355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Елена Юрьева » Вкус жизни » Текст книги (страница 1)
Вкус жизни
  • Текст добавлен: 25 декабря 2021, 17:32

Текст книги "Вкус жизни"


Автор книги: Елена Юрьева



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Елена Юрьева
Вкус жизни

Пусть прошлые ошибки станут историей, запечатленной на века. Это лучшее, что мы можем сделать для будущего поколения.


Глава 1

Шел 1881 год. Век близился к концу. Стояла самая благодатная пора. Лучи солнца просачивались сквозь уже редкую рыжую крону деревьев и, все вокруг было залито ослепительно ярким светом. Смесь теплых оттенков цветов опавших листьев и сочной зеленой травы окрасили земной покров, точно напоминая схожесть с персидским ковром. Еще достаточно тепло, но из-за кратковременных дождей становится ветрено. Воздух, приходящий с ветрами Северного моря, чист и свеж. Если окинуть взором вокруг, можно заметить одни бескрайние изумрудные равнины и холмы, чуть поодаль – горы, устало-нежные гиганты подпирают небо своими широкими спинами. Внизу виднеется синяя гладь, совершенство которой нарушалось нежными волнистыми линиями течений. “Какая особенная и призрачная красота, сохранившая свою первозданную невинность. Долина горького счастья”– подумала Мия, стоя на краю утеса, и воспоминания уносили ее в такое же ясное осеннее воскресенье шестидесяти годами ранее, где над морем стояла она, шестнадцатилетняя юная девушка, вдыхала всем телом запах Родины, и мысли ее были в далеком будущем, которое представлялось в самых различных красках и не лишенное счастья. Тот день был особенным, был началом познания жизни. Теперь же, стояла маленькая беленькая старушка, сливаясь с цветом неба, из последних сил противостоя силе ветра. Лицо ее исполосанно множеством морщинок, напоминающих пустые реки в засуху. Намек на красоту этого лица в юности выдавали ясные глаза, в которых никогда не погибнет жизнь. Они светились так ярко, с большим желанием восстановить в памяти историю великой любви. С трепетом перебирая фрагменты судьбы, она остановилась на эпизоде в этом же месте, когда ей удалось ускользнуть от глаз заботливой мамаши для прогулки верхом на лошади и не уследив за временем, торопилась обратно домой.

«Пошла! Нам нельзя опаздывать!» – крикнула она, развернула резвую любимицу и галопом направилась в сторону дома.

Дом семейства местного пастора Кристофера Таунсенд возвышался на скале, выступавшей своей значительной частью в море, со стороны напоминая самый настоящий полуостров. Архитектурой и скромностью в масштабах он ничем не отличался от местных фермерских домов, но преимуществом его было то, что он находился в самой живописной части восточной Шотландии. Дом имел мощную каменную конструкцию, множество крыш, чем-то напоминая замок, разве что в миниатюре, стены невзрачные, серые, под стать сумрачным пейзажам здешних краев.

Сегодня солнце улыбнулось Земле, лучи света разрезали плотный утренний туман и проходили сквозь него геометрично-ровными прямыми с ясно очерченными границами. Казалось чудом видеть форму света – этой далекой частички небесного светила.

Мия подъехала к дому, из которого доносилось множество голосов. Сегодня в их семье великий день – выдавали замуж старшую дочь Келли, которой вот-вот исполнилось восемнадцать лет. Множество женщин заполонило дом, все были разодеты по последним прихотям моды, и в этих, весьма неудобных нарядах, корсеты которых позволяли держать осанку, точно, как у солдата, каждая старалась оказать помощь по своим силам и разделить приятные хлопоты. Весь населенный уголок, отрезанный от основного мира, ждал это воскресенье. Кто-то блеснуть своими шикарными платьями и фамильными украшениями, как символ богатства и благосостояния, кто-то искренне порадоваться за молодых, последние же избавиться от скуки обыденной жизни и показать своих подросших дочерей глазам Света.

Через полные комнаты суетившихся людей Мие удалось пробраться на второй этаж, где в конце коридора была комната горячо любимой сестры. Тоска от неминуемого расставания подкатила комом в горле, сердце наполнилось сильной ноющей болью, руки с нежеланием открыли дверь. Там стояла она – Келли, олицетворение непорочности и чистоты духа. Светлое красивое личико покрыто фатой, под которой были золотистые, с отливом на свету, пышные локоны. В ней было прекрасно все; от точенной фигуры, нежного всепонимающего взгляда до добродетели характера: кротость, граничащая с самоотверженностью. Она не была сентиментальна, в ней присутствовала внутренняя глубина, красиво сочеталась целомудренность и сила, готовая преодолевать любые трудности.

