешения на брак. Они ведь близкие родственники, а в таких случаях требуется специальное разрешение.
Герцог? Кейт была ошеломлена. Неужели они говорят о ее отце?
– А не знаешь, почему так вышло?
– Тетушка Люси сказала, что это специально сделали на тот случай, если супруга вдруг не родит ему наследника. Тогда герцог сможет отказаться от нее и жениться снова.
– Но Анна принесла ему в приданое столько земель! Небось все придется отдавать обратно в случае развода?
– Знатные лорды вроде Глостера не так-то легко расстаются с тем, что попало им в руки. Уж поверь мне, он в случае чего найдет способ сохранить приданое. Отправит жену силком в монастырь или запрет где-нибудь, как сделал это с ее матерью.
– Что? – чуть не взвизгнула Томазина. – Ты кого это имеешь в виду?
– Старую герцогиню Уорик. Моя тетка говорит, что наш хозяин захватил все ее земли, выманил старуху из убежища в Бьюли, а потом привез сюда и запер в башне. После чего раздобыл какой-то документ, объявляющий ее умершей, чтобы сохранить за собой все земли.
Кейт была в бешенстве. Да как они смеют говорить такое о ее отце?! Девочка вскочила с кровати и с удовлетворением заметила в свете свечи, как лица дерзких служанок исказила гримаса ужаса.
– Если я расскажу про все, что здесь услышала, вас выпорют. А то и накажут еще похуже! – сказала она ледяным голосом. – Запомните: мой отец любит свою жену. Я это прекрасно знаю и не желаю, чтобы тут болтали всякие глупости! А мою бабушку никто не запирал – она повредилась умом, и за ней присматривает служанка. Бабушка, между прочим, иногда выходит погулять. Так что, прежде чем распространять глупые слухи, потрудитесь узнать, как все обстоит на самом деле! А теперь, может быть, вы позволите мне поспать? – С этими словами она улеглась, повернувшись к ним спиной.
Да, ее отец любил жену. Конечно, любил. Она была не права, когда сомневалась в этом. А все эти разговоры о церковном разрешении – сплошные глупости, потому что герцогиня родила Ричарду Глостеру наследника, а если бы даже и не родила, ему наверняка и в голову бы никогда не пришло отделаться от нее.
Но Кейт не давал покоя вопрос: вся ли правда ей известна? Никто не знает всех тайн, существующих между мужем и женой, а Кейт уже давно перестала быть той наивной девочкой, какой была когда-то. Она знала, что ее отец не всегда хранил верность супруге, и Джон – живое тому свидетельство. У Ричарда Глостера имелась еще какая-то темная тайна: Кейт помнила туманные намеки на некую Изабель Берг, которая два года провела в доме в роли кормилицы Джона, а теперь жила где-то в Нерсборо. Неужели она была родной матерью Джона? Кейт никогда в это не верила. Изабель вела себя вполне пристойно, как и другие слуги, и девочка ни разу не видела, чтобы та подняла глаза на герцога или проявила к нему какой-либо интерес. Трудно было представить, что она принадлежит к той категории женщин, которые способны разбудить в мужчине похоть, – напротив, насколько помнила Кейт, Изабель выглядела весьма невзрачно.
Но она слышала, что у Изабель Берг есть сестра, Алис, которая прежде служила горничной при герцогине Анне, но потом вдруг оставила дом. Позднее, когда у герцогини Кларенс родился сын, ее взяли в кормилицы. С годами Кейт стала замечать, что голоса слуг становятся тише и приглушеннее, когда упоминается имя Алис Берг; до Кейт доносились лишь перешептывания, которые быстро, но все-таки с некоторым запозданием смолкали при ее появлении, – разговоры шли о том, что герцог назначил этой женщине содержание. И тогда Кейт вспомнила, что Алис Берг оставила службу у герцогини за несколько месяцев до рождения Джона. Может, именно Алис была его родной матерью? Это многое объяснило бы.
Если так, рассуждала Кейт, то Джон был плодом мимолетной страсти ее отца. Если бы речь шла о чем-то большем, то взаимоотношения между герцогом и герцогиней вряд ли смогли бы восстановиться и прийти к нынешнему состоянию, когда супруги, кажется, вполне удовлетворены друг другом. Кейт сама не раз видела, как ее отец сжимает руку Анны и страстно смотрит жене в глаза, когда та, прощаясь, стоит у его стремени во дворе Миддлхемского замка.
