Текст книги "Вереница"

Автор книги: Элисон Синклер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Софи разглядывала ее сдержанное и поразительно красивое лицо с яркой, но тщательно наложенной косметикой. В жилах ла Флер наверняка текла смешанная кровь, причем негритянская, а также индейская или мексиканская, смешанные с кровью белой расы, подарившей ей светло-карие глаза. Такое смешение делало девушку уязвимой для расистов всех мастей. Однако, несмотря на это, – а быть может, благодаря этому, – она была очень гордой.

– Я всегда считала, – осторожно промолвила Софи, – что наша система не давала возможности раскрыться многим талантливым людям.

– Будем надеяться, инопланетяне не повторят той же ошибки, – усмехнулась в ответ ла Флер.

10. Стивен

“Сука!” – подумал Стивен и бросился бежать, испугавшись собственных мыслей. В голове его словно кружила стая волков. Никогда раньше он не осознавал так отчетливо, насколько неразделимы любовь и ненависть, желание и насилие. Сука! Почему она не пошла с ним?

Она должна была пойти с ним! Какого черта она вообще поперлась на этот корабль? Оставалась бы в своем Сиэтле и работала бы до потери пульса. У нее это отлично получалось. Пускай сидела бы дома, пытаясь понять, почему ее романы вечно кончаются крахом. Пускай ждала бы и терпела, утешая себя тем, что все могло быть еще хуже. Но она отправилась с ним в этот полет! Так почему же теперь не пошла с ним? Зачем настаивает, чтобы он присоединился к этим грошовым диктаторам, к этой кучке неудачников? Она что, не понимает, как нужна ему сейчас? Как нужна ему женщина, которой можно доверять?

Может, все дело именно в этом? Она не хотела быть нужной, поскольку эта потребность превращалась в требование служить и покоряться. Она предпочитала быть нужной в рамках своей профессии. Пятнадцать лет он видел, как она уходила от мужчин, которые считали, что слова “ты нужна мне” равносильны признанию в любви.

Но неужели она не понимает, что сама будет виновата, если…

Он мог быть сейчас в горах. В северо-западной сельве, среди громадных секвой. Он мог бы пережить там зиму – и зиму, и полицейское расследование, и погоню. И зачем он не скрылся в горах?

Стивен внезапно содрогнулся, до боли отчетливо вспомнив взрыв внутри тела, фонтан крови, осколки раздробленной кости… По спине пробежала дрожь. В сумерках полупьяный охотник принял его за оленя. Стивен до сих пор чувствовал удар пули в ночных кошмарах, а когда просыпался, ему казалось, будто холодный пот на лице – это кровь, и он содрогался в предощущении агонии. Он помнил круглое розовое лицо охотника, глядевшего на него сверху вниз, как луна. Иногда после ночных кошмаров Стивен думал о том, как он устроит охоту на своего мучителя.

Судья был очень снисходителен. Охотник и его друзья изо всех сил старались помочь Стивену, оказали ему первую помощь, а потом три часа несли его вниз по тропе. Один из них сразу после этого перенес инфаркт и на суде выглядел очень усталым. Изредка он бросал виноватые взгляды на Стивена, и было ясно, что он понимает его, как может понять только человек, тоже переживший сильную боль и страх близкой смерти. Но судья объявил, что, несмотря на их проступок, они сделали все, что смогли, чтобы загладить свою вину. Фактически это прозвучало как “ступайте и больше не грешите”. Стивен, собственно, и не разочаровался; он давно потерял веру в правосудие. Но он навсегда сохранил в памяти образ Флер, как она, стоя в строгом черном костюме, с гладко зачесанными кверху и собранными в пучок блестящими волосами, вдруг крутанулась на высоком каблуке и плюнула на ступеньки здания суда. Она презирала пьяниц и насильников, а также всех, кто их защищал.

Поэтому он не скрылся в горах. С него хватило той охоты.

Стивен сел на корточки и оперся локтями на колени, чтобы уравновесить тяжесть рюкзака за спиной. Он умышленно вызвал в памяти свою комнату в подвальном помещении в Сиэтле и карты на всех четырех стенах. Карты земного шара, на которых были показаны переселения народов в античные времена и в эпоху великих географических экспедиций тринадцатого, четырнадцатого и пятнадцатого веков, после открытия Америки. Карты Луны, Марса и Венеры. Все исторические границы, открытые и раздвинутые первопроходцами. Стивена всегда утешала надежда найти какое-то тихое место – свободное, пустое, не принадлежащее никому. Эта надежда успокоила его и сейчас. Стихли назойливые голоса, в том числе женские и детские вопли. В этот момент он даже Флер простил. Даже о горах перестал мечтать.