На часах пробило 9 утра, – Пора!– сказал мистер Таунсенд, приоткрыв наполовину дверь. Пара глаз, цвета чистейшей прозрачной морской глубины были неповторимо мудрыми и родными. Отец с нежностью в голосе обратился к Мие:

– Мисс, вас искала мать, если там не пожар, то не пойму отчего она так взволнованна – и улыбка растеклась на лице, образовав лучики морщинок в уголках глаз, что только красило и придавало больше мудрости лицу.

Миссис Мэри Таунсенд всегда и во всем видела большую проблему, и, по ее мнению, она могла разрешиться лишь паникой и метанием во все стороны, хватаясь за любую неоконченную работу, что оказывалась под рукой.

– А, Мия, где тебя носит, когда дома столько дел?! Скажи, чтобы закладывали коляску, пора.

Все отправились в единственную в округе церковь (Пресвитерианская церковь), в которой Кристофер Таунсенд был пастором. Семья, благодаря высокому почитанию семей служителя Бога, сделав расчет на то, что через степень уважения Господь быстрее простит прегрешения, была самой уважаемой в округе, каждый стремился поддерживать дружеские отношения со всеми членами этой фамилии, даже нахваливали кухарку дома, если выпадал случай бывать на ужине. Хоть и приход был немногочисленный, сюда стекалась большая часть жителей восточного побережья, в надежде получить спасение в жизни вечной. Церковь отвечала всем религиозным потребностям прихожан, проповеди велись на родном языке, отсутствовало множество обрядов, золотого церковного убранства. Само здание мало отличалось от обычного жилого дома, разве что в самом центре громадных дверей был увенчан крест – символ веры. Святость в простоте– так проповедовала религия, этого с небольшим усердием старались придерживаться прихожане. Но в такой особенный день простоту украсили живыми цветами с горных утесов.

Церковь была особенным местом, местом единения с Богом для тех, кто приходил поистине с чистыми помыслами. Удивительно то, что несмотря на человеческие пороки, эти стены являлись местом любви, все границы между сословиями стирались перед дверьми, и во время службы не было богатых и бедных, влиятельных или же подхалимов. Стоял храм божий неприметно среди холмов, по периметру которого были высажены долголетние деревья, приспособленные выдержать любой холод и быть вдали от солнца пусть и всю жизнь. С верхней ступени главного входа можно было увидеть костел, шпиль которого разрезал небесное полотно, словно прорывался в обитель Бога. Там то собирались лишь избранные, чьи древние рода не изменяли своим традициям и придерживались истинно верной религии, что уж говорить, каждый свято верил, что его выбор правильный и изредка при встречах, упоминая Божью волю, делали это с особым желанием, заострив внимание на значении Бога в разрешении судеб человеческих, упоминая о важности правильного служения тому самому Богу. Между представителями двух домов Бога была негласная война, но никто не переносил эту тему на серьезное обсуждение, равно как и политические нюансы и зависимость светской жизни от свежих желаний Лондона. В остальной жизни все представители побережья мирно проводили время в общих сборищах и только на воскресную службу все вспоминали о неком расхождении во взглядах.

С легким оживлением в церковном зале от желания удовлетворить свое любопытство некоторые особенно нетерпеливые дамы поглядывали в сторону дверей, в которую с минуты на минуту должна войти самая обсуждаемая барышня этого сезона. Все замерли в ожидании. С грохотом отворились высокие двери храма. Свет, ворвавшийся в дверной проём, на мгновение ослепил всех присутствующих. Вошла Келли в сопровождении отца. Все прихожане встали, приветствуя натянуто-добрыми улыбками. Грациозными движениями тонкого силуэта, Келли словно плыла среди света к началу собственного пути и в конце зала, был он, залог ее надежды, на счастье. Коннор, с характерным ему восхищенным взглядом и манящей улыбкой, смотрел на такой живой и раскрывающийся цветок. Взявшись грубыми мужскими руками за тонкие ручки Келли, он произнес свои обеты, затем последовала очередь невесты. И в этот момент произнесенные ею слова клятвы «пока смерть не разлучит нас», отчетливо прозвучали несколько раз в голове Мии и она осознала всю важность священного союза и тут же, не раздумывая, дала себе обещание, если не сильная всепоглощающая любовь, то она никогда не даст согласие на свой брак. Однако Келли принимала замужество необходимостью и спасением.

