Текст книги "Мисс Билли"

Автор книги: Элинор Портер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

Элинор Портер
Мисс Билли

О книге и ее авторе

Элинор Ходжман Портер (1868–1920) – всемирно известная создательница «Поллианны», была живым воплощением американской мечты. Эта хрупкая женщина очень любила жизнь, и жизнь отвечала ей взаимностью. Много лет Портер посылала в редакции свои рассказы и короткие повести, получала вежливые отказы, но не утратила надежды. Откуда она брала на это силы?

Возможно, упорство и настойчивость писательница получила в наследство от своей семьи. Известно, что ее предки прибыли в Америку на легендарном корабле «Мэйфлауэр». Это судно пересекло океан в 1620 году, в исторических хрониках его называют кораблем отцов-пилигримов. Все его пассажиры покинули Старый Свет в надежде построить новый мир, в котором будет царить справедливость и гармония. Ради этой высокой цели они готовы были упорно трудиться и основали одно из первых британских поселений на территории будущих Соединенных Штатов.

Писательница родилась в маленьком городке Литтлтоне (штат Нью-Йорк), в скромной семье Фрэнсиса и Ллевеллы Ходжман. Она почти не ходила в школу, потому что много болела в детстве, да и впоследствии не отличалась крепким здоровьем. В семье считалось, что у Элинор большие способности к музыке, и родители приложили все усилия, чтобы развивать ее в этом направлении. Никто не придавал значения тому, что девочка, едва научившись говорить, начала писать стихи и щедро дарила их друзьям и родным на праздники, а как только овладела азбукой – начала писать эссе и небольшие рассказы.

В довольно юном возрасте Элинор Ходжман отправилась в Бостон изучать музыку в Консерватории Новой Англии. Несколько лет пела на концертах и в церковных хорах. В Бостоне она познакомилась с бизнесменом Джоном Лайманом Портером, в 1892 году вышла за него замуж. Бостон как город первой любви на всю жизнь остался в ее сердце. Неслучайно она отправила туда жить одну из самых милых своих героинь – мисс Билли.

Выйдя замуж, Элинор Портер продолжала преподавать музыку и много писала. Первого заметного успеха она добилась в 1907 году, издав небольшую повесть «Встречные течения». В 1911 году, опубликовав романтическую повесть «Мисс Билли», писательница превратилась в любимицу Америки. Жизнерадостная, легкая история отличалась какой-то детской искренностью, чистотой и в то же время женской мудростью. Читатели потребовали продолжения. Воодушевленная успехом, Элинор Портер в 1912 году написала вторую часть – «Мисс Билли принимает решение». Через два года, уже после триумфа «Поллианны», вышла заключительная часть трилогии – «Мисс Билли замужем».

Творчество Портер завоевало сердца миллионов людей не столько выдающимися литературными достоинствами или сюжетом, сколько жизнерадостным, ликующим настроением, которым пропитана каждая страница. Даже через сто лет ее книги – прекрасное лекарство от тоски, уныния и скуки.

Часть I
Мисс Билли

Глава I
Билли пишет письмо

Билли Нильсон исполнилось восемнадцать лет, когда тетушка, воспитывавшая ее с рождения, умерла. После смерти мисс Бентон девушка осталась на свете совсем одна. Одна-одинешенька и несчастна. Через два дня после похорон она изливала душу мистеру Джеймсу Хардингу, из адвокатской конторы «Хардинг и Хардинг», которая ведала имуществом Билли – не сказать, чтобы совсем ничтожным.

– Мистер Хардинг, во всем мире нет никого, кому было бы до меня дело, – плакала она.

– Тихо, тихо, дитя мое, все не так плохо, – ласково отвечал старик. – Мне есть до тебя дело.

Билли улыбнулась сквозь слезы:

– Но я же не могу с вами жить.

– Отчего же? – был ответ. – Думаю, Летти и Энн будут рады, если ты к нам переберешься.

Девушка засмеялась. Она вспомнила мисс Летти, у которой были расстроены нервы, и мисс Энн, страдавшую «сердцем», и представила, как будет приспосабливаться к тихой и размеренной жизни в доме поверенного Хардинга.

– О нет, благодарю вас, не представляете, сколько от меня будет шума, – сказала она.

