Текст книги "Опасное наследство"
Автор книги: Элисон Уэйр
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 43 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]
Но опасности, которые грозят мне, ничтожны в сравнении с тем, что может ожидать Джейн. Я снова и снова прошу Всемогущего Господа быть милосердным. И наделить этим качеством королеву Марию. Наконец, почувствовав, что больше ни молиться, ни плакать уже не в силах, я покидаю часовню и рассеянно бреду по анфиладе парадных комнат, не зная, куда себя деть.
Я оказываюсь в огромном зале с великолепной галереей. Здесь ровно семьдесят лет назад Ричарду III предложили принять корону. Как и Джейн, он был узурпатором; вот только, в отличие от моей сестры, он организовал заговор и плел интриги – и убивал, чтобы стать королем. Я как-то видела его портрет: тонкогубый горбатый человек с жестокими, подозрительными глазами. Его злобная внешность вполне отвечала злобному нутру. Я слышала, что такие совпадения случаются довольно редко. Горбун – так его называли, и душа у него тоже была горбатой. Но Джейн, не в пример Ричарду, вовсе не воплощение зла. Почему она должна расплачиваться за козни других людей?
Близится вечер, солнце еще не зашло, но в гулком зале прохладно и сумеречно, галерея погружена в тень: она расположена слишком высоко и золотистый свет из высоких, узких витражных окон не доходит до нее. И опять там стоит какой-то человек в темном облачении, смотрит, как и прежде – в тот вечер, когда я появилась здесь в первый раз. Неужели ему больше нечего делать? Неужели у него нет никаких других обязанностей? Черный человек стоит совершенно неподвижно, смотрит на громадный зал. Может быть, он наблюдает за мной? Я в этом не уверена, но у меня мурашки бегут по коже от этого пристального взгляда.
Я смело поднимаю на него глаза, чтобы дать понять, что его поведение неприлично, и чтобы разглядеть его лицо. Но там, наверху, темно, к тому же меня ослепляет солнечный свет из окон. Не сразу, но я понимаю, что за спиной у этого слуги маячат еще три темные фигуры. Одна вроде бы женская – с какой-то причудливой, чужеземной прической, вторая одета как монахиня, а третья вроде бы молоденькая длинноволосая девушка. Меня почему-то пугает неподвижность этих фигур.
– Эй, кто вы такие? – кричу я. Но в ответ – ни звука, и это вызывает у меня еще большее беспокойство. Фигуры по-прежнему стоят неподвижно… и вдруг исчезают. Да что за чертовщина?! И почему меня пробирает дрожь в этот теплый июльский день? Я, внезапно не на шутку перепугавшись, подбираю юбки и спешу к двери. Я бегу быстро, словно спасаясь от стаи демонов, и спрашиваю себя, не поселилось ли в этом доме какое-то сверхъестественное зло.
Я должна придумать себе какое-то занятие, чтобы отвлечься, иначе просто сойду с ума от страха. Вернувшись в спальню, я достаю пачку старых бумаг и предпринимаю еще одну серьезную попытку прочесть их.
Как уже упоминалось ранее, я догадываюсь, кто все это написал. Гарри сказал, что Уильям Герберт, граф Хантингдон, никак не мог этого сделать. Так что, скорее всего, автор записок – его жена, дочь Ричарда III. Если уж кому и хотелось хорошо думать о Ричарде, то в первую очередь ей – Катерине Плантагенет. Надо же, мы с ней тезки.
Я вновь перечитываю короткое вступление. «Но это явная клевета…» Да, наверняка дочь. Кто еще мог искренне считать злодея Ричарда невиновным?!
Я вглядываюсь в сумбур выцветших букв ниже, мои глаза впитывают текст.
«Слухи… ущерб репутации короля… Возможно, Бокенгам знал правду… он мертв. Милорд епископ С… говорит, что они еще живы… возможно, Манчини знал больше, чем сказал Пьетро… Тиррел был в Тауэре… 1487… заточ… Раглан».
Отчаянно пытаюсь выудить из этого хоть какой-то смысл. Я долго, но без особого успеха размышляю над пожелтевшей страницей. Пытаюсь вспомнить уроки истории и книги, которые когда-то увлекали меня. Я уверена, что слухи вредили именно репутации Ричарда III, так что здесь вроде бы все ясно. А «Бокенгам» наверняка означает Бекингем. Кажется, я читала о том, что герцог Бекингем поддерживал Ричарда, но позднее переметнулся на другую сторону. Что касается епископа С, то, чтобы понять, о ком идет речь, мне не хватает образования. А кто такие Манчини и Пьетро? Судя по именам – итальянцы. Но откуда итальянцы могли знать тайны английского короля?