После церемонии все съехались на свадебное торжество, и Мери Таунсенд изводила себя переживаниями все ли остались довольны. Такова была широта ее души, которая вмещала в себе вечные волнения, что о ней подумают люди. Как казалось ее дочерям, это были издержки роли жены пастора, постоянно у всех на виду и у всех на языках, будь то злые они или добрые. Новобрачные держались скромно, лишь изредка обменивались ничего не значащими улыбками. Праздник выдался с размахом и, хотя семье Таунсенд такое торжество было не совсем по средствам, ошеломляющий успех, в глазах, приглашенных невозможно было не заметить. Изысканные закуски подавались между танцами, в которых все стремились принимать участие.

– Теперь ты не мисс, – подбадривающе сказала Мия сестре. – Ты миссис Такер.

Сестры не успели обменяться больше чем парой слов, так как невесту в этот день окружала толпа жаждущих дать свои пожелания и похвалить ее красоту. И даже если уже поздравление было сказано, все равно считалось лучше держаться недалеко от невесты, так как внимание, устремленное на виновницу праздника, могло перепасть и на самого гостя. А в почти диком приморском крае, внимание – это та ценность, которую тяжелее всего заполучить.

Мистер Коннор Такер, жених и новоиспеченный родственник семейства Таунсенд, был очень хорош собой. Выступающие скулы, обворожительная улыбка с образующимися ямочками и глаза, со взглядом убедительной заинтересованности в объекте внимания, привлекали всех молодых мисс и даже немолодых миссис в Свете. И какого было всеобщее удивление, когда свой выбор он остановил на Келли. Никто не подозревал о природе его мотивов, что двигали им при выборе спутницы жизни. Сама Келли, в тайне мечтавшая о Конноре, была повержена в шок, услышав от отца весть о просьбе ее руки и сердца. Более чем обмен несколькими словами в кругу молодых людей за игрой в очередном из приемов, именно с целью смотрин созревших для брака девиц, не представлялось случая узнать мистера Такера поближе. Но ей и в беседе с ним не было необходимости. Коннор сразил Келли с первой встречи, благодаря нескольким взглядам, брошенными в ее адрес, с полным основанием таившейся симпатии. И помня о долге и предназначении, она лучшего спутника и не могла себе вообразить.

Не так давно милой Молли пришлось выходить за стареющего барона и исполнять свою роль не в качестве супруги, а в качестве сиделки. Послесвадебное мрачное лицо Молли, черные кружевные перчатки, в которые были помещены молоденькие ручки, будничных оттенков платья не давали Келли покоя, ее страшила такая же участь, однако Коннор и брак с ним ей казался намного выигрышней и точно уж, претендующим, на счастье.

Весь праздник эмоции Келли не говорили ничего о том, что чувствует невеста, но все же, что-то похожее на страх и неуверенность, отчасти из-за того, что с чем-то совершенно новым ей предстоит ознакомиться сегодня, можно было разглядеть. Она старалась держаться ото всех в стороне, насколько ей это удавалось. Не привыкшая к публичности и терзаемая неуверенностью, движения Келли были слегка судорожными, мускулы лица напрягались так сильно, что нарисовать очередную улыбку удавалось с большим трудом. Ей казалось, что все вокруг видят фальшивить той самой улыбки, что образуется сильным напряжением мышц.

Шум стих, гости расходились, заботливая миссис Таунсенд проводила всех, в том числе и новобрачных, они отправились в поместье Такеров, которое располагалось в этой же восточной части побережья. Вид на море, вот что будет напоминать Келли о доме и что неизменно останется с ней. После свадьбы Коннору необходимо было время уладить дела поместья и затем они отправлялись в свадебное путешествие.

Младшая и последняя дочь Таунсендов, Агнесс, весь день держалась как настоящая леди, но как только закрылась дверь за последним гостем, она громко расплакалась. Агнесс была детской любовью связана со всеми членами семьи и замужество Келли было для нее сродни смерти сестры.

– Келли больше не будет меня укладывать спать? – с глазами полными слез и надежды, что все еще можно исправить, она обратилась к отцу.

