Текст книги "Вкус жизни"
Автор книги: Елена Юрьева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)
Глава 3
– Мия, дорогая, знаю ты сейчас занята, но ты обязана это знать! – отрывистым голосом кричала Минни, вбегая в гостиную, у входа остановилась, чтобы перевести дух.
– Неужели ты выходишь замуж? –с почти насмешкой спросила Мия, не отрываясь от своего занятия наполнять камин дровами.
– Нет же, будет бал, твой первый выход – едва не закричав от счастья воскликнула Минни.
– Кто дает бал? Нет, не отвечай, я почти уверенна что это старая вдова Форбс.
Ответа не последовало, но по лицу Минни сразу было ясно, что это так. Хоть и миссис Форбс была несметно богата, с ней не стремились водить дружбу.
Она была крайне неприятным собеседником. В силу своих лет и количеству денег, она позволяла себе слегка вольное поведение, язвительность и совершенно не скрывать от собеседника желчи, что сочилась из недр ее черной души. Но не смотря на такую нелюбовь к людям, миссис Форбс до ужаса любила устраивать светские приемы и первой давать балы после длительного затишья. Ей льстило всеобщее внимание и поток похвалы о прекрасно организованном вечере. И самой сложной для нее задачей было добиться визита семейства Таунсенд на своем приеме.
Вдове Форбс было пятьдесят с лишним лет от роду и имела она тайную симпатию, или даже девичью влюбленность к пастору Кристоферу. Потому, во что бы то ни стало, она должна была заполучить его присутствие на своем вечере. Помимо этого, о необычайной мудрости мистера Таунсенд ходили легенды, стоит посмотреть ему в глаза, как он вмиг разгадает все самые страшные и сокровенные тайны души. И где бы ни появлялось семейство Таунсенд, вечер становился оживленнее. Кто-то, и в правду поверив в почти неземные способности Кристофера, пытался не подавать вида, как он нервничает, утаивая от глаз людских свои ничтожные помыслы или поступки, кто-то, особо смелый, пытался провести эксперимент и все ждал обличительную речь от мистера Таунсенд. Но правда в том, что глаза человека зачастую показывают всю душу, и как бы не пытались сокрыть ее сущность, все тщетно, особенно перед человеком, понимающим даже больше, чем можно было себе вообразить. Пастор Кристофер большую часть жизни положил на разрешение проблем человеческой души, и ему действительно не составляло труда распознать нрав.
Мистер Таунсенд был убежден, что подобное время препровождение– праздность и не к лицу священнослужителю поддерживать пустые разговоры и танцевать, но изредка, ради своей старшей дочери принимал приглашения. На одном из таких приемов Коннор Такер заметил самый нежный цветок – Келли. После того, как Келли была утеряна для семьи навсегда, родители не стремились посещать свет, точно держали траур по ней. Они погрузились в свои заботы и словно не существовало подрастающей Мии, которая уже созрела для чувств. Старшими членами семьи любое упоминание о взрослении средней дочери отвергалось, словно это глупая ложь.
Пока Мия и Минни задорно, перебивая друг друга, обсуждали модные цвета и детали туалета этого сезона, в гостиную вошла Мэри.
– Мама, миссис Форбс дает бал. Мне уже пора выйти в свет. Мне шестнадцать и Келли в таком возрасте была представлена.
– Дорогая, считаю, что тебе еще рано – холодно ответила мать, выразив на лице все удивление от нелепого желания дочери, и продолжила глазами поиски своего вязания.
Мия продолжала настаивать, но внятного ответа на причины отказа мать не нашла. И вновь проиграв словесный бой с властной матерью, которая имела весомое преимущество в виде положения человека, родившего ее, пришлось обуздать свое упорство и прекратить сыпать вопросы. В голове Мии все представления о будущем, девичьи грезы, подобно пене морской, растворялись. По рассказам Келли, она впервые встретила Коннора на первом балу, после которого мысли и образ его всегда были рядом, все ее существо было заполнено им и жизнь после встречи не казалась уже такой неопределенной. Мию пугала перспектива быть представленной Свету позже всех или вовсе обойти этот обычай стороной. Как было заведено в знатном обществе, юная особа-затворница скорее всего не выйдет замуж и весь остаток жизни проведет при своих родителях, в особенности если эта особа не располагает соответствующим капиталом, тогда судьба ее будет отдана в руки одиночества.