«Они еще живы». Неужели речь идет о принцах? И это в 1487 году? Но ведь всем известно, что они были убиты в правление короля Ричарда.
А если нет?
Я помню, как господин Айлмер рассказывал нам о самозванцах, претендовавших на трон Генриха VII, о том, что многие верили, будто эти авантюристы являются законными наследниками Йорков. Внезапно мне вспомнились слова нашего доброго учителя: «Оба самозванца были объявлены мошенниками. Генрих VII проявил милосердие к Ламберту Симнелу и определил его работать к себе на кухню, но Перкин Уорбек слишком долго испытывал терпение короля, а потому кончил жизнь на виселице. За все эти годы Генрих VII ни разу не ложился вечером в постель со спокойным сердцем».
Но, спрашивается, почему Генрих VII не мог спать спокойно, если самозванцы были всего лишь самозванцами? Тогда я не обратила на это внимания, однако сейчас призадумалась. Уж не потому ли, что король не знал наверняка, мертвы ли принцы, и опасался, что они еще могут быть живы?
Тут в сопровождении Сандерса приходит Гарри и сообщает, что граф вернулся и зовет нас на ужин. Я всячески стараюсь оттянуть неизбежную встречу со свекром и, чуть запинаясь, спрашиваю Гарри, что он думает насчет Генриха VII. Однако мой муж настроен скептически.
– Скорее всего, – заявляет он, – король не мог спать спокойно, поскольку боялся: а вдруг люди подумают, что самозванцы говорят правду.
– Тогда почему он просто не казнил этих авантюристов?
– Сначала нужно было их поймать и отправить в Тауэр.
Я снова связываю бумаги и укладываю их в ларец. Руки мои дрожат, а упоминание о Тауэре откровенно пугает.
– Ты случайно не знаешь кого-нибудь, кого бы звали Тиррел? – спрашиваю я. Почему-то эта фамилия кажется мне знакомой.
– По-моему, был какой-то Тиррел, которого обезглавили еще в правление Генриха Седьмого, вот только не помню за что. Идем, любовь моя. Милорд и миледи не любят ждать.
За ужином Пембрук сообщает, что завтра Мария будет провозглашена в Лондоне королевой.
– Когда об этой новости станет известно, народ возрадуется, – заключает он.
Я, однако, не испытываю ни малейшей радости. Прекрасные дни миновали слишком быстро. Моя сестра больше не королева, и теперь на всех нас лежит подозрение в измене.
Утром граф с членами Тайного совета отправляется в Гилдхолл, [33]33
Гилдхолл – здание ратуши лондонского Сити.
[Закрыть]они должны будут присоединиться к лорду-мэру и городским старейшинам и стать свидетелями провозглашения Марии королевой.
– А вы не вздумайте выходить из дома, – предупреждает свекор. – Сестре узурпаторши негоже появляться на публике, в особенности с моим сыном.
Я открываю рот, чтобы возразить, но он уходит.
– Пожалуйста, успокойся, – просит Гарри, обнимая меня, однако голос выдает его собственное волнение, – отцу тоже сейчас нелегко.
Я слишком испугана, чтобы говорить. Сославшись на головную боль, я ухожу к себе и ложусь, погружаюсь в беспокойный сон, и мне снится девушка в синем платье. Она пытается убежать от какой-то опасности. Я не знаю, что именно угрожает бедняжке, но это нечто воистину ужасное. А я вынуждена лишь стоять рядом и беспомощно смотреть, не в силах ничем ей помочь.
После обеда Пембрук возвращается вместе с мэром Лондона и всеми его присными. В особняке воцаряется суматоха, люди приходят и уходят, хлопают двери. Я через окно вижу и узнаю некоторых посетителей – это члены Совета. Потом дом погружается в тишину, и я решаю, что все ушли.
