Текст книги "Как ты прекрасна!"

Автор книги: Элфин Глейд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

7

– Кажется, сегодня вы с Оскаром собирались пойти на ужин к Веронике и Майклу, – напомнила ей мама.

– Да, – ответила Гвендолин.

Прошло уже более двух недель, как она начала работать с Даниелом; их ежедневные встречи стали частью хорошо налаженной, будничной работы. Оставалось лишь сожалеть, что ее душевный покой не может восстановиться так же быстро и легко.

Она уже не могла закрывать глаза на то, что присутствие Даниела приводит в смятение все ее чувства. Однако до тех пор, пока ей удается скрывать правду от всех, остается надежда, что она продержится еще несколько недель, пока новый управляющий не заменит Хартли.

Гвендолин ощущала все более острую необходимость порвать всякие отношения с Оскаром. Множество раз он подводил ее, нарушая их планы, и всегда под каким-нибудь вымышленным предлогом. Гвендолин пообещала себе, что, если он подведет ее и сегодня, она заявит, что не желает его больше видеть.

В половине восьмого, когда зазвонил телефон, Гвендолин взяла трубку и услышала, что Оскар не сможет присоединиться к ней сегодня вечером. Она стиснула зубы и процедила, что в таком случае не видит смысла им встречаться вообще.

В ответ Оскар немного пообижался, но по его тону чувствовалось, что он воспринял ее слова с облегчением.

– Это не Оскар звонил? – спросила мама, когда Гвендолин закончила разговор.

– Оскар, – подтвердила дочь и добавила с напускным равнодушием: – Сегодня вечером он не может пойти. Его мамочка снова неважно себя чувствует. Я сказала ему, что нам в таком случае нет больше смысла встречаться.

– Ах, милая, я так тебе сочувствую, – тихо произнесла Элизабет Кестнер.

У Гвендолин защипало в глазах.

– Нет, мама, все совсем не так, – заверила она. – Наши отношения едва ли можно было назвать романом века. Возможно, я даже буду скучать без него, но сердце у меня совсем не разбито.

– Ну, он действительно нудноват, и, должна тебе сказать, я никогда не могла понять, что тебя в нем привлекает. А вот, например, мистер Хартли…

Гвендолин почувствовала, как у нее подпрыгнуло сердце, словно кто-то дернул его, как марионетку за веревочку. Ее слова прозвучали намного резче, чем она этого хотела:

– Мистер Хартли – владелец студии, на которой я работаю, мама, и ничего более! К тому же его вскоре сменит управляющий и мы, возможно, перестанем встречаться! И вообще, вполне вероятно, что в нашем городке он не задержится… – Осознав вдруг, что чересчур эмоционально и многословно возражает матери, девушка замолчала.

В очередной раз идти на ужин к подруге в одиночестве Гвендолин очень не хотелось. Но было уже поздно звонить и, скрывая смущение, сообщать выдуманную причину, по которой ей придется остаться сегодня дома.

К тому же когда Оскар позвонил, она была уже совсем готова. Гвендолин надела то самое синие шелковое платье, в котором пять лет назад собиралась пойти на банкет, но, к несчастью для себя, передумала. Как и тогда, ей казалось, что такой наряд вполне подходит особе женского пола, которая предпочитает не привлекать внимание мужчин.

Однако Гвендолин не осознавала, что мягкий шелк весьма выгодно подчеркивает женственные очертания ее гибкой фигуры, придавая ей чувственности. Ни одно самое откровенное по фасону облегающее платье не могло бы сделать большего.

Какой-то дух противоречия заставил ее воспользоваться чуть более ярким, чем обычно, блеском для губ. Хотя, увидев свое отражение в зеркале, она испытала почти непреодолимое желание стереть блеск, невольно вспоминая ярко-красную помаду, которой были когда-то накрашены ее губы.

Она в сомнениях стояла перед зеркалом, пока вдруг не поняла, что может приехать не первой, а значит, ей не удастся пооткровенничать с Вероникой наедине и рассказать о своей размолвке с Оскаром.

Когда подруга открыла ей дверь, то, как Гвендолин и предполагала, удивленно подняла брови.

– Ты одна? А где же Оскар?

– Его не будет, – мрачно ответила девушка и во всех подробностях поведала подруге о последних событиях.

– Тебе давно уже следовало избавиться от него, – напрямую заявила Вероника.

– Мне кажется, я не столько избавилась от него, сколько позволила ему считать себя свободным и не обремененным никакими обязательствами. Полагаю, это он счастлив, что избавился от меня, – сухо ответила Гвендолин.

– Брось, – принялась утешать ее подруга. – Вот увидишь, придет время, когда он локти себе будет кусать от огорчения, что не удержал тебя.

– Очень надеюсь поприсутствовать при этом, – с несвойственной ей мстительностью заметила Гвендолин и тут же, спохватившись, добавила: – Послушай, если мое появление в одиночестве не входило в твои планы, то я…

– Не говори глупости! – перебила ее Вероника. – Это даже кстати, что ты одна. Майкл пригласил нового знакомого, у которого нет ни жены, ни подружки, по крайней мере в настоящее время… – Увидев, как испуганно вытянулось лицо Гвендолин, она расхохоталась: – Не беспокойся, я вовсе не пытаюсь сосватать вас. Честно говоря, я сама его ни разу не видела. Он появился в наших краях недавно и обратился к мужу, когда облюбовал для себя один особнячок и попросил выяснить у него условия аренды. Майкл говорит, они с первого взгляда понравились друг другу.

Двое других гостей были коллегами хозяина дома. Одного, Ника Гилбрайта, университетского приятеля мужа, как сообщила Вероника, Гвендолин хорошо знала. А другого, довольного любопытного их собрата по адвокатскому цеху, ей только еще предстояло узнать.

– Я могу тебе чем-нибудь помочь? – спросила Гвендолин, приняв информацию к сведению.

– Да, поднимись, пожалуйста, наверх и почитай младшенькому сказку. Он знает, что ты должна прийти, и ждет не дождется, когда увидит тебя. Будет тебе подходящий кавалер… если только ты согласишься подождать лет этак двадцать с хвостиком, – поддразнила Вероника подругу.

Через полчаса, услышав мужские шаги, поднимавшиеся по лестнице и затем остановившиеся перед дверью детской, Гвендолин тихо произнесла, не отрывая глаз от светловолосого розовощекого малыша:

– Привет, Майкл. Бенни уснул…

И, только обернувшись, чтобы улыбнуться мужу своей подруги, она увидела, что в дверях стоит вовсе не Майкл, а… Даниел Хартли!

Гвендолин показалось, что ее сердце совершило тройное сальто-мортале, прежде чем ухнуть куда-то в пятки. Она поднялась, затем опять села и уставилась на него в полном недоумении.

– Вероника прислала меня сказать вам, что сейчас будет подавать ужин, – прошептал он, стараясь не разбудить малыша, который только что заснул в своей кроватке.

Даниел здесь?! Но это же невозможно! Это просто какое-то наваждение! У Гвендолин возникло ощущение, что, если она крепко зажмурится и энергично помотает головой, Даниел исчезнет, растворится в воздухе. Однако когда она проделала все это, он по-прежнему стоял перед ней, с интересом наблюдая за ее манипуляциями.

– Ну как, помогло? – осведомился Даниел, словно зная, что у нее на уме.

Нет, не помогло, вынуждена была признать Гвендолин. И не поможет! Ну почему Вероника не предупредила ее, что Даниел тоже приглашен?! Может, потому, что не предполагала, что новый знакомый Майкла и ее новый шеф – один и тот же человек?

Гвендолин наконец-то поднялась, не догадываясь, что смятение во взгляде выдает ее состояние, и напряженно шагнула к двери. Как во сне она прошла в гостиную, где тепло поздоровалась с Ником и была представлена «довольного любопытному собрату по их адвокатскому цеху» – женщине по имени Ида Перл. Та не обратила на Гвендолин никакого внимания, сразу сосредоточившись на Даниеле.

Высокая рыжеволосая Ида явно стремилась очаровать Даниела. У нее были зеленые горящие глаза и большие яркие губы, отчего лицо приобретало немного хищное выражение. На Иде было платье из ярко-алого шелка. Казалось бы, такой цвет не должен гармонировать с огненными волосами, но получалось совсем наоборот. Глубокое декольте позволяло увидеть куда больше, чем считалось приличным.

– Эта Ида специализируется на бракоразводных процессах, – улучив момент, шепнула подруге Вероника. – Говорят, увидев ее, мужья теряют голову и ни о каком примирении сторон после этого даже речи не идет.

– Легко могу в это поверить, – хмыкнула Гвендолин.

– Ник со студенческой скамьи влюблен в нее. И тешит себя надеждой, что настанет момент, когда Ида взглянет на него благосклонно.

– А вот это, по-моему, уже из области фантастики, – ответила Гвендолин.

За ужином стало ясно, что Ник сходит с ума по Иде, а она его ни в грош не ставит. Все ее кокетство, все ее несомненное остроумие предназначались сегодня только Даниелу. Гвендолин старалась убедить себя, что ей нет никакого дела до того, что рыжая, зеленоглазая… стерва флиртует с ее шефом, но это у нее плохо получалось. Точнее, не получалось вообще.

И лишь когда ужин подходил к концу и Вероника предложила перейти в гостиную, чтобы там выпить кофе с ликером, Гвендолин наконец призналась себе, что чувство, снедающее ее все то время, что она пыталась не замечать откровенных заигрываний Иды с Даниелом, было не чем иным, как ревностью. Унизительной, банальной, но такой болезненной ревностью!

Она отодвинула от себя чашку с кофе, к которому не притронулась, подняла голову – и обнаружила, что Даниел пристально смотрит на нее. Тут же ее лицо, все ее тело захлестнуло горячей волной стыда. Сколько же времени он вот так наблюдает за ней? Неужели догадался о том, что творится в ее душе? Боже, взмолилась она, сделай, чтобы это было не так!..

Ида сидела рядом с Даниелом на диване, положив руку на его плечо и улыбаясь ему ярко накрашенными губами. Она почти навалилась на него, и мягкое колыхание грудей в декольте стало особенно отчетливым. Он явно не мог остаться безразличным к ее прелестям. Да и какому мужчине не польстит столь явное предпочтение его двум другим, находящимся в гостиной!

Гвендолин почувствовала себя совершенно беспомощной, и ей стало так плохо, что она удивилась. Казалось, внутри нарастает страшная боль, и девушка в ужасе поняла, что ее буквально трясет. И не только от дикой ревности, а еще и от отвращения к самой себе за эту ревность.

Только когда Ида в сопровождении несчастного Ника, с видом побитой собаки суетящегося вокруг нее, удалилась, Гвендолин поняла, насколько была молчалива весь этот вечер. Даниела не было видно ни в столовой, ни в гостиной, и она решила, что он тоже уехал. Естественно, а что еще привлекательного осталось для него в этом доме после ухода ослепительной и наглой мисс Перл.

Когда Гвендолин, желая помочь подруге, принесла грязные кофейные чашки в кухню, та спросила:

– Что с тобой? Когда ты рассказывала мне об Оскаре, то вовсе не казалась такой расстроенной. А теперь…

В ответ Гвендолин молча покачала головой, не в силах объяснить даже ей, что чувствует на самом деле.

– Послушай, я не раз говорила о нем довольно неприятные вещи… Я и сейчас думаю, что он тебе совершенно не подходит. Но ты можешь считать по-другому, и, если тебе хочется выговориться или просто выплакаться…

И снова Гвендолин покачала головой, представляя, что бы сказала Вероника, если бы она поведала ей, что за весь вечер ни разу не вспомнила об Оскаре и что не бывший жених, а Даниел Хартли занимает сейчас все ее чувства и мысли…

– Даниел! Право же, не стоило беспокоиться, но в любом случае спасибо! – воскликнула вдруг Вероника, резко повернувшись, и поспешила взять у него тарелки, которые он держал в руках.

Сердце Гвендолин лихорадочно забилось. Закрыв глаза, она прислонилась к стене, стараясь не думать о том, сколько времени Даниел стоял в дверях. Что было бы, если бы она во всем призналась Веронике, а он услышал бы их разговор?

Да и какое признание она могла сделать? Что много лет назад провела с ним ночь и была слишком пьяна, чтобы сохранить хоть какие-нибудь воспоминания о происшедшем? А из-за того, что на глазах у всех ушла вместе с ним с банкета, ее осыпали насмешками, намекая, что у нее нет никаких представлений о приличиях? И что именно поэтому она вынуждена была вернуться домой с разбитым сердцем?

Что с тех самых пор она чурается мужчин, потому что ей становится нехорошо при мысли, что любой из них, порядочный, достойный настоящей любви, может подумать о ней только плохое? Как бы она рассказала Веронике, что ее по-прежнему влечет к Даниелу – и душой, и телом?

Гвендолин ощущала себя изголодавшимся, иззябшим созданием, которое тянется к теплу и отчаянно ищет это тепло… Она готова была прижаться к нему, страдая от голода, холода и страха, страстно желая согреться и все же испытывая ужас при мысли об огне.

Она ощутила, как от напряжения силы покидают ее. В чем она пытается убедить себя? В том, что влюбилась в Даниела?

Неожиданно Гвендолин издала горький смешок, отчего и Даниел, и Вероника удивленно уставились на нее. Испуганно посмотрев на обоих, она бросилась в гостиную и стала бездумно переставлять вещи, лихорадочно изображая активную деятельность в тщетной попытке избавиться от мысли, которая последней пришла ей в голову.

Гвендолин понимала, что уже не может ничего изменить. Каким бы опасным для нее ни становилось создавшееся положение, она все больше привязывается к Даниелу, реагируя на его слова и поступки, на его присутствие, на само его существование остро и болезненно.

Когда-то она думала, что влюблена в Юджина, но ведь тогда она была совсем девчонкой, а теперь – взрослая женщина. Да, взрослая. И сравнивать эти два чувства – все равно что сравнивать слабый, колеблющийся свет свечи с ярким сиянием полуденного солнца.

Скоро она будет догадываться о появлении Даниела, даже не поворачивая головы, и сможет сказать, где именно он стоит, даже не видя его. Уже сейчас чувства захлестывают ее каждый раз, когда он подходит к ней.

Не будь Вероника ее самой близкой и испытанной подругой, Гвендолин, несомненно, выдумала бы какой-нибудь предлог и поскорее ушла бы. Однако она понимала, что Вероника волнуется за нее, ошибочно приписывая ее состояние разрыву с Оскаром. И ни за что не поверит другому объяснению, пока не услышит всю правду.

Искушение признаться подруге во всем удивило Гвендолин. Ей отчаянно хотелось поговорить о Даниеле, представлялось, что станет легче уже оттого, что она произнесет его имя. Неужели боль, терзающая ее душу, исчезнет при одном звуке его имени? Она почувствовала легкую тошноту, поняв, как быстро скользит по невероятно опасной дорожке. Ей надо остаться одной и найти какой-нибудь способ справиться с тем, что происходит с ее душой и телом…

– Если тебе хочется поговорить… ну, ты понимаешь, о чем… – прошептала Вероника, подходя к ней сзади и обнимая за плечи.

Гвендолин повернулась к ней лицом и покачала головой.

– Нет, все в порядке. Я просто немного устала.

Вошедший следом за ней Майкл, услышав эти слова, поддразнил девушку:

– Надеюсь, не потому, что твой новый шеф слишком загружает тебя работой, а?

Гвендолин оставалось только надеяться, что для их ушей такой вопрос прозвучал куда более естественно, чем показалось ей самой. И она заставила себя улыбнуться, даже весело рассмеяться, словно услышала удачную шутку.

– Значит, сегодня Оскар не сумел выбраться к нам? – как ни в чем не бывало поинтересовался Майкл, не имевший ни малейшего представления о том, что случилось.

Краем глаза Гвендолин заметила, как Вероника состроила мужу отчаянную гримасу, предостерегающе покачав головой.

– Его матери нездоровится, – коротко ответила Гвендолин.

Сейчас, когда в дверях гостиной опять появился Даниел, она просто не могла объяснить Майклу, в чем дело.

Этот вечер стал для Гвендолин настоящим испытанием. И после всего, что произошло за Последние несколько недель, она отчетливо поняла, что ситуация неожиданно вышла из-под контроля. Открывая дверцу своей машины и забираясь внутрь, Гвендолин размышляла о том, что же ей теперь делать, и не находила ответа.

Домой надо было ехать на другой конец города, но она проехала меньше половины пути, когда внезапно поняла, что едва справляется с машиной. Поэтому затормозила на обочине и выключила мотор.

Все вокруг нее вдруг стало размытым, контуры предметов утратили четкость. Но Гвендолин сообразила, что плачет, лишь когда подняла руку к лицу и ощутила, что ее щеки мокры от слез. Тут силы окончательно покинули ее, она положила голову на руль и в изнеможении закрыла глаза.

Неожиданно кто-то дернул за ручку дверцы. Гвендолин испуганно вздрогнула и вернулась к действительности, поняв, что ее машина стоит на совершенно пустой и темной улице, время уже за полночь, а она совершенно одна…

Однако не успели подобные мысли пронестись в ее голове, как она поняла, что дверцу открыл не кто иной, как Даниел.

– Я увидел, что вы остановились, и подумал, не случилось ли чего с машиной, – объяснил он, наклоняясь к ней.

Было уже слишком поздно пытаться скрыть от него залитое слезами лицо. Быстрый, внимательный взгляд все заметил.

– С машиной все в порядке, спасибо, – произнесла она наконец.

– Это все из-за него, да? Из-за вашего жениха? – сухо, чуть ли не раздраженно спросил Даниел. – Я слышал, как вы говорили Веронике, что между вами все кончено.

Он захлопнул дверцу с ее стороны раньше, чем девушка успела ответить. Несколько секунд она думала, что Даниел ушел, но потом догадалась, что он просто обошел вокруг машины и сейчас открывает дверцу с правой стороны, чтобы сесть рядом с ней.

Разрываемая радостью оттого, что он рядом, и страхом перед такой близостью, Гвендолин услышала, как Даниел хрипло произнес:

– Я знаю, что вы уже слышали подобные слова, но он не достоин вас. Мужчина должен быть полным идиотом, чтобы не сознавать, что…

Итак, он тоже решил, что причина ее переживаний – Оскар. Гвендолин инстинктивно повернулась к нему, чтобы возразить, но он оказался слишком близко от нее. Даниел поднял руку, и его теплые, чуть шершавые пальцы скользнули по ее лицу, осторожно вытирая капли влаги.

– Он не стоит ваших слез, – тихо произнес Даниел.

Ее пробрал озноб, затем вдруг стало жарко, словно кожа загоралась пламенем там, где он дотрагивался до нее. И Гвендолин охватило непреодолимое желание прикоснуться губами к доброй руке, что ласкала ее лицо.

– Гвендолин, послушайте…

Она даже не заметила, что оба слегка изменили положение, но это произошло, так как вдруг они оказались совсем близко друг от друга. Одной рукой Даниел прижимал ее к себе, другая легко прикасалась к ее волосам. Как он нежен, с удивлением подумала Гвендолин.

Она взглянула ему в лицо, молча пытаясь найти в глазах ответ на мучивший ее вопрос, до сих пор не понимая, что могло стать причиной этой внезапной ласки.

Было темно, и его лицо оставалось в тени. Все, что она могла различить, – это темный блеск глаз и контур красиво очерченного рта.

Сердце болезненно сжалось в груди. Взглянув на его губы, Гвендолин уже была не в силах ни отвести глаза, ни думать о чем-либо ином. В горле пересохло, легким, казалось, не хватает воздуха.

Губы ее слегка приоткрылись, и она ощутила, как миллионы тончайших наэлектризованных игл вонзаются в нее.

– Уэнди…

От звука его голоса она вздрогнула так, словно он прикоснулся к ее телу. Когда его губы первый раз скользнули по ее губам, это был лишь намек на наслаждение, но он настолько потряс Гвендолин, что заставил содрогнуться.

В то же мгновение с губ Даниела сорвался тихий успокаивающий звук. Его язык легко обежал контур ее рта, и Гвендолин почувствовала инстинктивное желание еще крепче прижаться к нему. Ее руки обвились вокруг него, хотя она даже не поняла, как это произошло.

Медленное прикосновение его языка к ее губам было неизъяснимо сладостным, невероятно чувственным, и она напряглась, страстно желая большего. Да и сердцем она стремилась к тому же – насладиться давно желанной близостью.

Даниел оставил пиджак в своей машине, и Гвендолин чувствовала, как под тонкой тканью рубашки перекатываются тугие мускулы. Ошеломленная происходящим, она, тем не менее, продолжала гладить его плечи, спину и снова плечи, безрассудно позволяя своим чувствам одержать верх над разумом.

Должно быть, она делала нечто подобное и раньше, иначе почему ее руки, губы, все тело так страстно желают соединиться с ним?

Когда губы Даниела скользнули вниз, к ее шее, лаская нежную кожу, Гвендолин тихо застонала, и ее вдруг начала сотрясать дрожь нетерпения, словно вырывалось наружу желание, свернувшееся в глубинах ее существа тугой пружиной.

Наверное, она произнесла его имя вслух, потому что в ту же секунду его губы снова коснулись ее губ, и вот уже он вновь целует ее. Но не так, как перед этим, не мягко и выжидательно, а с нетерпеливой страстью, от которой тело ее выгнулось дугой, а губы податливо приоткрылись.

Гвендолин почувствовала, как бешено бьется его сердце, и тысячи мурашек пробежали по ее телу. Грудь напряглась, плотнее прижимаясь к его груди, и внезапно ее охватила почти невыносимая боль – но не от силы его объятий, а от какого-то неведомого ей самой, первобытного, чувственного изнеможения.

Я хочу, чтобы его руки прикасались к моему телу, вдруг поняла она. И не только руки… Гвендолин закрыла глаза, потрясенная, ошеломленная страстью, заставляющей ее кровь огненно пульсировать в венах.

Нарушая интимный полумрак их машины светом ярких фар, мимо промчался автофургон и громко и длинно просигналил им. Этого оказалось достаточно, чтобы Гвендолин опомнилась и испугалась того, что делает.

Почувствовав, как она замерла, Даниел отпустил ее. Когда он заговорил, его голос был тихим и хрипловатым:

– Простите меня. Я вовсе не хотел… Я не думал…

На этот раз жар, охвативший ее лицо и шею, был вызван не желанием, а огорчением, ужасным огорчением оттого, что Даниел уже сожалеет о происшедшем.

– Послушайте, почему бы вам не оставить машину тут? А я довезу вас до дому, – предложил он. – Вы так расстроены, и…

– Я прекрасно доеду сама, – сухо отозвалась Гвендолин.

Это была ложь, и она это понимала, но понимала также и то, что если только проведет наедине с ним еще несколько мгновений, то просто взорвется, разлетаясь вдребезги, как тонкое стекло от перенапряжения.

Гвендолин не могла осознать, что же с ней случилось и почему то, что Даниел готов был предложить ей как дружеское утешение, обратилось вдруг в неистовое, обжигающее желание физической близости, которого она никогда еще не испытывала. Если тогда, в ту ночь, она вела себя подобным образом, неудивительно, что у него утром был такой… такой удовлетворенный вид, полный такого самодовольства взгляд.

От этой мысли Гвендолин почувствовала уже ставшее знакомым отвращение к самой себе и быстро закрыла глаза, пытаясь удержать горячие слезы, от которых уже щипало веки.

– Пожалуйста, оставьте меня… Я хочу домой.

Гвендолин замерла, чувствуя, как он колеблется, и, понимая, что, если он начнет спорить, она уступит, не в силах сопротивляться ему.

– Уезжайте, Даниел, – попросила она. – Умоляю вас…

К ее великому облегчению, он открыл дверцу и собрался вылезти, но затем помедлил и сказал:

– Мне все-таки кажется, что вы недостаточно успокоились, чтобы вести машину. А потому я поеду следом за вами… И никаких возражений! – резко добавил Даниел. – Иначе я силой вытащу вас из этой проклятой машины!

Гвендолин молча наблюдала за ним, отчаянно подавляя в себе искушение броситься в темную ночь, задержать его, прежде чем он подойдет к своему автомобилю. Даниел был совершенно прав, говоря, что она недостаточно спокойна, чтобы вести машину.

К счастью, на дороге было почти пусто. Гвендолин изо всех сил пыталась сосредоточиться на управлении автомобилем, но ловила себя на том, что невероятно ослабела физически и что мысли ее разбегаются в разные стороны. Она все еще не могла выбраться из водоворота неясных ощущений и вполне конкретных страхов, заново переживая все случившееся.

Свернув к дому родителей, Гвендолин бросила взгляд в зеркало заднего вида и увидела, что Даниел припарковался неподалеку на обочине.

Значит, он ехал следом до самого дома, приглядывая за ней, подстраховывая. Что же заставляет его так поступать? Чувство вины – если он чувствовал себя виноватым в том, что привел ее в такое состояние? Но с какой стати, если она сама…

Гвендолин содрогнулась, останавливая машину и вспоминая, как стонала, когда он целовал ее. Стонала, страстно желая чего-то большего… К счастью, кругом никого не было и никто не мог видеть ее позора, ее страданий.

Она уже догадалась, что Даниел собирался предложить ей лишь надежное мужское плечо, на котором можно всласть выплакаться. Даже то, первое прикосновение его губ к ее губам было, пожалуй, скорее успокаивающим, чем возбуждающим…

Заходя в дом, Гвендолин вдруг поняла: ей жаль, что он не признал ее с первого взгляда. Тогда, несомненно, он сторонился бы ее как чумы и не могла бы возникнуть эта краткая близость, из-за которой теперь она так страдает. Узнай он ее с самого начала, и вспомнил бы, как вызывающе она себя вела в молодости, тогда симпатии между ними не возникло бы.

Ее страх оттого, что он может узнать ее, а потом унизить, опозорить, рассказав всем и каждому о ее развратном прошлом, уже прошел. Даниел не из таких мужчин. Взять, например, его поведение по отношению к ней сегодня вечером… Он такой добрый, такой заботливый…

Он даже извинился перед ней за то, что произошло, хотя оба прекрасно знали, что вина за случившееся целиком лежит на ней.

Удивительно: как только Гвендолин оказалась одна и могла плакать сколько душе угодно, ей совершенно расхотелось лить слезы. Точно так же не в силах была она и уснуть, потому что каждый раз, когда закрывала глаза, ее начинали преследовать слишком яркие воспоминания о том, что она испытывала, когда Даниел целовал и обнимал ее.

Даниел… Ну почему, почему такое творится с ней из-за Даниела? Неужели все дело в прошлом? Сжимаясь в комочек под одеялом, словно это могло помочь ей избавиться от отчаяния, Гвендолин стала убеждать себя в том, что, как только Хартли покинет городок, как только станет хозяином, наезжающим лишь время от времени, ей удастся преодолеть свои чувства. Ее желание, ее стремление всегда быть с ним рядом постепенно исчезнет, как только сам предмет ее чувств окажется далеко. И до тех пор, пока Даниел уверен, как уверен сейчас, что она влюблена в Оскара, ей бояться нечего. Может быть, она никогда не испытает унижения оттого, что ему станут известны ее чувства.

Грустная, полная горечи улыбка искривила губы Гвендолин. Как посмеялась над ней судьба, вновь столкнув ее с Даниелом, да еще таким образом!.. Какая жестокая ирония! Чувственность, в которой она решительно отказывала себе все эти годы, с приездом этого мужчины вдруг ожила, терзая ее несбыточными желаниями, которые до сих пор были ей совершенно незнакомы.

И уже под утро, спустя несколько часов, при мысли о том, как его губы прикасались к ее губам, властное желание овладело ее телом, ее чувствами. Гвендолин поняла, что Даниел Хартли имеет над ней колдовскую власть, и почти жалела о том, что не может вспомнить злосчастную ночь, которую провела когда-то с ним. Может быть, тогда она смогла бы…

Смогла бы – что? Оживить в своей памяти забытые эротические переживания? В отчаянии Гвендолин закрыла глаза и приказала себе хотя бы попытаться заснуть.