Текст книги "Опасное наследство"
Автор книги: Элисон Уэйр
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 43 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]
Кейт
16 июня 1483 года; Кросби-Палас, лондонский Сити;
Байнардс-Касл
– Твой отец вернулся из Тауэра, – сказала герцогиня.
Они с Кейт сидели в палисаднике и, наслаждаясь солнышком, занимались рукоделием. В подтверждение ее слов на улице раздались крики и стук копыт, а затем послышался топот конюхов, бросившихся встречать хозяина.
Глостер прискакал во двор и спешился.
– Принесите вина! – велел он. – Пусть Снежинка остается под седлом, только напоите ее.
Слуги поспешили исполнить приказание. Герцог подошел к жене и дочери – темная фигура на фоне солнца, длинные волосы развеваются на ветру.
– К сожалению, я не могу остаться, дамы, – сказал он. – Я только заехал сказать, что Йорку придется покинуть убежище.
Анна настороженно посмотрела на мужа:
– Заседание Совета прошло благополучно?
– Да, – ответил он. – Я изложил членам Совета вопрос о Йорке, убедил их, что не следует разлучать его с королем, которому в отсутствие ровесников не с кем играть.
– И они согласились?
– Да. Поэтому я предложил отправить к королеве кардинала Буршье, [29]29
Томас Буршье(1404–1486) – архиепископ, лорд-канцлер и кардинал. С апреля 1454 года – архиепископ Кентерберийский.
[Закрыть]чтобы тот потребовал от королевы отпустить сына. Я аргументировал это тем, что слово архиепископа Кентерберийского будет иметь для нее немалый вес.
– Прекрасная мысль, милорд, – ответила Анна. – И что же, кардинал согласился? Королева примет его?
– Бекингем спас положение. Он объяснил кардиналу, что упрямство королевы вызвано не страхом, но чисто женским чувством противоречия. Он сказал, что никогда не слышал об убежищах для детей и что ребенку в возрасте Йорка не требуется никакого убежища, а потому и права у него такого нет. Это убедило кардинала и Совет, и они дали мне соответствующую санкцию. Поэтому я должен немедленно ехать в Вестминстер. Лорд Говард уже готовит лодки и собирает солдат.
– Солдат? – изумленно переспросила герцогиня.
– На тот случай, если королева вдруг заупрямится, – ответил герцог. – Не бойся: это всего лишь демонстрация силы.
В тот день ближе к вечеру мачеха позвала Кейт.
– Поторопись, пусть горничная соберет твои вещи, – сказала она. – Милорд прислал курьера – он сообщает, что до коронации переселяется в Тауэр. Он распорядился, чтобы мы переехали в Байнардс-Касл, где будем жить с твоей бабушкой-герцогиней.
Сердце Кейт упало. Ей очень не нравилось, что отца в такое опасное время не будет рядом с ними. Конечно, теперь, когда жизнь его под угрозой, Тауэр – самое безопасное место, но Кейт оно казалось зловещим, поскольку неизбежно ассоциировалось у нее с ужасной смертью лорда Гастингса.
Тем вечером, когда уже наступили сумерки, герцогиня Сесилия благосклонно встретила их на вершине величественной лестницы, которая вела в дом от пристани. Но вот странно: едва оказавшись на ступенях этой лестницы, Кейт испытала приступ какого-то безотчетного, слепого страха и отчаяния. Это чувство было таким сильным, что у девушки перехватило дыхание. Кошмар продолжался недолго: как только Кейт вошла в дом, все моментально встало на свои места. Она не могла понять, что вызвало у нее такую неизбывную скорбь и ужас. Должно быть, дело тут было в постоянной тревоге за отца. Так или иначе, все прошло – и слава богу.
Старая герцогиня провела гостей по анфиладе огромных великолепных комнат, каждая из которых была еще элегантнее предыдущей: выложенные плиткой полы, витражные ажурные окна, сводчатые потолки. Но мебели здесь почти не было – только старые скамьи и сундуки.
– Я нынче почти не пользуюсь этими комнатами, – пояснила им герцогиня. – Веду монашеский образ жизни и редко выхожу за пределы своей спальни и часовни.
