Текст книги "Помеченная звездами"

Автор книги: Элис Хоффман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Элис Хоффман
«Помеченная звездами»

Посвящается Элейне Марксон

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

СЛЕДОМ

Раз в год раздавался стук в дверь. Тук-тук – и тишина. Никто, кроме меня, не слышал. Даже когда я была ребенком в колыбели. Мать не слышала. Отец не слышал. Сестры безмятежно спали. И только кошка поднимала голову.

Повзрослев, я открыла дверь. За дверью стояла она. Дама в сером плаще. В руке она держала ветку боярышника, что рос за моим окном. Она заговорила, но я не понимала ее языка. Поднялся сильный ветер и захлопнул дверь. Я снова открыла, но дама уже ушла.

Но я знала, чего она хотела.

Меня.

Единственное слово, которое я поняла, – «дочь».

Я попросила мать рассказать о дне моего рождения. Она не помнила. Я спросила у отца. Он понятия не имел. Сестры были слишком малы, чтобы знать, откуда я взялась. Когда дама в сером плаще вернулась, я задала ей тот же вопрос. По ее лицу было ясно: она знает ответ. Она направилась к болоту, где рос высокий тростник и брала начало река. Я побежала за ней. Она скользнула в воду, серую мутную воду. Она ждала, что я пойду следом. Я не стала раздумывать и сняла ботинки. Вода была холодной. Она быстро сомкнулась над моей головой.

В Нью-Йорке стоял апрель, и из окна номера в отеле «Плаза» все выглядело ярким и зеленым. В вечер золотой свадьбы бабушки и дедушки сестер Стори поселили в одном номере. Мать полностью доверяла дочерям. Они были не из тех подростков, что таскают выпивку из мини-бара и потом слоняются пьяными в холле, валяются на ковре или качаются от стены к стене в коридоре, позорясь и позоря свои семьи. Они никогда не высовывались в окно, чтобы разогнать сигаретный дым или бросить шарик с водой на ничего не подозревающего прохожего. Сестры были прилежными и красивыми, хорошо воспитанными и думающими. Люди обычно приходили в восторг, узнав, что девочки говорят на своем тайном языке, благозвучном, музыкальном. Их беседа походила на щебетание птиц.

Старшую сестру звали Элизабет или Эльв, ей было пятнадцать. Мег была всего на год младше, а Клэр только что исполнилось двенадцать. У всех трех были длинные темные волосы и светлые глаза – изумительное сочетание. Эльв, самая красивая, по мнению многих, училась танцам. Именно она изобрела тайный мир сестер Стори. Мег обожала читать и никогда не расставалась с книгой, даже по дороге в школу, в результате чего порой спотыкалась на знакомых улицах. Клэр была аккуратной, добросердечной и не гнушалась домашней работой. Сестры еще только протирали глаза, а ее кровать была уже заправлена. Клэр сгребала листья на лужайке, поливала огород и всегда ложилась спать вовремя. Все три девочки были независимы и практичны, отличницы, какими гордились бы любые родители. Но когда мать услышала, как они говорят на непонятном языке, увидела карты и схемы, которые ничего для нее не значили и изображали другой мир, дочери напомнили ей облака – нечто далекое и недостижимое.

Анни и отец девочек развелись четыре года назад, в лето шелкопряда; в ту пору все деревья в огороде стояли голые, объеденные гусеницами. По ночам было слышно дружное чавканье. Серебристые нити коконов заплели стропила крыльца, затянули знаки остановки. Поговаривали, что Стори ждут тяжелые времена. Алан работал директором школы, в его плотном расписании не было времени для частых визитов. Именно он тяготился браком и после развода практически исчез. В сорок семь лет он стал дамским угодником, а может, тогда просто не хватало мужчин. Внезапно он приобрел невероятную популярность. Во время бракоразводного процесса обнаружилось, что у него была любовница. Ее, правда, быстро сменила новая подружка, которую сестры Стори еще не видели. Но особых бед пока не случилось, несмотря на развод родителей и все опасности, подстерегающие юных. Анни с дочерьми продолжала жить в прежнем доме в Норт-Пойнт-Харборе, где за окном девичьей спальни рос высокий боярышник. По местным легендам, он вырос там задолго до того, как заселили Лонг-Айленд, и был самым старым деревом в округе. Летом большую часть двора занимал обширный огород с грядками помидоров. Посередине располагалась каменная купальня для птиц и решетчатая шпалера, густо увитая душистым горошком и робкой огуречной лозой. Сестры Стори могли выбрать отдельные спаленки на первом этаже, но жили вместе на чердаке. Собственным комнатам они предпочитали общество друг друга. Когда Анни слышала их заговорщицкий шепот на тайном языке за закрытой дверью, ее сердце болезненно сжималось от одиночества. Старшая дочь допоздна сидела на ветвях боярышника, она утверждала, что смотрит на звезды, но даже в пасмурные ночи ее черные волосы темнели на фоне неба. Анни не сомневалась: у тех, кто говорит, будто с девочками проще, просто не было дочерей.