Остальная часть дня проходит спокойно. Сквозь открытые окна я слышу привычный шум и крики с реки. Сегодня прохладно, легкий ветерок колышет занавеси из дамаста. Хорошо бы уснуть снова, чтобы избавиться от этого тягостного чувства безысходности и неопределенности. С другой стороны, я должна быть с Гарри, проводить с ним, пока еще есть такая возможность, как можно больше времени, потому что, боюсь, наш брак обречен. При мысли о том, что меня скоро разлучат с любимым, я принимаюсь плакать. Я всем сердцем желаю принадлежать ему, пусть хотя бы один только раз.
И вдруг меня осеняет: если мы скажем графу, что уже познали плотскую любовь и стали мужем и женой, он не сможет нас разделить! Пусть это ложь, но она спасет нас. Потому что тогда у графа не будет оснований для расторжения нашего брака.
Сердце бешено колотится у меня в груди. Откинувшись на подушки, я тщательно обдумываю все и прихожу к выводу, что эта уловка может сработать. Я должна рассказать Гарри о том, что придумала. Но когда я отправляюсь на поиски мужа, Сандерс сообщает мне, что Гарри уехал в Чипсайд, дабы присутствовать на торжественной церемонии провозглашения Марии королевой. Он опять не подчинился приказу отца! Это вселяет в меня надежду: похоже, Гарри вовсе не собирается безоговорочно повиноваться милорду.
Я возвращаюсь в свою комнату и сажусь за стол возле открытого окна, освежаю лицо лавандовой водой, беру гребень и начинаю расчесывать спутавшиеся волосы. Надев арселе [34]34
Арселе – средневековый женский головной убор в форме сердца.
[Закрыть]и ослабив ленту под подбородком, я смотрю в зеркало и внимательно разглядываю свое отражение: бледная кожа и большие голубые глаза, подернутые тревогой. Вид у меня больной. Я щиплю себя за щеки, чтобы они порозовели, и кусаю губы. Я должна выглядеть привлекательной, когда Гарри вернется.
Часы бьют пять. С улицы доносится громкий шум, а затем – крики и радостные вопли, топот бегущих ног. «Боже, храни королеву Марию!» – восклицает кто-то, после чего раздаются крики «ура» и свист. Потом начинают радостно звонить колокола, все больше и больше церквей присоединяются к этому торжественному перезвону, словно бы спеша поделиться друг с другом добрым известием, и вскоре уже кажется, что весь мир ликует. Весь мир, кроме меня.
Я бегу в другую часть дома, туда, где окна выходят в город. Несколько мгновений спустя ко мне присоединяется графиня. Мы молча смотрим на лондонцев, которые возбужденно носятся туда-сюда и громко делятся радостной новостью. Люди подбрасывают в воздух шапки, соседи жмут друг другу руки, разводят костры, выносят на улицу столы, тащат угощение и большие кувшины с элем и вином.
– Я не помню, чтобы народ так радовался, – говорит наконец миледи, когда до нас доносится звук песни. – Ты только посмотри на них – даже монетки из окон бросают. Теперь наверняка будут пьянствовать всю ночь.
Я открываю окно, высовываюсь:
– Смотрите!
На улице внизу почтенные граждане и купцы, обычно отличающиеся степенным поведением, стаскивают с себя гауны, [35]35
Гаун – средневековая верхняя мужская одежда в Англии.
[Закрыть]подпрыгивают и пляшут вместе с простолюдинами. И тут под приветственные выкрики возвращается граф Пембрук. Я вижу, как мой свекор улыбается во весь рот, словно это лично он даровал такую радость людям, которые теперь толпятся вокруг него. Мы видим, как он снимает шапку, наполняет ее золотыми монетками и швыряет в толпу.
– Веселитесь! – кричит Пембрук. – Боже, благослови королеву Марию, нашу законную правительницу! – Добрые граждане одобрительно ревут, толкают друг друга, подбирая монетки. Потом граф поднимает руки, чтобы привлечь их внимание. – Слушайте все: брак моего сына с леди Катериной Грей, заключенный помимо моей воли по принуждению Нортумберленда, подлежит расторжению! Герберты не хотят иметь ничего общего с изменниками! – Это заявление также сопровождается одобрительными криками, но я их почти и не слышу, потому что вот-вот упаду в обморок. Испуганная графиня усаживает меня на стул.
– Нет, нет! – рыдаю я. – Это невозможно!
– Тише, тише! – увещевает меня графиня, и все слуги сбегаются к нам – узнать, что случилось. – Слезами горю не поможешь, дитя мое. Смотри, вот Гарри пришел. Он знает, что в этом вопросе лучше подчиниться воле отца.
