Текст книги "Актеры нашего кино. Сухоруков, Хабенский и другие"

Автор книги: Эльга Лындина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Сегодня, оборачиваясь уже несколько отстраненным взглядом в прошлое Сухорукова, понимаешь, что ему действительно было трудно вписаться в кинематограф застойного времени. Иное дело личность среднестатистическая, которая привычно, как бурлак, тащила свои будни… Но это не для Виктора Ивановича! Все равно нашел бы повод взорваться. Попросил бы. а то и потребовал от режиссера смены интонации.

А в начале 90-х время словно призвало его, заставив покинуть скамейку запасных в тот момент, когда он ставил крест на таком жестоком к нему искусстве кино. И коротал, в общем, почти пустые дни.

Касательно звонка Студейникова, то в ту минуту Сухоруков, разумеется, не предполагал и не мог предположить, что звонок с приглашением в картину «Бакенбарды» станет рубежным. Скорее это ощутил Владимир Студейников, сказавший Виктору Ивановичу: «Эта роль твоя…»

Позже Сухоруков узнает, что в «его» роли режиссер изначально видел Дмитрия Певцова, но тот был занят на съемках картины Глеба Панфилова «Мать». Возникла кандидатура Сергея Колтакова, но что-то опять не сложилось. Ничего обо всем этом не зная, Сухоруков пробовался в «Бакенбарды», пребывая в полном спокойствии: «Я был спокоен. Я был свободен. Я делал им (съемочной группе. – Э.Л.) одолжение».

В его игре на пробах не было ни тени естественного в такой ситуации волнения; видимо, актер окончательно разуверился относительно своего альянса с кино.

Спокойствие стало отличной почвой для старта. И все же Мамин, посмотрев пробы, несколько разочарованно бросил: «Староват…» Узнав об этом, актер возмутился. А возмущается он обычно бурно и страстно. «Это ваш герой слишком молод для такой истории!» – оппонировал он Мамину. А дальше четко нарисовал режиссеру национал-патриота – «человека без возраста», с лицом лилипута, на которого люди смотрят и говорят: «Откуда такое взялось?» Как вспоминает Виктор Иванович, у Мамина очки по носу поползли…

Художник-гример Екатерина Месхиева (для справки – родная сестра режиссера Дмитрия Месхиева) сделала Сухорукову новый грим. Увидев актера в этом облике, Мамин обозначил задание: «Перед вами молодые люди, поведите их за собой». Когда съемка новой пробы закончилась, съемочная группа бурно аплодировала. Виктор Иванович посмотрел материал. Сказал режиссеру: «Вы поступайте, как считаете нужным, а я собой доволен». И уехал с театром на гастроли во Фрунзе (ныне Бишкек), откуда был вызван срочной телеграммой: «Вы утверждены на главную роль в фильм «Бакенбарды». Эту судьбоносную телеграмму Виктор Иванович хранит по сей день. Картина прозвучала в унисон зарождавшемуся в конце 80-х прошлого века движению под названием «национал-патриоты». Сегодня оно выродилось в «нацболов» во главе с писателем Эдуардом Лимоновым. В скинхедов, убивающих «черных». В нечисть, отвергающих гуманные законы человеческого сообщества и Закон Божий. А за всем этим стоит безудержное стремление к власти, когда идеи превращаются в некую маску, натянутую на лицо властолюбца, исповедующего жестокую вседозволенность. Под разговоры таких персон о святой идее, которой они служат, рождается страшное зло. В картине «Бакенбарды» такие деятели выбирают своим знаменем – знаменем темных сил – Пушкина. Манипуляция его именем, манипуляция великой русской культурой становятся чудовищным и безнаказанным кощунством.