Мать сослалась на большое количество работы на ферме, которая приносила хлеб семье и которой по больше части занималась Мия. Так как в семье не было сыновей, ежедневно выгонять на пастбища овец была ее забота. Но и в этом занятии она находила для себя утешение. В минуты уединения, верхом на лошади, окруженная бескрайними просторами и окутанная утренним туманом, она мчалась до окраины скалы, и взгляд устремлялся туда, за горизонт, в этот миг она была абсолютно свободна, от условностей, от дома, от необходимости изображать кротость и смирение и, как вольная птица, готова была улететь вместе с ветром.
Но все же, на следующий день после отказа матери, приглашение на бал семейству Таунсенд пришлось принять, так как в письме с приглашением от миссис Форбс, говорилось о почетных гостях, Келли и Конноре, которые должны были вот-вот вернуться и как самая молодая семья в округе, открыть бал. Миссис Таунсенд была не в силах отказать долгожданной встрече с дочерью, спустя месяц их путешествий по Европе и за завтраком, импульсивно размахивая письмом от Грир Форбс, заявила:
– Дорогие мои, как вы смотрите на то, что мы все же окажем честь миссис Форбс и посетим бал, там будет наша дочь, – и убедительный взгляд устремился на мужа– такое точно нельзя пропустить!
Все понимали, что это не вопрос, а скорее утверждение, если Мэри так живо говорит, то наверняка она уже послала письмо с положительным ответом. Агнесс обрадовалась, но ей сразу объяснили, что она еще мала и такие мероприятия не для совсем юных особ.
– Мия, надо подумать в чем тебе все-таки выходить в Свет – с голосом, отражающим частичку заботы продолжала свою восторженную речь хозяйка дома – я полагаю, что тебе очень к лицу будет голубой цвет и какое совпадение, что он как раз в моде.
Мистер Таунсенд закончив завтрак, удалился, оставив мать и дочь обсуждать такие земные вопросы, как наряды и догадки, многие ли будут в платье этого же цвета.
Настоять на своем Мери Таунсенд почти всегда удавалось. Включив свое женское обаяние с примесью слов о том, как много она потеряла, посвятив свою жизнь браку в нищете, тем самым пользуясь положением пострадавшего, она смаковала каждую мелкую победу над мужем и остальными домочадцами, считая это лучшим приемом в супружеских отношениях. Назвать их союз почти святым было невозможно. Как и подобно всем земным, обременённым брачными узами и тяготами, вытекающими из воспитания детей, нередко случались и словесные перепалки между главными фигурами семейства. Кристофер был весьма вспыльчив в своем нраве, но благоразумие всегда вовремя брало верх над изъяном характера, тем самым уступая Мери и ее настойчивости, с которой она оглашала свою правоту. Так же и в это утро, никто не осмеливался задавать вопросы с уточнением, насколько сильны мотивы вывести в свет Мию и чем они продиктованы. Миссис Таунсенд тут же распорядилась о приготовлении к балу, заказала для Мии платье у лучшей модистки, так уж она любила, если появляться в свет, то быть на пьедестале превосходства.
Все последующие дни мысли Мии были заполнены только предстоящим событием, живая страсть, которая никогда не угасает в ней, разгорелась с большей силой и охватила ее целиком. Мия жаждала любить и принимать это светлое чувство, быть необходимой кому-то, но давала себе отчет, вспоминая свое решение в церкви. Минни же, не строила планы на возможное зарождение любви, но составив компанию Мии, не прочь была и поговорить на эту тему. Большая радость Минни заключалась в том, что не так волнительно ей будет там, рядом с близкой подругой. Они принимали надвигающийся день как увлекательное приключение, в котором, возможно, их судьбы удивительным образом приобретут другой курс развития. Они каждый день катались верхом, нескончаемо обсуждали предстоящее событие, и дали обещание друг другу оповестить первыми о замужестве, если им поступит предложение, словно в этом заключалось все будущее, которое они могли себе вообразить.