Нет, их брак был удачным, а мимолетное увлечение герцога мало что значило. Он был грешником, как и все остальные, и никто не имел права бросить в него камень. Его супружеская неверность не изменила отношения к нему Кейт. Ричард Глостер был ее отцом, и она любила и почитала его всем сердцем.
Что касается бабушки, этой несчастной слабоумной старухи, которая жила в юго-восточной башне и редко выходила оттуда, то герцог предоставил ей убежище. Старуха не могла управлять своими имениями, говорил он, а потому ему пришлось взять эту заботу на себя. К тому же было очевидно, что отец не жалеет денег на старую графиню, – она размещалась со всеми удобствами, имела слугу и средства на свои маленькие удовольствия, а иногда Кейт и мальчики навещали ее. Но долго они в башне не задерживались, потому что бабушка частенько забывала, кто она такая и где находится, или же начинала разглагольствовать и бранить их отца, который стал для нее надежной опорой в старости.
– Бедняжка теряет разум, – печально проговорил герцог, когда они рассказали ему об одном особенно злобном приступе, случившемся с бабушкой. – Не обращайте внимания. Она воображает, что весь мир, и я в особенности, ополчился на нее. Увы, жизнь ей выпала тяжелая: думаете, легко оказаться низведенной до такого жалкого состояния, если ты прежде была женой великого Уорика? Так стоит ли удивляться, что она лишилась разума?
«И стоит ли удивляться, – спрашивала себя Кейт, – что глупые девицы сочиняют глупые истории о старухе, запертой в башне?»
Отрывочные новости, время от времени достигавшие Миддлхема, были малоутешительными.
Герцог писал, что в Лондоне Вудвили пытаются собрать силы для борьбы с мощной оппозицией в лице лорда Гастингса и других влиятельных баронов, а также с простолюдинами, которые всегда ненавидели королеву, считая ее саму и ее родню выскочками.
«Милорд Гастингс предложил Совету утвердить правителем меня», – сообщал им герцог.
– И совершенно правильно сделал, – прокомментировала герцогиня, отрываясь от письма, – потому что король Эдуард на смертном одре сказал, что управление государством до совершеннолетия короля возлагает на своего брата.
– А когда король достигнет совершеннолетия? – спросила Кейт.
– Когда ему исполнится четырнадцать или пятнадцать лет. Королей часто провозглашают совершеннолетними гораздо раньше простых смертных. Времени осталось не так уж много, но достаточно, чтобы твой отец изменил нынешнее положение вещей и пресек пагубное влияние на короля со стороны его родственников по материнской линии. Боюсь, сейчас король, увы, полностью в их власти.
– Значит, он, возможно, ненавидит моего отца, – заметила Кейт.
– Очень проницательное наблюдение. – Герцогиня улыбнулась, но глаза ее при этом оставались серьезными. – Именно этого больше всего и опасается милорд. Сама понимаешь, мальчика просто необходимо вырвать из их рук.
Кейт преисполнилась сочувствия к своему кузену – пусть он король, пусть он враждебно настроен по отношению к ее отцу, но ведь, с другой стороны, он всего лишь двенадцатилетний мальчик, которому предстоит лишиться матери и родственников, воспитавших его.
– Но удастся ли отцу стать регентом? Это уже решено? – Она взволнованно перебирала расшитую материю платья.
– Когда герцог писал письмо, дискуссия об этом еще продолжалась и, боюсь, не закончилась и по сей день. – Анна вздохнула, приникла усталой головой к спинке кресла и попыталась улыбнуться. – А ну-ка оставь в покое платье, Кейт. Не хватало еще его разорвать!
Следующая новость оказалась более радостной. Ричард Глостер заверял родных, что теперь у него немало сторонников, причем каждый день число их увеличивается. Однако Вудвили по-прежнему претендуют на власть и отказываются признать его регентом.
– Но почему? – недоумевал Джон.
Анна ласково положила руку на курчавую голову пасынка:
– Вудвили знают, что он считает их выскочками и хочет отобрать у них короля. А без короля эти люди – ничто.