События происходят в провинциальном городе Заборске, где создано неформальное объединение «Капелла». В развевающейся крылатке, в черном цилиндре герой Сухорукова является во главе неформалов, вещая с балкона райкома партии речи о Пушкине. Возможно, актер, который всегда говорит о сочувствии его и сострадании к своим героям, со мной сейчас не согласится. Но его вождя неформалов, на мой взгляд, он нисколько не жалеет. Судя по языку, стилистике фильма, Мамин стремился снять политический памфлет. В этой жесткой конструкции Сухоруков находит место для психологических частностей, что особенно ценно. Сухорукову нужна такая опора, чтобы внятно рассказать историю подонка – озлобленного и исступленно-честолюбивого. Он и живое существо, и некое преувеличение, искажение нормального человеческого облика, внутреннего и внешнего. Существа донельзя наэлектризованного, давно потерявшего реальную самооценку.

Воистину страшно, когда вместе с сотоварищами он вслух читает стихи Пушкина, по сути, оскорбляя всех нас, оскорбляя Россию. Это ощущение усугубляет фальшивый пафос его интонации.

Работа в «Бакенбардах» была нравственно необходима актеру. Он отзывался на боль времени, и это станет почти традицией в последующих лучших его ролях. А ролей у него теперь будет много. Очень много. Больших, маленьких. Он не станет отказываться даже от эпизодов, если роль ляжет ему на сердце. И даст контакт со зрителем.

Сухоруков не относится к тем актерам, которые, подчеркивая свою самодостаточность, говорят, что для них, в первую очередь, собственное удовлетворение сделанным. Виктор Иванович по-детски радуется добрым словам о его работе, сказаны ли они именитым коллегой или простодушной тетенькой, из тех, что выражают искреннее соболезнование в связи с гибелью его брата, то бишь Сергея Бодрова-младшего. Сухоруков самой своей природой настроен на одно дыхание с окружающим его миром.

После работы в «Бакенбардах» Владимир Студейников получил право самостоятельной постановки. И он еще более уверенно, чем в первый раз, предложил Сухорукову главную роль в фильме, который он начинал снимать, – «Комедии строгого режима». Уморительной комедии, как в советской тюрьме готовился спектакль к столетнему юбилею вождя пролетариата Владимира Ильича Ленина. Трогательное единство лидера и верных подданных… Мифологизированная история и карательные реалии. Поразительная близость партии и уголовников… Сценарий «Комедии строгого режима» был написан по рассказам Сергея Довлатова. Драматургия, а позже картина, воссоздавала модель славной советской державы.

Среди заключенных-уголовников есть свои Ленин, Свердлов, Дзержинский – спектакль можно ставить. По причине неожиданно обнаруженного портретного сходства роль Владимира Ильича поручена самому забитому зэку, несчастной «шестерке». Играл «шестерку» Виктор Сухоруков. Худенький, налысо постриженный, с торчащими, как у зайца, ушами и непреходящим заячьим испугом в глазах, поначалу этот злосчастный все время ждет беды. У него пластика маленького, трусливого зверька, которого со всех сторон подстерегает опасность. Он все время норовит сжаться, скорчиться, стать еще меньше, еще незаметнее. Пока не приходит к нему роль великого человека…

Между тем спектакль репетируется параллельно с подготовкой к побегу, где «шестерке» достаются самые тяжелые нагрузки, – по его тюремному статусу. Однако по мере работы над спектаклем «Кремлевские звезды» ситуация начинает меняться. Растет значимость роли, порученной «шестерке», а, стало быть, и его самого. Постепенно он вырастает в «пахана». Распрямляется. И хочет все больше соответствовать своему герою, вершащему великое дело революции… И возникает комичная и по-своему страшная пародия: «шестерка» становится едва ли не сверхчеловеком – в собственном представлении. У тюремного самодеятельного актера в знакомом лице зэка прорисовываются черты вождя, эти лица сходятся, сливаются: возникает прямой намек на исторические параллели, комический гротеск оборачивается социальной драмой. Будто звучит голос-стон: Господи, кому же ты была отдана, страна моя?