Но не дождавшись ответа детское горе наполнило глаза новым потоком слез и не было сил больше произнести еще тысячу вопросов, которые за день созрели в ее головке. Мать принялась ее успокаивать, еле сдерживая себя, чтобы не разрыдаться.

Ангесс была очень чувствительной натурой, при этом жизнерадостна и полна сил. Ее привлекало все, что могло доставить уйму хлопот и куда можно было потратить переполнявшую ее энергию. Она увлекалась рукоделием. Детская любознательность нашла свое применение в изучении всего, что попадалось под руки в кабинете отца, особенно привлекала наука о цветах, но все же большее предпочтение отдавала музыке и рисованию. Не ведя счет времени, могла половину дня провести рисуя, создавая новый мир, известный только ей одной, который ограничивался краями холста. Всегда подпрыгивая, как лань, заливаясь смехом или напевая, она перемещалась по дому с невесомой легкостью и каждый мог позавидовать ее жизнелюбию. Агнесс не была похожа на своих старших сестер, это было дитя любви, окруженное заботой и не подозревавшее о существовании трудностей. Сегодня случилась первая беда в ее жизни, с которой она долго еще не будет мириться.

Мия, напротив, была крайне самоуверенна и страптива. На первый взгляд она могла казаться грубой, но это показное хладнокровие было воспитано в ней самой, как ограда от окружающего мира. Она обладала той редкой внешностью, от которой в сердце даже самого доброго человека могла прокрасться зависть. Невероятно большие глаза, в которых читались тысячи вопросов, касаемо всего неизведанного и непонятного в силу жизненного опыта, и небольшой рост придавали сказочность ее образу. Пышные темные волосы не обладали определенным цветом, были без блеска, но всегда привлекали взор своей густотой и длиной. Полные губы, аккуратный нос, словно вылеплен заботливыми руками скульптора, нежно смотрелся в сочетании с другими чертами лица, которые с такой же заботой и осторожностью были созданы природой. Она переняла всю аристократичность во внешности, которой обладали ее родители, при этом в сочетании лучших черт предков, образовался уникальный запоминающийся образ, какой редко встретишь среди почти похожих друг на друга членов общества. Слегка заострённый овал лица, черные дуги бровей над глазами, полные щеки, длинная шея, казалось, эта девушка, сошедшая со страниц мифологии, такая утонченная в своей внешности, такая неземная. Но она не осознавала, насколько редкой красотой обладала, так как по мнению ее матери, душа ее чертилась от изъянов характера, а это важнее всех внешних атрибутов. Она была из тех людей, которых можно смело назвать ранимыми, с тонкой душевной организацией. Она прекрасно чувствовала человеческую душу, но прятала эту способность за толщиной своей души. Ей доступны радости от уединения и размышлений на все извечные вопросы и негодования от несправедливости, но неспособность повлиять и изменить все, что вызывает внутренний конфликт, не могло сломить ее, а только придавало сил проживать то, что таким нечестным образом обрушилось на долю юной девушки. Обладая глубоким одухотворенным умом, для особенно близких людей, в частности для сестер, она казалась полной книгой с неисчерпаемым источником знаний. Главным даром, чем наградила ее природа, это было умение заботиться о людях и исцелять одним лишь присутствием и разговором наедине. Внешне Мия была сдержана, но внутри страсть пылала всеми цветами пламени. Она стремилась жить многообразием своего богатейшего внутреннего мира, и никто не мог нарушить идеальный мир грез.