Позже Кейт увидела комнату бабушки – душную, темную, с простой кроватью и складным алтарем. Правда, темнота царила не только здесь, но и во всем доме: стены были увешаны богатыми мрачными гобеленами, которые забирали на себя часть света и придавали величественным помещениям безрадостный вид. Да уж, атмосфера в доме была гнетущая.
– Три года назад, дитя мое, я решила посвятить себя Господу и надеть бенедиктинский хабит, – сообщила Сесилия, когда Кейт опустилась у камина на колени подле ее ног. – Теперь моя жизнь подчинена молитве.
Кейт посмотрела на бабушку снизу вверх: прямая и хрупкая, та сидела на своем стуле с высокой спинкой; ее когда-то прекрасные черты обрамляли монашеский уимпл и вуаль. Единственным украшением и свидетельством высокого положения хозяйки дома был висевший на груди крест с эмалевым узором. Девушке показалось, что от старушки так и веет силой и благочестием. Кейт захотелось снять со своих плеч груз страхов и переложить его на плечи бабушки: та явно была очень мудрой женщиной и за тщеславием и мирскими страстями наверняка видела самую суть вещей.
На следующий вечер они сидели после ужина на веранде, и Кейт с интересом слушала истории герцогини Сесилии о войнах между домами Ланкастеров и Йорков, а также о тех далеких временах, когда Сесилия была еще совсем молода и славилась редким чувством собственного достоинства и необыкновенно аристократическим видом.
– Меня называли Роза Рейби, [30]30
В конце XIV века Джон Невилл, третий барон Невилл де Рейби, построил замок Рейби в графстве Дарем. В этом замке и родилась Сесилия Невилл.
[Закрыть] – вспоминала она. – И это еще не все! Было у меня и другое прозвище – Гордячка Сис. И я вполне заслужила его, уж можешь мне поверить. В те дни я была о себе очень высокого мнения.
По словам бабушки, Йорк (своего давно умершего мужа она всегда именовала Йорком, хотя Кейт было известно, что ее деда звали Ричард Плантагенет) был от нее без ума.
– Я ему родила четырнадцать детей. Твой отец был предпоследним. Девятерых забрал Господь.
На лицо герцогини набежала туча. Кейт подумала, что бабушка наверняка вспомнила Эдмунда, графа Ратланда, погибшего в сражении в возрасте семнадцати лет, и Джорджа, герцога Кларенса, которого его родной брат король Эдуард велел утопить в бочке мальвазии. Как это, должно быть, тяжело для матери – знать, что один ее сын убит по приказу другого.
Кейт промолчала, да и что тут можно было сказать.
– На его голову надели бумажную корону, – продолжала старуха, рассеянно перебирая четки. Кейт была в тупике, поскольку совершенно не понимала, о чем речь. Но Анна предупредила падчерицу, что старая герцогиня имеет привычку самым странным образом перескакивать в мыслях с одного на другое. – Подумать только: эти люди убили в сражении своего законного короля, – продолжала Сесилия, – но и этого им показалось мало – ему отрезали голову и, увенчав ее бумажной короной, потом выставили на городской стене Йорка. Они издевались над ним. Господь призывает нас прощать своих обидчиков, но я простить не могу.
Кейт догадалась, что герцогиня говорит о своем муже, Йорке, который погиб в сражении при Уэйкфилде [31]31
Битва при Уэйкфилде —одно из сражений Войны Алой и Белой розы, состоялось в декабре 1460 года. С одной стороны выступала армия Ланкастеров, лояльных к пленному королю Генриху VI, с другой – армия Ричарда, герцога Йорка, претендовавшего на престол. Армия Йорка была разгромлена, а сам он убит во время сражения.
[Закрыть]более двадцати лет назад.
– Это было ужасное преступление, миледи, – тихо сказала она.
Пожилая дама погладила внучку по голове:
– Ты хорошая девочка, Кейт. И мне кажется, ты унаследовала его черты. Я имею в виду твоего покойного дедушку. Твой отец больше похож на него, чем все мои остальные дети.
Некоторое время задумчивый взгляд старой герцогини был устремлен в никуда. Потом она резко повернулась к невестке и переменила тему:
– Мой сын Ричард прислал сообщение, что юный Йорк присоединился к своему брату в Тауэре.
– Я знаю, – ответила Анна.