В тот день сестры Стори были одеты в синее: бирюзовое, лазурное, сапфировое. Они любили одеваться похоже, чтобы люди путали, кто есть кто. Обычно они носили джинсы и футболки, но сегодня был особый случай. Девочки обожали свою бабушку Наталию и звали ее Амой вслед за маленькой Эльв. Их Ама была русской, чудесной и элегантной. Она влюбилась в дедушку во Франции. Хотя Розены жили на Восемьдесят девятой улице, они сохранили квартиру в Париже, в районе Маре, рядом с площадью Марше-Сент-Катрин, где в молодости жила Наталия. Сестры Стори считали, что на свете нет места прекраснее.

Анни с дочерьми ездили в Париж раз в год. Он кружил им голову. Они мечтали о долгих днях с их кремовым светом и неспешных ужинах в вечерней дымке. Они любили французское мороженое и стаканы с голубоватым молоком. Разглядывали прекрасных женщин и пытались подражать их походке и так же прелестно повязывать шарфы. Они всегда отправлялись во Францию на весенние каникулы. В это время каштан во дворе был усыпан ароматными белыми цветами.

«Плаза», наверное, лишь немногим уступала Парижу. Анни вошла в номер девочек и увидела, что они столпились около окна и глазеют на экипажи, запряженные лошадьми. Под определенным углом сестры выглядели взрослыми женщинами – высокими, красивыми и уравновешенными. Но они еще во многом оставались детьми, особенно младшие. Мег заявила, что, когда выйдет замуж, непременно прокатится в таком экипаже. На ней будет белое платье, а в руках – сотня роз. Тайный мир девочек назывался Арнелль. «Роза» по-арнелльски была «minta». Единственное слово, которое поняла Анни. «Alana me sora minta», – произнесла Мег. «Розы, куда ни посмотри».

– Как ты можешь думать об этом? – Эльв указала на окно. Она легко раздражалась и ненавидела жестокое обращение с животными. – Лошади совершенно истощены, – сообщила она сестре.

Эльв фанатично обожала животных. Много лет назад она нашла кролика, смертельно раненного лезвиями газонокосилки и истекающего кровью на пышной траве лужайки Вайнштейнов. Она изо всех сил старалась вылечить животное, но кролик все-таки издох в обувной коробке, укрытый кукольным одеяльцем. Девочки устроили похороны и закопали коробку под задним крыльцом, но Эльв была безутешна. «Если не мы позаботимся о тварях безгласных, – шептала она сестрам, – то кто?» Она была верна своим принципам. Насыпала семена плачущим горлицам, кормила консервированным тунцом бродячих кошек, угощала сахаром садовых бабочек. Она мечтала о собаке, но матери не хватало ни времени, ни терпения на то, чтобы содержать животное. Анни не собиралась нарушать привычный уклад. В доме и без того было тесно, даже терьеру или спаниелю не хватило бы места.

На Эльв было самое темное платье, глубокого сапфирового цвета, и сестры завидовали ей. Они во всем хотели на нее походить и верно следовали за ней. Младшие девочки завороженно слушали проповедь о лошадях.

– Их целый день гоняют без еды и воды. Они работают, пока не превращаются в кожу да кости.