За годы своей горькой «ненужности», как называет это время Виктор Иванович, в нем, естественно, накопилась огромная жажда работы. После съемок в «Бакенбардах», в «Комедии строгого режима» ждать новых приглашений больше не приходилось. Причем нередко первая встреча с одаренными режиссерами имела продолжение, иногда и на более высоком уровне.

Еще в годы застоя Сухоруков был приглашен в картину режиссера Семена Арановича «Летняя поездка к морю» на эпизодическую роль. Актер согласился без долгих раздумий: в первую очередь его интересовала работа с талантливым, неординарным режиссером. Однако случилась беда: съемочная группа по недосмотру ассистента уехала на натурные съемки в Севастополь… без Сухорукова. И тогда Виктор Иванович сам отправился на место съемок. Его сняли: раненый моряк скручивает «козью ножку» и что-то говорит… Все. Но эпизод в окончательный вариант фильма не вошел. Увы, в то время так не раз случалось у Сухорукова. И все же, несмотря на короткое общение, на вырезанную роль, режиссера и актера успела связать нить взаимного рабочего интереса друг к другу.

И в 1995 году Виктор Иванович охотно снимается у Арановича в небольшом и, честно говоря, не очень значимом эпизоде картины «Год собаки». Играет роль торговца женским бельем, предлагающего свой товар прямо в фабричном общежитии. В середине 90-х годов в России была еще актуальна проблема дефицита промышленных товаров. Масса граждан занялась частной торговлей импортными товарами, ввозившимися из Турции, Китая, Польши.

Легкими штрихами Сухоруков точно набросал эскиз к портрету бойкого продавца, энергичного, наступательного и симпатизирующего своим покупательницам, взволнованным предложенным им товаром. Собственно, большего в этом случае от актера и не требовалось. Виктор Иванович не скрывает, что одной из причин его согласия на эту роль было желание хотя бы ненадолго стать партнером Инны Чуриковой, игравшей героиню в «Годе собаки». Когда-то фильм «Начало», судьбу Паши Строгановой Сухоруков воспринял очень лично. Наверное, у него возникло много ассоциаций с собственными жизненными, творческими перипетиями, с его невостребованностью в то время, обидной и оскорбительной.

Оказалось, что роль в «Годе собаки» стала еще одной ступенькой к очень значительной работе с Семеном Арановичем в картине «Agnus dei» («Агнец Божий»). Эта картина могла бы стать одной из лучших в биографии Арановича, а роль – в послужном списке Виктора Сухорукова. Но Аранович успел снять только часть фильма. Кончились деньги, картина была как бы законсервирована. Режиссер тяжело заболел и вскоре умер в одной из немецких клиник. Фильм остался незавершенным. Из отснятых фрагментов был смонтирован некий вариант, который, к сожалению, видели немногие. Мне посчастливилось: «Agnus dei» был показан на фестивале архивного кино в Белых Столбах.

Картина вызвала бурный резонанс… увы, в довольно узком кругу киноведов и кинокритиков (фестиваль архивного кино ограничен только их участием). Иной реакции эта острая, буквально вонзающаяся в сознание лента и не могла вызвать.

Аранович обратился к ленинградской блокаде – в очень неожиданном ракурсе, рассказав о том, как советская власть безжалостно жертвовала людьми ради того, чтобы воодушевить других подвигом погибших. На самом деле подвиг был мнимым, организованным, гибель посланного на заклание была запрограммирована и утверждена власть предержащими. Сухоруков играл бывшего председателя колхоза, которому партия приказала стать старостой в родной деревне, оккупированной немцами. У актера небольшое экранное пространство, тем более Аранович вообще не успел все снять. Сухоруков преодолевает отведенный ему боевой плацдарм, он создает по-настоящему объемный, трагический образ человека, который с первой минуты понимает, что им сознательно и не колеблясь пожертвовали. Им и девушкой-партизанкой, которую немцы обязательно схватят. Таков план организаторов этой акции: они специально заранее оповестили фашистов о появлении партизанки в деревне. Осведомители из ленинградского НКВД, причем не купленные предатели, а исполнители приказа, отданного вышестоящими инстанциями. Гибель девушки должна усилить, разжечь патриотические чувства соотечественников. Точно так же предают и старосту. В отличие от девушки староста изначально идет на смерть с открытыми глазами, но это не заглушает его боли, глубокой, непреходящей, гложущей душу. Однако в нем нет, казалось бы, естественной в таких обстоятельствах озлобленности. Он умирает за Родину, как бы ни был изуродован хулой факт его гибели и как бы староста ни был оболган на гибель его пославшими.

