Текст книги "Встречи под звездой надежды"

Автор книги: Элина Быстрицкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

На дороге, ведущей во мрак

Я не верю в случайности – их не бывает, у всего, что происходит, есть причины, просто мы не всегда их знаем и понимаем.

Я собиралась уезжать с театром на гастроли, и именно в день отъезда требовалось закончить запись на радио. Не помню сейчас, что это за передача, просто она была связана с судьбой какого-то врача. Если что-то было о врачах, я обязательно принимала приглашение – это осталось у меня на всю жизнь.

Запись делалась на улице Качалова. Что-то не получалось, капризничала техника. Я пробыла там довольно долго, а мне надо было собрать вещи – поезд уходил рано. К тому же я основательно проголодалась. У меня оставалось часа полтора на сборы, и я решила, что забегу домой, сложу вещи, выпью хотя бы чаю. Приехала, села за стол и… На этом все кончилось, я потеряла сознание. Дело в том, что мои неприятности в личной жизни, трудности, которые мне пришлось пережить в военные годы, конечно же отразились на моей нервной системе.

Вызвали «скорую помощь». Меня уложили в постель. Несколько дней я лежала дома с высокой температурой. Что это за заболевание было, врачи затруднялись определить…

Это был темный год в моей жизни. Меня увезли в Центральную клиническую больницу в Кунцево. Почему-то я оказалась в отделении, которое запиралось на ключ. Я догадывалась, что врачи подозревают у меня психическое заболевание. Но понять, почему я попала сюда, не могла, а мне не объясняли. Отделывались словами о необходимости провести обследование, сделать анализы. Меня это тревожило: я прекрасно все соображала, нарушений работы мозга у меня никаких не было. Но мне трудно было ходить, и физически я сильно ослабла. И было ощущение, что у меня на спине, на шее какая-то тяжесть.

Сейчас я понимаю, что это было истощение нервной системы, я попросту – перетрудилась. Для актрисы стрессовые состояния не редкость. Кто-то умеет от них защищаться, я – нет. К тому же подошел и возраст, когда чисто физиологически предопределена вероятность срывов. Именно так я и объясняла кратковременную потерю сознания.

Почти полтора месяца я уговаривала, чтобы меня посмотрели врачи-специалисты. Это было невыносимо тяжело – тянулись дни, и я чувствовала, что просто не выдержу. В конце концов меня перевели в другое отделение, но там тоже было не очень комфортно, так как я оказалась в одной палате с женщиной, которая боялась света. У нее была серьезная травма после автоаварии. Еще месяц я пробыла с нею…

Из этой больницы я не вышла, а буквально вырвалась. Такое «лечение» привело к тому, что я все чаще стала думать: пора заканчивать счеты с жизнью. Жить без театра, без моей работы я не могу, а врачи постоянно говорили:

– Вам надо сменить профессию…

Я не сомневаюсь, что врачи желали мне добра, ведь Бог создал врачей для милосердия. Но и милосердие, даже искреннее, бывает разное. Вот пример, с которым я столкнулась много позже… У моего друга внезапно очень тяжело заболела жена. Ее поразил недуг из тех, которые считаются неизлечимыми. И врачи «милосердно», конечно, деликатно, посоветовали ему не тратиться на лекарства, так как стоят они очень дорого. У этой маленькой трагедии счастливый финал: женщина победила страшную болезнь.

Когда я услышала «добрый» совет врачей сменить профессию, в глазах потемнело. Какая у меня может быть иная профессия, если я всю жизнь так тяжело добивалась того, чтобы стать актрисой? Преодолела сопротивление семьи, отбилась от недругов, которые старались меня уничтожить. Столько вытерпела в жизни, и вдруг оказаться в другой профессии? Для меня это было совершенно невозможно. Лучше уж уйти в никуда…

И я стала потихонечку собирать снотворное, которое мне давали, для того чтобы один раз уснуть и больше не проснуться. Постоянно обзванивала друзей, знакомых, с которыми мне хотелось поговорить. Позвонила одной женщине, из тех, которые ушли в медицину после «Неоконченной повести», – я уже рассказывала об этом. Ее мама собирала тех, кто стал врачом после этого фильма, и приглашала на эти встречи меня. Я приходила к ним в дом и как бы сроднилась с этой семьей.

