Текст книги "Встречи под звездой надежды"

Автор книги: Элина Быстрицкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

Сладкая каторга

У каждого театра есть свой ритм работы, от которого зависит вся жизнь актера. В Малом он вырабатывался многие годы и почти не менялся, разве что в необычных ситуациях, которые изредка случались.

Я тихо улыбаюсь про себя, когда читаю в нашумевших романах из театральной жизни, что известная актриса ночь провела с друзьями, возвратилась домой на рассвете, до полудня спала, потом медленно «возрождалась», чтобы к вечеру выйти из разбитого состояния, блистать на сцене и после спектакля снова «нырнуть» в изнурительные развлечения. Никакого отношения к действительности это не имеет. Если к работе в театре относиться ответственно, он подчиняет себе актрису и даже порабощает ее.

Вот мой обычный день. К одиннадцати часам утра надо быть готовой к репетиции. Для этого нужно очень рано встать, сделать необходимые гимнастические упражнения. Раньше они занимали у меня два часа, потом полтора, сейчас – тридцать, иногда двадцать минут. Это обязательно. Нужно «прибрать» себя, привести в порядок, заняться косметикой. Какое-то время уходит на завтрак, ибо впереди – рабочий день, в ходе которого просто неприлично перекусывать на ходу бутербродами. Нужно обязательно привести в порядок горло – актриса не может репетировать с севшим или хриплым голосом.

Есть еще и домашние дела, их надо успеть сделать, как и всякой женщине, которая ведет свой дом и любит его.

Репетиции заканчиваются в два часа, иногда позже. Сейчас у нас в театре хорошая столовая, мы можем там пообедать и, если это нужно, сразу идти на вечерний спектакль. То есть имеются определенные, вполне сносные условия. Сегодня актеры очень много трудятся, чтобы заработать себе на жизнь. Раньше тоже приходилось зарабатывать, но как-то это было легче. Может, потому, что жизнь была дешевле, а может, и оттого, что нечего было покупать…

На спектакль я обычно прихожу за полтора часа до начала. Если начало в семь часов, то в пять пятнадцать я выезжаю из дома и в пять тридцать уже в театре. Полтора часа мне нужны для подготовки. Я никогда не отступала от этого распорядка.

После спектакля надо разгримироваться, приехать домой, успеть еще что-то сделать по хозяйству и приготовиться к завтрашнему дню. А назавтра – снова такой же режим. И так изо дня в день, за исключением выходных. Это довольно тяжело, и к этому надо привыкнуть.

Я сказала, что театр порабощает актеров. Но это сладкая каторга, и я не променяю ее ни на что.

Помимо этого, нужно знать новости искусства в стране и за рубежом. Есть еще другие интересы, общественная жизнь, которая всегда была для меня очень значимой. В ней я участвовала очень активно во время моих простоев. Но она не заканчивалась, когда начиналась работа в театре. Все вместе создавало значительные нагрузки.

В 1975 году я была избрана президентом Федерации художественной гимнастики СССР и занимала эту должность почти восемнадцать лет – до 1992 года. Я очень любила художественную гимнастику и сейчас ее люблю, – когда вижу соревнования по гимнастике, страшно волнуюсь и болею за наших.

Я очень старалась быть хорошим президентом. Старалась добиться, чтобы наши гимнастки вышли на первые места в этом очень красивом виде спорта. И понимала, что художественная гимнастика – не просто ловкость и сила. Это искусство, потому она и именуется художественной. У нас были тогда очень большие сложности с этим видом спорта, потому что лидирующее положение в художественной гимнастике занимали талантливые болгарки…

Президентом федерации я стала не случайно, но по воле случая – так бывает. Меня пригласили на тренировочный сбор гимнасток, который проходил на спортивной базе в Новогорске. Это было обычное приглашение: выступить, пообщаться с девочками, ответить на их вопросы. Но я по натуре очень любознательная, никогда не упускаю возможности узнать или увидеть что-то новое.