Потом события стали развиваться более драматически. Глостер встретился в Нортгемптоне с герцогом Бекингемом, и они вместе поехали на юг, а с ними – их объединенное войско. Тем временем юный король в сопровождении своего дяди, графа Риверса, и единоутробного брата, сэра Ричарда Грея, направился в Лондон, где должна была произойти его коронация.
«Я полностью составил свой план», – писал герцог.
Потом прошло несколько мучительных дней, на протяжении которых от Ричарда не было совсем никаких известий. Кейт преследовало мучительное видение: вот отец лежит где-нибудь мертвый, коварно убитый врагами. Герцогиня тоже не находила себе места, бродила по замку с вытянутым лицом и много часов проводила за молитвой в часовне, где, стоя на коленях и устремляя взгляд в небеса через высокое ажурное окно, чуть ли не в отчаянии просила о том, чтобы ее муж остался жив. Иногда Кейт присоединялась к ней, и тогда они обе, склонившись перед алтарем, молили Господа, чтобы Он пощадил человека, которого они любят.
Ну а когда новости наконец-то прибыли, они оказались просто сенсационными. Глостер и Бекингем перехватили в Стоуни-Стратфорде отряд, сопровождавший короля. Из соображений безопасности они были вынуждены арестовать Риверса и Грея, а также задержали юного Эдуарда и теперь вместе с ним направлялись в Лондон.
«Не было пролито ни капли крови, – заверял герцог жену в письме, написанном поздним вечером в какой-то гостинице. – Но ты можешь не сомневаться, дорогая, что, выразив юному Эдуарду сочувствие и соболезнование в связи со смертью его отца и моего брата, – да сохранится память о нем! – мы приняли меры, чтобы обвинить в преждевременной кончине короля коварных министров, которые разлагали его нравственно и погубили его здоровье. Мы имели в виду, конечно, родню королевы».
Вот это уже было похоже на ее отца! Может быть, в юности он и отступал от норм морали, но теперь был самым нравственным из людей, справедливым и богобоязненным человеком, который не медлит с осуждением тех, кто не отвечает его высоким критериям.
Анна продолжила чтение.
– Дальше милорд пишет, что, дабы те же самые министры не играли в прежние игры с наследником, он удалил их от короля, поскольку тот, «будучи ребенком, не сможет управлять таким большим государством, опираясь на столь ничтожные личности». Прекрасно сказано! – Герцогиня улыбнулась, но потом ее лицо помрачнело. – Еще он сообщает, что Вудвили вступили в заговор, намереваясь его убить. Они устроили засады на дороге, а еще в Лондоне. О господи, как бы я хотела знать, что он сейчас в безопасности!
– Они не посмеют его убить! – в тревоге воскликнула Кейт.
– Милорд пишет, что о засадах его предупредили сторонники, а посему будем надеяться, что все в порядке. Король, как можно было предположить, заступился за свою родню, но твой отец объяснил юному Эдуарду, мол, тот не знает всего, что делалось за его спиной, и что он, герцог, сможет лучше справляться с обязанностями правителя. Он заверил короля, что, как верноподданный и усердный регент не будет пренебрегать ни одной из своих обязанностей. Однако короля не убедили эти аргументы, он сказал, что уверен в своей матери-королеве и ее родственниках. На что милорд Бекингем ответил, что женщинам не пристало править королевствами, а его величество должен во всем довериться своим баронам или тем, кто превосходит других по происхождению и умению управлять страной. И потому королю Эдуарду пришлось подчиниться силе и вверить себя заботам твоего отца.
– Это было мудрое решение, – сказала Кейт. – Его величество о нем не пожалеет.
Анна вновь уткнулась в письмо. Ее лицо побледнело.
– Это еще не все. Прочти-ка сама, – предложила она. – Ты достаточно взрослая, чтобы знать, что происходит.
Она обессиленно опустилась в кресло, а Кейт принялась читать послание отца.