Я позвонила Танечке… Она не хочет, чтобы я называла ее фамилию, однажды, когда я это сделала в одном из интервью, она сильно мне выговорила. Позвонила и вдруг услышала:

– Где вы? Что с вами? Я хочу вас повидать!

Я рассказала, что лежу в больнице.

Она расспросила меня, выслушала и потребовала:

– Уходите оттуда! Я вас вылечу!

Поверить в такое было просто невозможно, потому что специалисты-врачи ничем не смогли мне помочь. Таня попросила, чтобы я позвонила ей еще раз. Я это сделала. Догадалась, что она за это время с кем-то советовалась – Таня работала в поликлинике Академии наук СССР.

Таня сказала:

– Уходите из больницы! Все лучшие консультанты будут, я сама вами займусь!

Я написала в больнице все необходимые расписки и ушла… Таня поняла, что со мной и что нужно делать. Она меня подняла. Буквально вернула к жизни. Приходила ко мне каждый день, выводила на прогулки. Подолгу разговаривала со мной. Применяла медикаменты, которые считала нужными. Помню тот день, когда мы с Таней должны были впервые перейти через Садовое кольцо… Стояла ранняя весна, еще талый снег не сошел. И помню лужицу у тротуара, в которую мне надо было ступить, но я отшатнулась от нее.

– Нет! – сказала Танечка. – Пойдем!

Я перешла Садовое кольцо со страшным сердцебиением, надеясь только на чудо. И я успела его перейти, пока горел зеленый свет светофора. Оно казалось таким широким – в районе площади Восстания! Но я перешла, одолела это шумное, грохочущее машинами кольцо, и это было для меня таким счастьем!

Жила я в высотном доме. Однажды вернулась с прогулки, а лифт не работает. Столько лестниц надо пройти! И я пошла. Поднялась на второй этаж, запыхалась, обессилела. Вдруг подумала: «А может, на втором этаже лифт работает?» Нажала кнопку – и лифт пришел!

Когда я Танечке рассказала об этом, она уверенно проговорила:

– Значит, вы здоровы.

– Но я же поднялась только на один этаж, – возразила я.

– Если бы вы не стали подниматься, а сели на ступеньки и расплакались, вот тогда вы были бы еще больны.

Первый спектакль, который я играла после этой жуткой трагедии, был «Дачники». Большая, любимая роль Юлии Филипповны… И спектакль хороший, поставленный Борисом Андреевичем Бабочкиным, – один из самых известных спектаклей Малого театра! Я была вся мокрая – с меня сошло три пота от волнения, переживаний. Руфина Нифонтова сказала:

– Посмотри, твою одежду хоть выжимай…

А я даже и не заметила, что от напряжения так взмокла. Я вернулась к работе, и это было для меня великим счастьем…

…Никогда бы не подумала, что фильм «Неоконченная повесть» получит такое удивительное продолжение. В фильме врач Елизавета Муромцева спасает силою своей любви тяжелобольного человека. Девочка, ставшая замечательным врачом под впечатлением от этого фильма, спасла меня силою участия и огромной чуткостью…

Слава богу, меня миновали инфаркты. Закаленное войной и нелегкой послевоенной жизнью сердце выдерживало, сопротивлялось ударам, которые с настойчивой последовательностью наносила мне жизнь. Но уязвимые места у меня все-таки обнаружились.

Одна из молоденьких артисток как-то спросила меня: «В чем причина долголетия актрис?» Она намекала на «старух» Малого театра, которые и в преклонном возрасте не сходили со сцены.