«Кожа да кости» было любимым выражением Эльв. Почти ругательством. Тайная вселенная Эльв была сказочным миром, в котором у женщин росли крылья и появлялась возможность читать мысли. Арнелль был всем, чем не мог быть человеческий мир. Там все становилось понятным без слов, а о предательстве не шло и речи. То был мир, где невозможно застать врасплох или наворотить горы лжи. Сердца просвечивали сквозь кожу на груди, и ясно было, кому они принадлежат – гоблинам, смертным или героям без страха и упрека. Суть слов угадывалась по их свечению: красное означало неправду, белое – правду, желтое – самую грязную ложь. Никаких веревочных пут, железных решеток и черствого хлеба, никто не запирал двери.

Эльв начала нашептывать сестрам истории об Арнелле в то ужасное лето, когда ей исполнилось одиннадцать. Стоял жаркий август, трава пожухла. Раньше лето было любимым временем года Эльв – никаких уроков, долгие дни, пляж, до которого из дома на Найтингейл-лейн легко было добраться на велосипеде. Но в то лето ей хотелось одного: побыть с сестрами, без посторонних. Они прятались на мамином огороде под ползучими лозами горошка. Помидоры были надежно укрыты от солнца блестящим балдахином бутылочно-зеленых листьев. Младшим девочкам было восемь и десять лет. Они не знали, что на свете есть демоны, а Эльв не хватало мужества их просветить. Она отводила листья от лиц сестер. Она защитит их от любого зла. Самое страшное уже случилось, но она выжила. Что с ней случилось, она не могла рассказать даже Клэр, которая была с ней в тот день, но спаслась, потому что Эльв заставила ее убежать.

Когда она впервые начала рассказывать истории, то попросила сестер закрыть глаза и представить, что вокруг – другой мир. Это несложно, пообещала она. Просто не держитесь за реальность. «Нас украли смертные, – шептала она, – и поселили в фальшивой семье. Нас лишили магии амулетами, которые люди используют против фей: хлебом, железом, веревками». Младшие девочки лежали на земле и не жаловались на грязную одежду, хотя чистюля Мег потом долго терла себя в душе мочалкой с мылом. В реальном мире, шептала Эльв, есть булавки, веретена, чудовища, мех и когти. Это волшебная сказка наоборот. Все хорошее и доброе живет в другом мире, на извилистых тропинках, в лесах, где растут желтые лилии. Подлинное зло бродит по Найтингейл-лейн. Именно там все и случилось.

В тот день они возвращались домой с пляжа. Мег заболела и осталась дома. Их было всего двое. Мужчина в машине приказал Клэр сесть на заднее сиденье, она подчинилась. Она встречала его в школе, он работал учителем. На Клэр был купальник. Собирался дождь, и она решила, что мужчина хочет подвезти их. Но он тронулся с места прежде, чем Эльв успела сесть в машину. Сестра бежала рядом и молотила по дверце, требуя выпустить Клэр. Мужчина остановился, схватил ее и затащил внутрь. Он нажал на газ, не отпуская Эльв.

– Reunina lee, – произнесла Эльв.

Так она впервые заговорила по-арнелльски. Слова возникли в ее голове словно по волшебству. По волшебству же Клэр все поняла. «Я спасу тебя».

На следующем знаке остановки Клэр открыла дверь и убежала.

Арнелль находился так глубоко под землей, что надо было спуститься больше чем на тысячу ступеней. Эльв поведала Клэр, что там жили три сестры. Они были красивые и верные, со светлыми глазами и длинными черными волосами.

– Как мы, – всякий раз радовалась Клэр.

Если сосредоточиться и закрыть глаза, девочкам всегда удавалось вернуться в другой мир. Дорога начиналась под высоким боярышником во дворе дома на Найтингейл-лейн и под каштаном в Париже. Две двери, в которые никто больше не мог войти, за которыми никто не мог причинить вреда или разорвать на клочки, наложить проклятие или запереть на замок. У подножия подземной лестницы за воротами цвели розы, даже когда в реальном мире наметало снега на три фута.