«Я изолировал его величество от материнской родни и приказал всем его слугам отправляться по домам. Многие говорят, что для короля справедливее и предпочтительнее находиться с братом отца, нежели с родней по линии Вудвилей. Из Лондона поступают известия. Так, королева, узнав, что король находится под нашей опекой, обратилась в Вестминстерское аббатство с просьбой предоставить убежище ей, принцессам и герцогу Йорку. Получается, что Елизавете нужна какая-то защита от меня. Лорд Гастингс пишет, что, по мнению ее величества, мы все хотим уничтожить ее саму и ее родню. Но клянусь: если королева прекратит свои происки, ей нечего меня опасаться. Я приказал пристально наблюдать за всеми, кто посещает ее убежище. Жители Лондона вооружаются, предполагая, что будет схватка, но я сделаю все, что в моих силах, дабы предотвратить кровопролитие. Какие бы слухи до вас ни доходили, не доверяйте им, потому что в Лондоне говорят, будто бы я не взял под покровительство своего племянника короля, но захватил его в плен, чтобы самому завладеть короной. Ты будешь рада узнать, дорогая: милорд Гастингс заверил Тайный совет, что я всем сердцем предан принцу и арестовал его родню исключительно в целях собственной безопасности. Он лично сообщил Совету об имевшихся планах убить меня».
Ее отец, ее дорогой отец, мог быть убит, погибнуть от рук этих способных на все Вудвилей! Да уж, недаром герцогиня так встревожилась. Но последние строки письма были утешительны. Члены Совета одобрили действия, предпринятые герцогом в отношении племянника, равно как и его решимость наказать своих – и королевских – врагов. Риверс и Грей вместе с пособниками были арестованы и отправлены на север, в замок Понтефракт. Еще отец приказал, чтобы большая государственная печать была передана на хранение архиепископу Кентерберийскому. Теперь он направлялся в Лондон и обещал в скором времени написать еще.
Следующий курьер привез им вызов в Лондон. Герцогиня должна была присоединиться к супругу и взять с собой Кейт и Джона. Была назначена дата коронации юного короля – 24 июня, в день Иоанна Крестителя. Герцог хотел, чтобы они присутствовали в Вестминстерском аббатстве, где и должно было состояться это великое событие. Но они не очень обрадовались: коронация была для них концом всего.
– Должна сказать тебе, Кейт: я опасаюсь за твоего отца, – призналась герцогиня, и в ее голубых глазах блеснули слезы. Они отправились в путь и теперь сидели в отдельных покоях гостевого дома при монастыре близ Стамфорда. На столе перед ними стояло несколько тарелок с весьма аппетитными блюдами. Но Анна лишь нервно размазывала еду по тарелке, рядом с которой лежало новое сложенное письмо. – Милорд сообщил мне, что его обязанности регента прекращаются после коронации. Он предполагает – вернее надеется, – что его выберут главой регентского совета, который будет править после коронации именем короля, однако отдает себе отчет в том, что некоторые члены Совета являются сторонниками королевы и ее родни, поэтому ни в чем нельзя быть уверенным. Но даже если его и выберут, то как долго он продержится у власти? Король может объявить себя совершеннолетним через два-три года. И что тогда? – Анна закрыла лицо руками. – Кейт, я не должна обременять тебя этими заботами – тебе нет и тринадцати, бедное дитя. Но я вижу, что ты хочешь знать правду.
Кейт обняла мачеху. Тронутая этим, Анна начала безудержно рыдать, и Кейт вдруг отчаянно захотелось вернуться к той спокойной, упорядоченной жизни, которой они жили прежде, пока кончина короля не повлекла за собой целую череду тревожных событий. Она понимала, что теперь лишь очень не скоро – спустя месяцы или даже, кто знает, годы – герцог сможет вернуться домой в Миддлхем и снова взять в свои руки бразды правления той, старой, жизнью. Кейт подумала, что к тому времени ее, возможно, уже выдадут замуж и она будет жить где-то далеко, а счастливые годы, проведенные в Миддлхеме, останутся для нее лишь воспоминанием. Но даже если она избежит силков брака, будет ли новый король доверять своему дядюшке так, как прежний доверял брату? Эдуард IV во всем полагался на Глостера, но его сын воспитывался под влиянием Вудвилей, смертельных врагов герцога. Теперь все становилось таким неопределенным.