Девочка не принимала во внимание очевидное: наших мудрых, обожаемых, сверхталантливых «старух» можно пересчитать по пальцам, а тех, кто сгорел, преждевременно ушел туда, откуда не возвращаются, – сотни, если не тысячи. Актер – профессия повышенного риска. И это должны знать те, кто ее выбирает.

У меня отнюдь не слабое здоровье. Когда этого требовала моя работа, я могла выносить запредельные нагрузки. Гораздо труднее мне приходилось, когда я попадала в вынужденные простои или меня пытались «поставить на место» люди, облаченные чиновной или творческой властью. Этого переносить я не могла…

Эмоциональный мир актрисы – особый. Он соткан из таких тонких и нежных струн, что тронь любую – и заплачет, затоскует, заболит вся душа, заноет сердце.

Случаются такие ситуации, когда ничего невозможно сделать. Такое было и у меня. Малый театр находился на гастролях в Ленинграде. Принимали нас очень хорошо. Я играла Глафиру в «Волках и овцах» А. Островского. Это очень подвижная роль, я на сцене прыгала и плясала и вообще демонстрировала непосредственность и очарование молодости. В какой-то момент у меня подвернулась нога, потому что под половиками, которыми был застелен пол, находилось неровное место. У меня порвалось сухожилие голеностопа. Я упала… нет – скорее села на пол. Дали занавес, и акт нормально закончился.

Поскольку я прыгала и плясала, то, что я оказалась на полу, было естественным и не вызвало у зрителей удивления. Но встать я не смогла – жуткая боль в ноге. Тут же «скорая помощь»… И проблема: что делать, надо доигрывать спектакль, зрители не виноваты. Ногу обработали хлорэтилом, она распухла, но, слава богу, на мне была длинная юбка, из-под нее не было видно травмированной ноги. Ее туго перевязали, и я доиграла спектакль со страшными болями.

Вечером ко мне пришли Елена Николаевна Гоголева и Марьяна Турбина, ассистент режиссера. После вопросов о том, как я себя чувствую, слов участия, они стали говорить о том, что надо доиграть гастроли, оставалось еще два спектакля.

С жуткой болью я все-таки доиграла эти два спектакля. Приехала в Москву и, естественно, попала в больницу. У меня образовался незаживающий свищ.

Пока я лежала, лечила ногу, все мои роли у меня забрали, отдали моим коллегам, как я горько пошутила, заклятым друзьям. Мне еще недавно говорили, что замены нет, и я должна была на гастролях играть, превозмогая жуткую боль. А тут все роли оказались сразу «пристроенными»…

Так началось мое несчастье. Набирать репертуар трудно, долго, а отдать – в одну минуту.

Через одиннадцать месяцев Зоя Сергеевна Миронова, заведующая отделением спортивной травмы Центрального института травматологии и ортопедии, сказала мне этак небрежно:

– Знаешь, ты приходи завтра… Возьми с собой зубную щеточку, пижамку, мы посмотрим, что там у тебя такое…

Зоя Сергеевна – уникальный человек. Она академик, заслуженный деятель медицины, в прошлом чемпионка страны по конькобежному спорту. Мне страшно повезло, что я попала в ее руки.

На следующий день я и в самом деле пришла в спортивном костюме, с авоськой, в которой была книжечка, которую я тогда читала, и самые элементарные предметы туалета. Предполагала, что пробуду здесь пару дней.

Пришла, а кабинет Зои Сергеевны закрыт. Думаю: «Да что же это такое, она меня позвала, сказала, в какое время прийти, а ее нет». Мимо проходила хирургическая сестра:

– A-а, ты пришла… Ну-ка иди сюда…

Напротив кабинета Зои Сергеевны находилась ванная комната.

– Быстренько переодеваемся! – сказала сестра. – Зоя Сергеевна будет тебя смотреть.

