Текст книги "Как ты прекрасна!"

Автор книги: Элфин Глейд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

Ну что же, теперь все кончено. Едва ли она сможет и дальше работать у Даниела. Даже если он постарается забыть о том, какой идиоткой она себя выставила, сломя голову убежав из банкетного зала, вполне достаточно и того, что ему теперь известно все о ее прошлом…

Гвендолин понятия не имела, что скажет родителям. Губы ее искривила усмешка. Может быть, расскажет правду. Теперь у нее не осталось больше сил продолжать выдумывать спасительную ложь. Кроме того, она устала от необходимости постоянно притворяться, от выматывающего день за днем страха, что Даниел посмотрит на нее, и…

Словно почувствовав что-то, Гвендолин быстро повернула голову и ощутила, что не в силах удержать жаркую волну стыда, краской залившего ее лицо. В дверях стоял Даниел, в мрачном молчании наблюдая за ней.

– Я вижу, ты уже почти все упаковала. Это хорошо, – услышала она его ровный голос.

Гвендолин так же резко побледнела от охватившего ее отчаяния, как минуту назад покраснела. Разумеется, она подозревала, что нечто в этом роде непременно произойдет, знала, что он не захочет поддерживать с ней никаких отношений – ни профессиональных, ни личных… И все же сейчас, когда он подтвердил это, когда увидела ледяной холод в его глазах, услышала, каким чужим стал его голос, она почувствовала, что сердце ее сейчас разорвется от боли.

Девушка никак не ожидала, что он так поступит. Последует за ней, чтобы проследить, как она уедет.

Когда Даниел открывал дверь, которую она впопыхах даже не удосужилась запереть, Гвендолин засовывала в чемодан последние мелочи и теперь стояла посреди комнаты, дрожа всем телом. А он прикрыл плотнее дверь и приблизился к ней.

– Ты ничего не забыла? – поинтересовался Даниел.

Она отрицательно помотала головой, изо всех сил прикусив нижнюю губу в надежде, что резкая боль помешает ей расплакаться. Затем повернулась к кровати, на которой лежал чемодан, и попыталась закрыть его. Но поняла, что силы изменяют ей. Руки не слушались, она не могла справиться даже с таким простым делом.

Даниел чуть дотронулся до нее, отстраняя, но она буквально шарахнулась от него в сторону, ощущая, как к горлу подступает тошнота. Казалось, ей снится кошмарный сон – до того ужасно было все происходящее.

Он закрыл чемодан, легко защелкнув замки. Затем, подняв его с кровати, повернулся к Гвендолин. Она лишь безмолвно следила за его действиями, по-прежнему неспособная посмотреть ему в глаза.

Она видела его руку, мускулистую и чуть шершавую, с коротко обрезанными ногтями, руку привыкшего к работе человека… руку мужчины… Видела округлые кончики его сильных пальцев. Что-то словно оборвалось в ней, и она снова содрогнулась. Когда-то эта самая рука… эти руки прикасались к ней, ласкали ее, узнали ее тело так, как ни один мужчина не знал до этого да и не узнает никогда. Все это было и никогда больше не повторится, а ее память не сохранила совершенно никаких воспоминаний об их близости.

– Если ты готова…

Готова? Гвендолин дико взглянула на него.

Даниел все еще держал ее чемодан и, похоже, намеревался нести его. Неужели он действительно хочет собственноручно выставить ее из отеля? Неужели именно из-за этого ушел с ужина?

Девушка по-прежнему не могла вымолвить ни слова. Если бы только она нашла в себе силы… Глубоко, судорожно вдохнув, она лишь кивнула. Даниел спокойно прошел мимо нее и открыл дверь.

Ему незачем усугублять ее унижение, ведь она и без того наказана. Но Гвендолин чувствовала, что язык отнялся да и нет слов, чтобы высказать свои мысли.

В лифте она постаралась встать как можно дальше от Даниела, но всем своим существом чувствовала, что он стоит в нескольких дюймах от нее…

Вестибюль был почти пуст. Направляясь к стойке, Даниел остановил Гвендолин и приказал:

– Подожди здесь.