Слова Анны перекликались с ее собственными мыслями:
– Король на стороне матери и ее родни. Дикон пишет, что юный Эдуард отличается злопамятностью и настроен по отношению к нему враждебно. Он считает, что его мать подвергается унижениям. Он требует, чтобы Риверса и Грея выпустили из заключения. Эдуард особенно любит своего дядюшку Риверса, который воспитывал его в Ладлоу. И разве можно винить в этом мальчика!
– Эдуард наверняка попытается вернуть Риверса, Грея и королеву к власти, – сказала Кейт, понимая, чтó это будет означать для отца.
– Да. А уж они первым делом попытаются отомстить милорду. И я боюсь, что король и пальцем не шевельнет, чтобы остановить этих негодяев. Герцогу не приходится ожидать ни милостей от Эдуарда, ни пощады от королевы. Милорд не скрывает своих опасений – угроза со стороны Вудвилей слишком велика. Но ведь он только исполняет предсмертную волю брата – берет власть в свои руки до наступления совершеннолетия короля.
Анна замолчала и подняла на Кейт испуганные голубые глаза.
– Письмо твоего отца свидетельствует о некотором бурлении в умах, но все еще может закончиться благополучно. Он пишет, что действовал, исходя из необходимости покарать изменников, и жители Лондона поддерживают его в этом. Милорд говорит, что его любят в столице, и я благодарю за это Господа. Еще он утверждает, что север остался верен ему и при необходимости можно привести войско оттуда. Твой отец уже принял предупредительные меры – отстранил Вудвилей от командования флотом. Он именем короля призвал парламент собраться после коронации и намерен потребовать продления регентства. Он, кажется, делает все, что в его силах, дабы обеспечить на будущее собственную безопасность. Но как божий день ясно: Дикон предвидит некоторые столкновения.
– Милорды Гастингс и Бекингем верны ему, – сказала Кейт. – Они должны настоять на том, чтобы срок регентства был продлен.
– Я думаю, так оно и будет, – задумчиво проговорила Анна. – В особенности я надеюсь на Бекингема. Милорд щедро отблагодарил его за поддержку. Герцог хорошо отзывается о своем друге, пишет, что Бекингем всегда готов прийти ему на помощь советом. Кроме того, этот человек обладает громадным состоянием и пользуется немалым влиянием.
– А как же лорд Гастингс? – спросила Кейт, которой показалось, что львиная доля щедрот ее отца достается Бекингему. – Ведь он тоже оказал неоценимую помощь. Именно Гастингс первым предупредил милорда, что Вудвили плетут заговор, собираясь захватить власть. Если бы не Гастингс, то отец, возможно, и не успел бы вовремя перехватить короля.
На лице Анны появилось слегка озабоченное выражение.
– Ричард подтвердил, что Гастингс продолжит службу в качестве лорда-гофмейстера, [16]16
Высшая придворная должность в Англии: лорд-гофмейстер ведает хозяйством королевского двора.
[Закрыть]а кроме того, милорд поставил его во главе Монетного двора.
– И все? – изумилась Кейт.
– Откровенно говоря, мне это тоже кажется несколько странным, – признала Анна. – Твой отец пишет, что высоко ценит Гастингса, но он далеко не так щедр по отношению к нему, как к Бекингему.
– Может быть, у него насчет Гастингса какие-то другие планы, – сказала Кейт.
Курьер нашел их в Ройстоне. Герцог уже стал регентом: Совет официально утвердил Ричарда Глостера в должности, доверив ему не только управление королевством, но и воспитание юного короля.
«Это было сделано с согласия и по доброй воле членов Совета, – писал герцог, – и теперь я, подобно королю, наделен неограниченной властью приказывать и запрещать. Лорд Гастингс нарадоваться не может столь счастливому исходу событий, и мы все благодарим Господа за то, что нынешнее положение вещей было достигнуто без какого-либо кровопролития».
Правда, не исключено, что кровопролитие еще предстояло. Герцог требовал осуждения Риверса, Грея и двух их сообщников, но Совет отказался вынести им обвинительный приговор.
«Они не только заявили, что неопровержимые свидетельства вины отсутствуют, – возмущался отец Кейт, – но и напомнили мне, что во время предполагаемого покушения на мою жизнь я не был регентом, а потому о государственной измене не может быть и речи. Кое-кто в Совете даже считает, что эти люди невиновны! Мало того, некоторые порицают меня за то, что я отправил своих врагов в тюрьму без судебного приговора».