Глава 4
Время шло мучительно долго, однако, когда наступил долгожданный день, все прожитые дни показались мигом. Ожидание предстоящего первого выхода скрашивалось подготовкой, в которой Мие несколько раз необходимо было отправляться на примерку, каждый день после завтрака выслушивать поучения и наставления матери о манерах и правилах этикета, о том насколько безжалостны и ядовиты бывают языки человеческие и что любая ошибка может стоить репутации. Так много Мия еще не проводила времени с матерью. Искренне переживая о добром имени фамилии, Мери, с точностью того, чему учила ее мать, передавала знания дочери. Чувство материнского долга, ощущение, что вина за ошибки Мии ляжет не на дочь, а на нее саму, миссис Таунсенд старалась как можно тщательнее подбирать слова и доходчиво объяснить все исходы, которые превратят жизнь юной девушки в сущий кошмар, если она своевольно примет решение, противоречащее условностям света. Постепенно в Мие зарождалось ощущение зависимости от общества, от мнений, от родительской воли, и очередной разговор с матерью, словно свинцовой сетью накрывал ее полностью, сковывая движения и превращая свободу неба над головой в решетку узника. Однако, надежда, что все поправимо, что свет можно обойти без причинения вреда семье и себе все же теплилась и ничто не могло омрачить день, в который Мия входит как взрослая девушка, способная и готовая любить.
Бал оказался превыше всех ожиданий. Толпа удивительно красивых людей, шум от разговоров вперемешку с музыкой и звоном бокалов, тысячи свечей, все это приводило в восторг впечатлительную Мию. Посреди танцевального зала на массивных цепях, точно якорь, брошенный из рая, висела внушительных размеров люстра. Она казалась похожей на горящий шар, и на мгновение Мие почудилось, что это собственное солнце, которое вдова Форбс могла себе позволить из тяжести жить с остальными, недостойными ее людьми, под одним светилом.
Миссис Форбс постаралась в безупречной организации приема. Когда супруги Таунсенд с дочерью вошли в общий зал, все взгляды были обращены на них. Мия, в недоумении, обратилась к отцу:
– Папа, у меня выбились волосы?
– Ты превосходна, моя голубка – с восхищением и безграничной любовью, не скрывая этого, ответил отец.
Мия смотрелась выгодней остальных молодых девиц. На ней было платье нежно голубого цвета, почти белого. Талия обтянута шелковой лентой сочно синего цвета, и такая лента заплетена в густых темных волосах. Плечи, с выступающими ключицами, придавали телу ощущение хрупкости, однако таковой ее не назовешь. Пухлые темно алые губы правильной формы и слегка заостренный овал лица делали ее образ изящным и сказочным. Невероятно большие выпуклые глаза, в которых игриво отражались блики света, выдавали ее детскость и неосведомленность в постыдно-тайных вопросах. С детства приученная хранить честь родительского дома, ее манеры и поведение в обществе отличались сдержанностью, за что мистер Таунсенд наполнялся гордостью, увидев ее на фоне остальных барышень. К удивлению матери, Мия оказалась настоящей красавицей, способной стать светской обольстительницей мужских сердец. Ее черты лица напомнили Мери ее саму, но Мие они не прибавляли годы, напротив, делали ее еще более нежной и юной. Миссис Таунсенд, отвлеклась от разглядываний собственной дочери, отыскала в толпе Келли и торопливо направилась к ней. Отец передал Мию в надежные руки миссис Гордон и Минни и присоединился к жене. После того, как гости достаточно времени потратили на отвлечение от веселья для разглядываний семьи Таунсенд, они все же вернулись к своим прямым желаниям – коллекционировать количество танцев. Кавалеры наперебой, но не забывая о деликатной почтительности, занимали очередь в списке претендентов на танец к молодой мисс Таунсенд. Так в ходе бала Мия не пропустила ни одного танца, Минни же довольствовалась возможностью танцевать лишь с двумя кавалерами и то, ее дядюшками.