Выбора у нее не было, так как он по-прежнему держал в руке ее чемодан. Гвендолин проследила, как Даниел сдал ключ и что-то сказал портье. Она подумала, что он, должно быть, попросил вызвать такси. Но ведь стоянка наверняка где-то рядом с отелем. Большинство отелей в наши дни сотрудничают с фирмами, предлагающими услуги такси.

– В этом нет необходимости, – хрипло произнесла она наконец. – Я справлюсь сама. Я понимаю, вам хочется, чтобы я уехала поскорее…

– Мы оба уезжаем, – резко прервал ее Даниел. – А теперь пошли.

Оба уезжают? Гвендолин почувствовала себя в десять раз более виноватой. Пораженная насмешками Юджина, она думала лишь о себе, о своем пострадавшем чувстве собственного достоинства, но теперь была вынуждена признать, что Юджин унизил не только ее, но и Даниела.

Она приготовилась увидеть у подъезда машину ярко-желтого цвета, но Даниел зашагал к стоянке, где был припаркован его «мерседес».

Гвендолин опешила и на миг остановилась. Однако, казалось, он не заметил ее изумления, потому что спокойно открыл багажник и не спеша уложил туда ее чемодан.

С океана подул бриз, и Гвендолин, одетую лишь в тонкое шелковое платье, начал пробирать холод. Теперь она дрожала от свежего ветра, а не только от потрясения.

– Ты замерзла, – ровным тоном заметил Даниел. – Садись в машину.

– В машину? – Гвендолин уставилась на него, и лицо ее снова залилось румянцем.

Она подозревала, как ему не терпится избавиться от нее, но это уже переходило все границы. Неужели он думает, что иначе она не уедет?

Ноги подгибались, когда Гвендолин садилась в «мерседес». Если поездка сюда показалась ей пыткой, как тогда вынести долгое возвращение домой?

Единственное, что мне остается сделать, решила девушка, когда Даниел уселся слева от нее и завел мотор, – это отвернуться к окну и притвориться, что задремала. По крайней мере, тогда не придется поддерживать разговор. Она знала, что обязана принести свои извинения, но понятия не имела, с чего начать. Кроме того, разве словами можно исправить дело? Никакие слова не в силах изменить прошлое.

Теперь Даниел уже не тот беззаботный молодой человек, которым был пять лет назад. Теперь он уважаемый всеми проницательный бизнесмен, репутации которого нанесен непоправимый урон, ведь теперь всем станет известно, что он заявился на важную деловую конференцию в сопровождении не просто одной из своих служащих, а любовницы. Юджин намекал именно на это.

Гвендолин отвернулась к окну и старательно зажмурила глаза, даже не заметив, что машина плавно тронулась с места…

10

Как бы Даниелу ни хотелось переговорить с ней, пока что он не мог это сделать: в отеле и за рулем отношений не выясняют. Он бросил взгляд на часы. Почти девять вечера… Выходит, будет около полуночи, когда они вернутся в городок.

Он задумчиво посмотрел на Гвендолин, неподвижно замершую справа от него. Она была слишком возбуждена, чтобы так быстро заснуть. Рассматривая ее волосы, мягкой волной упавшие на щеку, такие шелковистые и блестящие, Даниел невольно улыбнулся, вспоминая растрепанные кудряшки, вызывающее платье и кошмарный макияж… Неудивительно, что он не узнал ее – не узнал глазами.

Однако тело его сразу же признало ее, и теперь он понял, почему его постоянно так сильно влекло к ней. Одно ее присутствие по-прежнему возбуждало в нем неистовое желание. А его чувства? Даниел напрягся, припоминая, как часто думал о ней, пока был в Канаде, как, вернувшись, сразу же попытался связаться с ней. Но, осторожно наведя справки, выяснил, что девушка по имени Уинетт уже уволилась с работы и не оставила адреса.