Мистер Хардинг поерзал в кресле и задумался.

– Но, моя дорогая, у тебя должны быть какие-то родственники. Со стороны матери, например?

Билли покачала головой, и глаза ее снова наполнились слезами.

– Я знаю только про тетю Эллу. У мамы не было ни братьев, ни сестер. А мама умерла, когда мне исполнился год, вы сами знаете.

– А со стороны отца?

– Там все еще хуже. Он был единственным ребенком в семье и осиротел еще до того, как мама вышла за него замуж. Он умер, когда мне было шесть месяцев, остались только мама и тетя Элла. Потом только тетя Элла. А теперь не осталось никого.

– И тебе ничего не известно о родственниках отца?

– Ничего… почти ничего.

– То есть что-то ты все-таки знаешь?

Билли улыбнулась, и щеки ее порозовели.

– Да, есть один человек… Правда, он вовсе не родственник, но мне очень хочется ему написать.

– Кто же это?

– Тот, в честь кого меня назвали. Папин друг детства. Именно поэтому меня зовут Билли, а не как других девочек – Сюзи, Бесси или Салли Джейн. Папа хотел назвать своего ребенка Уильямом в честь друга и очень расстроился, когда родилась я. Так тетя Элла говорила. А потом кто-то предложил ему назвать меня Билли. Ему понравилось, потому что он все равно звал своего друга Билли. И вот теперь меня так зовут.

– Ты с ним знакома?

– Нет. Тетя Элла говорила, что мама дружила с его женой и что та была очень мила.

– Гм, думаю, мы их разыщем. Ты знаешь его адрес?

– Да, если только он не переехал. Мы всегда хранили адрес. Тетя Элла иногда говорила, что когда-нибудь напишет ему обо мне.

– Как его зовут?

– Уильям Хеншоу. Он живет в Бостоне.

Мистер Хардинг сорвал с себя очки и в волнении наклонился вперед:

– Уильям Хеншоу? Уж не Хеншоу ли с Бикон-стрит?

Теперь заволновалась Билли.

– Неужели вы его знаете? Как здорово! Он действительно живет на Бикон-стрит! Я только сегодня видела адрес. Понимаете, я очень хочу ему написать.

– Написать? Конечно, напиши ему, – воскликнул поверенный. – Нам не придется его искать, дитя мое. Я много лет знаком с этой семьей, Уильям учился в колледже с моим сыном. Нед много о нем рассказывал. Их было трое в семье – Уильям и два младших брата. Я позабыл их имена.

– Значит, вы его знаете? Как хорошо! – воскликнула Билли. – Понимаете, я опасалась, что он – выдумка.

– Я вынужден признать, – улыбнулся поверенный, – что в последнее время потерял его след. Я спрошу у Неда. А теперь отправляйся домой, моя дорогая, и вытри свои прелестные глазки. Нет, лучше приходи к нам на чай. Я телефонирую домой! – он с трудом встал и пошел в свой кабинет.

Через несколько минут старик вернулся с покрасневшим лицом, довольно мрачный.

– Милое дитя, прости, но я вынужден отозвать свое приглашение, – жалобно сказал он. – Мои сестры плохо себя чувствуют. У Энн шалит сердце, а Летти нервничает. Приношу свои извинения. Ты же простишь их?

– Конечно, спасибо вам, – улыбнулась Билли, и ее глаза озорно блеснули. – Вы не обижайтесь, но будет большой удачей для всех, если мне не придется перебираться к вам, мистер Хардинг.

– Что ж, твой план написать Хеншоу очень неплох. – торопливо сказал поверенный. – Я поговорю с Недом. Непременно! – И, церемонно кланяясь, выпроводил девушку из конторы.

Джеймс Хардинг сдержал слово и в тот же день поговорил с сыном. Оказалось, Нед давно не виделся со своим старым приятелем, но сообщил, что Билли Хеншоу сейчас исполнилось около сорока лет, что он славный малый и наверняка будет ласков со своей осиротевшей тезкой. В этом Нед был совершенно уверен.

– Прекрасно. Я ему напишу, – объявил мистер Джеймс Хардинг. – Завтра же!