Не смотря на полное отсутствие элегантности, которое, впрочем, не казалось невежеством, а больше походило на девичью неуверенность и волнение, Мия заинтересовала всех, особенно мисс Кити Флетчер. После очередного танца Китти и Мия были представлены и у них сразу завязался отнюдь не светский разговор, о пастбищах, овцах, свободе и обе почувствовали незримую связь и полное понимание.
Китти была особенной леди. Все говорили о ней с осторожностью, то ли жалея ее, то ли завидуя ее духу. Она была умна, в любом разговоре дискуссионного характера могла одержать верх. Китти была не из тех леди, что нуждались в мужском одобрении. Ей шел двадцать первый год, но она ни капли не смущалась, что все еще не обзавелась мужем. Хорошее положение в обществе, благосостояние и острый ум, обеспечивали ей беззаботную жизнь, и, казалось, что может быть лучше, но она отчаянно нуждалась в друге, не просто друге, а в особенном человеке. Именно такого человека она разглядела в Мие и не ошиблась.
Внешне Китти не была дурна, но и красавицей сложно было ее назвать. Большое желание всегда быть победителем, будь то мелкий разговор или большая беседа, отпугивало всех представителей сильного пола.
Вечер проходил в полном оживлении, каждый находился в приподнятом настроении и был счастлив составить компанию столь уважаемой публике. Здесь были все представители благородных семей, богатые и не очень: заносчивый и уверенный в своем обаянии мистер Чисхолм со своей красавицей женой, недалекий мистер Бэрд, шутивший не к месту, державшаяся от всех в стороне миссис Огилви, и многие другие, совсем похожие на предыдущих, но все были так прекрасны и так веселы, что в этот вечер прощалась любая глупость.
Танцы, встреча с Келли, беседы с новым другом Китти волновали сердце Мии, но часть его была заполнена чувством неудовлетворенности, как старательно она не пыталась разыскать среди представленных кавалеров Его, кого она представляла в своих мечтах, к разочарованию и большой досаде, никто не подошел на роль похитителя ее внимания.
Хозяйка праздника была вполне удовлетворена вниманием, пусть и мимолетным, но которое она все же смогла заполучить от мистера Таунсенд в виде комплимента ее бесспорно образцовым организаторским способностям. Настроение миссис Форбс было на высоте, она все время улыбалась мерзкой улыбкой, которая в себе не несла ни капли добра. Она была счастлива, на ее приеме был сам мистер Таунсенд, своим приходом вызвав и поддержав общее уважение к вдове, и весь вечер хозяйка дома держалась рядом с ним, но на танец он ее так и не позвал.
Семья Таунсенд, по своему обыкновению, покинули бал еще задолго до последнего танца. Уходить первыми Мие было досадно, так как появлялось ощущение, что она пропустит все веселье, что разгорается под количеством выпитых напитков к концу бала. Но Кристофер Таунсенд был исключительно против затянувшегося визита и считал необходимостью и даже нормой приличия увести семью и не принимать участие в суматохе последнего часа. Мери поддерживала мужа в таком решении, так как с ее стороны казалось лучше раздосадовать общество, что пылало неподдельным интересом к их семье, дать время поскучать и дать возможность увидеть перемену и ощущение, что чего-то явно недостаёт с их отсутствием. Мия еще долго прощалась с новыми лицами, которые имели радость быть представленными ей этим вечером, и когда вся семья удалилась, вдова Форбс грузно опустилась на кресло, тем самым дав понять, что вечер должен подходить к концу.
После бала еще долго продолжался поток кавалеров и потенциальных женихов к дому семьи Таунсенд. Мери сетовала на через чур большое количество гостей, примечая о необходимости Мие быть скромнее, дабы не привлекать внимание окружающих к своей заурядной персоне. И стар, и мал желал заполучить руку и, наверное, сердце мисс Таунсенд, каждый стремился овладеть завидным подарком, в виде молодой жены. Но отказы поступали один за другим, пока паломничество не прекратилось.
Глава 5
«Ничто здесь не внушает любви» – думала Мия, разглядывая из окна своей комнаты белые вершины гор. Было слишком холодно и жар от камина не способен был прогревать воздух большой комнаты.