После выступления я пошла в тренировочный зал и увидела, что на «растяжках» стоит очень красивая, совершенно очаровательная девушка, а лицо у нее – волевое. Ну просто прелесть!

Я потом старшему тренеру Валентине Батаен сказала:

– Вы воспитали гимнастку, которая будет во главе турнира…

Это было перед мировым первенством в Базеле. Действительно, чемпионкой оказалась именно она – Ирина Дерюгина. Впоследствии Ирина стала двукратной чемпионкой мира, спортивной знаменитостью.

И вот буквально с этого моего предсказания и гимнастки и их тренер решили, что я им принесу удачу. Никак не думала, что с поездки в Новогорск начнется мой «союз» с художественной гимнастикой, который будет длиться много лет и принесет мне много радостей и… немало огорчений.

Эстетические идеалы художественной гимнастики – гармония и красота человеческого тела, – мне думается, очень важны сегодня в жизни и в искусстве. Более того, искусству есть чему поучиться у спорта. Я все чаще сталкиваюсь с примерами того, как на сцене и на экране мы явно недооцениваем здоровье и привлекательность как основу нравственной цельности и физической красоты. Становится привычкой в лице, фигуре, во внешности хорошего, умного и доброго человека, «положительного героя», как пишут критики, обязательно подчеркивать некоторую ущербность. Из этого распространенного, к сожалению, явления кое-кто старается вывести чуть ли не новое направление в искусстве: талант подменить некой «странностью».

Хочу быть правильно понятой: я отнюдь не думаю, что некрасивый или физически ограниченный человек не может обладать прекрасными душевными качествами. Сколько угодно таких примеров! Но в искусстве стало почти правилом: если человек душевный, значит, обязательно ему природой недодано… И вот с этим я уже не согласна. И я видела, что именно художественная гимнастика поможет сформировать пожелания зрителей к создателям новых фильмов и спектаклей. Вот поэтому я и дала согласие стать президентом федерации.

Узнала я о своем избрании после возвращения из Болгарии, где снималась в фильме «Я буду приходить в твои сны». Художественная гимнастика мне была близка по своей природе, я ее рассматривала даже не как вид спорта, а как искусство, сочетающее музыкальность, пластичность, изящество, особое женское очарование. И меня совершенно не устраивало, что наши гимнастки на фоне девочек из других стран выглядят серенькими, неприметными. Я поставила перед собою и моими новыми подопечными амбициозную цель: добиться, чтобы наши гимнастки вышли в мировые лидеры. А почему бы и нет? У нас очень красивые, грациозные спортсменки. Бог ни талантом, ни способностями их не обидел, а по волевым качествам многим зарубежным гимнасткам они давали сто очков вперед. И мне за них было очень обидно. Решила взяться за художественную гимнастику всерьез. Тогда это был чисто женский вид спорта, он не входил в программу Олимпийских игр и даже Спартакиад народов СССР, всерьез его не принимали. Я поняла, что мне нужна авторитетная поддержка, помощь. Надо пробиваться на телевидение, в прессу, создать вокруг художественной гимнастики ореол привлекательности, зажечь общественный интерес. Понимала, что одной мне такое не по силам. Чтобы ввести художественную гимнастику в Спартакиады, а тем более превратить в олимпийский вид спорта, для этого надо было потрудиться.

Тогда в космос был запущен корабль «Союз» с Юрием Викторовичем Романенко и Георгием Михайловичем Гречко. Я обратилась к Георгию Тимофеевичу Береговому, который командовал отрядом космонавтов, попросила его, чтобы помог, назначил кого-либо из космонавтов к нам в помощники.

Помню, пришла 8 марта 1978 года в театр. Он гудел: получена телеграмма из космоса – поздравление с праздником Элине Быстрицкой и… всему коллективу. Авторитет космонавтов тогда был очень высоким, героика космических полетов еще не угасла. И телеграмма из космоса в театре стала особым событием…

Юрий Викторович Романенко стал вице-президентом федерации. Девочки-гимнастки ликовали.

Я ни разу не встретилась с Юрием Викторовичем, меня предупредили, что у него ревнивая жена. Но он нам очень помог. Я ему часто звонила, и он добился, чтобы были сделаны телепередачи, опубликованы статьи в прессе, улучшились условия для тренировок. Словом, он вел большую работу, очень ответственно и, я бы сказала, с большой симпатией относясь к красивому виду спорта.

И я, и Юрий Викторович, и, естественно, тренеры приложили немало сил, для того чтобы художественная гимнастика стала популярной в стране, люди начали ждать соревнований как праздника красоты и грации. Когда «мои девочки» выходили на ковер, у меня замирало сердце от любви к ним.

Мои связи с художественной гимнастикой сохранились до сих пор. Это, наверное, уже навсегда.

Невозможно победить себя

Вопреки множеству легенд о «неуправляемости» и необязательности актеров, раньше в театральных коллективах была весьма строгая дисциплина. Допустим, если актер без уважительных причин не работал, не приходил на репетиции и вообще манкировал своими обязанностями, ему делался денежный начет, и он расплачивался из своего кармана.

Я была членом Президиума горкома профсоюза работников искусств, и мы часто рассматривали подобные конфликты. А теперь многие пункты трудового законодательства сами по себе сошли на нет, а новые не действуют.

С другой стороны, тогда права актера надежно защищались, нарушать их для руководителей театров было небезопасно. Я не думаю, что это была идеальная схема взаимоотношений. Довольно часто приходилось сталкиваться с откровенным произволом и самодурством. И все-таки ему можно было противостоять на законных основаниях.

Сейчас все законы переписываются… Но разве возможно принять законы на все случаи жизни, особенно творческой? Правда, иногда «обиженные» обращаются за защитой к прессе, но для этого требуются смелость и уверенность, что журналисты ничего не напутают. Ибо разобраться во внутритеатральных отношениях необычайно сложно.

Получается, что, как и раньше, так и сейчас, актер совершенно беззащитен, открыт. Чтобы не сломаться, не сгинуть в безвестности, он должен быть очень сильной личностью. Я это знаю по собственному опыту.

Я работала тогда, когда явно заболевала и мое состояние требовало постельного режима и лечения. Руководство театра мне вроде бы «посочувствовало» – на свои основные роли я получила дублерш. Этим мне давали ясно понять: незаменимых нет.

Но самое главное – я себя не могла победить. Я была избалована уникальной режиссурой Герасимова, Эрмлера, Егорова – в кино и Бабочкина, Варпаховского, Капланяна, с которыми я с наслаждением работала, – в театре… И у меня уже сложилось свое отношение к той или иной работе.

Варпаховский предложил мне однажды роль, от которой я отказалась: понимала – она, как говорят, не моя. И тут же подала заявку на ту, которую мне хотелось бы получить. Я его очень просила отдать мне эту роль.

У меня с Варпаховским были чудесные отношения, и он попытался мне объяснить:

– Вы понимаете, Эличка, Марья Ивановна (героиня, актриса в пьесе Алешина «Главная роль». – Э.Б.) – белый лебедь, а вы лебедь черный. Понимаете разницу?

Но я не понимала эту «разницу», думаю, не она продиктовала в данном случае распределение ролей.

Меня всегда интересовали роли именно актрис, так как я искала и не находила ответ на вопрос всей моей жизни: как, почему становятся актрисами?

Да, мне очень хотелось сыграть Марью Ивановну, и я была убеждена, что хорошо сыграю ее, но я этой роли не получила. Не знаю почему. Интрига с белым и черным лебедем придумана изящно, но она ничего не объясняла.

И я решила репетировать роль Марьи Ивановны сама. Внук Пашенной, Володя Сверчков, был у Варпаховского вторым режиссером. Он приходил ко мне и детально рассказывал, какие задачи ставит режиссер, что он хочет от играющей героиню актрисы. Моим партнером был Евгений Матвеев, я его уговорила, и мы вместе показали Варпаховскому роль…

Когда меня утвердили, я чувствовала, что мои силы и моя убежденность на исходе. Но я сыграла, и мне сопутствовал успех.

Это мой характер. Что я могу сделать? Ломать себя? Зачем? И потом: если что-то сломано – надо склеивать, а это уже, извините, «вещь», побывавшая в ремонте…

Представьте себе: самой взять главную роль в пьесе, репетировать дома и решиться показать свою работу режиссеру! И все-таки я это сделала. Это была моя победа – не над собою, а над обстоятельствами.

Спектакль «Главная роль» шел долго и успешно. Его снял с репертуара Равенских, когда Варпаховский покинул театр. Это лишний раз подтверждает несвободу актера, чья жизнь зависит от режиссера: не только от творческих взглядов последнего, но и с каким настроением он встал утром, как позавтракал, пришел на репетицию, с кем он общался и что ему наговорили, нашептали… Я, конечно, говорю о нормальных режиссерах, а не о самодурах, которые дурят при любых обстоятельствах. Бывает…

Однажды я услышала от режиссера: «Так поставлено и так будет!» Я ответила: «С кем ставили, с тем и играйте». У меня нет выбора, если меня вот так прижимают. Со мной подобным образом не следует работать – я мыслящий человек. И я знаю: не дай бог смириться с диктатом! Тогда ты пропала. У меня всегда были удачи с режиссерами, с которыми можно было работать, которых я старалась понять, а они старались понять меня.

Знаю актрис, что всерьез думают: так не полагается – что режиссер сказал, то и надо делать. Но я думаю, это неправильно. Актер тоже должен быть личностью, иначе ему лучше менять профессию. У него могут быть более глубокие мысли и более тонкое понимание сути явления…

Когда я пишу о моих простоях, я не считаю важным обозначить, с какого дня и по какой день, месяц, год я не работала. У меня были и длинные простои, но они были мотивированными или моей болезнью, что с каждым может случиться, или тем, что меня «наказывали», когда я отказывалась от какой-то работы.

Наступало очередное затишье, и я понимала, что мне надо чем-то заняться. Так возникали мои «увлечения» вроде бы посторонними делами, не касающимися Малого театра. Конечно, это была тоже актерская работа, но уже в ином жанре, иного содержания. Когда мне предложили съемки в болгарском фильме, я поехала в Болгарию. Это был 1975 год, и в Москве мне ничего не светило. Я играла свой старый репертуар и понимала, что ничего нового мне не дадут.

В Болгарии я пробыла восемь с половиной месяцев, из них пять ждала, когда болгарские «инстанции» разрешат начало съемок. «Добро» все не давали, а мне не разрешали уехать. Я была связана не столько контрактом, сколько своим словом, обещанием.

Условия были очень тяжелые. Стояла жара, духота неимоверная, за день атмосфера буквально раскалялась. Жила я в гостинице без кондиционеров – тогда они были редкостью.

Я терпеливо ждала начала съемок, хотя и понимала, что предстоит мне не бог весть что. Фильм на чисто болгарскую, национальную тему, и я уже по сценарию видела, что вряд ли он станет событием. «Я буду приходить в твои сны» – так называлась эта картина. Она на «вечную» тему – о любви двух людей, на пути которых стояло много препятствий и недоброжелателей.

Одна сцена в фильме мне показалась символической. Моя героиня, взволнованная, возбужденная, выбегала на открытую террасу, а в это время должен быть проливной дождь. Но уже наступила морозная зима, лето и осень с их ливнями миновали… Тем не менее меня предупредили, что дождь будет, и пообещали, что его сделают теплым. И вот представьте себе: машина, которая поливает улицы, обрушивает на меня потоки воды. Может быть, ее и подогрели, но пока струи неслись по воздуху, они становились ледяными.

Я понимала, что после такого «купания» тяжело заболею. Со мной была сотрудница «Мосфильма», ее звали Галя Некляева, очаровательная женщина. Она очень помогала мне в решении неожиданных сложных вопросов. Вот и к этой сцене мы с нею пошили мне из целлофана нижнее белье, чтобы я не промокла насквозь. Я все-таки продрогла до косточек и долго потом приходила в норму…

Заканчивая эту картину, я безумно устала и с радостью уехала в Москву.

Вскоре меня снова вызвали в Софию – на монтаж. Я вернулась, просмотрела отснятый материал и увидела, что картины нет. И открытым текстом сказала:

– Ну давайте я хоть помогу слепить так, как я ее понимаю…

Двадцать шесть часов подряд мы просидели в монтажной. Двадцать шесть часов я работала вместе с режиссером и монтажерами. Режиссер была так уничтожена недоброжелателями, растеряна, что не знала, как «собрать» фильм. У меня же имелся кое-какой опыт, что-то я понимала – сказывалась работа с большими мастерами советского кино.

Когда картина была все-таки смонтирована, у меня настолько упало давление, что я не смогла улететь в Москву. Меня уложили в постель, откармливали и отпаивали лекарствами, чтобы я пришла в себя.

Но, видно, уже столько всего накопилось, такие пришлось пережить нервные перегрузки, что после возвращения в Москву я попала в больницу.

Отмечу, кстати, что я заболеваю не только от переутомления, но и когда у меня нет работы по душе и сердцу. Думаю, что подобное происходит не только со мною. Поэтому я всячески пыталась всегда заполнить свои простои самыми разными делами. Теперь я вижу, что это было инстинктивное стремление выжить, сохранить себя.

Не скрою, в моей жизни был период, когда я хотела уйти из Малого театра. Но я не могла себе этого позволить. Моя жизнь, мой характер сложились так, что если я полюбила, то это всерьез и надолго. С Малым театром получилось именно так, несмотря на то что я испытывала и горькие разочарования, и терпела унижения. Сколько я пролила слез! Но, повторяю, уйти я не могла. И я никогда не уставала объясняться в любви к Малому театру. Сейчас нашла в своих архивах интервью того времени:

«…Я люблю Малый за верность лучшим традициям русского классического жанра и прекрасно сочетающийся с этим новаторский поиск. Мне нравится речь актеров – плавная и глубокая. Мне по вкусу уклад жизни нашего театра, в котором как у актеров, так и у рабочих сцены – у всего коллектива есть твердо установившиеся нормы жизни, рожденные не приказом, не административной инструкцией, а любовью к общему делу. Еще бы я сказала так: нашему театру присуще чувство самоуважения. Конечно, для актера важнее всего художественный стиль театра. И стиль Малого мне по душе…»

Ну какие еще высокие слова можно сказать? Это мой театр – я принадлежу ему.

Бывали периоды, когда я очень нервничала, возможно, это сказывалось на работе, на отношениях с режиссерами и партнерами. Но я никогда не капризничала, не требовала для себя особых условий. Пыталась держать себя в руках, и надо было очень крепко «довести» меня, чтобы я взорвалась. А такое случалось…

Помню, у меня никак не получалась совместная работа с одним известным, но крайне самоуверенным режиссером театра. Репетиции стали для меня мукой – мы говорили с ним на разных языках. Однажды он, как обычно, был раздражен, стал давать указания, которые искажали суть спектакля. Когда я позволила себе это сказать, режиссер обвинил меня в том, что я не подготовилась к репетиции.

Этого мне говорить никогда нельзя, потому что я не позволяла себе ни в коем случае приходить на репетиции неподготовленной, несобранной. Мне это было не свойственно. Я так возмутилась! Схватила кресло, одной рукой подняла его и швырнула на пол. Как мне это удалось – не понимаю. Это же кресло, не стул… Я ушиблась, поцарапала руку. В общем, была драма. Я пошла к руководителю театра, заявила, что не могу работать с этим режиссером. И он меня попросил: «Пожалуйста, доведите спектакль до того момента, когда вы начнете «ходить», а потом мы все подправим…»

«Ходить» – это такой театральный термин, когда от читки текста пьесы переходят к игре.