– До чего же странная история с исчезновением Дорсета, – заметила Сесилия. – С другой стороны, он помнит, что случилось после битвы при Тьюксбери, [32]32
Битва при Тьюксбери – одно из сражений Войны Алой и Белой розы, состоявшееся в мае 1471 года и завершившееся решительной победой Йорков. Ко времени битвы при Тьюксбери Генрих VI, душевнобольной король из династии Ланкастеров, был вторично пленен королем из дома Йорков Эдуардом IV и заточен в Тауэр.
[Закрыть]когда Ричард вытащил вождей Ланкастеров из убежища в монастыре и тут же расправился с ними.
Кейт не сомневалась: если отец сказал, что у него есть такое право, то, значит, так оно на самом деле и было. Но Анна смотрела на свекровь взволнованным взглядом, а лицо бабушки было мрачнее тучи.
Анна первой нарушила молчание:
– Милорд приказал мне позаботиться о сыне Кларенса, юном Уорике. Он будет товарищем Джону.
– Мой внук Уорик – слабоумный ребенок, вы это сразу увидите, – печально сказала Сесилия. – Его несчастный отец был лишен гражданских прав, и слава богу: теперь Уорик не сможет наследовать корону, а ведь он мог бы стать следующим претендентом на трон после короля и юного Йорка. Меня пугает другое: если кому-нибудь придет в голову учинить что-нибудь с этими детьми, злоумышленники могут использовать в своих интересах и Уорика тоже. Лишение гражданских прав можно и аннулировать.
Все эти разговоры порядком испортили Кейт настроение. Девочка постепенно начинала понимать: близость к трону и королевская кровь, которая течет у тебя в жилах, – это не только высокая честь и привилегии. Это еще и вечный страх за свою жизнь: вокруг тебя неизменно плетутся интриги и ты постоянно подвергаешься опасности. Ее любимый отец – наглядный тому пример.
– До коронации осталось всего десять дней, – сказала Анна. – После этого парламенту придется решать, будет ли милорд и дальше исполнять свои обязанности. Мы должны молиться, ибо может случиться все, что угодно. – Она побледнела от страха.
Кейт и Мэтти гуляли по Лондону. И вдруг им навстречу попалась процессия, возглавляемая не кем иным, как самим лордом Глостером верхом на Снежинке. Кейт была ошеломлена: отец не только свободно разъезжает по городу, но и сменил траур на роскошные пурпурные одежды. За герцогом следовала огромная толпа слуг, и у всех его знак – белый вепрь.
– Боже милостивый, да их тут не меньше тысячи! – пробормотала Мэтти.
Интуитивно сознавая, что им сейчас лучше не попадаться на глаза Глостеру, обе девушки переместились в задние ряды. Толпа зевак была небольшой: лишь немногим захотелось поглазеть на происходящее, и еще меньше народу дали себе труд снять шапки. Но герцог не заметил дочь и ее горничную: он кланялся направо и налево, желая завоевать симпатии простых людей. Однако, судя по настроению лондонцев, удавалось ему это плохо.
– Нет, вы только посмотрите на него: ведет себя как король! – заметил один из зрителей. – Готов биться об заклад, этот тип уже нацелился на корону.
– Да будет он проклят! Надеюсь, Глостера постигнет кара, достойная его преступлений, – выпалил другой.
Кейт хотела было осадить наглеца, но Мэтти схватила подругу за руку и потащила прочь.
– Лучше молчать, – сказала горничная, когда они, тяжело дыша, остановились на другом конце улицы.
Кейт была зла на того лондонца за несправедливые слова, а заодно и на Мэтти, которая не позволила ей дать достойный ответ этому человеку. Однако, немного успокоившись, девушка поняла, что в данном случае горничная оказалась умнее ее. У людей уже сложилось относительно Ричарда Глостера определенное мнение, и ей не под силу их переубедить. И только сам отец, своими поступками, может восстановить собственную репутацию. Кейт не сомневалась, что со временем он непременно сделает это.