Ему показалось, что теперь он начинает понимать, почему она так поступила. В тот вечер пять лет назад Даниел заметил, как она поглядывала на Юджина, когда думала, что на нее никто не смотрит. Общения с сестрами оказалось вполне достаточно, чтобы безошибочно различить симптомы безответной девичьей любви. Ведь именно поэтому он решил сразу же подыграть ей – ему просто было ее жаль. Кроме того, уже тогда он не испытывал к Юджину Флинкеру-младшему никаких дружеских чувств…

Отчаянно страдая, Гвендолин всем сердцем желала, чтобы они поскорее доехали. Если ей повезет, родители уже лягут спать, когда она вернется, значит, до утра не придется ничего объяснять. А завтра… Она горько улыбнулась. Ей захотелось оказаться далеко-далеко, захотелось, чтобы поскорее прошло как можно больше лет. Однако прекрасно сознавала, что, сколько бы лет ни миновало с этого дня, она никогда не забудет боли и унижения, пережитых сегодня вечером…

– Уинетт… – Хорошо знакомый мужской голос проник в ее печальные размышления, заставляя очнуться, и в ту же секунду весь ужас случившегося всей тяжестью вновь обрушился на нее.

Машина уже никуда не ехала, но, посмотрев в окно, Гвендолин увидела не милый с детства родительский дом, а незнакомый особняк. Она быстро обернулась к Даниелу, но он предупредил готовые сорваться с ее губ вопросы, твердо сказав:

– Мне кажется, нам с тобой есть о чем поговорить, не так ли, Уинетт?

Поговорить? Сейчас? Но ведь уже почти полночь и, кроме того, о чем еще им разговаривать? Совершенно ясно, что она подаст заявление об уходе с работы; но, как ни старайся исправить ситуацию, ничего не поможет.

Однако не успела она запротестовать, как Даниел уже вышел наружу. Очевидно, он принял мое молчание за согласие, тоскливо подумала Гвендолин, когда он, обойдя «мерседес», открыл для нее дверцу.

Даниел повел ее к особняку, объясняя:

– Я подумал, что гораздо удобнее разговаривать здесь, чем в отеле.

Гвендолин собиралась сказать, что ей хочется вернуться домой, но Даниел уже вставил ключ и открыл дверь, а потом на ощупь включил свет.

Холл и коридор оказались узкими и темными. Прямо посередине находилась лестница, круто поднимающаяся на второй этаж, а слева и справа виднелись двери. Даниел открыл дверь справа, жестом предлагая Гвендолин войти туда.

Чувствуя слабость во всем теле, она повиновалась и оказалась в комнате, очевидно гостиной, в которой Даниел предпочел зажечь лишь бра.

Обстановка показалась ей простой, но достаточно удобной и намного более домашней, чем она ожидала увидеть в доме, снятом в аренду. В основном из-за книг, разбросанных тут и там.

– Я предпочитаю книги телевизору, – сообщил Даниел, изрядно напугав ее легкостью, с которой моментально прочитал ее мысли. – Садись в кресло, а я пока приготовлю чего-нибудь перекусить.

Гвендолин хотела возразить, что ей ничего не надо, но голос подвел ее. У нее возникло странное ощущение, будто все это происходит во сне – в странном сне, где она ничего может сделать, а ее действиями манипулирует кто-то совершенно посторонний.

Возможно, так проявлял себя шок, в котором она находилась после разыгравшейся в банкетном зале отеля сцены. Девушка не в силах была пошевелиться. Даже когда оглушенный потрясением разум вдруг подсказал, что никто и ничто не может помешать уйти из особняка, она продолжала послушно сидеть, где ей указали: в одном из глубоких кожаных кресел возле камина.

Вскоре появился Даниел с подносом, на котором стояли две чашки кофе и тарелка с сандвичами. Когда Даниел приблизился, Гвендолин отпрянула и вжалась в спинку кресла.

Он долго стоял и пристально глядел на нее, а затем тихо спросил:

– Ты ведь не боишься меня, а, Уинетт?

Гвендолин нашла в себе силы отрицательно помотать головой.

– Мне очень жаль, что все так произошло сегодня вечером, и я жалею, что не узнал тебя раньше, – сказал Даниел, как-то странно посмотрев на нее. – Может быть, если бы я обращал больше внимания на свои чувства и ощущения, я смог бы сделать это с самого начала.