На лице Гарри мрачное выражение. Опустившись на колени подле стула, он прижимает меня к себе и заявляет:
– Никто нас не разлучит!
– Мы должны сказать им! – отчаянно восклицаю я.
– Что именно? – В комнате появляется граф.
– Гарри, скажи своему отцу, почему он не может аннулировать наш брак! – кричу я мужу, который, явно не понимая, о чем речь, лишь растерянно смотрит на меня.
Пембрук хмурится:
– Что за глупости? Брак будет аннулирован, и точка!
– И на каком, интересно, основании? – строптиво спрашивает Гарри.
– На том, что он не был консумирован. И ты это прекрасно знаешь, мой мальчик.
– В таком случае у вас ничего не получится, потому что наш брак был консумирован, – сообщаю я, чувствуя, как от смущения пунцовеют мои щеки. Но я полна решимости отстоять свое счастье. Гарри восхищенно смотрит на меня – он понял, что у меня на уме.
Пембрук невесело смеется:
– Ха! Надо же такое придумать!
Гарри не уступает:
– Уверяю вас, сэр, что Катерина – моя жена во всех смыслах. Мы тайно возлежали на брачном ложе. Так что теперь расторжение нашего брака будет противно закону Божьему.
– Это правда, – говорю я. – Клянусь.
– Избавьте меня от своих клятв, – рычит Пембрук. – Как такое возможно? Сандерс по моему приказу не спускал с вас глаз.
– Тогда спросите его, – предлагает Гарри. – Спросите его, сопровождал ли он нас в башню, в ту комнату, где мы нашли старые бумаги.
– Еще чего! – рычит граф. – Ни за что в это не поверю! Думаешь, я поддамся на провокацию, на эту твою никчемную ложь?!
– Я не лгу! – настаивает Гарри.
– Да, – вставляю я, потихоньку скрещивая пальцы в складках платья. – Это правда. – Я полна решимости не отступать.
– Чепуха, – заявляет граф, – я больше не намерен это слушать. Ты сегодня же покинешь мой дом, Катерина. С собой заберешь только то, что привезла. А если осмелишься где-нибудь повторить свою ложь, чтобы оспорить расторжение брака, то тем хуже будет твоей сестре.
– Нет! – кричу я и цепляюсь за Гарри, словно за соломинку, умоляя Бога, который не слышит меня, не разлучать нас. Гарри, не выдержав, тоже начинает плакать. Он прижимает меня к себе, клянется отцу страшными клятвами, что не расстанется со мной, но граф стоит на своем:
– Я все сказал. Вопрос решен. – Он выходит из комнаты, а я от горя едва не лишаюсь чувств на руках у Гарри.
– Иди пока, моя Катерина, – подбадривает он меня. Гарри говорит сурово, словно вырывает эти слова из сердца. – Я буду сражаться за тебя, клянусь. – Он отпускает меня, глаза его горят решимостью. Это придает мне силы – я подчиняюсь и отпускаю его. – Простимся пока, – говорит Гарри, не спуская с меня взгляда и нежным пальцем отирая слезы с моих щек. – Помни, как сильно я тебя люблю, моя дорогая жена.
– А я тебя, мой дорогой муж, – шепчу я. Потом, чувствуя, что сердце мое окончательно разбито, отворачиваюсь и иду в свою комнату. Я не оглядываюсь, поскольку боюсь, что решимость изменит мне.
Граф не терял времени – подготовил для меня лодку, приказав лодочнику доставить обратно к родителям в Шин, словно возвращая попавшую не по адресу посылку. Он не только не предоставил мне сопровождающего, но даже не разрешил взять горничную. Я отправляюсь домой исключительно в компании гребцов.
Мажордом Пембрука быстро выводит меня из особняка вниз по лестнице к пристани, слуги идут следом с моими поспешно собранными вещами. Я в отчаянии, лицо мое горит от слез, но этого, кажется, никто не замечает. Я теперь здесь чужая, и никому нет до меня дела.
Я знаю, Гарри не бросает слов впустую – он горы сдвинет, чтобы вернуть меня. Но Гарри полностью зависит от отца, а граф, как он это доказал мне сегодня вечером, грозный противник. Я должна смириться с неизбежным: отныне я – сестра узурпаторши. Никто не захочет меня знать и дружить со мной. И уж тем более не возьмет замуж. Как ужасно это сознавать, тем более когда тебе еще не исполнилось тринадцати. Моя жизнь закончилась, даже не успев начаться.