Пока я снимала с себя одежду, мне сделали укол промедола. Мне стало весело и хорошо, я расхохоталась. Подо мной оказалась каталка, и меня повезли из отделения спортивной травмы «веселым поездом». Я хохотала, сестры смеялись, из палат выскакивали ребята-спортсмены, чтобы посмотреть, что это такое там едет с таким шумом и гамом. И только когда меня привезли в какую-то комнату, я догадалась, что это операционная. Хотя операционные фронтовых госпиталей выглядели совсем по-другому.

Зоя Сергеевна сказала – спокойно и благожелательно:

– Ты потерпи, будет сейчас немножко больно.

Мне сделали укол прямо в кость. Тогда было неизвестно, останусь ли я с ногой.

Когда поняла, что сейчас будет операция и насколько все серьезно, я подумала: «Какое счастье, что я попала именно к ней».

Ногу мне спасли. Поместили меня в кабинете Зои Сергеевны, иначе все ходили бы на меня посмотреть, особенно ребята-спортсмены, которые никогда не отличались деликатностью. А в кабинет Зои Сергеевны не каждый решался войти, да и не всех пускали.

Я пролежала сколько было нужно, потом долго разрабатывала ногу и вернулась в театр.

Ногу мне спасли, но душевные травмы – ведь у меня отняли любимые роли, чем фактически поставили на мне, как на актрисе, крест, – не заживали долго.

К этому времени я была уже очень известной актрисой, из почтового отделения мне приносили письма пачками по двести пятьдесят штук. А в Малом театре меня все время «воспитывали», чтобы я чувствовала себя зависимой. Доходило до смешного. Но об этом потом… Сейчас лишь скажу, что профессия актера связана и с душевными трудностями, и с физическими сложностями. В моей жизни были потери из-за болезней и травм. Наверное, это у всех так. Надо лишь уметь все это пережить, вынести.

Без вины виноватая

Обычно перечень ролей и спектаклей, в которых участвовала актриса, помещается в конце книги – как вспомогательный материал. Я думаю, это не очень правильно. Ибо мои роли и спектакли – это суть жизни, а точнее – моя жизнь.

Моя театральная жизнь оказалась такой длинной, что я помню лишь ее основные вехи, но подробности растворяются, заслоняются все новыми и новыми событиями. Я попросила библиотеку Малого театра составить для меня такой перечень: роль, спектакль, дата премьеры.

Вот он – список моих надежд, тревог, волнений, а порою и отчаяния, роли и спектакли в Малом театре:

Леди Уиндермиер («Веер леди Уиндермиер» О. Уайльда. 18.02.1959 г.)

Наталья («Осенние зори» В. Блинова. 27.03.1960 г.)

Нина («Карточный домик» О. Стукалова. 26.05.1960 г.)

Кэт («Остров Афродиты» А. Парниса. 30.10.1960 г.)

Клеопатра Гавриловна («Почему улыбались звезды» А. Корнейчука. 04.06.1961 г.)

Катерина Ремез («Крылья» А. Корнейчука. 09.09.1961 г.)

Паранька («Весенний гром» Дм. Зорина. 26.10.1961 г.)

Баронесса Штраль («Маскарад» М. Лермонтова. 06.05.1962 г.)

Ксения Ивановна («Палата» С. Алешина. 22.04.1963 г.)

Юлия Филипповна («Дачники» М. Горького. 25.03.1964 г.)

Мария Ивановна («Главная роль» С. Алешина. 22.04.1964 г.)

Миссис Эрлин («Веер леди Уиндермиер» О. Уайльда. 26.01.1965 г.)

Эльза («Герой Фатерланда» Л. Кручковского. 14.05.1965 г.)

Глафира («Волки и овцы» А. Н. Островского. 12.02.1966 г.)

Герцогиня Мальборо («Стакан воды» Э. Скриба. 26.11.1966 г.)

Анна Петровна («Иванов» А. Чехова. 17.03.1967 г.)

Софья Марковна («Старик» М. Горького. 25.04.1968 г.)