Девушка уставилась на него, недоуменно размышляя, почему он так спокоен, почему говорит с ней вежливо, когда в действительности, должно быть, разъярен и, вероятно, искренне презирает ее. Но тут вдруг Даниел протянул руку и взял ее ладонь в свою.

Слишком ошеломленная, чтобы сопротивляться, Гвендолин подчинилась, поднимаясь на ноги, и позволила подвести себя к дивану.

– Мне кажется, тут нам будет удобнее разговаривать, как думаешь? – с улыбкой спросил Даниел, но не получил ответа.

Тогда он заговорил серьезнее, и улыбка исчезла с его лица.

– Замечание Юджина Флинкера было крайне оскорбительным, и я не удивлен, что ты так расстроена. Но…

– Но этого бы не случилось, если бы я была честной с вами, если бы с самого начала рассказала правду о том, кто я такая на самом деле, – дрожащим голосом прервала его Гвендолин. – Да, я знаю, что…

Она почувствовала, как слезы обжигают глаза, и нетерпеливо тряхнула головой, пытаясь избавиться от них. Меньше всего на свете ей хотелось сейчас расплакаться, однако она оказалась не готова к тому, что Даниел будет так добр с ней, проявит такую тактичность.

– Скажи, Уинетт, ты поэтому держалась от меня подальше? Из-за той ночи?

Разговор принял совсем не тот оборот, какой она ожидала. Гвендолин кинула на Даниела затравленный взгляд и пробормотала:

– Вы обвиняете меня? После… после того, как я провела с вами ночь, да?.. Юджин тоже начал строить относительно меня всякие оскорбительные предположения. А потом откровенно сказал… – Губы ее задрожали так сильно, что она не смогла продолжать.

– Что именно сказал тебе Юджин?

– Он сказал, что, совершенно очевидно, я… переспала с вами. А значит, должна быть счастлива, если и он… если он тоже переспит со мной. Он объяснил, как мужчины относятся к девицам вроде меня, готовым лечь в постель с незнакомым мужчиной…

Даниел молча глядел на нее, боясь неосторожным словом прервать ее исповедь.

– Я не могла больше выносить сплетни и всякие грязные намеки, а Юджин… он все время отпускал постыдные замечания на мой счет. Я подала заявление об уходе и вернулась домой, решив, что больше ни один мужчина не подумает, будто я… отношусь к женщинам, которым совершенно все равно, с кем заниматься сексом. К тому же подобные вещи не проходит бесследно. Я боялась, что…

Она снова замолчала. И Даниел мягко произнес:

– Мне кажется, я понимаю, что именно ты хочешь сказать, Уинетт. Но ведь, когда ты полюбила Оскара, ты должна была понять, что между нами ничего не было. Я всего лишь пытался напугать тебя, чтобы ты осознала, насколько опасным может быть подобное поведение. В тот вечер, когда мы впервые встретились, я понял, что ты неопытная, наивная девочка. Точно так же я понял, что все твои попытки флиртовать направлены не на меня, а на Юджина. У меня две сестры, обе моложе меня, и я отлично знаю, как ведут себя влюбленные девочки. Я конечно же сразу представил их на твоем месте.

А когда в машине ты заснула, так и не сказав, где живешь, я решил, что лучше всего отвезти тебя ко мне домой и уложить спать, надеясь, что ты протрезвеешь к утру. Вот тогда-то я и собирался прочитать тебе нотацию старшего заботливого братца. Однако утром я сам проспал, а мне предстояло еще успеть на тот проклятый самолет.

Даниел резко замолчал, внезапно заметив, как побледнела Гвендолин, как на лице ее проступило выражение крайнего недоверия.

– Что случилось? – обеспокоенно спросил он. – Уинетт, что с тобой?

Ему пришлось повторить вопрос несколько раз, прежде чем она наконец услышала его и тихим шепотом переспросила:

– Что вы имеете в виду, говоря, что между нами ничего не было?

– Только то, что сказал, – ответил он ей после небольшой паузы. – Мы с тобой не любовники, Уинетт. Ведь ты была еще ребенком, да к тому же и напилась. Неужели ты и в самом деле могла предположить, что я воспользовался ситуацией?