Староста целует ноги погибшей девушке: так он просит у нее прощения за всех, ее предавших. И одновременно прощается с собственной жизнью, не теша себя пустыми надеждами. Игра актера в этом эпизоде сходна с реквиемом. Инструменты молчат, но слышна музыка…

Виктор Иванович трепетно относится к этой своей роли, к фильму, не пришедшему к людям.

– На съемках «Agnus dei» мы очень подружились с Арановичем. Поразительно едино мы, наверное, тогда с ним думали. Он принимал все, что я делал: ни одного замечания. Сняли всю натуру, перешли в интерьер. В это время кончились деньги. Тяжело заболел Семен Давидович. Но продолжал искать финансирование, чтобы закончить фильм. Не успел… До сих пор не могу смириться с тем, что не нашлось у государства денег на такую серьезную картину с участием Олега Басилашвили, Олега Янковского, Александра Калягина, Ксении и Полины Кутеповых…

– Виктора Сухорукова…

– И не досняли фильм. Это одна из самых горьких страниц моей жизни: не увидели зрители Виктора Сухорукова в таком трагическом накале! Роли такой глубины встречаются нечасто.

В 90-х актер снимается много, жадно – словно восполняет упущенное. Испытывает себя в авторском кино. Начинает развиваться творческий тандем: режиссер Балабанов – актер Сухоруков.

В авторском кино у Виктора Ивановича были и роли-зарисовки («Австрийское поле» режиссера Андрея Черных), и главные роли – в картине бывшего художника-постановщика Одесской киностудии, ставшего режиссером, Михаила Каца «Хромые внидут первыми» по рассказу Фланнери О’Коннор, кстати, этот фильм очень любим Сухоруковым.

В одном из интервью он сказал, что ему чрезвычайно лестно получать приглашения в подобные картины, а приглашают его потому, что он сам «такой странный, неоднозначный, индивидуальная фигура…». Между прочим, самооценка довольно точная.

«Хорошего человека найти нелегко», – так начал свой рассказ о Михаиле Каце Виктор Сухоруков, сохраняющий какую-то особую нежность по отношению к этому талантливому художнику, который сегодня не может найти средства на постановку своих фильмов. Они познакомились на фестивале в начале 90-х в маленьком городке Заречное, что под Екатеринбургом. Сейчас этот фестиваль исчез, а тогда, истинное дитя перестройки, он собирал авторитетнейших кинематографистов прежде всего ради общения. Они говорили, спорили, соглашались, отрицали и утверждали, стремясь найти единомышленников, с которыми могли бы вместе ворваться в новое время. Они верили, что именно теперь они без преград перешагнут границы своей страны и завоюют мировой экран. Мировой экран, как известно, не завоевали, но в то время надеялись, что их вера заставит Голливуд покорно склонить перед ними голову.

Виктор Сухоруков, попав в Заречное, уверенно вписался в этот круг. После показа картины Алексея Балабанова «Счастливые дни», где Сухоруков играл главную роль, Кац обратил на него внимание.

Виктор Иванович любопытно хронометрирует свою первую встречу с ним: «Мы разговаривали сорок пять минут. Он давал мне некие задания, я эти задания выполнил перед камерой, и через сорок шесть минут Михаил Кац утвердил меня на роль… Одну из лучших моих ролей, так я полагаю».