В те дни население Лондона значительно выросло за счет важных лордов, приехавших на коронацию вместе со своими свитами. Кроме них, в столице отовсюду собралось и множество простых людей. Гостиницы были переполнены, в харчевнях и на постоялых дворах не протолкнуться. Для воров наступило самое благодатное время: каждый раз, выходя на улицу, Кейт и Мэтти видели людей шерифа, которые гнались за мошенниками. За ними следовали пострадавшие – взбешенные купцы или джентльмены, выражающие справедливое возмущение. Всюду царила суета, сам воздух столицы, казалось, был пропитан духом ожидания. И вдруг, ни с того ни с сего, последовало сообщение: коронация откладывается. Ни причины, ни новой даты церемонии при этом не сообщили. И тогда Лондон загудел слухами. Вскоре, однако, стало известно, что в Вестминстере полным ходом идет подготовка к торжеству, и люди успокоились: коронация все же состоится. Оставался только один вопрос: когда?
– Интересно, почему отложили коронацию? – недоумевала Кейт, ласково поглаживая великолепное синее платье из дамаста. Девушке не терпелось надеть новый наряд.
– Понятия не имею, – пожала плечами Анна. – Милорд пишет, что одеяния, в которых король будет на коронации, уже пошиты, да и некоторые блюда для пира в Вестминстер-Холле тоже готовы. Так что задержка, вероятно, будет незначительной.
– Надеюсь, – нетерпеливо сказала Кейт. Она не хотела, чтобы отец давал своим недоброжелателям лишний повод думать о нем плохо.
Катерина
Июль 1553 года; Байнардс-Касл, Лондон; монастырь Шин, Суррей
Несмотря ни на что, принцессе Марии, кажется, удалось избежать пленения. Во многих графствах люди вооружались, собираясь драться за нее. Причем среди них были не только католики, но и протестанты, преданные дочери покойного Генриха VIII. Единственная обнадеживающая новость пришла из Кембриджа, где вспыхнуло восстание против Марии, однако никаких подробностей мы не знали.
– Если Нортумберленд хочет, чтобы победа осталась за нами, он должен начать действовать немедленно, – говорит Гарри.
Однако Нортумберленд по-прежнему остается в Лондоне.
– Он пока не отваживается выступить, – мрачно поясняет Пембрук, которого мы видим теперь чрезвычайно редко. – У него недостаточно людей, и он предпринимает отчаянные усилия, чтобы набрать больше. Нортумберленд составил письмо и отнес его на подпись королеве Джейн, чтобы потом разослать копии лордам-наместникам. В этом письме твоя сестра призывает их принять все меры, чтобы защитить законную королеву, – говорит он слегка ироничным тоном, вкладывая особый сарказм в слово «законную».
Я отворачиваюсь. Мне нечего сказать свекру. Но, даст Бог, через несколько дней он еще будет умолять меня о прощении. Я с нетерпением жду этого часа.
А пока мне нужно как-то отвлечься, избавиться от тревожных мыслей. Однажды утром – воодушевленная новостью о том, что Нортумберленд собрал армию не менее чем в две тысячи человек, – я открываю маленький серебряный ларец, в котором держу драгоценности, письма, тетрадку со стихами и несколько бумаг, найденных мною в старинной башне. Сначала я достаю золотую подвеску. Хотя такие вещицы давно уже вышли из моды и теперь на них посматривают презрительно, однако я бы не отказалась ее носить. Украшение сделано очень искусно, а у сапфира такой божественный голубой цвет. Я осторожно беру подвеску, и мне кажется, что она живая и буквально трепещет у меня в руке! Воровато оглянувшись по сторонам, я надеваю подвеску на шею – и меня тут же охватывает невыносимое отчаяние, какое я уже чувствовала прежде. Ощущение ужасное, словно из души твоей разом ушли все надежды и впереди неминуемая смерть. Схватив цепочку, я безуспешно пытаюсь снять ее с шеи, тяжело дышу… наконец мне удается избавиться от злополучного украшения. Оно явно заколдовано! Никогда больше не буду надевать эту подвеску. И все же – она такая красивая и кажется совершенно безобидной, когда лежит на столе. Я некоторое время смотрю на нее, а потом принимаю решение. Завернув подвеску в кусочек вышитой тафты из своей шкатулки, я засовываю ее на самое дно ларца, твердо пообещав себе впредь никогда больше не доставать.