Монастырь погружен в темноту, повсюду тени от лунного света. Старший лодочник, которому велено лишь доставить пассажирку до пристани, едва высадив меня с вещами, моментально прыгает обратно и отдает приказ грести. По мере того как лодка удаляется вниз по течению, огни ее становятся все более тусклыми, и наконец она совсем исчезает в ночи. Я остаюсь одна. Только холодная луна освещает мой путь к темной громаде дома.
– Это я, леди Катерина! – кричу я, стуча в ворота, выходящие к реке, но единственным ответом мне служит жутковатое уханье совы. Я грохочу большими металлическими ручками, но вход в родительский дом надежно закрыт. Чернота ночи, шорох высоких деревьев, чьи кроны видны на беззвездном небе, и темный силуэт сторожевой будки надо мной – все это навевает на меня ужас. Я громко плачу и падаю на колени. А затем в отчаянии кричу: – Помогите мне! Помогите! Бога ради, помогите! – Ни разу за всю свою короткую жизнь я не оказывалась совсем одна.
– Кто там?
Слава богу! Вроде бы это голос моей матери! Или нет?
Я слышу чьи-то приближающиеся шаги.
– Кто там шумит? – раздается требовательный вопрос.
Да, это и в самом деле матушка! Хвала Всевышнему, наконец-то мои молитвы услышаны.
В окне наверху появляется свет.
– Спускайся сюда, ты, идиот! – слышу я раздраженный голос, обращенный к привратнику, который спросонья никак не может взять в толк, чего от него хотят. – Тут кто-то орет так, что мертвого может поднять!
В дверях поворачивается огромный ключ, и я вижу миледи – она смотрит на меня с выражением ужаса. Вид у матери усталый и изможденный, а подол парчового платья забрызган грязью.
– Что ты здесь делаешь, дитя? – с удивлением спрашивает она.
– Граф Пембрук вышвырнул меня из дома, – говорю я.
– Что он сделал? – изумляется мать.
Но я уже ничего не могу ответить ей, поскольку снова лишаюсь чувств. И тут я с удивлением чувствую, что мать обнимает меня – и это она, которая никогда не проявляла своих родительских чувств.
– Расскажешь мне все потом, – говорит она, поднимает меня на ноги и, поддерживая, ведет к дому. Я потрясена: в голосе моей сильной, грозной матери слышна дрожь.
Милорда нигде не видно.
– Мы с твоим отцом только что приехали, – говорит миледи, когда мы входим в зал, где на полу грудой свалены их вещи. – Я пришлю дворецкого, чтобы все отнесли наверх. В доме нет еды, постели не просушены. Но удивляться тут не приходится – нас не ждали. – Она садится рядом со мной на скамью и требует: – А теперь расскажи, что случилось!
И я прерывающимся голосом рассказываю, отчаянно стараясь не заплакать. Однако, дойдя до момента нашего прощания с Гарри, все-таки не выдерживаю и теряю самообладание. На сей раз мать не укоряет меня за слабость. Она едва сдерживает бешенство, но злится не на меня.
– Пембрук приказал лодочнику высадить тебя здесь вот так? Фактически бросить одну?! – восклицает она. – Это оскорбительно!
– Мало того, – продолжаю я, прекрасно сознавая, что за следующие мои слова мать может поколотить меня, а то и сделать что похуже. Но я не могу оставить единственную надежду, а потому отваживаюсь на признание: – Гарри и я… мы… сказали его отцу, что возлежали на брачном ложе. Вообще-то граф строго-настрого запретил нам это и приставил слугу наблюдать за нами, но мы заявили, что сумели его провести.
Миледи не вспыхивает от гнева, но смотрит на меня пронзительным взглядом:
– Вы сказали ему правду?
– Нет. Думаю, что граф нам все равно не поверил, поскольку назвал нас обманщиками. Да и вообще, что бы мы с Гарри ни говорили, на Пембрука это не действовало.
– Даже будь ваш брак консумирован, он наверняка бы что-нибудь придумал, – ледяным тоном говорит моя мать. – Чтобы завоевать доверие королевы Марии, граф должен порвать с нами. Я полагаю, тебе известно, что произошло сегодня?