Он замолчал, глядя ей в лицо в ожидании ответа.

Гвендолин тихо произнесла:

– Господи, мне пришлось столько лет притворяться, что я – не я, а другой человек. Я не позволяла себе увлечься кем-нибудь, влюбиться, считая, что иначе мне придется все рассказать. Вы – мужчина. Вам не понять. Но тогда, после той ночи и всего, что наговорил мне Юджин… после того, как заставил меня понять, что все остальные мужчины будут думать, что со мной…

– Перестань, – резко оборвал ее Даниел. – Неужели ты пытаешься мне сказать, что из-за этого лишила себя любви, наслаждений, удовольствий чувственности? Но ведь ничего же не было! Я и пальцем тебя не тронул!

Даниел легонько потряс ее и застонал, увидев, что она не может больше сдерживать слез.

– А утром вы сказали, что…

– А, вот ты о чем. Мне вовсе не хотелось, чтобы все так вышло. Но… я был так же потрясен, как и ты, просто мне удалось скрыть это. Знаешь, потом я пытался связаться с тобой, – добавил он, пытаясь поймать ее взгляд, но она упорно отворачивалась. – Когда я вернулся из Ванкувера, то решил найти тебя, но в фирме мне сказали, что ты не оставила адреса… Ответь, ты именно поэтому порвала с Оскаром? – совсем тихо спросил Даниел. – Потому, что он захотел…

Гвендолин отчаянно затрясла головой, не давая ему договорить, и нервный смешок сорвался с ее губ.

– Нет, не поэтому. Меньше всего на свете Оскару хотелось моей любви.

– Но ведь ты-то до сих пор любишь его, да?

– Люблю его? – Она бросила на Даниела изумленный взгляд. – Я никогда не любила его. Мы были только друзьями, да и то вряд ли. Просто нам было удобно время от времени встречаться. – В голосе ее прозвучала неожиданная горечь. – Это ничем не грозило.

– Ох, Уинетт, что же я сделал с тобой! Я и представить не мог… У меня и в мыслях не было, что…

Гвендолин покачала головой.

– Это не ваша вина, во всем виновата только я одна. Прежде всего мне не следовало вести себя подобным образом, тогда Юджин ни за что бы… – Она услышала, как Даниел застонал, и замолчала.

– Ты же была еще совсем девочкой! – Он пристально посмотрел на нее и добавил: – И позволь сказать тебе вот что. Если бы с тобой действительно занимались любовью, то, как бы пьяна ты ни была, ты бы этого не забыла.

Ее дыхание стало прерывистым, а сердце застучало быстрее.

– Но мне очень хотелось этого, – услышала Гвендолин его слова. – Наверное, именно из-за этого я еще больше рассердился на тебя, ведь я отчаянно хотел тебя обнимать и целовать. Собственно говоря, и сейчас хочу…

Гвендолин уставилась на него, ощущая, как все внутри нее дрожит.

– Это невозможно, – шепотом возразила она. – Невозможно после всего, что случилось этим вечером. Ведь Юджина могли слышать и те, кто приехал на конференцию, ваши деловые партнеры…

– К черту и Юджина, и деловых партнеров! Самое главное для меня – это ты и мои чувства к тебе. Мне нужна твоя любовь, Уинетт, – заявил он.

– Потому что вам меня жаль? – резко спросила она, отказываясь поверить ему. – Потому, что вам кажется, будто я…

– Потому, что я испытываю желание, сопротивляться которому у меня нет больше сил… Меня с самого начала тянет к тебе!

И тут, пока Даниел опускал голову, наклоняясь к ее губам, Гвендолин послышалось, как он произнес:

– Я не могу без тебя.

Бесполезно было приказывать себе остановить его. Голос рассудка умолк, а чувства невероятно обострились.

Она вздрогнула, когда его руки нежно прикоснулись к ее волосам, лаская. Он целовал ее медленно, словно ему хотелось насладиться каждой долей секунды этого блаженного мгновения. Его губы скользнули по ее губам, затем еще раз и еще, и вот уже их уста слились в поцелуе, тела страстно желали того же.