Сунув руку в боковой кармашек рюкзака, Стивен вытащил блокнот. Перед глазами у него были карты – карты этого места и звездные карты, которые он составит. Они, как щит, будут охранять его от вторжения людей и приступов собственной злобы.

11. Хэтэуэй

Продолжаю писать в тот же день. По-моему, я кое-что открыла. Дядя Стэн гордился бы мной. Хотела бы я знать, взяли его в команду или нет… В последний раз, когда мы разговаривали с ним, он беспокоился, как бы его не забраковали из-за мигреней. Но я думаю, у него просто разыгрался комплекс неполноценности из-за того, что его окружают эти качки с военной выправкой. Поскольку Дэйв и Джонни росли у меня на глазах, мне кажется, я понимаю, что с ним происходит. Он так и не освободился от влияния своего квартала, в котором верховодили такие же верзилы. Чтобы стать там главарем, ты должен быть сильным, безжалостным и подлым. При всем своем уме дядя Стэн до сих пор комплексует, хотя он сделал все, чтобы вырваться из этого болота. В общем, если он не улетел, это письмо адресовано и ему тоже.

Дело было так. Я сидела и отдыхала – до того я бродила по окрестностям, разглядывая все и вся, но потом у меня заныли лодыжки, – короче, я сидела и терла пальцами серую каменную стену, пытаясь понять, что я при этом чувствую. И тут я заметила, что от моих пальцев на стене остались бороздки. Я не могла с точностью сказать, что их не было раньше, поэтому я чуть передвинулась и попробовала снова. На сей раз я терла сильнее, и в стене образовалась небольшая ложбинка. Я стала экспериментировать: терла то сильнее, то слабее. И вот что я обнаружила: когда трешь сильно, получается ямка, когда слабо – бороздка. Все зависит от силы и скорости трения. Так что теперь я сижу у стены за карликовыми деревьями и делаю лестницу. Прямо надо мной есть пещера, и отсюда она кажется зеленой внутри. Может, там и. правда есть какая-то растительность? Я хочу подняться туда и посмотреть. Моя лестница по крайней мере наполовину скрыта деревцами, а поскольку свет здесь не дает теней, то ее практически не видно со стороны. Мам! Ты помнишь, как работала уборщицей, когда я была маленькой? Ты тайком брала меня с собой и грозила всеми карами небесными, если я хоть что-нибудь трону пальцем, а потом сажала меня на газету вместе с моими бумажками и цветными мелками, словно не приученного к порядку щенка. И хотя я порой завидовала людям, у которых было все, чего не было у меня – особенно если в доме были дети и я видела их игрушки, – гораздо чаще я балдела при мысли о том, что я здесь, а никто об этом не знает. Я словно ненадолго воровала частички их жизни. Я стала чемпионом по тайному проникновению в разные места. Теперь я собираюсь проникнуть в пещеру…

И я туда проникла! (Пишу на следующий день.) Я закончила свою лестницу ночью, во тьме. Это было немножко опасно, зато быстро. Если тереть камень в нужном направлении, он просто разлетается у тебя под пальцами. Я прорыла ступеньки доверху, а потом залезла в спальный мешок и задала храпака, пока кто-то не включил свет. Пальцы у меня покраснели и болят, а кисти ноют так, будто я печатала три дня не переставая. Я просто лежу и думаю о том, как я буду подниматься и спускаться, когда мой живот станет гораздо больше. Даже сейчас карабкаться по лестнице – небольшое удовольствие. Может, прорыть что-нибудь вроде туннеля?

Что же до моей пещеры, то она далеко углубляется в стену, и там полно карликовых деревьев. Они немного похожи на рождественские елки, хотя едва достают мне до груди и, как гусеницы, покрыты пушком – мягким и чуточку колким. Пол здесь тоже весь зеленый. Вдоль одной из стен сочится вода; думаю, что смогу смастерить себе нечто вроде водопровода. Уже выбрала местечко подальше от воды, где устрою отхожее место. Представляете, что я забыла взять с собой? Туалетную бумагу! Так что я срезаю с пола этот мох или лишайник и пользуюсь им.

Одна из стен в пещере большая и гладкая – ну просто создана для рисования! Я хочу показать инопланетянам наше искусство – и пускай они покажут мне свое. Помните стенную роспись в центре города, над которой я работала летом пару лет назад, когда решила стать художником-урбанистом? Я так и не передумала, несмотря на то что все вокруг компостировали мне мозги разговорами о выборе нормальной карьеры. В школе меня не считали шибко талантливой. Ребята в основном рисовали бездомных стариков и голодающих детей, и это были красивые, композиционно уравновешенные картинки, какие они видели на экранах телевизора. А я никогда не рисовала то, что показывали по телеку. Я рисовала то, что видела и чувствовала сама. Может, я просто слишком молода и ничего не понимаю, а может, они правы, и у меня нет никакого таланта: в моих картинах всегда чувствуется напряжение, в то время как искусство должно быть легким. Мистер Розен был единственным учителем, которому нравились мои работы, хотя он говорил, что я рисую так, как по идее должна рисовать лет через двадцать. В моем возрасте, говорил он, нужно изображать все мерзости этого мира так, словно только начинаешь открывать для себя, насколько печальная штука жизнь. А я, говорил он, рисую так, будто я всю жизнь знала, насколько печальна жизнь, и поэтому моя живопись полна и юмора, и злости. Он говорил это отчасти в шутку, а отчасти предупреждая меня… только не знаю, о чем. Взрослые всегда как-то странно относятся к детям вроде меня. Словно мы потеряли свою невинность – и поэтому достойны жалости. Но если наша невинность так драгоценна, почему они палец о палец не ударят, чтобы защитить ее? Почему те же самые люди, которые разглагольствуют о бесценной невинности детства, голосуют так, что моей маме не под силу было собрать денег, чтобы увезти нас из Скунсова переулка? Ну что она могла сделать, скажите на милость? (Мы все знаем ответ: в нашей гребаной общественной системе женщина способна заработать себе на жизнь только лежа на спине.)

Знаете, я сижу тут и думаю, что мне давно следовало записывать свои мысли. Наверное, я не записывала только потому, что эта дура, семейный психоаналитик Кларис, все время советовала мне этим заняться. Она твердила, что никто не будет читать мой дневник – с таким видом, словно делала мне большое одолжение. Да это же естественно!.. Когда я изливаю свою злость на бумаге, мне становится легче – не потому, что злость проходит, а потому, что я начинаю понимать, на что именно я злюсь. Я написала об этом и обнаружила, что вовсе не злюсь на весь мир. Есть вещи, которые не вызывают у меня злости. Я знаю, что вести дневник считается девчоночьим занятием, а ты скорее дашь себе выдернуть все ногти, чем уподобишься девчонке, но, ей-богу, попробуй, Дэйв. Постарайся не слушать всю эту мутотень насчет девочек и мальчиков. Если бы я вела себя так, как положено вести себя девочке, меня бы здесь не было. Ладно, бывайте, пока.

12. Стивен

Вспыхнувший свет пробудил его; он встал, угодив головой в листья, которые щекотали, словно маленькие пальчики, и отвел их рукой. Эта пещера была меньше, чем те две, карту которых он уже составил, – с километр в длину, если первый ряд верхних пещер расположен на той же пятнадцатиметровой высоте. Карликовые деревья с пушистой листвой раздражали Стивена до ужаса. Они не так выглядели, были не такими на ощупь, не так пахли – ни запаха резины, ни сосновой хвои, ни кисловатого запаха суглинка или компоста.

Вчера он обменял одну свечу на транспортир и рукописный список простейших тригонометрических функций. Стивен легко расстался со свечой. Дело было не только в его уникальной способности видеть во тьме, но и в том, что он сумел натренировать свое чутье и не изолировать себя от окружающей среды с помощью наушников и научных знаний. Он с детства предпочитал дню ночь, и ему было вполне достаточно негромких звуков, чтобы чувствовать окружающую тьму на ощупь. Ночами он почти мог поверить в то, что он один.

Первое возбуждение сменилось моральным похмельем. У них были свет, тепло и вода, но по-прежнему не было еды. Люди с нетерпением ждали, как капризные птенцы, когда их накормят. Стивен презирал их. У него самого запасов оставалось еще недели на две – если не экономить, а если поприжаться, то протянуть можно недели три и даже больше. В принципе, он мог вести полуголодное существование месяца два. Голод был его старинным знакомым. Вот только воды не хватало, так что Стивен готов был аплодировать страстным усилиям Арпада сохранить водные запасы чистыми, хотя он знал, что сойдет с ума, если попытается жить при режиме Арпада. Флер же чувствовала себя среди них превосходно. Вчера он стоял, следя за ее красным свитером из пещеры, пока она сновала в толпе. Он был уверен, что она не замечает его. Быть может, подружившись с блондинкой-врачихой, она даже не вспоминала его с тех пор, как он ушел. Стивену было тоскливо, и это раздражало его. В конце концов он вышел из пещеры и продолжил свои исследования. Раз он не нужен Флер, она ему тоже не нужна.

Он немного подкрепился, вдоволь напился воды и пописал на дерево вдали от водопада. Затем начал свое кругосветное путешествие по пещере, считая шаги и оценивая расстояние до противоположной стены.

Стивен углубился в пещеру, дошел до сухой стены, возле которой росли карликовые деревья, – и вдруг споткнулся о выступ. Тут он заметил, что кто-то проделал в стене углубления для рук и ног. Этот “кто-то” был неуклюжим и невысоким, поскольку ямки находились ближе друг к другу, чем требовалось Стивену. Они доходили до пола пещеры, но, возможно, вели дальше вверх. Стивен не мог определить этого при свете. Тем не менее он решил, что стоит попробовать.

Его рюкзак не был приспособлен для скалолазания, поэтому Стивен снял его и сунул под дерево – все равно скоро вернется. Стивен с легкостью взобрался по стене.

Пещера обитаема, видно с первого взгляда. Он чуть отошел от входа, отчасти для безопасности, а отчасти для того, чтобы не привлекать внимания. Это был маленький лагерь, устроенный со знанием дела. На зеленом покрытии валялся спальный мешок, не сложенный и словно брошенный впопыхах. На нем лежала потрепанная пробковая шляпа и пара самодельных лосин с бисерной бахромой. От стены с водой отходили желобки, наполняя вполне приличный бассейн, а на двух острых выступах сохли лифчик и пара трусиков. Хозяйка была явно худенькой, как спичка.

Стивен почувствовал, что за ним наблюдают. Он медленно обернулся и встретился взглядом с девушкой, которая высунула голову из-под зеленого покрытия у противоположной стены, как суслик из норки. У нее были черные волосы, темно-карие глаза и густые, четко очерченные темные брови. Очевидно, сказывались латиноамериканские предки. Лицо почти квадратное и слегка одутловатое; он понял, в чем дело, когда она вылезла из норы. Девушка, лет восемнадцати, была беременна. На ней были черные джинсы и кошмарная мужская рубашка в черно-белую клетку навыпуск, с небрежно засученными рукавами.

Она села, раскинув ноги в сгороны, обхватила руками свой солидный выступающий живот и злобно спросила:

– Чего вам надо?

– И тебя тоже с добрым утром, – мягко проговорил Стивен.

– А мне плевать, утро сейчас или вечер, – заявила она, вздернув подбородок. Очевидно, привыкла провоцировать взрослых.

Стивен подошел к норе и посмотрел вниз. Девушка вырыла яму, которая была уже ей с головой. Хотя внизу стены туннеля были матовыми, сверху они уже начали излучать сияние, становившееся все ярче по мере приближения к поверхности пола.

– А ты молодец.

Она с бесстрастным выражением посмотрела в свою нору, потом на него. Стивен встречал массу таких девчонок в приютах – девчонок, которые умели дать сдачи и постоять за себя. Он никогда не понимал их. Парням – да, им не оставалось ничего другого, как драться. Девчонкам это совсем не обязательно. Зачем нарываться на грубость?

– Спасибо-большое-до-свидания-и-пожалуйста-не-звоните-мне, – скороговоркой выпалила она.

– Ты успела сделать гораздо больше, чем остальные, – невозмутимо сказал Стивен. – Покажешь, как это у тебя получается?

– А если покажу?

– Тогда я уйду. Если нет – я тоже уйду.

Она снова пристально посмотрела на него, что-то пробурчала себе под нос и нырнула обратно в туннель. Свет заиграл на ее коже, освещая румянец и пятна на лице. Ее ресницы не отбрасывали тени.

Стивен наблюдал за тем, как девушка встала на дне на колени, положив обе ладони на шершавую сероватую поверхность. Потом она начала раскачиваться в четком, быстром ритме, и туннель с каждым ее движением становился глубже. Стивен нагнулся, чтобы посмотреть, есть ли у нее что-нибудь в руках и что она делает иначе, чем другие люди, за которыми он наблюдал во время их работы. Девушка не смотрела на него, но плечи ее были напряжены от ощущения чужого взгляда.

– У тебя выходит куда быстрее, чем у других.

Она выпрямилась, положила руку на живот и звучно рыгнула.

– Ничего, научатся.

“Может, в ней есть что-то особенное? – подумал Стивен. – В ее прикосновении, в запахе ее ладоней… Или же в том, как она давит на камень, в ритме ее движений. Они завораживают, как гипноз”.

Он глянул вдаль и вдруг увидел цветовое пятно на противоположной стене пещерки. Этот цвет, после трех дней сплошь белого, серого и зеленого, показался ему почти странным. Стивен встал, прошел по пещере и оказался перед стенной росписью. У стены веером лежали разноцветные мелки, выпавшие из коробки. Рисунки были грубые, как и сама стена, но чем-то отдаленно напомнили ему Эль Греко – изможденными лицами и детально выписанными утонченными руками. Вот определенно Фердинанд Магеллан – в черном костюме, с напряженным, аскетическим лицом. А вот, должно быть, Веспуччи… А это начало копии бессмертного фото Армстронга на Луне – очерченная парой штрихов монолитная фигура с круглым шаром на голозе. Кроме того, на стене виднелись странные беспорядочные линии, не образующие никаких узнаваемых форм. Видно, художница чертила их, делая заметки для себя.

– Магеллан, – сказал он, не оборачиваясь.

– Да, – подтвердила девушка, чуть расслабившись.

– Я исследую этот корабль, – сказал Стивен. – Составляю карты.

Она резко сдула прядь, упавшую на глаза.

– Тогда идите и составляйте свои карты.

– Конечно, – ласково отозвался он и, вытащив из кармана блокнот, протянул ей страницу. – Карта очень небрежная. Ее надо перерисовать.

Девушка подошла поближе, настороженная, как дикий зверек, и остановилась на таком расстоянии, где она могла видеть карту – но Стивен не мог коснуться ее. Она наблюдала за тем, как он, стоя на коленях, набросал план пещеры, изобразив ее гораздо более плоской, чем в реальности.

– Думаю, это отпугнет зевак скорее, чем надпись “Здесь живет дракон”.

Она долго и подозрительно смотрела на него – а потом улыбнулась.

13. Хэтэуэй

Доброе утро, Земля! Это наш четвертый день здесь, а у вас сегодня должно быть десятое апреля, хотя я могу ошибиться, поскольку дни тут, похоже, длиннее. Надо придумать какую-то систему отсчета, потому что я хочу знать, когда наступит срок рожать.

Я усердно работаю над туннелем, хотя от сидения на корточках адски болит живот. Правда, в книжке про беременных сказано, что это нормально. Меня смех разбирает при мысли, как другие женщины стараются окрутить своих партнеров (ха! – каждый раз, когда он встречался бы со мной в коридоре, он отводил бы глаза от моего живота, и вид бы у него был такой несчастный, словно я подложила ему свинью), а потом ищут детский сад, и выпрашивают декретный отпуск у своих работодателей, и переживают о том, чтобы другие дети не чувствовали себя заброшенными. (Хотя это все-таки лучше, чем книжка про подростковую беременность, которую дали мне в клинике. Она написана так, словно рассчитана на идиотов!) Но это все не важно. Ребенку нужно только одно – расти, а мне нужно обустраивать мою пещеру, расписывать стену, есть, спать и писать письма. Наверное, так просто не получится, поскольку рано или поздно придется встретиться с другими людьми, но я не собираюсь спешить.

Что ж, такова жизнь. Стоило мне написать эти строчки, как меня засекли. Тот самый парень, Стивен, который составляет планы всех пещер и туннелей. Он слонялся вдоль стены, наткнулся на мою лесенку, залез и обнаружил, что я работаю над туннелем. Не скажу, чтобы я ему обрадовалась. Я заявила, что это мое место, и любому, кто захочет отнять его у меня, не поздоровится. Хотя, по-моему, он действительно сам по себе, а вовсе не шпионит для какой-нибудь организации. Он сказал, что дела внизу идут не ахти и скоро станут еще хуже, если не появится еда. Его заинтересовало, как я умудрилась прорыть туннель, а потом он посмотрел на роспись, которую я только начала, и она ему понравилась. У него довольно нервное и замкнутое лицо, и хотя он очень вежлив, трудно угадать, что он чувствует на самом деле. Стивен показал мне, как он изобразит мою пещеру на карте: пустой и гораздо менее глубокой, чтобы она не привлекла внимания любопытствующих. Он также посоветовал, как замаскировать конец туннеля, чтобы его не обнаружили – разве только кто-то случайно окажется совсем рядом.

Я не знала, как его благодарить, но он не требовал, чтобы я встала на колени и сосала, так что я просто сказала “спасибо”. Может, еще свидимся? Вообще-то, мне кажется, я не прочь с ним встретиться. Я вовсе не отшельник по натуре.