Он так и сделал. Правда, Билли его опередила. Пока поверенный разговаривал с сыном, она сидела за столом в опустевшем доме на другом конце города, изливая свою тоску на четырех страницах, адресованных «милому дяде Уильяму».

Глава II
Страта и ее обитатели

Бертрам Хеншоу называл дом на Бикон-стрит Стратой11
  Стра́та (от лат. stratum – «слой, пласт») – социальный слой, объединенный неким общим общественным признаком.


[Закрыть]. Это сильно раздражало Сирила и даже Уильяма, хотя они понимали, что это «всего лишь Бертрам». Все двадцать четыре года, что Бертрам прожил на свете, это «всего лишь Бертрам» было его проклятием и спасением. Однако дом на Бикон-стрит, где жили три брата, действительно был «стратой».

– Понимаете, – легко объяснял Бертрам новым знакомым, которых удивляло это слово, – если бы я мог отрезать фасад от дома, как ломоть кекса, вы бы лучше поняли. Представьте себе, что на Банкер-хилл вдруг случилось извержение вулкана, и дом засыпало слоем пепла. Археологи будущего будут потрясены, когда раскопают его через много месяцев усердной работы. Вот послушайте, что они обнаружат.

Первый слой – верхний этаж, слой Сирила. Голые полы, скудная, но тяжелая мебель. Пианино, скрипка, флейта, книжные завалы и ни одной занавесочки, подушечки или безделушки. «Здесь обитал скромный человек, – скажут археологи. – Одинокий ученый, музыкант или монах».

Затем они раскопают слой Уильяма, четвертый этаж. Кто такой Уильям? Брокер со Стейт-стрит, обеспеченный вдовец, высокий, сутулый, лысоватый, близорукий обладатель самого доброго сердца в мире. Но чтобы понять Уильяма по-настоящему, нужно увидеть его комнаты. Уильям – коллекционер. У него хранятся четыре белых камешка с тех пор, когда он был годовалым младенцем. Представьте, сколько всего он скопил за последние сорок лет. Миниатюры, резная слоновая кость, жуки, фарфор, нефрит, марки, открытки, ложки, багажные бирки, театральные программки, карты – он собирает всё. Великолепный беспорядок! И всё это хранится в его комнатах. Его новое увлечение – заварочные чайники. Представляете, как намучаются археологи, пытаясь понять, как это сочетается с «монахом»?

А потом они доберутся до моего слоя и запутаются окончательно: сплошные краски и мольберты. Никакой связи с монахами и коллекционерами. Видите? – весело заканчивал повествование Бертрам. – Поэтому и Страта!

Нередко это слово срывалось с языка Сирила и даже Уильяма, хотя оно им не нравилось. Друзья Хеншоу тоже называли дом Стратой.

С самого детства мальчики Хеншоу жили в этом уютном просторном доме, выходящем окнами на Общественный сад. Здесь родился их отец, здесь умерли их родители – почти сразу после того, как выдали замуж старшую дочь Кейт. В двадцать два года Уильям Хеншоу, старший из сыновей, привел в дом невесту, и вместе они создавали семейную обстановку для двух осиротевших мальчиков, Сирила и Бертрама. Через пять лет после свадьбы миссис Уильям скончалась, и с тех пор дом не знал женской руки.

Шли годы. И дом мало-помалу обрел свой нынешний вид.

Тридцатилетний Сирил – гордец, одиночка, ненавидевший собак, кошек, женщин и беспорядок, – уединился со своей музыкой на пятом этаже. Сорокалетний Уильям проводил среди драгоценных коллекций почти все свободное время. Двадцатичетырехлетний Бертрам полновластно владел третьим этажом и завалил его красками, кистями, мольбертами, драпировками, коврами, подушками и вездесущими «девичьими ликами». Милые, упрямые, дерзкие, скромные, веселые, грустные, красивые, почти уродливые девушки смотрели с холстов, дерева и фарфора повсюду. В мире искусства «девичьи лики» Хеншоу постепенно получили известность и считались достойным приобретением.

На втором этаже располагались темная старая библиотека и гостиные – тихие, чинные, никому не нужные. А еще ниже находились столовая и кухня. Там властвовали повар-китаец Дон Линг и чернокожий Пит.

Пит был… Как бы сказать… Он считал себя дворецким и, открывая огромную входную дверь, таковым выглядел. Но в остальное время, подметая полы или вытирая пыль с безделушек мистера Уильяма, он превращался в суетливого, верного старика, готового умереть на службе, которой отдал пятьдесят лет жизни.

Многие годы дом на Бикон-стрит не знал женской руки. Даже Кейт, замужняя сестра, оставила попытки руководить Дон Лингом или Питом, когда являлась в гости к своим братьям из дома на Коммонвелс-авеню.

Глава III
Обмен письмами

Уильям Хеншоу получил письмо от некоего Билли с шестичасовой почтой. Письмо его, мягко говоря, поразило. Он нечасто вспоминал Уолтера Нильсона и ничего не знал о существовании Билли. Более того, читая письмо, написанное круглым аккуратным почерком, недоумевал, зачем Уолтер Нильсон назвал ребенка в его честь. И вот теперь неведомый потомок почти забытого друга юности просил приюта в его доме. Немыслимо! Уильям Хеншоу опустился на нижнюю ступень лестницы и растерянно перечитал письмо еще раз, надеясь, что понял его неправильно.

– Что случилось, старик? – удивленно осведомился Бертрам, стоя в дверях.

– Что случилось? – повторил Уильям, вскакивая на ноги и потрясая письмом. – Похоже, нам предстоит принять ребенка на борт. Ребенка!

– Сирилу это должно понравиться, – засмеялся Бертрам.

– Бертрам, я не шучу!

– Конечно, – легкомысленно сказал Сирил, спускаясь по лестнице. – Пойдем в столовую, Пит уже дважды звонил к ужину.

Усевшись за стол Уильям вновь обратился к братьям:

– Кажется, у меня есть тезка, – сказал он упавшим голосом. – Сын Уолтера Нильсона.

– А кто это такой? – спросил Бертрам.

– Друг моей юности. Я получил письмо от его сына.

– Так читай же его, не робей! Мы не так уж впечатлительны, да, Сирил?

Сирил нахмурился. Он сам не замечал, как часто хмурится в ответ на слова Бертрама.

Старший брат облизал губы и дрожащей рукой показал письмо.

– Это абсурд! – предупредил он, прокашлялся и прочитал письмо вслух.

«Милый дядя Уильям!

Вы ведь не возражаете, если я буду называть вас так? Понимаете, мне нужен хоть кто-нибудь, а у меня никого нет. Вы самый близкий человек, который у меня остался. Может, вы забыли, но меня назвали в вашу честь. Моим отцом был Уолтер Нильсон, а тетя Элла только что умерла.

Вы не возражаете, если я приеду к вам жить? Это не навсегда – я, конечно же, собираюсь в колледж, а потом я стану… не знаю еще кем. Я надеюсь посоветоваться с вами. У вас могут быть свои предложения. Вы могли бы подумать об этом до моего приезда? Впрочем, вы, может быть, и не захотите меня видеть.

От меня много шума, есть такой грех. Но я не думаю, что это вам помешает. Если, конечно, у вас не расстроены нервы и не шалит сердце, как у мисс Летти и мисс Энн. Это сестры мистера Хардинга, а мистер Хардинг наш поверенный, и он вам тоже напишет.

Так, о чем это я? Ах да, о расстроенных нервах мисс Летти. В них-то все и дело. Понимаете, мистер Хардинг был так добр, что предложил мне поселиться с ними, но нет уж! Из-за нервов мисс Летти в доме ходят на цыпочках и говорят шепотом из-за сердца мисс Энн. Стулья и столы у них в доме нельзя передвигать, потому что остаются потертости на коврах. Занавески в доме опускают точно до середины окон, а если светит солнце – то донизу. Представляете нас со Спунком в таком доме? Кстати, вы не будете возражать, если со мной приедет Спунк? Надеюсь, что нет, потому что я не могу жить без Спунка, а он без меня.

Пожалуйста, ответьте как можно скорее. Я не обижусь, если вы просто телеграфируете. Слова «приезжай» будет вполне достаточно. Тогда я сразу соберусь и сообщу, на каком поезде приеду. Да, и еще! Вденьте в петлицу гвоздику, и я тоже вдену. Так мы друг друга узнаем. Адрес у меня простой: Хэмпден-Фоллс.

С надеждой на обретение дома и семьи,

Билли Нильсон»

Долгую минуту за столом в доме Хеншоу молчали. Потом старший брат, тревожно глядя на двух младших, спросил:

– Ну?

– Господи! – выдохнул Бертрам. – Ну и дела…

Сирил ничего не сказал, но плотно сжатые губы его побелели.

Снова наступила тишина, а потом Уильям робко спросил:

– И что же нам делать?

– Как что? Ты же не собираешься позвать его к нам? – воскликнул Сирил.

– Ребенок бы немного оживил дом, – отозвался Бертрам. – У Сирила наверху отлично натертые полы без ковров, по ним можно катать игрушечный поезд!

– Чепуха! – заявил Сирил. – Это письмо написал не младенец. Скорее уж ему понравятся твои краски или хлам Уильяма!

– Тогда не будем его подпускать к этим вещам, – сказал Уильям.

– Уильям, ты же не всерьез? – закричал Сирил, с грохотом отодвинув стул. – Ведь ты не позволишь мальчику приехать сюда?

– А что мне остается? – тихо просил Уильям.

– Как что? Откажи ему! Зачем нам здесь ребенок? Святые небеса! Пусть отправляется в пансион, в тюрьму, но только не сюда!

– Черт, да пусть приезжает! – воскликнул Бертрам. – Бедный маленький бездомный чертенок. Подумаешь, какое дело! Будет жить у меня. Сколько ему лет, кстати?

– Не знаю, – задумался Уильям. – Уолтер умер лет семнадцать или восемнадцать назад, через год или два после свадьбы. Мальчику должно быть что-то около восемнадцати лет.

– Ну вот, а Сирил волновался из-за поезда, – засмеялся Бертрам. – Какая разница, сколько ему лет! Со взрослым парнем возни немного.

– Как насчет, как бишь его… Спунка? – ехидно спросил Сирил. – И вообще, кто это такой?

– Собака, наверное, – предположил Уильям.

– Не смейте пускать Спунка наверх, – решительно заявил Сирил. – Мальчика я еще выдержу, но собаку!..

– Может быть, это попугай, а не собака? – предположил Бертрам.

– Отлично, – холодно сказал Сирил, вскочив на ноги. – Помни, Бертрам, что ты взял на себя ответственность. Принять в семью неизвестного мальчика – это абсурд, но я не стану возражать, раз вы оба этого хотите. К счастью, мои комнаты – на самом верху! – С этими словами он вышел из столовой, так и не притронувшись к ужину.

На мгновение повисла тишина.

– Он всегда на что-нибудь зол, – сказал Бертрам. Лицо его как-то сразу изменилось. У мальчишеских губ пролегли скорбные складки.

Уильям вздохнул.

– Я знаю, но его талант…

– Талант! Святые угодники! – перебил его Бертрам. – Сирил все больше напоминает старую деву. Рано или поздно он заставит нас разговаривать шепотом и ходить на цыпочках.

– Уж тебя он точно тихоней не сделает, – улыбнулся Уильям.

– Есть только одна причина, по которой я готов взять мальчика, – сказал Бертрам. – Может быть, это смягчит Сирила.

– Не представляю, как мне отвечать на письмо, – мрачно сказал старший брат.

– Тут нечего церемониться. Отправь телеграмму: «Приезжай», – и дело с концом.

– Дождемся письма от его поверенного. – Уильям еще раз заглянул в письмо на столе. – Некто мистер Хардинг. Не родственник ли он Неду Хардингу? Мы учились вместе в Гарварде, и вроде бы он родом из Хэмпден-Фоллс. Пока не получу от него письма, ничего предпринимать не стану.

Вскоре пришло письмо от Джеймса Хардинга. Он подробно разъяснил имущественное положение Билли. Сообщил, что, согласно завещанию своей матери, Билли не может самостоятельно распоряжаться своим состоянием до достижения двадцати одного года. Написал, что у Билли нет никого в целом свете, и попросил принять к себе сироту в память старой дружбы, кстати передав привет от Неда Хардинга. Завершалось письмо пожеланием возобновить давнее знакомство и надеждой получить скорый ответ от Уильяма Хеншоу.