Воспитанием дочерей в семье по большей степени занималась Мери Таунсенд. Строгость во всем – этого придерживалась сама Мери и с точной требовательностью настаивала на идеальности троих детей. Неукоснительно опрятный внешний вид, покорность, меньше болтовни, да и вообще, поток словесности не красит девушку, а только принижает ее достоинства в обществе. Мисс Таунсенд питала надежды вырастить из дочерей исключительных девушек и впоследствии гордиться плодами своих трудов и принимать поток похвалы от весьма опытных и знающих свое дело почтенных дам. Работа по хозяйству все же занимала первое место в правильном воспитании. Человек, привыкший к труду, легко сможет адаптироваться к любым жизненным условиям, так полагала мать, не возлагая надежд на выгодные браки своих дочерей. Там, где она считала, что плохо справляется, просила помощи Кристофера, но его через чур доброе сердце не могло полностью ограничить детей от простых радостей жизни и шалостей, на что способен детский пытливый ум. Агнесс, от судьбы заслужившая право рождения последним ребенком, могла с легкостью уклониться от некоторых обязательств, на что Мери могла не обратить внимания, сделав упор на прибавление работы Мие. Исключительно красивой, как душой, так и наружностью, по мнению матери была Келли. Ее кроткое поведение, проживание в ожидании своего женского предназначения вселяли гордость за дочь и Мери была весьма довольна, замечая восхищенные взгляды на дочь всех присутствующих на бракосочетании. Келли, по долгу старшей дочери, несла пример для своих младших сестер. Мия же, вступая в дискуссии, пытаясь привлечь к себе внимание и справедливость в разделении любви матери на равные части между сестрами, часто становилась причиной головных болей и причитаний Мери. И во имя мира и гармонии в семье, со временем попривыкла с долей, выпавшей на ее судьбу, и нашла теплые чувства в близкой дружбе с соседской дочерью Минни.

Глава 2

Прошла неделя после свадебного торжества в семье Таунсенд. Во всех домах побережья живо обсуждалась каждая деталь, ничто не упускалось из вида, от нарядов и щедрости добрых хозяев до приглашенных музыкантов из самого Лондона. Дамы все еще с недоумением пытались разгадать тайну союза, кто-то, особенно свободомыслящий и считающий себя современным, даже предполагал незаконную близость, но эта мысль не могла прожить и четверть часа, зная Келли и добродетели ее характера, из которых не трудно было заметить святую целомудренность.

В округе события любого характера были редкостью, после смерти старого фермера два сезона весь свет обсуждал оставленное хозяйство его незаконному сыну, а внезапная свадьба Келли Таунсенд оказалась впоследствии прекрасным поводом для визитов и свежей темой для разговоров.

– Молли, дорогая, вы даже не подозреваете какая все-таки эта миссис Такер обольстительница, отхватить из-под носа, почти из-под венца увести бедного Коннора у вашей Минни – усаживаясь поудобнее возле чайного столика в просторной гостиной с вытаращенными глазами на худом лице сказала миссис Форбс.

– Что вы говорите, Грир. Келли не похоже, что чем-то больше интересовалась, чем угодить строгим требованиям родителей – с голосом, полным несерьезности ответила миссис Гордон.

– Ну как знать, но я будь на вашем месте, не простила бы такой подлости – с разочарованием продолжила мисисс Форбс.

– На самом деле, мне и прощать нечего, мистер Такер ни разу не намекнул на Минни, а если поначалу и казалось, что проявлял интерес, то только к ее богатству, оно не может оставить равнодушным любого молодого человека.

– Он с ней танцевал! И навещал в приемные дни ваш дом – не уступая, все еще возражала Грир Форбс.

– Это нелепица, Минни еще очень юна, и не очень хороша собой, поэтому нет повода для досады. Миссис Гордон пыталась как можно скорее перескочить на другую тему, более приятную. Она не любила говорить о Минни, и как иногда казалось самой Минни, она с большей охотой и восхищением говорила о дочерях Таунсенд и искренне радовалась за союз между Келли и Коннором.

Миссис Форбс была так раздосадована, словно в ее голове провалился интересный план, в котором она уже видела брак между Минни и Коннором, который в сущности не нес никакой пользы самой вдове. Но проигрыш ее воображения перед свершившимся фактом не мог дать ей покоя и покуда она не посетила всех дам окрестности, ее душа не обрела временное равновесие.

Минни была действительно не хороша собой, широкие, почти мужские плечи, держали на себе шею, которая тоже не отличалась изяществом. Черные вьющиеся волосы непослушными прядками спадали на лоб, который был несоразмерно мал для ее крупного тела и округлых щек. Пухлые губы, нос с выдающейся наружу еле заметной горбинкой, и глаза, большие глупые глаза, но такие безгранично добрые. Она была пышных форм, талия искусственно приобреталась с помощью корсета, однако сколько в ней было полноты, столько в ней было и милосердия ко всему живому существу. Минни была очень дружна с Мией, разница в возрасте составляла один год и из всей округи не найти более понимающей и открытой дружбы. И на фоне нагнетающего обсуждения недавнего замужества Келли, Минни особенно хотелось быть рядом с подругой. Однако этого она себе позволить не всегда могла. Главная обязанность Минни состояла в службе компаньонкой своей матушке, проводя дни в угоду ее прихотям. Бывали и свободные часы, но по большей степени она должна была следовать буквально по пятам миссис Гордон и запоминать каждое движение, каждое слово, что исходило от нее. Мать все же надеялась, что у дочери будет своя семья и считала долгом обучить Минни всем домашним делам, управление которыми после замужества обрушатся на плечи дочери. Минни с восхищением смотрела на то, как ловко мать обходится с обязанностями, которые отец пренебрежительно называл дамским бездельем. Миссис Гордон, как полководец, умело держала словом порядок в своей обители.