Лидия Юрьевна («Бешеные деньги» А. Н. Островского. 13.04.1969 г.)

Анастасия («Признание» С. Дангулова. 22.04.1970 г.)

Донна Анна («Каменный хозяин» Л. Украинки. 25.05.1971 г.)

Паула Клотильда («Перед заходом солнца» Г. Гауптмана. 30.06.1972 г.)

Маша («Касатка» А. Толстого. 12.10.1973 г.)

Панова («Любовь Яровая» К. Тренева. 06.11.1977 г.)

Чернобривцева («Ураган» А. Софронова. 06.05.1978 г.)

Пелагея («Фома Гордеев» М. Горького. 28.05.1981 г.)

Кручинина (Отрадина) («Без вины виноватые» А. Н. Островского. 31.05.1981 г.)

Мария («Выбор» Ю. Бондарева. 26.05.1982 г.)

Мэри («Долгий день уходит в ночь» Ю. О’Нила. 08.06.1989 г.)

Москалева («Дядюшкин сон» Ф. Достоевского. 25.04.1992 г.)

Хлестова («Горе от ума» А. С. Грибоедова. 01.11.2000 г.)

Турусина («На всякого мудреца довольно простоты». 2002 г.)

Я крайне благодарна сотрудницам библиотеки за то, что помогли мне вспомнить и пережить год за годом мою жизнь в Малом театре. Этот перечень мне говорит об очень многом. Первую роль на сцене Малого я сыграла, когда мне был тридцать один год. То есть я явно «запоздала», многие актрисы начинали раньше. Но моей вины в том нет – я пробивалась на лучшую театральную сцену страны через войну и неустроенные послевоенные годы. И приехала в Москву из провинции через столицы двух ныне самостоятельных государств. Я искала себя (и, смею надеяться, нашла) в кинематографе, и для меня стали одинаково дороги и кино, и театр…

И тем не менее к своему пятидесятилетию я смогла сыграть 24 главные роли в 24 спектаклях, ставших классикой нашего театрального искусства.

Мне было чем гордиться.

Забегая вперед, скажу, что всего я сыграла в Малом театре тридцать главных ролей, и, надеюсь, счет этот пока не закрыт. Ни одну свою героиню я не забыла. Проходят годы, но я вновь и вновь живу их жизнью, чувствами. В моей профессии всегда был важен диапазон – разные характеры, разный возраст, разные исторические эпохи. В общем, из одного в другое, из огня да в полымя. Или наоборот: из воды – куда-то в воздух. Таким был переход после «Тихого Дона» к «Вееру леди Уиндермиер». Подобное разнообразие было для меня редкой удачей.

И уж коль скоро я привела перечень своих ролей и спектаклей, то самое время поговорить о взаимоотношениях с моими героинями. Возможно, для кого-то героиня спектакля – это всего лишь образ. И от актрисы зависит, станет он ярким или тусклым, пробудит какие-то чувства или тут же забудется.

Для меня мои героини – живые, вполне реальные, выражаясь театральным языком, «действующие лица». Допустим, я никогда не выйду на сцену в роли Глафиры («Волки и овцы»), пока не буду убеждена, что зрители поверят – перед ними именно Глафира.

Год за годом я отдавала своим героиням частички своей жизни. Но иначе я уже не могла.

Я отношусь к ним двояко. Во-первых, они – создание автора. Но автор «пишет поступки». А актер эти поступки конкретизирует, наполняет их жизнью, оснащает мотивировками.

Мотивировки характеров и поступков героинь я беру из своего понимания жизни. Ни один режиссер не может меня заставить не думать над этим. Другой вопрос, что хороший режиссер может мне дать свою мотивировку, и она окажется интереснее, чем та, которую придумала я. И тогда у нас контакт хороший – все получается. Режиссер понимает, что у меня достаточно серьезно мотивированы поступки героини, и, как правило, соглашается со мной… Мне кажется, что моя профессия обязывает меня знать жизнь настолько, чтобы уметь объяснить зрителям любой поступок героини, написанной автором. Конечно, я не могу прожить жизнь, допустим, героини Островского… Я просто придаю ей свои черты, свое понимание, определяю свое отношение к ней.

Какую ошибку наиболее часто совершают начинающие актрисы, получив роль? Они пытаются копировать известных актрис, которые до них играли эти роли. Так на сцене появляются «близнецы», отличающиеся друг от друга лишь деталями, нюансами, внешним обликом.

Я же всегда пыталась привнести в роль нечто свое, отличное от того, что уже было. Иногда это приносило неожиданные результаты. Например, в спектакле «Любовь Яровая» мне досталась роль Пановой, и при поддержке режиссера П. Фоменко я ее сыграла так, что главная героиня неожиданно отступила на второй план. Рядом с Пановой – умной, сильной, независимой – она как-то потускнела, ушла в тень. Панова ненавидит красных, но она презирает и белых – эта ее независимость в суждениях и поведении поначалу смущает, потом вызывает удивление и чуть ли не восхищение. Критики долго не могли освоиться с такой трактовкой роли Пановой, но ничего – привыкли.

Весьма своеобразной получилась у меня и Юлия Филипповна в «Дачниках»: я играла умную женщину, презирающую свою среду, но не способную выйти из нее. Презрение к «дачникам» так и чувствуется в каждом ее жесте, движении.

Говорят (и справедливо), что каждая женщина – тайна. Героини спектаклей – конечно же женщины, которых должен окружать ореол таинственности, если хотите, изрядная доля мистики. А «простушки» – они тоже нужны, но место им на задворках сцены.

Мне очень нравится исполнять роли так называемых отрицательных женщин. Здесь я не скована в отборе красок, мотивов. Они могут быть самыми низменными. В жизни я не стану никогда пользоваться такого рода мотивировками. Но я просто знаю, что это может быть.

Впрочем, не все так просто. Чебоксарова в «Бешеных деньгах» – явная хищница, для которой безнравственность, продажность – естественны. Но говорит же о ней Васильков Телятеву: «Она от природы создание доброе, в вашем омуте женщина может потерять все – и честь, и совесть, и всякий стыд».

Я никогда не допускала «прямолинейного» взгляда на своих героинь. И считала, что добилась успеха, если зритель видел их такими, какими видела их я.

Однажды я играла Екатерину Великую в сборном спектакле «Виват, императрица!», который довольно долго готовился. И я тогда поняла, что такое властная вседозволенность. Я была так потрясена своим открытием! Оказывается, кому-то можно все! Я, конечно, изучала историю, кое-что знала о характере безграничной власти. Но в данном случае я столкнулась буквально с фантастическими вещами. Не знаю, насколько я смогла это выразить.

Но те, кто присутствовал на репетициях, говорили мне, что это была интересная работа. Я же не смогла ее посмотреть – спектакль не был снят на пленку. Почему – точно не знаю. Такое случается довольно часто – проекты возникают и исчезают. Актерам остается только гадать, почему их работа оказалась невостребованной.

Екатерину Великую я играла с удовольствием, с максимальной самоотдачей. Вообще это моя особенность: если роль нравится, я стараюсь полностью выложиться.

Мне часто приходилось играть персонажей, жизнь и поступки которых далеки от меня. Но я их пыталась понять, знакомясь с материалом. И, конечно, с помощью фантазии, которая помогает мне освоиться с историческим временем, с местами, где я никогда не была, с характером человека, который до этого для меня был «закрытым», неизвестной величиной. Но в какой-то момент работы я начинаю его «видеть» – каков он. Вижу его открытыми глазами, но могу закрыть их и тоже вижу. Я его воспринимаю как единый образ, достаточно глубоко: манеру его поведения, уровень мышления, отношение к окружающим людям, вещам.