– Если ты почувствуешь, что не хочешь меня, ты ведь скажешь мне, правда? – прошептал Даниел между поцелуями.

Если она не захочет его? Неужели ее желание не очевидно? Мысль об этом промелькнула в голове Гвендолин, когда она прильнула к Даниелу, непроизвольно вонзая ноготки в его мускулистую спину. Это была мгновенная, инстинктивная реакция на страсть, с которой он целовал ее. Даниел склонился над ней, и она откинулась на диван, чувствуя, как неровно и глухо бьется его сердце, а напряжение его тела передается ей.

Закрыв глаза, Гвендолин представила себе его тело – гладкую шелковистую кожу, сильные мускулы, мужественную фигуру. Дрожь пронзила ее. Но когда Даниел ошибочно принял ее содрогание за отказ и слегка отстранился, она с новой силой прильнула к нему. И в ту же секунду он отозвался на этот безмолвный призыв, обняв ее и прижав к себе, целуя шею, лаская округлые груди.

Казалось, везде, где его губы прикасались к ней, кожа загоралась чувственным огнем. Гвендолин так хотелось, чтобы он ласкал ее, что, когда кончик его языка проник между ее губами, она застонала. Это был еле слышный, почти жалобный стон, но, уловив его, Даниел вновь поцеловал ее – так пылко, что наслаждение закружило ее в сладостном водовороте блаженства, от которого она выгнулась, стремясь еще теснее прижаться к Даниелу.

Гвендолин захотелось самой ласкать его, целовать, наслаждаться его телом… Когда он оторвался наконец от ее губ и приник к ямочке у основания шеи, она вновь застонала. Его руки прикоснулись к ее груди, и она почувствовала страстное желание снять разделяющую их одежду. Однако он сам догадался, предупредил ее мысли и, заведя руку ей за спину, расстегнул молнию на платье. И вот уже покорная движению его руки тонкая ткань упала с ее плеч, и Даниел хрипло пробормотал:

– Если бы тогда, в день нашей первой встречи, мы были с тобой близки, я бы начал вот так – медленно и бережно, стараясь не напугать тебя и не потерять головы.

Даниел гладил ее, нежно сжимая груди, затем нашел предательски напрягшиеся соски и принялся водить по ним пальцем, шепча:

– И ты бы почувствовала именно то, что чувствуешь сейчас, и твое прекрасное, женственное тело желало бы близости так же, как сейчас. Я понял бы, что тебе еще неизвестна эта близость, которой я хочу, неизвестно желание, которое заставляет мужчину ласкать тело женщины, ласкать не только руками, но и губами, и языком…

Говоря это, Даниел осторожно снял с нее шелковый бюстгальтер, и в приглушенном свете бра ее кожа показалась ему полупрозрачной, словно светящейся изнутри. А темные, болезненно напрягшиеся соски словно безмолвно молили о близости, которую он только что обещал.

– И ты смотрела бы на меня именно так, как смотришь сейчас. И твое тело выглядело бы сплошным искушением. И у меня не хватило бы сил сдерживаться, и я бы притронулся к твоей груди… попробовал ее на вкус…

Даниел склонился, нежно лаская и целуя шелковистую белую кожу. И Гвендолин чувствовала, как волны восхитительной дрожи пробегают по ее телу.

Страстное, неудержимое, неистовое желание вдруг зародилось в ней, необоримое желание откинуться назад, обнять его голову, прижать к своей груди, пока… Казалось, каждая клеточка ее кожи начала источать обжигающий жар, и сдавленное рыдание вырвалось из ее горла.

Хотя она и пыталась справиться со своими инстинктами, не поддаваться им, но Даниел, похоже, почувствовал ее желание, и его губы немедленно обхватили сначала один напрягшийся сосок, затем другой. Он осторожно, а потом все смелее и настойчивее целовал их, пока не почувствовал, как наслаждение охватывает все ее тело. Потрясение от нахлынувших невероятных ощущений было так велико, что Гвендолин вскрикнула.

Это был резкий, удививший ее саму звук, и Гвендолин почувствовала, как тело ее выгибается дугой, словно она приносит себя в жертву согласно еще неведомому ей, но неизъяснимо сладостному языческому обряду.

– Ты прекрасна, как ты прекрасна! – услышала она возглас Даниела. Это прозвучало как хвалебный гимн, словно он хотел воспеть в стихах ее тело.

Гвендолин показалось, что вокруг них заплескались волны теплого, возбуждающе чувственного моря, медленно, но неуклонно несущие их к блаженному освобождению. Когда ее страстное желание ответить ему с такой же нежностью захватило ее всю, она расстегнула его рубашку.

Даниел застонал, когда она прижалась губами к его мускулистой груди, очарованная гладкой кожей и гулким стуком его сердца. Ей хотелось знать, будет ли его плоть отзываться на ее ласку, и она замерла, зачарованная и потрясенная, почувствовав, что так оно и есть.

В двадцать один год такое неистовство страсти испугало ее, но сейчас ей уже много больше и она вовсе не напугана…

– Еще немного, и пути назад уже не будет, ты ведь понимаешь это? – охрипшим от возбуждения голосом предупредил ее Даниел, когда Гвендолин потянулась к ремню на его брюках.

Он поднялся, разделся сам, швырнул одежду на кресло и несколько мгновений серьезно смотрел на нее. Затем протянул к ней руки, и Гвендолин поняла, что он просит ее сделать выбор: готова ли она добровольно приблизиться к нему или предпочитает отшатнуться.

Даниел стоял всего в нескольких шагах от нее, но, когда Гвендолин поднялась с дивана и неуверенным шагом направилась к нему, ей показалось, что это самый длинный и сложный путь из всех, что выпадал ей в жизни.

Едва она приблизилась, как его руки сомкнулись вокруг нее, и Гвендолин испытала облегчение оттого, что нашла в себе смелость подойти к нему, что почувствовала себя в полной безопасности в его объятиях. К этому облегчению непостижимым образом примешивалась мысль о том, что, если даже их соединит всего на краткий миг, она уже никогда и ни за что не пожалеет о своем решении. Его страсть такая чистая, искренняя, честная, по-своему невинная… и горячая, что трудно заподозрить притворство или обман.

После этой ночи она уже не будет страдать от чувства вины… Ее станет согревать сама мысль о том, что она была ему желанна и что это желание было настолько сильным, что освятило их близость… по крайней мере, для нее.

Даниел обнимал ее, осторожно освобождая от одежды. И вскоре они стояли обнаженные, согревая друг друга жаром своих тел. В этот момент Гвендолин испытала такой прилив наслаждения, что буквально содрогнулась под его порывом, инстинктивно поднимая голову и приглашая Даниела поцеловать ее. Губы приоткрылись, уступая напору его языка.

Повинуясь упоительным движениям мужских рук, она открывала в себе опьяняющую чувственность. И вот уже у них не осталось сил сдерживаться. Они опустились на пол, на подушки, которые Даниел предусмотрительно сбросил с дивана.

Когда он лег рядом, ее словно пронзил электрический разряд, и Гвендолин громко и нетерпеливо вскрикнула, заставив его забыть о всякой неторопливости.

Однако каждое движение его было настолько нежным, что она почувствовала, как ни с чем не сравнимое наслаждение заполняет ее, и прильнула к Даниелу, моля не останавливаться. Наконец и ее тело оказалось захвачено волшебным ритмом, и мир кругом, похоже, навсегда исчез…

Чувство освобождения, последовавшее за яростным, страстным восхождением к вершине блаженства, было столь неожиданным, что Гвендолин ощутила, как горячие слезы подступают к глазам.

Однако Даниел вовсе не удивился. Он поцеловал ее влажные щеки и веки, а потом кончик носа и губы Гвендолин внезапно почувствовала полное изнеможение, как душевное, так и физическое. Она поняла, что глаза ее закрываются и у нее не осталось больше сил сопротивляться сладостной дремоте.

Наблюдая за ней, Даниел осторожно отодвинулся. Сердце его было настолько переполнено нежностью, что он почувствовал, как у него самого защипало в глазах.