Интересно, думаю я, испытывала ли такие же чувства та загадочная девушка в синем платье. Она по-прежнему снится мне иногда; во сне незнакомка тянется ко мне, словно хочет что-то сказать. Однако не успевает, поскольку я всякий раз просыпаюсь. Теперь ее портрет висит в моей спальне – Гарри спросил у отца, можно ли мне взять его, и граф позволил. Я почему-то убеждена, что это Катерина Плантагенет, дочь Ричарда III. Надеюсь, что это страшное ощущение безысходного отчаяния не имеет к ней никакого отношения. Кто знает, сколько еще людей с тех пор носили эту подвеску?
Я обращаюсь к кипе бумаг. Давно собиралась внимательно их рассмотреть, но меня отвлекали более важные дела. Мне нужно время, нужно как следует сосредоточиться, потому что бумаги исписаны ужасным почерком, очень неровным и неразборчивым. То видение, что было мне на лестнице, когда мы поднимались в башню, где я и нашла эти бумаги, наверняка послано неспроста. Похоже, кому-то очень нужно, чтобы я узнала, о чем здесь говорится.
Первые несколько строк написаны более крупным и понятным почерком – я уже прочла их несколько раз и выучила наизусть, потому что они очень важны и в то же время имеют какой-то зловещий смысл. Всякий раз, перечитывая их, я неизменно недоумеваю.
«Я пишу эти строки для потомства. Говорят, что король Ричард убил своих племянников в лондонском Тауэре, чтобы захватить власть. Но это явная клевета, распускаемая его врагами, которых сегодня невозможно уличить во лжи».
Это только начало, но дальше буквы внезапно становятся крохотными, почти неразличимыми. Однако нетрудно догадаться, что передо мной текст, который в прежние времена сочли бы в высшей степени спорным, даже опасным. И автор этих записок наверняка прятал их.
Я сижу за столом в гостиной, пытаясь разобрать следующую строчку, когда входит Гарри и садится рядом со мной.
– Да уж, в такую жару упражняться в стрельбе из лука – сущая мука, – ворчит он, отирая рукой пот со лба. – Что тут у тебя, Кейт? А, те бумаги из сундука. Можно мне посмотреть?
Я показываю ему первую страницу:
– Что ты об этом думаешь?
Он читает и изумленно вскидывает брови. Затем вздыхает:
– Тут речь явно идет о Ричарде Третьем. Смотри – и дата есть: тысяча четыреста восемьдесят седьмой. Если не ошибаюсь, его убили при Босворте в тысяча четыреста восемьдесят пятом году.
Я приглядываюсь. Да, в конце страницы действительно стоит дата – 1487. Еще я могу разобрать слова «заточ» и «замок Раглан». Большинство нижних строк выцвели.
– Наверное, это написал кто-то из моих предков, – говорит Гарри.
– Думаешь, этот человек мог что-то знать о судьбе заключенных в Тауэре принцев?
– Трудно сказать. Да и что тут знать? Всем и так известно, что король Ричард их убил.
– Но автор этих строк, похоже, придерживался другого мнения.
Гарри пожимает плечами:
– Милая, мы даже не представляем, кто это написал и для чего. Как же мы можем судить? Король Ричард, вне всякого сомнения, был злым и коварным человеком. Так что остается только благодарить Бога за то, что Генрих Тюдор победил этого кровавого тирана при Босворте.
– Я полагаю, что любой человек, заявлявший в тысяча четыреста восемьдесят седьмом году, что Ричард невиновен, не нашел бы себе сторонников.
– В лучшем случае над ним бы посмеялись! – Гарри шмыгает носом. – Было бы безрассудно, даже опасно писать такую чепуху. С другой стороны, мои предки в то время были преданными сторонниками королевского дома Йорков. Они явно восхищались Ричардом и, вполне возможно, не верили слухам о том, что принцев убили по его приказу. Между прочим, мой двоюродный дед Уильям был женат на дочери Ричарда Третьего и, кроме того, служил его сыну. Кстати, именно он привез тестю известие, что в Англии высадился Генрих Тюдор.
– Представляю, как после этого Генрих Тюдор возненавидел твоего дедушку!