Это очень интересно. Я люблю свою профессию еще и за это. Но вот любопытно: мне приходилось играть королеву, но стать королевой в жизни мне никогда не хотелось. Боже упаси! Я хочу быть актрисой и больше никем! И еще я хотела бы успеть передать то, что я узнала, молодым. Я очень люблю общаться с будущими актерами и актрисами. Отличные отношения с моими учениками у меня складываются надолго. Один из них возглавил театр в Ростове, его избрали в Государственную Думу. И мне приятно, что мой ученик стал еще и государственным деятелем. Другие завоевали прочную репутацию в искусстве, состоялись как актеры, и я горжусь этим, ибо вижу, что помогла им найти свое место в жизни. Но, общаясь с учениками, я не просто передавала им что-то свое, но и многое получала от них. Это уникальное общение, и для меня оно чрезвычайно интересно. Я храню фотографию, которую сделали во время занятий. У меня на ней такое счастливое лицо! Когда я на это обратила внимание, то подумала: «Наверное, стоит этим заниматься, потому что это тоже счастье».

Но вернемся к спектаклям. Малый театр решил ставить «Без вины виноватые» А. Н. Островского. Вдумчивому актеру и зрителю театральная русская классика дает богатейшую пищу для размышлений о жизни. Я была одной из тех ведущих актрис Малого театра, кто всячески ратовал за эту постановку. Пьеса Островского была напечатана впервые в «Отечественных записках» в 1884 году и в том же году была поставлена на сцене Малого театра. 100 с лишним лет назад! И никто не скажет, сколько раз ставилась она на сцене столичных и периферийных театров. В Малом театре в ней в разные годы были заняты Г. Н. Федотова, А. И. Южин, О. О. Садовская, М. Н. Ермолова, А. П. Ленский, А. А. Яблочкина, В. Н. Пашенная, М. И. Царев, Е. Н. Гоголева и другие замечательные актеры. Но только ли замечательный состав исполнителей предопределил многолетний успех спектакля? Критики называли «Без вины виноватые» мелодрамой. Действие спектакля разворачивается в спокойном и тихом уездном городе. Словом, ничего такого, что предопределило бы шумный успех. И тем не менее…

Я много думала об истоках популярности этой пьесы и пришла к выводу, что она определена судьбами ее героев, в частности Кручининой и Незнамова. В мире есть чистые и светлые люди – об этом спектакль. Меня всегда привлекала роль Кручининой, и я страстно хотела получить ее. Но мне отказывали – иногда тактично, чаще – грубо, находили десятки отговорок. Я настаивала. И когда поняла, что исчерпала в театре все доводы, пошла в Министерство культуры и попросила, чтобы мне дали возможность сыграть Кручинину. Уж не знаю, какие переговоры велись между министерством и руководством театра, но в конце концов роль мне дали. Это был трудный для меня шаг, но пришлось его сделать.

Режиссером спектакля был назначен актер Малого театра Виктор Иванович Хохряков. И он стал ставить спектакль о взаимоотношениях матери и сына – эта линия действительно есть в сюжете пьесы. Я же хотела рассказать, что такое актерская судьба, из чего она складывается. Для этого был замечательный драматургический материал: женщина-актриса потеряла сына, свою первую любовь, у нее не состоялась личная жизнь, и она всю себя отдала сцене. Вот кем была для меня Кручинина! «Про маму и сына» мне было неинтересно.

Я знала, чувствовала, как надо сыграть Кручинину, но мне не давали это сделать. Может быть, одной из причин было и то, что между мною и режиссером сложились прохладные отношения, он меня не любил (за что – не знала, но догадывалась). Разногласия были тяжелыми. Они сопровождались неизбежными в таких случаях взаимными упреками, недоговорками. На репетициях, часть которых проходила в Риге во время гастролей театра, стояла враждебная атмосфера. Меня пытались сломать, а я не поддавалась. Уже в силу того, что успела сделать для кино и театра, я имела право на самостоятельную трактовку образа Кручининой. Как часто бывает в таких случаях, по театру пополз шепоток: «Чего она хочет, Быстрицкая?» Я же хотела только одного: быть верной судьбе своей героини, основам нашей профессии, замыслу автора пьесы – великого драматурга.

Виктор Иванович, большой друг нашего директора Михаила Ивановича Царева, ездил с супругой отдыхать на прекрасные рижские пляжи, а я репетировала со вторым режиссером – Юнниковым. Я относилась к нему с уважением, но ситуация сложилась для меня унизительная. В театре я не была ни пришлой, приглашенной со стороны, ни новенькой…

Однажды после нервной репетиции был еще и шефский концерт. В общем, после такого напряженного дня в гостинице я просто упала: мне стало плохо, вызвали врача, и меня увезли в больницу. Театр уехал в Москву, а я осталась долечиваться.

В больнице я пробыла месяца полтора. Для меня снова настали тяжелые времена. Я была уверена, что выздоровела, но к чему я вернусь в театр? Хотя болезнь длилась недолго, но последствия ее могли быть тяжелыми.

1978 год – ролей у меня уже нет. Первую роль после выздоровления я получила лишь в 1981-м – сыграла Пелагею в «Фоме Гордееве». Четыре долгих года находилась не просто в тени – вокруг меня создавалась зона молчания.

После Пелагеи мне дали роль Марии в «Выборе» Ю. Бондарева. В конце концов нельзя ведь без конца не замечать известную актрису.

А я все мечтала о том, чтобы сыграть Кручинину. К счастью, по решению режиссерской коллегии, спектакль не выбросили из репертуара. Я без обиняков говорила, что спектакль можно оживить лишь одним путем: пригласить талантливого режиссера, заменить исполнителей некоторых ролей.

К этому времени в театре уже не было Бориса Ивановича Равенских, а вершила всеми делами коллегия, которой руководил Борис Львов-Анохин. Я нашла режиссера для спектакля и настояла на том, чтобы его пригласили. Это был Александр Васильевич Бурдонский.

Удивительно, какие причудливые зигзаги выписывает иногда жизнь. Вот уж никогда не думала, что мне придется работать с внуком Сталина – сыном Василия Иосифовича. Это был очень талантливый и очень скромный человек. Ему я доверилась полностью.

Виктор Иванович Хохряков остался как бы сопостановщиком, но работал один Бурдонский. И в 1981 году я вышла на сцену в роли Кручининой. Играла такой, какой видела ее я и, смею надеяться, А. Н. Островский. Спектакль обрел новую жизнь. Были аплодисменты, вызовы на сцену, цветы, очень много цветов…

Я победила и вышла из этой затяжной драматической истории с новым пониманием старой истины: при неудачах нельзя складывать руки, ибо слабых бьют – и бьют больно.

После премьеры известный театральный критик В. Максимова писала: «Строгая, редко улыбающаяся, неизменно одетая в темные траурные одежды, не желающая помнить о своей большой славе и редкой красоте Кручинина – Быстрицкая несла в себе свет подлинной интеллигентности, духовности, культуры. Известная провинциальная актриса, она российской театральной провинции не принадлежала, отстоя от нее, возвышаясь над ней, как бы предсказывая ту нарождающуюся формацию актеров-творцов, актеров-художников, время которых придет с наступлением нового века. В жизненной драме своей героини Быстрицкая читала судьбы многих выдающихся русских актрис, приходивших на подмостки сцены из нищей и полной унижений юности, как Стрепетова и Савина, через жизненную катастрофу, крушение любви и мечты, как Комиссаржевская, приносивших в искусство свою человечность, свое бесстрашие, дар деятельного добра, тяжко давшийся опыт постижения души».

Критик напоминала в связи с этой моей работой слова А. Блока о том, что подлинный художник способен сделать материалом творчества все, в том числе и собственные страдания.

Мне этот отзыв необычайно дорог. И я говорю: не бойтесь страданий, сумейте их победить.