– Но если Дикон их отпустит, они будут искать способ умертвить его, – вставила герцогиня дрожащим голосом, и лицо ее исказила гримаса страха. – Если он и зашел слишком далеко в этом деле, то лишь потому, что у него просто не было выбора. Милорд поступил правильно, поместив изменников в заключение: ведь они были людьми влиятельными и наверняка восстали бы против него, имея поддержку королевы и ее сторонников. Но вот что касается захвата их имущества… Не уверена, что это следовало делать, если они не преданы суду парламентом.
– Пока не преданы, – уверенно ответила Кейт. – Но это обязательно будет сделано. Неужели члены Совета не понимают, что эти люди – убийцы, которые отомстят отцу, как только им представится такая возможность? Разве у него был выбор? – Ее личико просто пылало от гнева. Она редко так распалялась.
Кейт на всю жизнь запомнила свое первое впечатление от Лондона. Бесконечно долгий путь из Уэнслидейла наконец закончился, они приближались к столице королевства со стороны северных высот. И тут она вдруг увидела перед собой легендарный город, раскинувшийся в широкой долине: взгляду Кейт открылась великолепная панорама с невообразимым числом крыш и церковных шпилей, а над всем этим пространством, окольцованным мощными стенами, возвышалась громада собора Святого Павла. Миновав деревеньку Хайгейт, благородные путники медленно спускались по склону, и Кейт видела одинокие особняки, построенные среди обширных садов, которые постепенно уступали место более населенным городским предместьям.
Они должны были ехать в Байнардс-Касл – дворец ее бабушки, герцогини Йорк, расположенный на берегу реки. Но герцог выслал им навстречу гонца, который сообщил, что его милость переехал оттуда в Кросби-Холл. Герцог арендовал в лондонском Сити этот громадный особняк и теперь ждал там жену и детей. Кейт испытала укол разочарования, потому что хотела увидеть бабушку, но потом решила, что они непременно так или иначе посетят ее, пока будут в Лондоне.
В Сити они въехали через Алдерсгейт, миновали огромный монастырь Святого Мартина, потом свернули на восток, в Чипсайд и Корнхилл, и двинулись дальше к Бишопсгейт. Кейт внезапно обнаружила, что находится в лабиринте оживленных улиц, застроенных высокими деревянными домами и запруженных толпами людей. Кого здесь только не было: величественные купцы, шумливые ученики, рассудительные лавочники и ремесленники, изящные дамы в сопровождении слуг, попрошайки, клянчившие монетку. Все они толкали друг друга, разглядывая изобилие выставленных в витринах великолепных товаров, и мешали проезду телег и повозок. Какофония звуков оглушала, а смрад стоял просто невыносимый. На улицах валялся всевозможный мусор, огрызки, объедки, экскременты, да еще вдобавок повсюду сновало великое множество чумазых потных людей. Кейт прижала платок к носу, хотя вскоре обнаружила, что в этом нет нужды, потому что к лондонскому смраду быстро привыкаешь. Этот мир был так далек от спокойного Миддлхема, просторных полей и пустошей Йоркшира.
– Дорогу! Дорогу миледи герцогине Глостер! – кричал капитан во главе их сопровождения, и горожане – многие весьма утонченного вида, облаченные в бархат и украшенные золотыми цепями, – неохотно уступали дорогу лошадям. Некоторые снимали шляпы и кланялись; другие с любопытством рассматривали сидевших в повозке.
Лондонцы знали герцогиню Анну главным образом по слухам, потому что бóльшую часть жизни она провела в отцовском замке Миддлхем в Йоркшире. Теперь этот замок принадлежал ее мужу, который очень полюбил это место. Оттуда герцог, словно король, правил Севером, и правил весьма разумно. В столице его знали мало, но люди приветствовали проезжающую Анну, потому что любили ее отца, Уорика Делателя королей. Повсюду говорили, что она хорошая, преданная жена и весьма достойная леди, известная своим милосердием, к тому же весьма благочестивая и добродетельная. Кроме того, герцогиня была известна и как любящая мать. Жаль, конечно, что за одиннадцать лет брака она родила супругу всего одного сына и наследника.