Все эти долгие годы она была уверена… Она думала, но так и не узнала, что… Он никогда не сможет простить себя за то, что причинил ей такую боль! Конечно, по-своему, по-мужски он не мог не испытывать удовлетворения, думая о том, что стал ее первым возлюбленным, понимая, что наслаждение от только что пережитой близости было ей незнакомо. Но оно было так естественно и так соответствовало его собственному желанию, что временами он опасался, что вот-вот потеряет контроль над собой и все испортит, напугав ее.

Даниел встал и медленно, осторожно взял ее на руки, отнес наверх и опустил на старомодную двуспальную кровать, занимающую большую часть спальни, а затем вернулся в гостиную, чтобы собрать их одежду и положить подушки обратно на диван. После этого он снова поднялся в спальню, поглощенный своими мыслями. Она отдалась ему, проявляя все признаки страсти и наслаждения, но не сказала, что любит его… пока не сказала.

Даниел и сам был удивлен быстротой, с которой влюбился в нее. Может быть, подсознательно, сам о том не догадываясь, он сразу же полюбил ее, и именно поэтому его с такой неудержимой силой влекло к ней. Теперь они стали любовниками, но он хотел от нее большего, чем физической близости, гораздо большего.

Даниел лег рядом с ней. И тут Гвендолин повернулась к нему, устраиваясь поудобнее, и на губах ее появилась таинственная улыбка, когда она протянула к нему руки. Он наклонил голову, целуя ее, и понял, что она вовсе не так крепко спит, как ему показалось. Гвендолин удовлетворенно вздохнула и еще крепче прижалась к нему…

Рано утром их любовь была совсем другой, искушенной и более взаимной. Теперь Гвендолин верила в себя как в женщину и наслаждалась своим желанием так, как никогда себе не могла представить.

Теперь она обнаружила, насколько неизъяснимо сладостно прикасаться к телу Даниела, дотрагиваться до него и руками, и губами, как прекрасно узнавать, что ее ласки возбуждают его.

Она быстро поняла, какое это наслаждение – сознавать свою власть над возлюбленным, когда одно лишь прикосновение ее пальцев возбуждает его так же, как и его ласки воспламеняют ее… Притрагиваясь языком к его соску, она дразнила его нежными, едва ощутимыми движениями, и Даниел умолял ее не мучить его.

Однако позже, когда разгоревшееся желание побудило Гвендолин перейти к более интимным ласкам, она сама затрепетала, почувствовав и увидев, как реагирует его тело на нежные, деликатные прикосновения ее рук и губ. Она готова была уже отшатнуться от него, почти напуганная его неистовым возбуждением и собственным стремлением доставить и ему, и себе наивысшее наслаждение. Но Даниел мягко остановил ее, шепча, какое блаженство он испытывает, как ему нравится, что она ласкает его, так нравится, что у него буквально не остается сил терпеть это наслаждение.

– Позволь и мне показать тебе, – прошептал он ей на ухо, – как это прекрасно, когда ты так любима.

Гвендолин вздрогнула при мысли о возможности еще большего удовольствия, и у нее перехватило дыхание от удивления и восторга, когда он прикоснулся к ней. Гвендолин испытывала мистический страх перед властью подаренных им ни с чем не сравнимых ощущений. Она попыталась было сдержать прилив неудержимого возбуждения, до сих пор не уверенная, способна ли отдаться такой близости, испытать такое наслаждение, и все же не в силах была сопротивляться тому, что происходило с ней.

Когда она вскрикнула, достигнув вершины блаженства и чувствуя неземной восторг, Даниел не оставил ее, успокаивая и нежно лаская, пока пламя страсти постепенно не угасло, превращаясь в мерцание нежности, и лишь затем они вновь стали едины и телом, и душой…

Позже, засыпая, Гвендолин представила, что было бы, если бы он так любил ее пять лет назад. Дрожь пробежала по телу при мысли о том, что ей было бы нестерпимо тяжело уходить от него утром. А что, собственно, изменилось? Ей и сейчас будет неимоверно трудно оставить его.

Она знала наверняка, что любит его, и не только чувственно, не только телом, но душой и всем сердцем, страстно желая стать его второй половинкой, единым с ним существом, даря ему все, что в ней есть прекрасного и женственного. А он?