Талантливая американская новеллистка Фланнери О’Коннор замечательно умела завязывать сложные психологические узлы, в которых сплетались сломанные судьбы ее героев. Она заставляла думать о бездонной глубине человеческих взаимоотношений, так или иначе формирующих каждого из нас.

Фильм-притча с мифологической подоплекой, возможно, один из труднейших жанров в кино, а именно так решает картину «Хромые внидут первыми» Михаил Кац. Он стремится сочетать сложно-бытовой и аллегорический планы. Художник по первой профессии, он идет здесь, в первую очередь, от пластики, от изображения, что требовало от актеров особых внутренних и внешних приспособлений, постепенного ненавязчивого усложнения характеров и вместе с тем умения как бы просветить их насквозь.

Сухоруков играл одного из главных героев – Руфуса. Дополню – Руфуса взрослого, что важно. Когда-то его, хромого мальчика в то пору, забрал из тюрьмы человек, понадеявшийся перевоспитать маленького преступника. Заставить его поверить в Добро, как верит в него он сам, добрый самаритянин… Но мальчик, ровно ничего из этого не приняв, мстит своему добродетелю, вырастая все тем же преступником. «Себя спасайте! – советует он людям, саркастически добавляя: – Меня спасет Христос!..» Сухоруков видел в этом злобном и несчастливом упрямце апологета собственного кодекса. Ранняя душевная уязвленность Руфуса оборачивалась у актера дерзким, кровавым протестом. Для Руфуса не было преград для нарушения законов человеческого общения. Он свободен, он имморален, но его свобода трагична по существу. Она ведет в ад и только в ад. Упоение свободой это еще и своеобразная, грубая и упрощенная бравада Руфуса, за которой актер открывал очень глубоко скрытый страх.

Найденный Сухоруковым вместе с режиссером внутренний и внешний рисунок роли был абсолютно точен – и неожидан. В русской традиции почти всегда злодей, преступник, убийца в конце концов приходит к раскаянию и покаянию. Путь к искуплению тернист, но всегда ли он так завершается? Сухоруков поставил это под сомнение, оставляя зрителям пространство для окончательного решения. Актер внес в свою игру жесткие, ироничные ноты, рожденные, на мой взгляд, во многом временем да и собственным жизненным опытом. Отнюдь не баловень судьбы, Виктор Сухоруков пережил не просто насильственное отторжение от собственного профессионального круга, но еще и равнодушное предательство лично его отвергнувших и отторгших.

Перестройка круто меняла мир привычных традиционных духовных ценностей. Пружиной развития общества все больше и больше становился прагматизм. Люди отказывались от своей сущности, пытаясь выжить во что бы то ни стало. Сухоруков хорошо об этом знал и потаенно напомнил в облике Руфуса. В этой роли рождался серьезный вариант поиска актера – драматическое несоответствие личности человека и окружающих его жизненных обстоятельств, рождающее не просто неприятие, но и агрессию, страшную внутреннюю борьбу. То есть то, что близко актерским исканиям Сухорукова, героям которого не близки спокойствие, внутренняя тишина, уютное смирение.

Вместе с тем герои актера достаточно сильны, чтобы разобраться в проблеме отступления от человеческих норм, в том числе и собственных отступлений. В природе общей и личной неустроенности. Иногда им удается справиться с бушующими в душе злыми страстями, совершить это личным усилием. Порой, напротив, дают волю недобрым чувствам, намерениям и соответственно их реализуют.

Душевная дисгармония сама по себе не порок, но, случается, подталкивает человека к определенному отчуждению. Ему уютнее остаться наедине с собой, и он становится чужим для окружающих, какими бы близкими по крови, по давним связям они для него ни были. Сухоруков с его активной общительностью по жизни далек от этой категории, но вот играть этих людей ему, по его признанию, «всегда так интересно!». Возможно, это положило начало союзу Сухорукова с талантливым Алексеем Балабановым, завязавшемуся еще до съемок актера у Михаила Каца.

– «Это огромная глава в моей жизни. Наверное, главная, – вспоминает Виктор Иванович. – Да, все-таки главная. Юрий Мамин – начало. Потом будут Мельников, Говорухин, Лунгин, Панфилов… Но среди них прежде всего (для меня!) Алеша Балабанов.

Начну издалека. На «Ленфильме» много лет работала ассистент режиссера Вельская, красивая женщина, очень неплохо ко мне относилась и в мои пустые времена, именно в пустые. И вот встреча на студии. Может быть, случайная? Но нет арифметики, математики во встречах и расставаниях людей. Другая стихия здесь властвует. Если бы я не снимался в «Бакенбардах», я бы не пришел на озвучание этого фильма. Не шел бы по вестибюлю киностудии, где на скамье сидели Вельская и Балабанов. Она меня позвала: «Витюша, познакомься, это Алексей Балабанов, молодой режиссер».

Леша заканчивал в это время режиссерские курсы у Алексея Германа и приступал к своей первой полнометражной картине «Счастливые дни». Мы познакомились, поглядели друг на друга. Леша сказал: «Хочу предложить вам почитать сценарий». – «Давайте».

Если к «Бакенбардам» я приступал как бы в свободном полете, этаким пофигистом, то в этот момент я уже был актером с главной ролью, за которую меня хвалили… С этим я и прочел сценарий «Счастливые дни». Пришел к Леше Балабанову и сказал, что абсолютно ничего не понял. Но что-то меня там приворожило, это я чувствовал. Назначили кинопробы с талантливой питерской актрисой Ликой Неволиной.

Во время пробы я оговорился, и вот, представь, эта оговорка что-то решила. Героиня говорит мне: «Я беременна…» и показывает на свой живот. Мой герой по роли бросает взгляд и должен сказать: «Видимо, просто опухоль». А я сказал: «Видимо, просто вздутие», что очень позабавило Балабанова.

И второй момент. В реквизите был венский стул старинный. Мне надо было так стукнуть по этому стулу, чтобы он упал. А я говорю: «Не могу это сделать, потому что стул старинный. Ему больше лет, чем мне». Группе, Леше это показалось странным.

Меня еще раз вызовут на разговор с Балабановым, и он скажет, что хочет меня снимать. С этого начнется мой интереснейший, трудный, красивый путь с Алешей Балабановым. А потом я узнаю, что на мою роль пробовались еще семь актеров ленинградских театров, один лучше другого. Но утвердил Балабанов меня. Кстати, если Леша до этого увидел фильм «Бакенбарды», никогда в жизни не взял бы он меня в свой фильм. Не нравилась ему эта картина. И персонаж, которого я играл у Мамина, никак не связывался с тем образом, который мы сочинили в «Счастливых днях».

Пьесы ирландца Сэмуэля Беккета вобрали в себя атмосферу, духовный климат послевоенных лет и вместе с этим симптомы острого внутреннего разлада, терзавшие человечество. Балабанов смело перенес действие в Ленинград (тогда еще городу не было возвращено его родовое имя). Режиссера менее всего волновала визуальная конкретность, принадлежность истории к определенной географической точке. Прежде всего, больше всего его волнует притча, включающая иносказание. Но только к нему одному не сводимая.

Сухоруков, впервые работая с подобным материалом, сумел верно очертить границы предложенного ему этикометафизического измерения образа. Его герой чужой повсюду (повторяюсь сознательно), он вне всего, вне какой бы то ни было опоры, в том числе и опоры на самого себя. Его странная свобода от всего и от всех – это ничем не связанная воля существа, с миром вообще ничем не связанная. Его судьба – судьба человека, давно потерявшего почву под ногами. Конечная истина трагична: человек не просто одинок, практически он вытолкнут из вселенной, затерян в пустоте. Он свободен, но испытывает на своих плечах всю тяжесть этого выбора. Заполнить обретенную свободу нечем.

Внезапные резкие вспышки гнева, вырвавшиеся из забытых глубин, – стон, жалкий выплеск почти угасшей жизни сердца, воли. Поднятая буря почти так же мгновенно заканчивается, уходит в глубины, почти растеряв возможность напомнить о себе людям.

В «Счастливых днях» возникает мотив, который и позже будет близок Виктору Сухорукову: бегство современного человека от самого себя, даже от собственной тени. Его герой соглашается на любое имя, а подлинного мы так и не узнаем. «Я буду называть вас Сергеем Сергеевичем», – говорит ему хозяйка квартиры. Он не протестует. Как и не будет протестовать, когда его назовут Борисом. Потому что мир все больше кажется ему хаотичным скоплением тел, и он, потерявший имя или от него отказавшийся, как и от любых связей, от себя, уже давно стал одним из этих безымянных тел.

Балабанов наделен редкой способностью завораживать зрителей безысходностью финала. В ранних своих фильмах он покоряет этим с некоторой примесью жеста, что, кстати, близко лицедею Сухорукову. В экранизации «Замка» Кафки, второй картине режиссера, успевший прикипеть к Балабанову актер надеялся сыграть Землемера. Просил режиссера попробовать его в этой роли. Но в результате играл Иеремию – помощника Землемера в дуэте с Анваром Алибабовым, актером Театра «Лицедеи».

В прозе Кафки Балабанов искал близкую для себя тему все того же разлада с действительностью, несуразной и жестокой, от которой человек безуспешно пытается спастись. Увлекала режиссера и материализация насилия, что со временем станет вообще отметной чертой кинематографа Балабанова. Наконец, на мой взгляд, близка Балабанову и внешне отстраненное повествование Кафки, за которым скрыто безусловное эмоциональное воздействие, и в этом ему оказался нужен темперамент Виктора Сухорукова, его импульсивность и способность к точным акцентам. Частицы реального мира, повседневные события, обычный вроде бы человек – все это представало у актера в загадочных, абсурдных связях и их взаимодействии. Иеремия Сухорукова как будто обыкновенен, но он и расчеловеченный человек. Ему не дано противоборствовать злу. По сути, он та же беспомощная жертва, что и главный герой, заблудившаяся в окружающем мире.

Герои Кафки, отчаявшись в попытке разгадать смысл своего существования, в конце концов, смирялись, ощутив во всей полноте ужас этого существования. Виктору Сухорукову с его динамикой, постоянным протестантством, взрывными эмоциями смирение героя если и дается, то с трудом, порой и вовсе ненадолго. Может быть, поэтому Иеремия несколько выпадает из мрачного шествия персонажей «Замка». Артистичная натура, пылкое воображение вели Сухорукова к некоторой стилевой, я бы сказала, нестрогости. Но это неожиданно придало Иеремии странный обертон. Несколько раздвинуло масштабы роли. Спонтанный мятеж персонажа вторгся в катастрофическую гиперболу Кафки, соединяясь с ней.

Не всех можно уложить в прокрустово ложе капитуляции… Но это не спор с исповедующим безнадежность великим писателем. Это своеобразное утверждение присутствующей в его кредо ненависти ко всем формам подавления личности, боль за ее унижение. И все-таки мечта об ином – свободном мире. Для Кафки она утопична. В принципе, как и для скромного помощника Землемера Иеремии, в котором она тем не менее потаенно живет.

«Когда Балабанов закончил работу над «Замком», – вспоминает Виктор Иванович, – у него уже был написан сценарий следующей картины «Ехать нам никак нельзя», которую он потом назовет «Про уродов и людей». В начале 1995 года на II Молодежном Кинофоруме в Суздале Балабанов получил за «Замок» Гран-при. По регламенту Форума Госкино должно было финансировать следующую постановку режиссера-победителя. Но новый сценарий Алексея не понравился редактуре студии. Балабанова обвинили в садизме и садомазохизме. В постановке ему было отказано. Тогда оскорбленный Алексей Октябринович воскликнул: «Сам заработаю на этот фильм!». И написал сценарий «Брата».

Не исключено, что определенную роль в том, что режиссер быстро приступил к съемкам «Брата», сыграла встреча Балабанова с Сергеем Бодровым-младшим. Они познакомились в Сочи на «Кинотавре» в 1996 году, когда Гран-при фестиваля получила картина «Кавказский пленник» с участием дебютанта Бодрова-младшего. После просмотра «Кавказского пленника» Балабанов предложил Сергею роль Данилы Багрова. После дебюта в кино Бодров-младший колебался относительно продолжения своей актерской карьеры. Но на предложение Балабанова согласился, не предполагая тогда, что его новый герой, Данила Багров, принесет ему огромное признание и любовь зрителей.

Виктор Сухоруков сыграл в «Брате» старшего брата Данилы, Виктора.

«Мы работали в этом фильме, можно сказать, на дружеских условиях, – рассказывает актер, с мизерным гонораром. Друзья предоставляли нам свои помещения, квартиры, не предполагая в тот момент, что картина будет иметь такой грандиозный успех».

По прошествии времени стало ясно, что одна из причин этого обвального успеха было появление на экране нового героя – героя 90-х годов. Можно по-разному относиться к Даниле Багрову, но, несомненно, это долгожданный Герой.

Картину «Брат» называли и версией гангстерской драмы, и «нашим ответом Голливуду»… На самом деле фильм был ответом на потребность времени, на желание зрителей увидеть в кино воплощение своей надежды на защитника и опору, сильного, решительного, отважного победителя. Не слишком занятого размышлениями относительно правомерности своих поступков вплоть до убийств. Размышления вообще не его стихия. Зато этот победитель реально действует, сметает врагов, и высказывает мысли, очень близкие основной массе народонаселения нашей страны.

Так из первых авторских лент Балабанова Сухоруков попадает в сагу о братьях-разбойниках. Говоря современным языком, о братьях-киллерах. Виктор давно уже стал профессионалом на этом нелегком пути. Однако Сухоруков создает незнакомый жанровый портрет Виктора Багрова, такого, каков он есть. Хотя не уходит от конкретности, житейской определенности. Но этого мало и актеру, и Алексею Балабанову.

Перестройка, крушение огромной державы, крутая ломка вчера еще прочного, казалось, незыблемого советского строя вызвали к жизни людей новых профессий, как ни дико это звучит, как ни трудно поначалу связать это с понятием «профессия», но в том числе и киллеров. Сухоруков так и воспринимает «профессиональную» деятельность Виктора Багрова. У него есть роли, в которых актер как-то сразу, без долгих комментариев, схватывает самую сердцевину, суть образа. Потом уже могут появиться ранее не предусмотренные детали, обогащающие характер. Но главное схвачено с первых минут… Так было с Виктором Багровым, чей образ не укладывается в общую схему добра и зла. Разумеется, он – киллер, преступник, которому давно место за решеткой, и было бы это абсолютно справедливо. Но ведь Виктор воспринимает себя, свою «работу» как нечто совершенно естественное – ни тени сомнений!

Кто-то строи дома, кто-то учит детей, кто-то растит хлеб. А он, Виктор, принимает заказы на отстрел людей. Предмет «заказа» его волнует, главное – чисто все сделать и получить гонорар. Багров – образцовый убийца, чем гордится. Его, Татарина (это кличка Виктора), в определенных кругах ценят и уважают, он это знает и принимает не без удовлетворения. Но объективный смысл высокопрофессиональных занятий Багрова-старшего имеет закономерное продолжение: люди как таковые для него уже не существуют. Никто. Даже родной брат. С абсолютным душевным спокойствием Татарин предает и продает Данилу. Это вполне в духе времени, до предела обесценившего человеческие жизни: «заказ», полученный Татарином, убрать некоего «чечена», опасен, риск велик… Так не лучше ли отправить на дело младшего братишку?..