– Мия, где вас носит юная барышня? – послышалось недовольство матери, голос которой был настолько звонкий, что казалось, она находится совсем рядом.
– Уже иду – откликнулась Мия и, обернув вокруг шеи теплую шаль, спустилась вниз по лестнице.
И так начинался каждый день. Счастливые моменты, в частности бал и свадьба сестры, остались лишь добрыми воспоминаниями и казалось все это было не в этой жизни.
Следом за роскошью осени наступило волшебство зимы. Природа начала демонстрировать все капризы погоды. Ветер, дующий с гор в долины, приносил с собой большое количество снега. Работа на ферме для Мии стала большим испытанием. Всю зиму она с отцом целыми днями находились вдали от дома. Долгие разговоры в минуты досуга на бескрайних белых просторах все больше сближали их. Мия была в меру рассудительна, не предавалась философии, однако и не избегала сложившихся мнений о величии утопических идеалов. Отец Кристофер единственный кто понимал, что кроется в душе дочери. Их переполняла взаимная любовь и доверие, Мия, не скрывая своих больших надежд, рассказывала о представлениях, о чувствах, которыми, по ее мнению, необходимо руководствоваться в жизни, о вере в преобладание в человеке доброго начала, что заложено было в каждого при рождении, и по непонятным причинам , растеряно при взрослении, о значимости бескорыстия в дружбе и о значении свободы, надежда на которую живет в каждом из нас, но не всякий волен выпускать ее и давать бразды правления жизнью; Мия так романтизировала жизнь, что ее чистый разум не мог не вызывать восхищение в сердце отца. Но остановить ее, раскрыть глаза на обратную, весьма прозаическую сторону жизни мистер Таунсенд не решался; как и любой родитель, он желал, как можно дольше оттягивать момент истины, что судьба выбирает нас прежде, чем смогли бы мы сделать свой собственный выбор.
Холодные дни завершались теплыми вечерами у камина. Еще в середине осени, Агнесс, по настоянию отца, была отправлена в пансион для благородных девиц, и ее присутствие в доме чувствовалось лишь при чтении очередного письма. Мери бережно открывала каждое послание от Агнесс, и точно с интонацией написанных строк зачитывала вслух: «Дорогие мои мама, папа и Мия. Если напишу, что я скучаю, вы не поймете и доли того, насколько сильное это чувство. Но стыдно признаться, что мне и здесь нравится. У меня появилось много близких подруг. Миссис Адерли на днях сказала, что я делаю успехи в языках. Когда навещу вас, вы обязательно в этом убедитесь. С нетерпением жду каникул, чтобы крепко обнять вас.
Ваша Агнесс.»
Нелепо, по-детски, Агнесс присылала коротенькие письма, которые создавали в доме бурю эмоций и разговоров о ней самой.
– Она делает успехи, моя девочка делает успехи, вы это слышали, мистер Таунсенд – причитала с гордостью и грустью Мэри.
– Полно, дорогая – мирным голосом ответил муж – ваша девочка взрослеет, нельзя же все время так о ней тревожиться, она в надежных руках. Тем более, моя дорогая Мери, у вас еще есть две дочери рядом.
Но эти слова не были для миссис Таунсенд утешением, так как свойством ее характера было создание большой проблемы и страдать от нее напоказ всем обитателям дома.
Так и прошла зима, каждый день был похож на предыдущий. Редкие встречи с Минни на Светских ужинах, переписка с Китти Флетчер, которая отправилась в родительское имение в Лондон, были единственным утешением в замершее время года. Однако будничность разбавлялась еще визитами к Келли, которые по большей степени занимали Мери Таунсенд, чем остальных членов семьи. Мери с дочерью устраивались в отдалённой части гостиной, где мать почти шепотом, будучи уверенной в необходимости ее советов, говорила о всех хитростях и уловках, которые необходимо было применять в отношении супруга. Келли, по старой привычке, покорно, не перебивая мать, слушала все, однако вряд ли эти наставления имели применение в семье Такер.