Многих захватывали увлекательные истории Эльв, и сестры не были исключением. В школе одноклассники собирались вокруг Эльв во время обеда. Она ни с кем не говорила об Арнелле, кроме своих любимых сестер, но это не значило, что ей нечего было рассказать. Для школьных друзей она приберегала истории о земной жизни, истории о демонах, не предназначенные для ушей сестер. Демоны обычно произносили три слова, чтобы наложить проклятие. И трижды вонзали в жертву нож. Эльв видела то, чего остальные никогда не увидят. Она утверждала, что обладает особым зрением. Предсказывала будущее девочкам, вместе с которыми занималась историей и математикой. Одних пугала до смерти, другим говорила то, что они хотели услышать. Даже Париж, куда она отправилась навестить бабушку с дедушкой, был полон демонов.

Они бродили по улицам и шпионили за спящими. Влетали в окна, точно черные насекомые, привлеченные светом. Зажимали ладонями рты, насильно погружали головы в воду, чтобы заглушить крики. Если осмелишься поведать правду, они придут за тобой и обратят в прах одним прикосновением.

Каждый день в кафе собиралось все больше девочек. Они окружали Эльв и слушали ее дурманящие истории, рассказываемые с нерушимой убежденностью. Демоны носили черные плащи и ботинки на толстой подошве. Самые страшные гоблины могли сожрать живьем. Всего один поцелуй, мисс. Всего кусочек.

– Не ешьте хлеб, – наставляла Эльв девочек, и они быстро выбрасывали сэндвичи.

– Держитесь подальше от железа, – шептала она, и девочки с зубными скобками бежали домой и умоляли снять их.

– Остерегайтесь веревок, – предупреждала она, и на уроках физкультуры девочки одна за другой отказывались лезть по канату, несмотря на угрозы оставить их после уроков или позвонить родителям.

В тот жаркий август четыре года назад, когда возник Арнелль, сестры вышли в огород чернильно-синей ночью, после того как мать легла спать. Они с головой накрылись одеялом, порезали руки бритвенным лезвием и соединили раны, чтобы кровь смешалась и произнесенное стало клятвой. С тех пор девочки каждый август обменивались кровью, даже Мег, хотя ей так и не открыли, откуда пошел ритуал. Они проскальзывали через заднюю дверь, после того как мать ложилась спать. В тот первый раз Клэр заплакала от боли. Эльв дала ей леденцов и похвалила за смелость. Клэр знала, что хвалить ее не за что, но в следующий раз не проронила ни слезинки. Мег, неизменно благоразумная, предложила перестать резать руки и сказала, что они занимаются ерундой. К тому же так недолго заработать инфекцию, а то и заражение крови. Но ее не было рядом, когда демон тащил их в машину. Она не знала, на что иногда приходится идти ради спасения сестры.

– Не волнуйся, – успокоила Эльв. – Мы защитим друг друга.

У окна «Плазы» девочки оплакали удел лошадей, и Эльв начала рассказывать сестрам о любви. Арнелльцы в ужасе от любви смертных. Она лишь жидкая водица по сравнению с истинной арнелльской страстью. В Арнелле возлюбленные пойдут на все, чтобы спасти друг друга. Пусть даже их изрежут на кусочки, привяжут к дереву, превратят в окровавленную груду мяса!

– А если я полюблю, как Ама любит дедушку? – спросила Мег, когда правила любви были изложены.

Любовь бабушки и дедушки была безмятежной, они думали и говорили в унисон. Невозможно было представить дедушку привязанным к дереву.

– Тогда тебе придется стать человеком, – печально произнесла Эльв.

– Что ж, может, оно и к лучшему, – заметила Мег. Арнелль уже начал ей надоедать. Чтобы попасть в другой мир, достаточно открыть книгу. – Я не хочу жить среди демонов.

Эльв покачала головой. Некоторые вещи ее практичная средняя сестра никогда не поймет. Мег понятия не имела, каковы на самом деле люди. Эльв надеялась, что и не узнает.

Клэр не могла отвести глаз от улицы. Она с ужасом смотрела на торчащие ребра лошадей, пену на губах, неровную поступь. Однажды вечером Эльв научила ее заклинанию. Мег сидела в комнате и читала, так что они с Клэр были в огороде вдвоем. После лета шелкопряда они перестали посвящать Мег в свои самые тайные планы. Эльв научила Клэр звать на помощь. Заклинанием можно было воспользоваться только в случае крайней необходимости. Эльв взяла садовый совок из сарая с пауками и мешками мульчи и провела острым краем по ладони. Кровь закапала на землю.