– А вот и нет, он примирился с новым королем, – отвечает Гарри. – Понимаешь, этот Уильям был такой человек, вроде моего отца. Он, например, не участвовал в сражении при Босворте. Якобы опоздал. Но лично я думаю, что просто-напросто выжидал: хотел понять, куда клонится чаша весов, прежде чем встать на ту или иную сторону. Боюсь, это прискорбное качество передается в нашей семье по наследству. – Он смотрит на меня печальными глазами. – Однако в конце концов все оказалось к лучшему. Король Генрих объявил, что начало его царствования будет отсчитываться от дня победы при Босворте, поэтому все, кто сражался на стороне Ричарда, стали считаться изменниками. А мой двоюродный дед сохранил графский титул. Он был весьма предусмотрительный человек.
– Тогда он вряд ли автор этих записок.
– Да он бы ни за что такое не написал! Генрих Тюдор с подозрением относился ко всем, кто был близок к Ричарду Третьему. Мой двоюродный дедушка Уильям наверняка из кожи вон лез, чтобы доказать свою преданность дому Тюдоров. И вообще, мне кажется, это писала женщина. Мужчина не стал бы перевязывать эти бумаги таким образом. – Гарри показывает на довольно безвкусную, на мой взгляд, и порядком выцветшую ленточку.
– Теперь мне понятно! – говорю я, но замолкаю, когда в гостиную входит графиня. По лицу моей свекрови видно, что она принесла какие-то важные новости.
– Милорд прислал сообщение. Нортумберленд собирается отправиться в Норфолк во главе армии и захватить принцессу Марию. Он сказал, что Джейн и Гилфорд будут короноваться в Вестминстерском аббатстве не позднее чем через две недели.
– Ур-р-ра! – вопит Гарри, а у меня от радости сердце чуть не выпрыгивает из груди. Видимо, герцог уверен в победе, если планирует коронацию через две недели. Можно позволить себе подумать о приятном: о новом платье и – самое главное – о том, что совсем скоро мы с Гарри открыто будем делить постель!
– Наконец-то хорошие новости, – вырывается у меня. – Но разве Джейн не отказала Гилфорду в короновании?
– Возможно, герцог согласился поддержать ее лишь при условии, что она согласится, – проницательно замечает миледи. – А теперь, Катерина, я бы хотела, чтобы ты помогла мне приготовить мед. Пойдем в кладовую. Мне привезли немного великолепной лаванды, и можно добавить еще мелиссы и бальзама. Да, Гарри, кстати, там на конюшню привели для тебя нового рысака. Не хочешь взглянуть?
Мой муж исчезает моментально, словно его ветром сдуло, а я вновь перевязываю бумаги ленточкой и убираю их обратно в ларец, после чего спешу за миледи.
Выходить мне не разрешается. Миледи в этом вопросе непреклонна. Повсюду циркулируют слухи, что в Ярмуте подняли мятеж против Нортумберленда, и теперь по улицам Лондона бродят вооруженные люди.
– Это дезертиры из армии герцога, – поясняет мне свекровь. – Они ненавидят его и шпионят в пользу Марии и ее сторонников.
– Неужели солдаты дезертируют? – в тревоге спрашиваю я. Ах, как быстро крутится колесо Фортуны.
– Да, – односложно отвечает графиня. Я знаю, миледи мне сочувствует, но в первую очередь она – мужняя жена. – Они жалуются, что им не заплатили, как обещали. Наш дворецкий слышал, что некоторые из них собираются в тавернах и болтают там ужасные глупости. – Моя собеседница делает паузу, а затем продолжает – Видишь ли, дорогая, он слышал и еще кое-что. Я думаю, тебе следует это знать.
Мы в кладовой одни, добавляем в мед остатки лаванды – я этот запах запомню на всю жизнь. До чего же здесь тихо.
– Что такое? – спрашиваю я довольно резко, ибо нервы мои уже на пределе.
– В городе рассказывают, что принцесса Мария движется на Лондон с тридцатитысячной армией, и жители большинства городов одобряют ее действия и признают законной королевой. – Вид у графини несчастный. Еще бы: страшно представить, что станет со всеми нами, если Нортумберленд потерпит поражение.