Я киваю в ответ:
– Да, я видела, как люди празднуют в Лондоне коронацию новой королевы. Но что будет с бедной Джейн? Она не приехала с вами?
– Ты еще спрашиваешь! Разумеется, нет! Нам пришлось оставить твою сестру в Тауэре. И насколько мне известно, ее содержат там как пленницу.
– Вы бросили ее? И не попытались освободить? – Никогда прежде я не осмеливалась перечить матери, но в данном случае просто не могу промолчать.
– Боже мой, Катерина! – рявкает она. – Ты что, маленькая девочка и совсем ничего не понимаешь? Приняв корону, которая по праву принадлежала Марии, Джейн совершила государственную измену, так что у нас с отцом и в мыслях нет пытаться освободить ее из Тауэра. Только королева Мария может решить судьбу твоей старшей сестры.
– Но ведь Джейн буквально навязали эту корону! – возражаю я, пораженная такой несправедливостью.
– Мы должны молиться о том, чтобы королева приняла это во внимание, – бормочет в ответ миледи.
– Она наверняка примет это во внимание! – не в силах сдерживаться, кричу я. – Говорят, она милосердна!
– О да, Мария и в самом деле милосердна. Я ее давно знаю. И возлагаю на нее все свои надежды. – Всегдашняя непоколебимая самоуверенность матери рушится буквально на глазах: у нее такой вид, будто она вот-вот грохнется в обморок. Мне кажется, что наступил конец света.
– А как вообще восприняла все это сама Джейн? – спрашиваю я.
– Я ее не видела. Отец сообщил ей, что она больше не королева, и лично сорвал балдахин над ней. Она отнеслась к этому спокойно, сказала, что гораздо более охотно снимает с себя королевское облачение, нежели надевала его. Потом спросила, можно ли ей уехать домой. И тогда милорд, понимая, что должен сделать все для сохранения наших жизней и состояния, оставил ее и отправился на Тауэр-Хилл, где участвовал в торжественной церемонии провозглашения Марии королевой. После чего мы поспешили вернуться домой.
Все понятно: отец с матерью бежали, оставив Джейн. Они бросили родную дочь на произвол судьбы. Они использовали нас обеих в собственных целях и погубили. И в этот момент я вдруг перестаю быть ребенком, который безусловно принимает мудрость родителей. Внезапно мне становится ясно, что они далеко не безгрешны.
Миледи расхаживает передо мной туда-сюда, ее заляпанный грязью подол волочится по полу.
– А где сейчас отец? – спрашиваю я.
– Он прячется, – говорит мне мама. – Лучше тебе не знать, где он. Если люди королевы будут спрашивать тебя, то ты сможешь с чистой совестью ответить им, что понятия не имеешь. Но до этого не дойдет.
– Почему?
– Потому что я сама пойду к королеве! Буду умолять ее простить Джейн и отца, постараюсь убедить, что их вынудил к этому Нортумберленд. В любом случае Нортумберленду – конец. Еще день-другой, и его обязательно схватят. Поэтому, что бы я ни сказала – его судьбу это не изменит.
– А как же мы с Гарри? – вскрикиваю я. – За нас вы не будете просить королеву, миледи?
– Потерпи, милая. Есть вещи более неотложные. Не ты одна попала в такую ситуацию. Между прочим, лорд Грей отверг твою сестру Мэри.
– Как можно сравнивать? Для нее это никакая не потеря! А мы с Гарри любим друг друга, и мы так подходим друг другу! Мы повенчаны перед лицом Господа!
Мать отвечает, хитро прищурившись:
– Иногда, чтобы добиться желаемого, не стоит идти напролом, но следует действовать тонко. Если я смогу убедить королеву простить отца и она отнесется к нему благосклонно – а я молю об этом Бога, – то Пембруку станет об этом известно, и твой брак, возможно, будет восстановлен.
На сердце у меня мгновенно становится легче. Похоже, надежда еще есть, а ведь, когда я покидала Байнардс-Касл, мне казалось, что я рассталась с ней навсегда. Какие странные повороты делает колесо Фортуны! Может быть, и правда не все потеряно? Моя мать снова стала прежней – яростной и могущественной женщиной, способной на очень и очень многое. То была всего лишь минутная слабость. А теперь она вновь держит ситуацию в своих руках, и все в этом мире можно поправить – мы с моим возлюбленным Гарри обязательно воссоединимся.