– Nom brava gig, – прошептала она. – Reuna malin.

«Моя отважная сестра! Спаси меня».

Произнеси Клэр заклинание, и Эльв придет на помощь. Как в тот ужасный день.

– А если ты будешь слишком далеко и не услышишь? – спросила Клэр.

Свой собственный огород ночью казался чужим. Белые мотыльки порхали над черной землей. Клэр не хотела думать о тех, кто живет среди сорной травы. Как-то раз они увидели жуткую тварь размером с ладонь. У нее была тысяча ног.

– Я услышу. – Кровь еще текла из ладони, но боли не было. – Я везде тебя найду.

Стоя за спиной дочерей у окна в «Плазе», Анни предчувствовала дурное. Десять этажей до земли, и все же мир был слишком близок. Кошмарные лошади приковали внимание девочек. Анни не хотела, чтобы дочери познали печаль; она стремилась защищать их как можно дольше. Она была не из тех женщин, чей брак кончается разводом, и все же осталась одна. Ей пришлось без мужа воспитывать трех девочек-подростков. Она была особенно близка с ними до того, как началась вся эта чепуха с Арнеллем, в последние месяцы перед разводом. Когда сестры Стори были маленькими, Анни узнавала их по силуэтам в темноте. Она могла понять по запаху, кто вошел в комнату. Клэр источала аромат ванили. Мег – яблок. Кожа Эльв пахла жжеными листьями.

Пора начинать бал. У деда девочек, Мартина, серьезные проблемы с сердцем, и Ама решила развеселить его, собрав семью на праздник. Прибыли все друзья из Нью-Йорка и Парижа. Анни с девочками спустилась вниз. В последнее время она чувствовала себя совершенно выбившейся из сил. Как хорошо было, пока дочери не подросли! Когда она работала на огороде и слышала их тихие голоса, доносящиеся из дома, то не верила, что справится со всем: с домашним хозяйством, с детьми, с преподаванием истории искусства в местных колледжах. Она боялась делать все наполовину: наполовину мать, наполовину учительница, наполовину женщина. Огород был единственной удачей Анни, не считая детей. Его включили в городскую экскурсионную программу, и она часто продавала саженцы членам комитета. Нашествие божьих коровок в тот год было хорошим знаком. Если сама Анни чем-то и пахла, то, скорее всего, свежей, горьковатой помидорной лозой. Каждую весну она сажала по меньшей мере пять старинных сортов. На этот раз – желтую в красную полоску «Большую радугу», «Черный Крым» с полуострова в Черном море, темный, красновато-розовый «Чероки пурпур» и «Чероки шоколад» глубокого коричневого цвета с вишневым оттенком, а также «Зеленую зебру», которая особенно вкусна обжаренная в сливочном масле с хлебными крошками. Соседи выспрашивали у Анни секреты садоводства, но ей нечего было рассказать. Ей просто везет, говорила она. Слепая удача.

По пути в бальный зал Анни заметила, что у Мег и Клэр подкрашены губы. Эльв к тому же воспользовалась тушью и подводкой. У младших девочек были голубые глаза, у Эльв – пронзительные, пронизанные светом зеленые с золотыми искрами.

Эльв заметила мамин взгляд.

– Что?

В последнее время она дерзила, защищаясь. У нее постоянно менялось настроение, она несколько раз убегала в комнату и захлопывала дверь из-за совершенно пустячного спора. Потом она выходила и садилась к Анни на колени, свесив длинные ноги. По-видимому, развод матери повлиял на нее сильнее, чем на младших девочек. Она презирала отца. «Это ничтожество? – как-то раз сказала она сестрам при Анни. – На него нельзя положиться. Он ничего о нас не знает».

– Чудесно выглядишь, – заметила Анни.

Эльв поджала губы. Она не верила.

– Честное слово. Потрясающе.

Анни видела изумительную женщину, которой Эльв однажды станет. Уже сейчас мужчины смотрели на нее на улице как на взрослую женщину, что было поводом для беспокойства. Анни знала, что должна любить дочерей одинаково. Но даже после того, как родились младшие девочки, она всегда находила время для старшей. Эльв была идеальным младенцем, идеальным ребенком. Они ставили палатку на огороде под лозами, пока Клэр и Мег дремали. Эльв никогда не дремала, даже в раннем детстве. Иногда они вдвоем выходили на улицу и смотрели, как светлячки несутся сквозь сумерки. Стоило опуститься чернильной тьме, они доставали фонарики и запускали собственные луны на брезент палатки. Тогда Анни рассказывала старинные русские сказки, которые давным-давно узнала от матери. Сказки, в которых девочки одерживали победы над жестоким и ужасным миром.

– Ага, конечно, – проворчала Эльв, пока они шли к бальному залу. Она немного помолчала, размышляя. – Правда?

– Правда, – заверила ее Анни.

Ама ждала их. Эльв первая подошла обнять бабушку. Наталия сшила им платья сама, вручную, перебрав ярды шелка в поисках лучшего. Все три девочки хотели, чтобы бабушка любила их больше других и навсегда забрала к себе в Париж. Все три соперничали за знаки внимания, хотя Ама клялась, что любит внучек одинаково.

– Мои дорогие девочки, – произнесла она, когда сестры собрались вокруг.

Она притянула их к себе и провела рукой по волосам Эльв.

Зал был бело-золотым, огромные окна выходили в парк. Играл оркестр из пяти человек, официанты уже разносили hors d’oeuvres, [1]1
  Закуски (фр.). (Здесь и далее прим. перев.)


[Закрыть]семгу и crème fraîche, [2]2
  Сметана (фр.).


[Закрыть]блины со сметаной, фаршированные шампиньоны, крабовые котлетки и осетра на тонких ломтиках ржаного хлеба. Девочки с возмущением обнаружили, что сидят за детским столом вместе с толпой дурно воспитанных мальчишек из Нью-Джерси и Калифорнии. Хорошо хоть, Мэри Фокс посадили рядом. Она была их любимицей, ей уже исполнилось пятнадцать, на месяц раньше, чем Эльв. Мэри была столь прилежной, что даже благоразумная Мег по сравнению с ней казалась легкомысленной. Мэри собиралась стать врачом, как ее мать, Элиза, двоюродная сестра Анни. Кузина не заметила шикарные платья сестер, она не обращала внимания на внешний вид. Она понятия не имела, насколько хороша со своей молочной кожей и светлыми волосами. На сегодняшнее торжество она надела платье в клетку и повседневные туфли. Мэри носила очки и потому полагала себя уродиной. Она была чересчур правдивой и никогда не утруждала себя вежливостью. Возможно, именно поэтому сестры Стори любили ее.

Друзья Наталии и Мартина, в том числе старинная подруга Наталии, мадам Коэн, которая прилетела из Парижа, сидели за лучшими столами и болтали. Они потягивали «мимозы» и «кир рояли», [3]3
  «Мимоза» – коктейль из шампанского и апельсинового сока, «кир рояль» – коктейль из шампанского и черносмородинового ликера.


[Закрыть]в то время как на детском столе стояла шипучка из корнеплодов и кола. Мальчики потягивали лимонад через соломинки.

– Вот болваны! – обратилась Мэри к Эльв.

У нее не было ни внутреннего цензора, ни страха перед взрослыми. Ей совершенно не хотелось сидеть за одним столом с дурно воспитанными сопляками.

– Наверное, взрослые решили, что с мальчишками нам будет веселее, – как всегда, разумно заметила Мег. – Здесь больше нет наших ровесников.

– Они нам не ровесники, – возразила Мэри. – Они дети. В двух странах из трех мы уже были бы замужем. Ну разве что кроме Клэр. У нас уже были бы свои дети.

Пока сестры Стори размышляли над ее словами, Эльв попросила официанта унести хлебную корзинку. Смертные подсунули ломти хлеба в их детские одеяльца, чтобы отпугнуть фей. В большинстве сказок феи крадут младенцев смертных, но на Найтингейл-лейн случилось наоборот.

Мальчики перебрались под стол и начали играть в покер на зубочистки.

– Фу! Какая вульгарность, – вздохнула Мэри. – Весь этот бал – пустая трата денег.

Экстравагантность праздника была ей не по душе. На рождественских каникулах она работала на стройке «Жилья для человечества» [4]4
  «Жилье для человечества» – международная благотворительная организация, волонтеры которой строят дома для бедняков.


[Закрыть]в Коста-Рике.

– Ваши бабушка и дедушка могли пожертвовать деньги Красному Кресту или Американскому обществу борьбы с раковыми заболеваниями и спасти жизни, но вместо этого все пляшут ча-ча-ча.

– А по-моему, это романтично, – заметила Мег. – Пятьдесят лет вместе.

– А по-моему, просто мерзко, – отрезала Мэри. – Я никогда не выйду замуж.

Девочки посмотрели на Эльв.

– Только любовь имеет значение, – сказала она. – Настоящая любовь, которая выворачивает душу наизнанку.

Прозвучало не слишком привлекательно. Наверное, это больно; сплошная кровь, кости и пытки. Но никому не хватило мужества узнать подробнее, даже сварливой Мэри Фокс. Девочки пристально смотрели на Эльв, и каждой хотелось стать ею хотя бы на мгновение, а лучше на целый день.

В конце ужина принесли тарелочки с птифурами, покрытыми глазурью пастельных цветов: зеленой, желтой, розовой и светло-голубой, почти как платье Клэр.

Мэри наморщила носик.

– Жиры и углеводы, – заявила она и предпочла замороженный йогурт.

Эльв надела свитер, хотя в комнате было тепло. Официант крутился у стола, старался подойти поближе, дышал ей в волосы, смотрел, как на знакомую.

– Что вам нужно? – спросила Мэри Фокс.

– Не говори с ним, – предостерегла Эльв.

Клэр деловито собирала пирожные в салфетку.

Взрослые, воодушевленные спиртным, перешли к танцам. Даже рафинированная мадам Коэн, которая пугала сестер Стори откровенными вопросами, танцевала с дедушкой Мартином. Мальчики вылезли из-под стола и молотили по птифурам стаканами для воды. Раздавив очередной птифур, они орали «Ура!» на редкость мерзкими голосами.

Эльв не обращала на них ни малейшего внимания, даже когда они стащили пирожные с ее тарелки. В мире фей умирала старая королева, она прожила тысячу лет. Она призвала к себе Эльв. «Кто самая отважная из трех? Лишь та, что не страшится зла, достойна. Она одна последует за мной и станет нашей королевой».

Матери приглашенных девочек наслаждались мартини и обсуждали свои разводы. И правда, почему не проявить отвагу? Самое подходящее время, чтобы сбежать. Город ждет, и сестры Стори могут прогуляться по Манхэттену одни – редкая удача. Они взяли Мэри с собой. Все-таки она их двоюродная сестра, хотя слишком серьезная и строгая. Она расположила их к себе, предложив «по-тихому смыться». Такая наивная и простая! Они посмеялись и потащили ее на улицу.

Девочки проскользнули мимо швейцара и метнулись в парк. Смеялись все, даже Мэри, которая никогда раньше не переходила дорогу в неположенном месте.

– Нас арестуют! – завопила она, но перебежала через улицу, даже не посмотрев по сторонам.

Девочки любили Нью-Йорк, его белесый дневной свет, каменные стены вокруг парка, блистательную свободу. Они вскинули руки вверх и закружились. Они кричали «Аллилуйя!» во всю глотку, даже Мэри, которая разочаровалась в религии в пять лет.

Успокоившись, девочки заметили, что Эльв нет рядом. Она брела к лошадям. У некоторых на шеях висели гирлянды из искусственных цветов. На глазах у них были шоры, на спинах – тяжелые шерстяные попоны. Лошади выглядели пыльными, как будто проводили ночи в гараже, а не в конюшне. Воняло конским потом и бензином. Остальные девочки с радостью сбежали бы по лестнице и направились в зоопарк или к фонтану, но Эльв медлила, разглядывая лошадей. Ее посещали необычные мысли. Она замечала то, что было недоступно другим. Когда она щурилась, то видела все зло мира, как и говорила королева. Как будто чернильная мгла висела между землей и небом.

Эльв видела сквозь ясное «сейчас» мрачную сердцевину «могло быть». Сумел бы кто-то из гостей разглядеть, насколько лошади усталые и исхлестанные? Большинство людей смотрят лишь на то, что прямо перед ними. Бокал шампанского. Танцпол. Кусок торта. Вот и все, что им доступно. Пределы повседневного мира.

В первый экипаж села пара молодоженов. Они гуляли под ручку. Кучер свистнул и прищелкнул языком. Натянул вожжи. Лошадь покорно тронулась с места. У нее дрожала нога.

– Это жестокое обращение с животными, – заявила Эльв.

Ее голос казался далеким. Ей хотелось отрезать кучеру руки и прибить к дереву. Именно так поступают в сказках. Злодеев наказывают, а добро и истину отпускают на свободу. Но иногда герой замаскирован или обезображен. На нем плащ, маска, или он поражен проказой. Надо заглянуть ему внутрь, в самое горячее сердце. Увидеть то, чего не видят другие.

Следующая лошадь выглядела хуже прочих, просто старая развалина. Она поднимала то одно, то другое копыто, как будто идти ей было больно. На ней была соломенная шляпа, и почему-то это казалось самым печальным.

– Не понимаю, почему ты так переживаешь из-за этих рассадников блох, – фыркнула Мэри Фокс. – Во всем мире люди умирают от голода. Многие бездомные мечтают питаться, как эти лошади.

Прекрасное лицо Эльв стало негодующим. Она покраснела и заговорила с сестрами по-арнелльски, что редко делала при чужих.

– Са bell na.

«Она ничего не знает».

– Amicus verus est rara avis, [5]5
  Верный друг – редкая птица (лат.).


[Закрыть]– парировала Мэри. Ее немного злило, что ее не привлекли к изобретению арнелльского. – Между прочим, это на латыни, – добавила она.

У старой лошади на губах пузырилась пена. Улица Сентрал-парк-саут гудела. Кучер щелкнул кнутом.

– Са brava me seen arra? – тихо спросила Эльв.

«Кому из нас хватит отваги поступить верно?»

– Alla reuna monte?

«Как нам ее спасти?»

Эльв была танцовщицей, Мег – прилежной ученицей, но только Клэр умела ездить на лошади. Она брала уроки в конюшне недалеко от дома. Инструктор говорил, что она прирожденная наездница. Эльв и Клэр обменялись взглядами. Они умели общаться без слов, как в машине того страшного человека. В Арнелле можно читать чужие мысли, особенно мысли сестры, твоей плоти и крови.

Кучер увлеченно болтал с соседом. Оба закурили. В воздухе висел черно-синий выхлоп несущихся мимо машин.

Эльв подошла к мужчинам.

– Прошу прощения, – заговорила она.

Мужчины обернулись и смерили ее взглядами.

Девочка что надо, просто персик.

– Вы знаете историю принцессы, которую хотели поймать враги? – спросила Эльв. Это прозвучало смешно, но она продолжала: – Принцесса убежала, но враги поймали ее коня.

Так начинались все лучшие истории – в соседней стране, в мире, полном людского предательства.

– Да ну? – Кучер лошади в соломенной шляпе поманил Эльв пальцем. – Подойди-ка поближе, расскажи.

Мужчины засмеялись. Эльв подошла на три шажка. Три – безопасное число. Три сестры, три кровати на чердаке, три плаща в шкафу, три пары туфель на полу. Эльв тошнило от запаха конского пота. Ее горло пересохло. Перед вторым кучером лежал обед. Огромный бутерброд в коричневой бумаге. Сказку о верном коне Эльв поведала мать, вечером на огороде. Это была одна из старых русских сказок, не скрывающих жестокости. «Не передумаешь? – спросила Анни. – Это очень грустная сказка». Белые мотыльки порхали вокруг палатки. Маленькие девочки спали в кроватках наверху. «Не передумаю! Пожалуйста!» – взмолилась Эльв.

– Враги сожгли коня и отделили мясо от костей, – продолжила Эльв. – Они сварили его в котле, а череп прибили к стене.

– Какая страшная история. – Второй кучер щелкнул языком.

– Подойди-ка поближе. Я тебе кое-что расскажу, – настаивал кучер ветхого экипажа. – Честное слово, тебе понравится.