В тот вечер мы допоздна засиживаемся за ужином, снова и снова обсуждая последние новости и их возможные последствия. Тем временем за решетками окон заходит солнце, свечи в столовой догорают до фитилей, и на мягком бархатном небе видны звезды. Уже поздно, но никому из нас не хочется спать. Я, например, вообще сомневаюсь, что смогу сегодня уснуть. Я все время думаю о Джейн, запертой в безопасности Тауэра. Дошли ли до нее тревожные известия? Понимает ли сестра, что в случае победы Марии ее могут обвинить в незаконном захвате власти и объявить государственной изменницей? Ее, которая вовсе не желала этой короны! Понимает ли Нортумберленд, что он натворил? А наши родители? Интересно, приходило ли им в голову, что, согласившись участвовать в его махинациях, они подвергают опасности родную дочь… и себя тоже? Я тяжело вздыхаю: а ведь и для меня последствия этой авантюры могут быть самыми неприятными.
– Я так боюсь за сестру, – откровенно признаюсь я.
Гарри участливо берет меня за руку. И смотрит на меня добрыми, полными сострадания глазами:
– Не волнуйся, любовь моя. Еще ничто не потеряно.
– Общеизвестно, что принцесса Мария отличается милосердием, – говорит графиня. – Она примет во внимание, что Джейн еще совсем молода и не хотела становиться королевой.
От ее слов мороз подирает меня по коже. Похоже, моя свекровь даже не сомневается в победе Марии.
Тут открывается дверь и входит граф. Вид у него усталый и изможденный. Он опускается на большой стул во главе стола.
– Приветствую всех, – бесстрастным голосом говорит он. – Осталось ли еще вино?
Миледи берет кувшин и наливает мужу вина. Он залпом опустошает кубок и требует:
– Еще.
Графиня наливает ему еще вина.
– Что случилось? – спрашивает Гарри.
– Нортумберленд на грани катастрофы, – мрачно отвечает его отец. – Всему конец – теперь только вопрос времени, когда его схватят.
Меня пробирает дрожь. Гарри сильнее сжимает мою руку.
– Хотя, возможно, еще не все потеряно, – продолжает граф. – Большинство из нас, членов Совета, готовы провозгласить Марию королевой. Видели бы вы, что там творилось. – Он смотрит на меня. – Твой отец, моя дорогая, изо всех сил старался задержать нас в Тауэре. К сожалению, управляющий Монетным двором сумел бежать, прихватив все золото из королевской казны, и теперь раздает его сторонникам Марии в Лондоне.
– И вам, милорд, слава богу, тоже удалось бежать! – нервно восклицает графиня.
– Еле ноги унес. Когда милорд Саффолк узнал о численности армии, идущей на Лондон, он приказал запереть все ворота в Тауэре. Как вы понимаете, не для того, чтобы не впустить солдат Марии, но чтобы не выпустить нас, членов Совета! Он никому из нас не доверяет. Однако, если Мария победит, нас могут обвинить в государственной измене. И вы все знаете, какое наказание грозит за это.
Наступает леденящее душу молчание. Я даже дышать боюсь.
Граф продолжает:
– И все же я не могу допустить того, что королева Мария привлечет к суду и казнит всех членов Совета, в особенности если мы теперь признаем ее. А кто же в таком случае поможет ей управлять страной? Она женщина – ей потребуются поддержка и совет. Да, моя дорогая, мне удалось бежать до того, как в Тауэре закрыли все ворота.
«Сам-то ты убежал, – горько думаю я, – а вот мою несчастную, беззащитную сестру, которая теперь должна будет отвечать за ваши интриги, бросил на произвол судьбы».
Я встаю, изображаю реверансы, бормочу неискренние пожелания доброй ночи. Я заставляю себя молча уйти, опасаясь, что иначе скажу что-нибудь такое, чего граф с графиней никогда мне не простят.
С тяжелым сердцем я иду по коридору к своей спальне, где мне предстоит провести еще одну ночь в холодной кровати. И вдруг снаружи раздается громкий стук: колотят в дверь, выходящую на реку. Я, обеспокоенная, спешу в зал и слышу требовательные голоса:
– Именем королевы, откройте!
Одновременно со мной прибегают и остальные. Граф кивает слуге, разрешая открыть дверь. Мы видим за ней солдат с пиками.
– Что это значит? – вопрошает Пембрук. Он вне себя от бешенства. – С какой стати вы вламываетесь ко мне в дом посреди ночи?
– Сэр, мы выполняем приказ королевы, – говорит капитан.
– Какой королевы? – недоумевает мой свекор.
– Королевы Джейн – какой же еще, – сердито отвечает капитан. – Нас прислали, дабы препроводить вас назад в Тауэр, где вы должны служить ей.
– А если я откажусь?
– Милорд, нам бы не хотелось применять силу, но мы получили указание доставить вас в Тауэр в любом случае.
– Хорошо. Мой плащ! – Граф поворачивается к слуге, не обращая внимания на испуганные лица домашних. Похоже, все обитатели замка собрались здесь, напуганные стуком и криками. Пембруку приносят плащ, и он выходит в ночь.
Проходят два тревожных дня, и граф возвращается.
– Все кончено, – говорит он нам, и мое сердце бешено бьется в груди. – Нортумберленд прислал сообщение, что принцесса Мария наступает с армией в сорок тысяч. Его солдаты бежали, как крысы, и он потребовал, чтобы мы выслали подкрепление. Но при всем желании мы не смогли бы этого сделать: у нас просто нет людей. Узурпаторша Джейн, вернее, ее отец Саффолк приказал усилить охрану вокруг Тауэра, но у него ничего не вышло, потому что стражники отказались силой удерживать членов Совета в Тауэре. Я и еще несколько других спокойно вышли – и никто нас не остановил. Да что говорить – Джейн сама дала нам разрешение уйти; я ей сказал, что мы будем просить французского посла оказать помощь Нортумберленду. Саффолк хотел идти с нами – он вовсе не глуп. Но теперь показываться с ним на людях опасно, поэтому мы заявили ему, что, если он в такой момент оставит свою дочь-королеву, мы вынесем ему смертный приговор.
– Неужели Саффолк хотел бросить родную дочь? – Графиня потрясена.
– Его заботит лишь собственная шкура. – Тут граф замечает, что я слушаю его, и вспоминает, что говорит о моем отце. Выражение его лица слегка смягчается.
– Катерина, – обращается он ко мне, – я понимаю, что это тебя огорчает. Но ты должна знать правду.
– А что будет с Джейн? – спрашиваю я дрожащим голосом. – Выходит, теперь все потеряно? – Я никак не могу в это поверить.
– Боюсь, что так, – кивает он. – С твоей сестрой в Тауэре остались только три члена Совета. Остальные, помяните мое слово, провозгласят королевой Марию. Честно говоря, даже не представляю, что теперь будет с леди Джейн. Не сомневаюсь, Мария обойдется с ней милостиво, ведь Джейн буквально навязали корону, которую она не желала принимать.
– Вот именно, все делалось против воли моей сестры, – с некоторым вызовом говорю я.
Однако Пембрук не замечает меня. Зато мой муж проявляет горячее сочувствие и всячески пытается утешить. Я с любовью взираю на Гарри, буквально упиваясь его красотой. Я смотрю и не могу наглядеться на его благородное лицо, добрые глаза и мягкие волнистые волосы. Я смотрю на все это так, словно мне никогда не суждено увидеть Гарри снова.
Члены Совета собрались в большом зале за плотно закрытой дверью. Графиня распорядилась подать обед, как обычно, и мы садимся за стол в гостиной. Однако мне не до еды: ни великолепный ростбиф, ни пирог с голубями не лезут мне в рот.
Входит граф.
– Прошу меня простить, миледи, я не могу остаться, – говорит он. – Иду в собор Святого Павла. Мы – все вместе – решили оставить Нортумберленда и провозгласить королевой Марию. Герцога обвинили в государственной измене, и мы отозвали его назад в Лондон, дабы он дал отчет за свои действия. Мы также объявили вознаграждение любому, кто его задержит. Теперь я вместе с другими членами Тайного совета хочу возблагодарить Господа за счастливое избавление королевства от предательского заговора и заявить о нашей преданности королеве Марии. Мы проведем в соборе мессу.
– А что будет с моей несчастной сестрой? – кричу я, не в силах больше сдерживаться.
– Твоя сестра останется в Тауэре, – невозмутимо отвечает Пембрук и, повернувшись на каблуках, уходит.
Бóльшую часть дня я провожу на коленях – молюсь в часовне. Я убита горем, оплакиваю судьбу Джейн и свою собственную. Неужели меня тоже объявят изменницей? А вдруг Пембрук и мой брак объявит недействительным? Господи, помоги мне – я чувствую себя такой беспомощной!