И я решила: раз требует руководитель театра, значит, так и надо, мне следует подчиниться. Прошло еще несколько репетиций. После одной из них пришла домой, настроение у меня было плохое, самочувствие – еще хуже. Хорошо, что меня навестили два человека на предмет делового разговора (не буду называть их фамилии, они в этой ситуации оказались случайно). Я потеряла сознание. Вызвали «скорую помощь», и меня отправили в больницу. Диагноз оказался тяжелым: нарушение кровообращения. Когда я пришла в себя, стала воспринимать окружающий мир, врачи объяснили мне, что это результат сильного стресса. О чем говорить: я не умела беречь себя, у меня не выработались средства защиты от сильных нервных потрясений.

В больнице я пробыла несколько недель. Когда возвратилась, едва встав на ноги, меня ожидало новое испытание. Оказалось, что заболел мой любимый партнер, который играл в «Без вины виноватых» моего сына, а в «Елизавете Английской» должен был играть моего возлюбленного. Болезнь была неизлечима, и его не стало… Заменить его другим актером и все-таки попытаться сыграть Елизавету я не смогла. Не знаю, как это объяснить… Я не захотела это делать, существуют нравственные барьеры, через которые нельзя преступать. Мне легче было потерять роль, чем вместо него увидеть кого-то другого, даже не менее талантливого. Это было бы предательством по отношению к человеку, которого я глубоко уважала и очень ценила. Мне всегда казалось, что мы должны бережно относиться к тем, кто рядом с нами, но вдвойне бережно – к тем, кто уходит от нас.

Чтобы исключить двусмысленные домыслы, скажу, что у меня с этим прекрасным актером никогда не было любовных отношений. Были большие, дружеские, а с моей стороны, я бы сказала, материнские чувства.

Судьба актрисы – это не цветы и аплодисменты, не кратковременный успех, который может внезапно раствориться в быстро меняющемся времени. Это тяжелейший труд, нравственные испытания, сомнения, колебания, преодоление таких препятствий, которых я и не ждала. И нельзя не то что упасть, но даже согнуться, опуститься на колени. А уж если это случилось – встань и иди!

Я пишу об этом с горечью. Но обязана сказать, потому что, если актриса талантлива – по-другому не бывает, иначе она мелькнет на небосклоне и погаснет, как закатившаяся звездочка.

В самые трудные минуты своей жизни я не теряла надежду: время пройдет, и правда восторжествует, я смогу работать и получу роли, которые хочу.

Если честно говорить, я все еще нахожусь на этом пути: хочу и надеюсь. У меня сейчас есть работа, и я существую спокойно и счастливо. С наслаждением играю небольшую роль Хлестовой в «Горе от ума». Она меня радует, потому что это настоящая классика.

«Известия» писали об этой моей работе: «Старуха Хлестова Быстрицкой прекрасна, как перезрелая Афродита, угрожающе женственна и победоносно стервозна: взгляд из-под длинных ресниц, легкий поворот головы, легкая, брошенная вскользь колкость – здесь есть и традиционная для Малого театра броскость сценического рисунка, и второй план, а удовольствие, с которым работает актриса, чувствуется и в зале».

И в целом спектакль, поставленный Сергеем Женовачем, удался. Его премьера состоялась 1 ноября 2000 года, он и сейчас в репертуаре Малого. А у меня по-прежнему есть ощущение радости от выхода на сцену, а это самое главное, это большое счастье. Счастлива я и в Театре Ермоловой в работе с Владимиром Андреевым. Уже четвертый сезон я выхожу каждый месяц – вначале четыре раза, сейчас дважды – в спектакле Л. Зорина «Перекресток». С этим спектаклем театр и я, естественно, объездили множество городов России и даже побывали в нескольких странах. И на каждом представлении зал полон.

А простои, конфликты?.. Всякое случается в театре.