Текст книги "Встреча на Галактоиде"

Автор книги: Элеонора Мандалян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Мандалян Элеонора
Встреча на Галактоиде

Элеонора Мандалян

Встреча на Галактоиде

Фантастический рассказ

Было темно и тихо, а Карену никак не спалось. Он вертелся в постели. Немножко подумал о своей новой автомодели, пополнившей коллекцию, потом о мультфильме из "Спокойной ночи, малыши", о маме, забывшей сегодня поцеловать его на ночь. От обиды – ритуал вечерних поцелуев выполнялся неукоснительно со дня его рождения – совсем расхотелось спать.

Он опустил босые ноги на ковер, выбрался из-под одеяла и тихонько подошел к балконной двери Холм, что начинался прямо за домом, неясно чернел. Черным было и небо, ни звезд, ни луны. А отсветы дворовых фонарей делали все вокруг еще чернее. Он вгляделся в темноту – по-прежнему ни одной летающей тарелки. Вздохнув, вернулся в постель, но не лег, а уселся по-турецки. Выпрямился, развел руки в стороны, локтями вниз, ладошками вверх, как на картинках в маминых книжках. Закрыл глаза и попытался сосредоточиться. Сначала у него ничего не получалось, мысли скакали, как болотные лягушки. К тому же мешал шум телевизора, доносившийся из столовой.

Потом он перестал думать и слышать, тело как-то странно одеревенело и будто лишилось веса... И вдруг ладони ощутили чье-то прикосновение, а голову слегка придавили сверху. Карен испугался и хотел вскочить, но не смог.

– Что это? – прошептал он сдавленным голосом.

– Не что, а кто, – поправили его сверху.

– К... кто... кто... ты? – заикаясь, спросил Карен, не смея пошевелиться.

– Я – твой двойник.

– Ка... кой еще... двойник? Где ты?

– Сижу у тебя на голове в той же позе, что и ты, только головой вниз. Чувствуешь мои руки на своих ладонях?

– Ч... чувствую. Ты что, акробат?

– Если ты не акробат, значит, и я не акробат, – последовал ответ.

– Тогда зачем встал на голову?

– Так положено.

– Почему? – недоумевал Карен, тщетно пытаясь скинуть с себя говорившего.

– Ты смотришь вниз и перед собой. А я – вверх. Там интереснее. И больше видно.

– Что-то я не пойму.

– А тебе и не положено. Говори, чего надо. Зачем вызывал?

– Разве я вызывал?

– Конечно. Даже по всем правилам.

– Слезай с головы, – потребовал Карен.

– Не положено, – отрезал двойник.

– Я маму сейчас позову.

– Ничего не выйдет. Она меня не увидит.

– Это почему?

– А я невидимый.

– И я тебя не могу увидеть?

– Так не видел же до сих пор.

– Ты что, всегда у меня на голове сидишь?

– Всегда.

– Ну, это ты брось! Не верю...

Двойник не ответил, и Карен задумался.

– А если я тебя очень попрошу, ты мне покажешься?

Вместо ответа он ощутил мягкий толчок в ладони, словно кто-то отталкивался от них, и прямо перед ним возник мальчик, сидящий по-турецки с оттопыренными локтями и ладонями, повернутыми вверх. Мальчик сидел на том же уровне, что и Карен, только под ним ничего не было. Иными словами, он висел в воздухе. У него были большущие голубые глаза и кудлатая, как у тибетского терьера, голова. Он ничем не отличался от привычного зеркального отражения Карена, и Карен тотчас признал в нем себя.

– А мы и впрямь на одно лицо, – удивился он. – На чем же ты сидишь?

– Ни на чем.

– Как же тебе удается?

– Да мне все равно, где сидеть, я же почти ничего не вешу.

– А почему?

– Все равно не поймешь, мал еще.

– Тогда и ты мал, ты же мой двойник, – вполне резонно заметил Карен, складывая руки на коленях и не без удовольствия отметив, что двойник проделал то же самое. – Так что не очень-то задавайся.

– Мы – ровесники, ты прав. Но между нами большая разница. Ты видим, я нет. Ты тяжелый, я легкий. Ты видишь только то, что видишь, а я – много больше...

– Стоп-стоп-стоп! Что же ты такое видишь, чего я не вижу? А ну, выкладывай.

– Ну... например, я вижу прошлое и будущее.

– Ух ты! И даже можешь погулять в прошлом, если захочешь?

– Могу.

– Я тоже хочу! – загорелся Карен.

– Тебе нельзя. Не положено, – ответил двойник, продолжая как ни в чем не бывало висеть в воздухе.

– Ишь какой. Подумаешь! Ему положено, а мне не положено. Ты же мой двойник. Если бы меня не было, не было бы и тебя, верно? Значит, главный из нас я. И ты должен мне подчиняться.

– Да не могу я, – взмолился двойник и снова повторил: – Не положено.

– А показываться мне и разговаривать со мной положено? – поймал его Карен.

– Нет, – вынужденно признался двойник.

– Вот видишь! Ты все равно уже нарушил свои правила, значит, нам теперь все можно.

Двойник засомневался. Покачавшись в воздухе, он безнадежно махнул рукой и, не заботясь больше о необходимости копировать движения Карена, уселся рядом с ним на постели.

– Не понимаю, почему я вдруг стал таким сговорчивым? – сказал он и грустно вздохнул. – Ну, так что тебе от меня надо?

– То-то же, – обрадовался Карен. – Хочу в прошлое!

И почти сразу увидел округлые сопки, покрытые желтыми тюльпанами, и синее-пресинее море, будто небо, расстеленное на земле. Карен ощутил себя идущим вдоль причала, мимо лениво покачивающихся баркасов. С баркасов только что сгрузили привезенный улов, и мужчины за длинными, прямо у причала установленными столами тут же разделывали рыбу. На них широкие клеенчатые передники, а в руках поблескивали ножи, которыми они ловко орудовали. За работой следил высокий широкогрудый человек. Одновременно он вел беседу с группой людей, увешанных киноаппаратурой.

Внимание Карена привлекла девочка с длинными тугими косичками, вертевшаяся у одного из столов. Она с любопытством смотрела, как рыбак погрузил во вспоротое брюхо большой акулы руку, вытащил пригоршню живых акулят с желтыми круглыми мешочками у рта.

– Дайте мне одного! Дайте! – потребовала девочка с косичками, зная наперед, что собирается сделать рыбак.

Он подставил ей ладонь – она выбрала акуленка, и они вместе подошли к краю причала. Размахнувшись, рыбак выбросил акулят в воду.

– Пускай живут, – сказал он, возвращаясь на место. – Вырастут и станут такими же, как эта. – Рыбак снова принялся за работу.

Девочка выпустила своего акуленка и подбежала к высокому мужчине:

– Папа, почему у акулы в животе не икра, как у других, а акулята?

– Потому что она живородящая.

– А почему акулят кидают в море?

– Чтобы море не оскудело и равновесие не нарушилось.

Карен подошел совсем близко к девочке и ее отцу, с интересом прислушиваясь к их разговору. Но они даже не обратили на него внимания.

Тут причалил еще один баркас, и с него сбросили что-то большое и странное. Это что-то, тяжело шлепнувшись на серые доски причала, распласталось широким ковром, поблескивая в лучах солнца.

Девочка с косичками первая заметила диковинного морского гостя и с разбегу прыгнула на лакированный упругий "ковер". Рыбаки дружно ахнули и, побросав свою работу, бросились к ней. Девочка вскрикнула, взмахнула руками, поскользнулась и упала на спину морского гостя. Один из рыбаков подхватил ее на руки. Ее босая нога была вся в крови. Подоспевший отец от души влепил дочери затрещину.

– Не будешь совать нос куда не следует, – пробурчал он, – да еще перед посторонними. Чтобы я тебя тут больше не видел. Крутишься у всех под ногами, мешаешь людям работать. – И, обратившись к рыбаку, продолжавшему держать девочку на руках, сказал: – Отнеси ее домой, пусть мать рану промоет, перевяжет. Мне сейчас отлучаться нельзя.

Девочка не плакала. Она только хмурилась, кусала губы и старалась не смотреть в сторону отца, пока ее не унесли к особняком стоящей хижине.

– Ишь какая, с характером... Зачем ты мне ее показал? – обратился Карен к двойнику.

– А ты не догадываешься? Это же твоя мать.

Карен открыл глаза – темно, только слабо белеет потолок. Нащупал выключатель... зажмурился. Глаза привыкли к свету – в комнате никого. Снова лег, зевнул. Подумал, засыпая: "Какой странный сон. Вот бы досмотреть его".

Утром за завтраком, поворчав на омлет, который он почему-то разлюбил, Карен сказал:

– Мам, а я тебя во сне видел.

Мать отставила с электроплиты не успевший закипеть кофе и присела к столу.

– Ну? Расскажи.

– Ты была маленькой. Такой, как я сейчас. Может, поменьше. У тебя были косы. Длинные. А вокруг так красиво – темные сопки и синее море... Ярко светило солнце... Живых акулят выбрасывали в море. А ты около своего отца бегала по причалу...

– Так это ж на Сахалине! – воскликнула мать. – Наверное, я рассказывала тебе про свое детство, когда ты был совсем маленьким. Тебе запомнилось, и ты увидел это во сне.

Карен не помнил, чтобы мама рассказывала ему про Сахалин, но на всякий случай попросил:

– Расскажи еще раз.

– Съешь омлет, расскажу, – заявила она и, воспользовавшись случаем, пододвинула сыну тарелку.

Он нехотя взялся за вилку.

– Было это... ой, давно было! – махнула она рукой. – Твой дедушка, мой отец – инженер по рыбной промышленности. Жили мы в Москве, но в тот год его послали на Сахалин, возглавить рыбные промыслы. Он взял с собой и нас с мамой. Все-то мне было там в диковинку – и тюльпаны на сопках, и сами сопки, и японские хижины с раздвижными дверями, и типичные для тех мест бесхвостые кошки, и даже огромные черные крысы на свалке. Но больше всего меня притягивало Японское море, удивительная прозрачность его глубин. Я забиралась на самый конец мола и подолгу смотрела в воду. Метровые крабы, морские звезды, осьминоги... чего там только не было. Я каждый день бегала к отцу на работу...

– А дедушка сердился на тебя и однажды дал тебе затрещину, – вставил Карен.

Мать застыла с открытым на полуслове ртом.

– А вот этого я тебе наверняка не рассказывала. Откуда ты знаешь?.. Дедушка тоже не мог сказать – он давно умер и видел тебя только новорожденным.

– Не помню, – небрежно пожал плечом Карен и, сдувая пенку с остывшего какао, отхлебнул глоток.

– Он действительно ударил меня... впервые в жизни. Я забралась на электрического ската на глазах у столичных кинооператоров и сильно порезала ногу о его плавник.

– Так, значит, это был электрический скат...

Карен смотрел на мать удивленно, будто видел ее впервые. Затем сорвался с места и повис у нее на шее.

– Что с тобой? – удивилась она.

– Я никогда-никогда не думал раньше, что ты тоже была маленькой... Как странно.

– Что ж тут странного? Все сначала бывают маленькими, а потом постепенно делаются взрослыми.

– Ты была ужасно смешной девчонкой, – сказал Карен. – С такой, как ты, я бы, наверное, подружился.

– Ах ты, негодник! Снова рылся в моем альбоме и наверняка перепутал все фотокарточки.

* * *

Вечером, когда мать, присев на корточки у постели, ласково желала Карену приятных снов, он, обычно старавшийся удержать ее подольше, пробормотал притворно сонным голосом:

– Спокойной ночи, мамочка. Очень хочется спать.

Оставшись один, он тотчас уселся по-турецки и стал ждать. В комнате было тихо, и по пустым ладоням гулял легкий ветерок из открытой форточки.

– Не дури, – шепотом потребовал Карен. – Слезай с головы. – Ответа не последовало. – Ну, кому говорят? Хочешь, – чтобы маме всю правду рассказал? И не только маме. Папа у меня знаешь какой! Он тебе...

Тут ладони его мягко спружинили, и на постель спрыгнул двойник.

– Так-то лучше, – удовлетворенно сказал Карен с мамиными интонациями в голосе.

– Ну, что тебе от меня надо? Я ведь исполнил твою просьбу, ты побывал в прошлом.

– Еще хочу! Еще. Маленькую маму покажи.

– Понравилось?

– Не твое дело. Покажи!

– Ты мною не командуй, а то я ведь и обидеться могу. Исчезну, и больше уж ни за что не дозовешься.

– Ну, покажи, очень тебя прошу.

Двойник вздохнул, и комната исчезла. Карен оказался посреди пшеничного поля, вокруг которого темнел хвойный лес. Поле перерезала проезжая дорога. Она вела к деревушке, видневшейся невдалеке.

Сквозь стройные усатые колосья кое-где синели васильки. Воздух, накаленный жарким солнцем, будто застыл, изнуренный неумолчным стрекотом кузнечиков, шуршанием стрекоз, тоненьким и въедливым жужжанием одурманенных зноем мух.

И вдруг неподвижный ландшафт ожил: по дороге торопливо шла девочка. Она прижимала к себе корзинку и то и дело заглядывала в нее. Когда девочка приблизилась, Карен узнал в ней маленькую маму. Но выглядела она года на два постарше, чем тогда, на берегу моря.

Девочка прошла мимо, едва не задев его, – она явно спешила.

– Даже не взглянула в мою сторону, – обиженно сказал Карен двойнику.

– Так ведь она тебя не видит, – резонно заметил тот.

– А я хочу, чтобы увидела, – потребовал Карен, и тотчас перед ним возникли сандалии, в которых он обычно гулял во дворе.

Карен надел сандалии и топнул, чтобы убедиться, что он живой, из плоти и крови. Пыль, серой пудрой покрывавшая дорогу, взметнулась из-под ног в воздух.

Карен хотел было окликнуть девочку, но не сразу сообразил, что эту босоногую девчонку в сарафанчике и с длинной косой зовут так же, как его маму.

Он нагнал ее, заглянул в корзинку и спросил:

– Что там у тебя?

– Не твое дело, – ответила девочка, исподлобья взглянув на него, и плотнее прижала к груди корзинку.

– Не бойся, не отниму, – заверил ее Карен. – Покажи.

– Станешь издеваться, как все? – спросила она сердито, раздумывая, показать или не показать. – Ворона у меня.

– Ну да? – Он потянул корзину к себе, тут же забыв о времени, разделяющем их, и о том, кто есть кто. – Живая?

– Живая. Вот. – Девочка откинула марлю, прикрывавшую корзину, и Карен увидел настоящую ворону, завалившуюся на один бок. – У нее лапка сломана. Девочка шмыгнула носом, готовясь зареветь.

Они были очень похожи друг на друга, мальчик и девочка, шагавшие бок о бок по притоптанной траве между колеями сельской дороги, но не сознавали этого.

– Где ты ее нашла?

– Неважно. Мы здесь на даче. Она прожила у меня все лето, привыкла к нам. Когда мы обедали, она ходила вокруг стола, разевала клюв и попрошайничала. А когда я каталась на велосипеде, она сидела у меня на руле, гордо так. Она совсем ручная. И немножко нахальная. Все время пыталась отнять кость у Домбика.

– А это кто?

– Собака наша. Спаниель. Он злился на нее, огрызался, но не трогал. А сегодня не удержался и вот... перекусил лапу. – Девочка заплакала.

– Куда же ты с ней теперь?

– В соседний поселок. Там, говорят, ветеринар есть. Только далеко, километров десять отсюда.

– А почему пешком, а не на велосипеде?

– Шина спустила. И потом, на велосипеде трясет по такой дороге, ей было бы больно.

– И ты дойдешь? – удивился Карен.

Девочка зло посмотрела на него и прибавила шагу.

– Отстань. Мне некогда.

Карен остановился и долго смотрел на мелькавшие босые пятки, на деловито раскачивающуюся косу. Он не заметил, как снова стал невидимым.

Уже дома, на своей постели, Карен обратился к двойнику:

– Теперь, если я спрошу маму, помнит ли она мальчика, приставшего к ней на поле, что она мне ответит?

– Ничего. Она забыла о тебе, как только ты отошел.

– А ворону ей вылечили?

– Вылечили.

– Давай еще куда-нибудь махнем, – вошел во вкус Карен.

– Так ведь ты – болтун. Ты все матери рассказываешь, а это уже полное нарушение всяких правил. Люди не должны знать, что у них есть двойники, разгуливающие во времени.

– Не болтун я вовсе, – рассердился Карен. – Я ведь после первого путешествия решил, что мне все приснилось. А теперь ни слова. Клянусь!

– "Ни слова"... – передразнил двойник. – А твоя мать сегодня весь день пыталась понять, как ты узнал про ската и затрещину... Смотри, меня подведешь, и тебе не поздоровится. Мы ведь с тобой друг без друга...

– Знаю-знаю. Поехали!

...Карен очутился в красивом старинном парке с могучими развесистыми лиственницами, мраморными скульптурами вдоль аллей и фонтанами. Парк начинался на возвышении и террасами спускался к реке. На верхней террасе виднелся желто-белый дворец, увитый диким виноградом.

По аллее шли двое – девушка с распущенными волосами и черноволосый юноша. Они держались за руки, то и дело заглядывая друг другу в глаза.

Карен последовал за ними. Они обогнули круглую площадку с мраморным фонтаном. Вокруг цвели розы всевозможных цветов и оттенков: чайные, палевые, пунцовые, желтые, белые.

– Сколько роз! – сказал юноша удивительно знакомым голосом.

– А мне больше нравятся водяные лилии, – отозвалась девушка. – Пойдем к реке. Их там пропасть.

Карену очень хотелось увидеть их лица, но юноша и девушка уже сбегали по разбитым, проросшим травой ступенькам – не обгонишь.

– Ну, кто поплывет за лилиями? – подзадоривала девушка своего спутника насмешливо-веселым голосом.

Карен наконец увидел ее лицо. В мамином альбоме много фотографий ее молодости, но девушка, которую он сейчас видел, была совсем другая: задорная и непоседливая, насмешливая и еще... упрямая.

– Сезон купаний прошел, – сказал юноша. – К тому же там тина и водоросли. Запутаться в них было бы неприятно. – Он передернул плечом и попросил: – Давай обойдемся без лилий.

Юноша был худой, с узким, заостренным к подбородку лицом, с добрыми шоколадного цвета глазами... Карен зачарованно смотрел на него. И, не удержавшись, мысленно потребовал у двойника: "Хочу, чтобы меня увидели!" "Нельзя". – "На минуточку. Интересно, узнают они меня?" Двойник недовольно вздохнул: "Вот упрямец!"

...Карен подошел сзади и будто случайно задел юношу. Тот рассеянно обернулся:

– Тебе чего, мальчик?

Девушка тоже бросила мимолетный взгляд в его сторону:

– Смотри, какой голубоглазый... – И тут же, забыв о нем, обратилась к своему спутнику: – Опасно, говоришь? А может, боишься костюм измять или простудиться?

"Не признали, – разочаровался Карен – и исчез, не вызвав даже переполоха. – Эх, вы, родители..." – Он и сам не подозревал, что его это так обидит.

А девушка вмиг скинула легкое платье и босоножки и, веером разбрызгивая воду, ворвалась в мирно текущую реку. Не дожидаясь глубины, она плашмя бросилась на воду и поплыла, ритмично вскидывая руки.

Река была не очень широкая – старое русло Москвы-реки. На противоположном берегу виднелось скошенное поле и островок леса. Берега заросли кустарником, а вода зацвела. То там, то здесь вспыхивали белые и желтые кувшинки на широких лакированных блюдечках листьев. Но кроме кувшинок, из воды торчали остренькие стебли водорослей, предупреждая, что река в этом месте заболочена...

Еще несколько взмахов, и девушка у цели. Ухватившись обеими руками за уходящий в глубину стебель, она потянула его на себя. Но стебель не только не поддался, но и ее потащил под воду. Девушка захлебнулась, барахтаясь, запуталась в водорослях. Ее голова снова и снова исчезала из виду, а руки беспомощно пенили воду.

Карен, с ужасом наблюдавший за ней, не сразу заметил, как юноша, скинув только туфли, бросился на выручку. Несколькими сильными, уверенными гребками он настиг ее, подхватил... Теперь они приближались к берегу, он брассом впереди, она – сзади, держась за его плечи. В зубах юноша держал злосчастную белую кувшинку.

Он помог строптивой подруге выбраться на берег и вручил ей кувшинку. Затем, отвернувшись, снял намокшие брюки и рубашку и стал выжимать из них воду. Девушка оделась. Чувствуя себя виноватой, тихонько подошла и поцеловала его в щеку. Юноша выпрямился, выронив из рук отяжелевшие от воды брюки, с доброй улыбкой посмотрел ей в глаза.

...Карен долго еще блаженно улыбался, лежа в постели, не зная, что улыбается точно так же, как его отец. Двойник помог ему поскорее уснуть, но весь следующий день на уроках, на переменках и по дороге домой он думал о двух влюбленных у незнакомой реки, думал радостно и удивленно. Ему всегда казалось, что отец и мать любят только их с братом, что для того они и созданы, чтобы заботиться о них, растить, воспитывать... пусть даже наказывать. И может быть, впервые за десять лет своей жизни Карен понял, что родители любят еще и друг друга, что у них есть своя собственная жизнь. И странно, он не почувствовал себя обделенным.

Вечером, когда папа устроился с газетой перед телевизором в своем неизменном кресле, мама еще возилась на кухне с посудой, а брат убежал на целый вечер, Карен неслышно проскользнул в столовую и остановился в дверях, глядя на отца совсем иначе, чем обычно, будто видел его впервые.

Отец, не замечая присутствия сына, шуршал ворохом газет, профессиональным взглядом находя нужное и оставляя без внимания второстепенное, одновременно прислушиваясь к бодрому голосу диктора. Густые черные волосы того юноши теперь отступили к затылку, обнажив округлую умную макушку, и кое-где поседели. Животик объемисто выступал под тренировочным костюмом. Кожа у подбородка и под глазами ослабла – лицо утратило юношескую заостренность. Зато шоколадные глаза в окружении морщинок приобрели успокоенность и мудрость. Карен стоял и стоял у двери и не мог отвести от отца взгляд. Ему казалось, что за эти минуты он повзрослел на несколько лет и узнал о жизни гораздо больше, чем за все прошедшие годы.

Наконец отец заметил Карена. Привлеченный необычным поведением сына, он отложил газету и подозвал его к себе.

– Чего тебе, сынок? – сказал он вдруг точно таким же голосом, как там, у реки.

– Теперь-то ты знаешь, что я – твой сын? – укоризненно заметил Карен.

Отец удивленно посмотрел на него:

– Ты хочешь, чтобы я поиграл с тобой в шахматы?

– Нет.

– Так чего же ты хочешь?

– Скажи, папа, ты ведь не думал о своем костюме, когда вытаскивал маму из реки?

Отец не сразу сообразил, о чем он говорит.

– А если бы ты не бросился за нею, она бы утонула?

– Ах, эта мама! Зачем она рассказывает тебе такие старые вещи, отмахнулся отец.

– Наверное, потому, что ты больше не спасаешь ее и не достаешь из реки кувшинок, – сказал Карен и неслышно выскользнул из комнаты, совсем озадачив отца, который забыл про газеты и, сам того не замечая, погрузился в воспоминания.

* * *

У Карена несколько дней болела голова, и мама решила сводить его к знакомому экстрасенсу. Папе она не хотела об этом говорить, потому что, если бы он узнал про экстрасенса, дело кончилось бы скандалом.

Экстрасенсом оказался молодой бородатый парень, одетый по моде, но мятый и нечесаный. От него пахло французским одеколоном. Он сидел, широко расставив мясистые ноги, отчего брюки на нем, казалось, вот-вот лопнут.

– Посмотрите сынишку, пожалуйста. – Голос мамы зазвучал вдруг как-то жалобно.

– Отчего не посмотреть, – низким басом сказал бородач. – Поди-ка сюда, братец. Встань тут.

Зажав Карена между колен, экстрасенс стал водить широченной ладонью в нескольких сантиметрах над его головой, вдоль и поперек тела, хмурясь и наклоняя голову набок, будто к чему-то прислушиваясь.

– Ясно, – наконец глубокомысленно заявил он. – Воспаление мозга. А еще вот тут, – он пнул пальцем Карену под ребро. – Тут непорядок.

– Где?! – вскочила обомлевшая от ужаса мать.

– Селезенку проверяла? Не функционирует.

– Да не было у него никогда ничего такого, – бормотала мать, бледнея. – Как же я проглядела!

– Не пугайся. Вылечим. Твое счастье, что ко мне пришла. Врачи... – Он презрительно поморщился. – Врачи бы не помогли. Что они, бедные, понимают? Запутались совсем. Лечить разучились. Ну, в общем, так... Будешь водить ко мне месяц. Через день. Все как рукой снимет... – пошутил он, любовно поглядев на свою руку.

Карен рассердился и, поскольку двойник все время бубнил ему разные сведения про экстрасенса, взял да и брякнул:

– Неправда все это! Здоров я. А вот у вас... у вас все зубы вставные. Все до единого. Протезы. И еще... одна почка... тоже протез. Искусственная.

Бородач и мама изумленно уставились на него. Но в следующее мгновение мать пришла в негодование:

– Да как ты смеешь так разговаривать с... со взрослым человеком, который хочет тебе помочь, который..

– Погоди, погоди, мамаша, – перебил ее бородач. – Мальчик правду сказал. Все именно так и есть. И зубы. И почка.

– Не может быть! – опешила мать.

– Сын-то твой – феномен. Вундеркинд. Любимец божий.

– Вот тебе на... – озадаченно пробормотала мама и вспомнила про затрещину. Теперь кое-что прояснялось.

...Несколько ночей двойник не отзывался. Карен ругал себя за то, что сказал бородачу про почку и зубы, думая, что двойник не простил его. Но двойник все-таки объявился и как ни в чем не бывало уселся напротив в метре от пола.

– Ну, наконец-то, – обрадовался Карен. – А то у меня к тебе масса вопросов.

– Валяй, – отозвался двойник.

– Я хотел бы знать, что ты делаешь, когда я тебя не вижу.

– У меня так много дел, что тебе и не счесть.

– Будто? – усомнился Карен. – Например?

– Например, я показываю тебе сны.

– Развлекаешь по ночам?

– Не совсем. Скажем, тебе ужасно хочется самому водить машину...

– Еще как хочется...

– А тебя не пускают. Ты же еще маленький. Тогда во сне я даю тебе возможность всласть посидеть за рулем, почувствовать себя первоклассным водителем. И наутро тебя уже не так мучает невозможность исполнить свое желание. Потому что во сне ты его уже осуществил.

– Та-ак...

– Но очень часто тебе только кажется, что ты видишь сон, тогда как на самом деле это не сон, а явь.

– Не понял?

– На самом деле мы с тобой отправляемся в самые настоящие путешествия. Вспомни, ты падал когда-нибудь во сне с постели?

– Конечно, падал. И не раз.

– Взрослые считают, что когда ребенок падает во сне с кровати, он растет. Ничего подобного! Люди растут в среднем двадцать лет. Получается, нужно падать каждую ночь, а то не вырастешь?

– Что же происходит на самом деле? – заинтересовался Карен.

– На самом деле мы с тобой отправляемся в путешествие. По воздуху...

– Помню! Я много раз летал во сне. Так интересно! Хотелось летать и летать без конца, и просыпаться было ужасно обидно.

– Летал ты часто, а падал редко. Верно? Падал только в тех случаях, когда неточно приземлялся на постель... Припостеливался, так сказать.

– И что же, все-все люди летают во сне?

– Конечно. Но вот беда, не каждый об этом помнит при пробуждении.

– А что еще ты для меня делаешь? – не унимался Карен.

– Лечу тебя.

– Глупости. Меня лечат врачи и мама.

– В какой-то степени... Но только им тебя не вылечить, если бы с твоей болезнью не боролся я.

Карен с сомнением посмотрел на него:

– А ты не врешь?

– Ну вот еще! – обиделся двойник. – Я не умею врать.

– Послушай-ка, мы с тобой сегодня что-то заболтались. А как насчет путешествий?

– В прошлое?

– Хватит с меня пока прошлого. Давай в будущее. То, что было, уже прошло. Теперь я хочу посмотреть, что будет.

– Нельзя. – Двойник вздохнул. – Не полагается.

– Заладил: полагается, не полагается... Не скажу я никому. Клянусь. Только на минуточку. Одним глазком... Хочу посмотреть, каким стану.

– Ладно уж, – нехотя согласился двойник. – Только смотри, ты поклялся. Никому ни словечка.

...Карен тяжело ступал по заснеженной улице в окружении группы мужчин и женщин. Лица, обращенные к нему, выражали обожание и восхищение. Были среди них и иностранцы.

"Чего это они?" – подумал Карен, но его внимание отвлекла ноющая боль в пояснице и суставах. Он с удивлением заметил, как непослушны стали вдруг ноги и как давит плечи толстое драповое пальто. В голове роились какие-то формулы, вереницы цифр и уравнений, обрывки его недавнего выступления на международном конгрессе. Он говорил коллегам что-то очень умное, обсуждал выступления других докладчиков. Когда один из коллег в обращении назвал его профессором, Карен испугался. Он поднес к близоруким глазам руку, но тут же отдернул ее, спрятал в карман. "Что случилось с моими руками?" – подумал он в недоумении: синие вздувшиеся вены под пергаментной морщинистой кожей, утолщившиеся суставы...

Коллеги, роившиеся вокруг, бомбардировали его вопросами. Он что-то отвечал им. И вдруг заметил у входа в сквер двух школьниц в вязаных шапочках с большими помпонами и мягких сапожках. Девочки о чем-то самозабвенно спорили. Карен, не удержавшись или забывшись, наклонился, застонал от острой боли в пояснице, но все же подхватил пригоршню снега, утрамбовал плотный снежок и, размахнувшись, запустил им в девчонок. Одна из них, вскрикнув, выронила портфель, вертя разгневанно помпоном. Карен хрипло захихикал, указывая на нее пальцем, и захлопал в ладоши. Коллеги и ученики обомлело уставились на него, силясь сложить губы в улыбку. Спохватившись, Карен умолк, смущенно и виновато почесывая маленькую седую бородку.

"Не хочу больше! – внутренне закричал он двойнику. – Забери меня! Немедленно!"

Мама, перед тем как лечь спать, зашла к сыну проверить, не сбилось ли одеяло, не раскрылся ли он. Нащупав в темноте плечо Карена, она склонилась и поцеловала его... И тут же, дико вскрикнув, отпрянула – ее губы коснулись жесткой колючей щетины. Вся дрожа, она бросилась к выключателю.

– Ну-у... ма-ма, – сонно пробормотал Карен, уже принявший свой прежний вид, – выключи свет.

– Господи... что же это было? Кошмар какой-то. Видно, я переутомилась. – Она выключила свет, постояла за дверью детской. Растерянно пожала плечами и пошла спать.

* * *

На перемене Карен, как всегда, носился по коридору, валялся по полу, борясь с товарищем, пачкая локти и коленки о натертый соляркой, едко пахнущий пол. Девочки толпились у окон, шептались о чем-то своем, опасливо поглядывая на их возню и в то же время делая вид, что мальчишки для них не существуют.

– Эй вы там! Кончайте возиться! – тоном взрослой прикрикнула староста.

Оскорбленные надменным окриком, мальчики, вмиг забыв о собственных распрях, напустились на старосту.

– Тебе-то какое дело?

– Командир тут нашелся.

– Да мы тебя...

Староста, которую звали Лилит, была маленькая, пухленькая, коротко стриженная. Ее колючие умные глазки чернели на белом личике, будто угольки на голове снеговика.

– Говорят вам, прекратите, а то классрука позову, – не уступала Лилит.

Карен лукаво перемигнулся с товарищем, и оба двинулись на старосту. Один рванул ее за локоть, другой сделал ловкую подсечку – пухлый снеговичок мягко плюхнулся на пол. Не удержавшись, расхохотались даже девочки. Громче всех смеялся Карен.

– Ой, не могу, – заливался он, держась за живот. – Брякнулась, как кюфта. Блямб!

Одна из девочек, по имени Сона, – худенькая, длинноногая, со светлыми кудряшками и большим голубым бантом – помогла Лилит подняться. На ее платье остались рыжие пятна от солярки.

– Хулиганы! – гневно сказала Сона, выстреливая в мальчишек растопыренными ресничками. – Нахалы...

– Кто нахалы? Мы нахалы? Ну, погоди!

Забияки ринулись в новую атаку. Девочки пронзительно щебечущей стайкой налетели на обидчиков. Потасовка скоро превратилась в общую свалку.

– Атанда! – крикнул Гагик – недавний противник Карена. – Завуч на горизонте.

Но было поздно. Из дверей учительской показалась пышнотелая дама в облаке медно-красных волос.

– Это что за бесплатное представление в рабочее время? – низким цыганским голосом окликнула она драчунов. – Лили-ит! И ты?! Староста... Моя лучшая ученица... Гордость школы... – Завуч наплывала океанским лайнером, от которого ни сбежать, ни укрыться.

– Майя Богдасаровна, – тоненько запела лучшая ученица. – Мы не виноваты. Это все они...