Это было хорошее письмо, но очень плохо написанное. Большинство писем Джеймс Хардинг диктовал стенографистке, потому что почерк у него был неразборчивым. Однако на этот раз он предпочел написать своей рукой, и именно поэтому Уильям Хеншоу не понял, что его тезка Билли вовсе не юноша. Поверенный называл Билли по имени, или «сиротой», или «бедным одиноким ребенком». Местоимения «ее» и «она» из-за дурного почерка выглядели как «его» и «он», так что Уильям и не подумал, что ошибается. И поэтому он велел приготовить в доме комнату для мальчика по имени Билли.

Первым делом он телеграфировал Билли одно-единственное слово. «Приезжай».

– Надо же успокоить бедного парня, – объяснил он Бертраму. – Конечно, Хардингу я сообщу подробно о моих делах. Все равно мальчику нужно будет еще собраться.

Уильяма Хеншоу ждал большой сюрприз. Не прошло и суток, как от Билли пришла ответная телеграмма: «Приезжаю завтра. Поезд приходит в пять. Билли».

Уильям Хеншоу не знал, что Билли давно уже упаковала вещи. Она была в отчаянии. Дом казался ей могилой, несмотря на присутствие горничной и услужливого соседа с женой, которые оставались у нее ночевать. Поверенный Хардинг неожиданно заболел, и она не смогла даже рассказать ему, что получила чудесную телеграмму с приглашением. Так что Билли, одинокая, порывистая и привыкшая ни с кем не считаться, решила, что ждать больше нечего.

Билли ничуть не боялась неопределенного будущего. Она была очень романтичной особой. Ей казалось, что вполне достаточно вдеть гвоздику в петлицу, чтобы встретиться с отцовским другом, которого тоже звали Билли. Так что она купила гвоздику, билет и с нетерпением стала ждать поезда.

В доме на Бикон-стрит радостная телеграмма Билли вызвала всеобщее оцепенение. На семейный совет призвали даже Кейт.

– Я ничего не могу сделать! – раздраженно заявила она, услышав эту историю. – Вы же не ждете, что я возьму к себе мальчика?

– Конечно нет, – вздохнул Уильям. – Но, видишь ли, я думал, что успею раздать необходимые указания… Письмо Хардингу я отправил только сегодня и ответа еще не получил.

– А чего ты ожидал, отправив эту глупую телеграмму? – спросила леди. – «Приезжай!» Ну вот он и приезжает.

– Но Билли попросил меня это сделать.

– И что? Неужели ты, рассудительный мужчина сорока лет, должен идти на поводу глупого восемнадцатилетнего мальчишки?

– В нашем Уилле дремлет романтик, – улыбнулся Бертрам. – Это так волнующе: отправить в пространство одно только слово «Приезжай» и ждать, что произойдет.

– Теперь он дождался, – с мрачным удовлетворением заметил Сирил.

– Нет, все еще впереди! – радостно поправил его Бертрам. – Уильяму нужна гвоздика. Это же опознавательный знак!

Уильям покраснел.

– Бертрам, не говори глупостей. Я не стану брать гвоздику.

– И как ты тогда его найдешь?

– Ну, у него-то гвоздика будет, вот и довольно.

– Да, и еще Спунк, – заметил Бертрам.

– Что за Спунк? – воскликнула Кейт.

– Уилл считает, что это собака, – ответил Бертрам. – Сирил рассчитывает на мартышку. Я бы поставил на попугая.

– Мальчики, что вы наделали! – Кейт рухнула на стул. – Что вы наделали!

– Между прочим, он сын лучшего друга моей юности, – сурово сказал Уильям. – Так что мы должны принять его достойно. Бертрам, ты обещал, что он будет жить у тебя, так?

Бертрам посерьезнел.

– Да, Уилл, пусть устраивается в маленькой спальне в конце коридора. Я ею почти не пользуюсь. Завтра уберем оттуда все лишнее.

– Хорошо, – сказал старший брат. – Я спущусь к Питу и Дон Лингу, сообщу им обо всем. Имейте в виду: мальчика нужно принять как можно любезнее.

– Есть, сэр, – откозырял Бертрам.

Кейт и Сирил промолчали.