С наступлением весны природа начала оживать. Снежная пелена таяла под действием теплых лучей Солнца, которое словно спасало и пробуждало от морозов уснувшую дикую местность. Мир вокруг сменил белый цвет на ярко-желтый. Новый наряд восточного побережья создавали поляны диких нарциссов, заросли утесника и ракитника. Массивные горы, ограждающие их мир от остального, растворялись в тумане. Все вокруг стало мифическим, и в то же время живым.
У Мии появилось предвкушение больших перемен, и предчувствие ее не подвело. Светлым мартовским утром в дом Таунсенд доставили два письма. Первое адресовано хозяйке дома, второе дочери. Не успев раскрыть письмо, она впервые за долгое время услышала громкий смех матери. «Что могло бы это значить?» подумала Мия, но любопытство содержимого своего письма взяло верх, и она торопливо раскрыла его.
– Дорогой мистер Таунсенд, я только что получила известие, вы ни за что не догадаетесь – с нетерпением раскрыть тайну повышенным тоном голоса говорила Мери, войдя в гостиную.
– Что это может быть, что вы решили меня дразнить, дорогая Мери – весело спросил Кристофер, не отрываясь от утреннего чтения Библии.
– Вас дразнить, как можно? У нас будет внук, правда это чудо! Я получила известие от Келли, и мы незамедлительно должны ее навестить – и миссис Таунсенд уже было направилась к выходу, как Мия прервала ее мысли вопросом:
– Папа, мама, Китти пригласила меня с собой на лондонский сезон. Жить будем в имении их семьи и Кити заверяет, что нашей компаньонкой на всех приемах будет ее мать.
– Что же, не вижу ничего плохого в том, если ты немного сменишь обстановку, развеешься, отдохнешь от дикости здешних мест – сама от себя не ожидая, выпалила Мери.
Мия подумала, что мать и сама скучает по времени красивой жизни в Лондоне, до отправки их семьи на отдаленный участок земли, поначалу казавшийся забытый Богом, и поэтому не так против ее поездки в сердце цивилизации. Но на самом деле Мери в эту минуту была так взволнована вестями от Келли, что ее больше ничто не занимало, как желание скорее навестить свою дочь. Мия тут же написала ответное письмо Китти и вместе с письмом уже мысленно направлялась в Лондон.
О Китти в Свете ходили разные слухи. Были подозрения что у нее есть целый полк любовников, но никто не знал наверняка, правда это или ложь. На приемах Китти была сдержана, взгляд у нее был резкий, движения грубые, не сочетались с фигурой настоящей леди. Но те немногие, кто был дружен с ней, знали, что она необыкновенно мила. Семья Таунсенд скептически воспринимала слухи, поэтому Мие не было никакого запрета в близкой дружбе с «весьма опасной особой для не окрепшего ума», как считали дамы в возрасте.
Но все же в этот день пришлось отложить мысли о предстоящей первой поездке за пределы оград в виде гор и вместе с отцом и матерью отправиться к Такерам. Их поместье находилось в нескольких милях на возвышенности у подножья гор, парадной стороной обращенное к солнцу. Величием своим оно приводило в изумление всякого мимо проезжающего. Дымка тумана, сползающая с гор, захватывала крышу дома, придавая таинственность.
Как только коляска подкатила к парадному входу, Мери, опережая всех попутчиков, неслась к встречающей дочери и торжественно произносила слова, которые невозможно было удержать в себе:
– Келли, дорогая, как я рада – не дав никому заговорить, почти кричала миссис Таунсенд, взяла под руку дочь и направилась в дом.
Следом прошли все остальные. По лицам Коннора и Келли было видно, что они не ожидали посетителей и вышли только потому, что слуги вовремя заприметили приближающийся экипаж к дому. Разговор в гостиной оказался оживленным, Коннор беседовал с мистером Таунсенд о делах поместья, Мери с Келли о будущем ребенке, гадали кто же будет и воображали на кого похож. Мия подошла к большому окну, из которого открывался прекрасный вид на море «О моя бедная Келли, она ни капли не изменилась, все тот же кроткий взгляд, все те же глаза, но такие устало-обремененные. Должно быть будущее материнство так изматывает» -решила Мия и присоединилась к разговору.