Отношения со слугами в доме Гордон были образцово-показательными. Слуги давились от уважения перед хозяйкой дома, выказывали глубочайшее почтение и боялись дышать в ее присутствии. Они умели быть незаметными, в присутствии главных фигур дома становились беззвучными, передвигались по комнатам, словно не живые, а призраки, тем самым, не дав хозяевам дома даже допустить мысль о присутствии лишних людей в их жилище. Все старались угодить хозяйке, запоминали привычки, пожелания и при удачном случае показывали, как способны ее удивить. Миссис Гордон была из тех женщин, что не задавливают своим авторитетом или тяжестью имеющихся денег людей ниже по происхождению. Она чуткая к проблемам и просьбам людей, ей не доставляет труда оказать посильную помощь, если в ней нуждаются. Однако по большей степени жизнь она проживала лишь во имя удовольствия для себя одной. Минни не была обделена любовью, но нельзя сказать, что была задушена ею. Мать исполняла свои обязанности по отношению к дочери без усердия, основное и важное, что требовалось, чтобы вырастить достойного члена общества она сделала, в остальном ее материнство заканчивалось. Однако, как только она заметила взросление дочери, приобщила ее к своим делам, иной раз поручая Минни составление списков приглашенных, меню или даже полностью организацию приема. Поместье Гордон было большое и работа все не заканчивалась, но понимая, что внимание Минни рассеивается уже к обеду, мать давала свободные часы для досуга, которые она и проводила с подругой.

Дом Таунсенд, напротив, замер в тишине. Не было слышно заливного смеха Агнесс, миссис Таунсенд, ради отвлечения от тоски по дочери, которая для нее была еще и близким другом, заняла себя работой по дому. В труде, полагала она, легче свыкнуться с мыслью, что твой драгоценный ребенок принадлежит другой семье. Каждый вечер на ужин подавали блюда ее собственного приготовления и разговор между членами семьи мог завязаться лишь о степени вкуса. Агнесс, с детской бестактностью, говорила все, что придет ей в голову, нарушая неловкое молчание за совместными ужинами: Вот бы Келли была сейчас с нами! – каждый раз с восторгом в голосе озвучивала она свои мысли, осматривая пустой стул сестры.

Лишь Мия, с присущей ей резкостью, но по-доброму, могла ответить на это:

– Хватит грустных мыслей, Агнесс, не умерла же она в самом деле. Твоя сестра счастлива и после медового месяца мы будем часто ее навещать.

И не только на Агнесс, но и на мистера и миссис Таунсенд эти слова оказались успокоением. Мия радовалась, что у ее сестры появилось что-то свое, дом, в котором она будет хозяйкой, муж, который просто обязан превозносить ее, и что, наконец, Келли свободна от необходимости быть идеалом и примером младшим сестрам. Лишь в минуты одиночества она предавалась теплым воспоминаниям по времени, проведенному с ней. Мистер Таунсенд не подавал вида и жил как прежде. Каждому отцу приходит время отдавать дочь другому человеку, бережно передавая свою драгоценность в лоно чужой семьи. Он это понимал с самого рождения дочери. Сверх сил Господь не дает испытаний– твердил себе, как утешение, вспоминая еще о двух дочерях, и как полагается священнику, мысленно повторял заветный стих из Библии “посему оставит человек отца своего и мать…» (сн Еф 5:31 Библия).

Всё со временем забывается, и все обитатели дома вскоре вернулись к своим привычным делам. Долгие дни скрашивались вечерним семейным чаепитием в гостиной. Миссис Таунсенд, с не присущим для нее молчанием занималась рукоделием, Агнесс сидела у ее ног и играла, а иногда с внимательностью, боясь даже моргнуть, наблюдала за матерью, Мия подолгу беседовала с отцом, и все были по-своему счастливы.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю