Текст книги "Колдовская любовь"

Автор книги: Елена Ярилина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– Давай мириться, – вдруг услышала я и от неожиданности вздрогнула.

Оказывается, пока я о чужих амурах размышляла, Валера мне под бочок присоседился. Болтали мы с ним больше часа, семечки грызли, у меня в кармане горсть завалялась, он анекдоты рассказывал, хоть и старые, а все равно смешные, я хохотала. Бабка два раза голову из окошка высовывала, потом, видимо, спать легла, свет везде погасила. Мы с Валерой тогда на сеновал подались. Я не хотела сначала, да он уговорил. Мне было стыдно, что так поддаюсь, но и радостно, что нужна ему. Потом я уж уходить собралась, а он вдруг спросил меня:

– Поедешь со мной?

– Куда?! – чуть не ссыпалась я вниз от неожиданности.

– Видно, мало меня любишь, если спрашиваешь.

Я еще больше удивилась и присела там, где стояла.

– Что, уж я и спросить тебя ни о чем не могу? Чудно как-то.

– В районе с тобой жить будем, я уже договорился и о жилье, и о работе для тебя.

Целая буря поднялась во мне от его слов, но спросила я спокойно:

– И какая же?

– Да ничего особенного, на молокозаводе работать будешь, не волнуйся, работа простая, ты справишься.

– А ты тоже там работать будешь?

– Нет, для меня работы подходящей пока нет, но я найду со временем себе что-нибудь, не переживай за меня.

– Я и не переживаю, – ответила я даже не деревянным, а каким-то жестяным голосом.

– Баб, ты на молокозаводе когда-нибудь была? – спросила я утром у бабульки.

– В Павлищах, что ли? Была.

– Легко там работать?

– Да разве легкая работа бывает? Может, только в конторе, но не возьмут тебя туда, там своих пруд пруди.

– Я и не собираюсь, так просто спросила.

– Спросила! А я тебе так скажу, Тонечка, лихо задумал твой дружок на твоей хребтине в рай въехать! Только рассчитал вот плохо, я жива еще покуда! – Бабка глядела воинственно, но губы у нее дрожали.

– Ну чего ты, бабуль, какой еще рай? Никуда я не делась, тут я. – И повертела в воздухе руками. Но мысль о жизни в райцентре продолжала меня грызть. – А может, и ничего, другие-то работают, а, баб? – закинула я удочку чуть погодя.

– То другие, а ты… – И, видя, что я недоверчиво качаю головой, бабулька ринулась в атаку: – Там вся работа на ногах, крутиться, вертеться надо, здоровому нелегко, а ты хрупенькая, болеешь часто, тебе тяжелее других будет.

Я поняла только, что она о ноге моей говорит, и тяжко вздохнула в ответ, всю жизнь мне эта нога испортила!

– Так зовет он тебя, щеголь-то твой?

– Зовет вроде.

– Вот то-то, что вроде. А сам-то где он работать будет?

– Не нашел пока еще, но найдет обязательно.

– Ах, Тонечка, детка, ежели б Митя мой жив был, разве дал бы он тебя в кабалу? А меня, старую, ты не слушаешь. – Бабкин голос задрожал, она зашмыгала носом.

Я посмотрела на нее с испугом: неужто и вправду плачет? Но глаза у бабки были сухие, только щека одна мелко-мелко дрожала. Я обняла ее, прижалась к старенькой поплиновой кофтенке, которую помнила с детства. Может, и не нужно никуда от нее уезжать? Может, так и будем с ней жить-поживать и никто мне не нужен? Но как прожить без любви, без надежды на счастье?

Происшествие было нешуточным: внезапно объявившийся Александр Николаевич вдруг пригласил меня на концерт в областную филармонию. Я еще думала, что ответить, а Симка, оказавшаяся возле, уже загорелась ехать. Съездили. Неплохой был концерт, только неловко я себя чувствовала. Ведь совсем этого человека не знаю, да и старше он меня намного, и опять же, несвободная вроде я. Не то чтобы совсем уж виноватой себя перед Валерой считала, но все-таки, не надо было на концерт ездить. Но только я разогналась рассказать ему об этом во всех подробностях, как он меня прервал.

– Знаю, – только и буркнул, а больше ни словечком об этом не обмолвился.

Странно как-то. Он мне все про райцентр и про завод талдычит, а я, сколько ни думала, так ничего и не решила. Сердце пополам рвется: и Валеру обидеть не хочу, и бабку до слез жалко.

– Что ты мне про завод этот все расписываешь? Я, может, и не собираюсь туда.

Он умолк на полуслове, схватил меня за руку, в глаза заглянул:

– Ты что, серьезно? Ты не шути так, дело важное. Жить-то как будем, если ты на завод не пойдешь?

– Что ж мы, на мой только заработок жить станем? – тихо спросила я.

– А на чей?! – вызверился он, но взял себя в руки. – Ты уже не девочка, понимать должна. Работы у меня пока нет, но зато я о дешевом жилье договорился, для тебя работу нашел. Разве мало? Поработаешь, пока не родишь, а там и я себе что-нибудь найду.

Я оторопела:

– Как родишь? Я и не беременная еще, – густо покраснела.

Он отмахнулся:

– Забеременеешь, эка невидаль, я свое дело знаю, и ты о своих не забудь.

– У тебя же есть жилье, ведь ты же где-то прописан? – не нашла я ничего более умного спросить.

Валера резко повернулся ко мне:

– Слушай, да ты совсем… – он поискал подходящее слово, – ребенок, что ли? Неужели думаешь, что мои родители примут тебя в свои нежные объятия, если я тебя к ним из деревни привезу? Даже не мечтай об этом, на порог не пустят!

– Зачем же ты тогда на мне женишься, если меня даже на порог нельзя пускать? – сглотнула я уже близкие слезы.

Он смутился, взял опять мою руку, но тут же выпустил, сморщился страдальчески:

– Нравишься ты мне, вот зачем. Характер у тебя хороший, когда не капризничаешь, как сейчас. Да и на сеновале мы с тобой того… забыла, что ли? Ребенок, говорю, может быть. Не брошу же я тебя теперь?

Слезы уже катились из моих глаз, как ни силилась я их удержать.

– Как же, не бросишь, а про женитьбу и не говоришь вовсе, а я-то…

– Я ж сказал тебе, что с тобой жить буду, ну? Чего ты нюни распустила?

Тут я окончательно поняла, что жениться на мне он не намерен, и словно что-то с треском оборвалось у меня внутри. Я поднялась и, пошатываясь, как пьяная, пошла домой. Кажется, он что-то кричал мне вслед.

Бабка моя, наверное, что-то слышала, сидели-то мы возле самого палисада. Едва я вошла, как она возникла рядом и сунула мне кружку козьего молока. Я машинально выпила, не почувствовав никакого вкуса. Так же молча бабушка стала меня раздевать, тормошить и подталкивать к кровати.

– Рано еще ведь, баб.

– Ложись, ложись, может, уснешь, сон утешитель на все случаи, он и приголубит, и беду избудет.

Я легла, она пристроилась на краешке рядом и все гладила меня по голове и плечам легкой, немного дрожащей рукой. Проснулась я, как мне показалось, такая же, как и ложилась, с тою же тоской и тяжестью на сердце. Была суббота, и я с остервенением накинулась на всякую огородную и домашнюю работу. Бабулька тем временем баню истопила. После бани сели мы чаем баловаться.

– Ну и родишь, и вырастишь, ты ж сильная, умная, не какая-нибудь пустозвонка! – вдруг выдала мне бабка затаенную свою мысль, видно, с вечера все думала, молчала да мучилась ею.

Я промолчала, не в силах говорить об этом спокойно, боялась, что опять разревусь.

– Ну, То-о-нь, ну не злись, а? Ну что я сказала такого особенного? Спросила просто, спросить уже нельзя, да?

– Отвянь от меня!

– Злюка ты!

Я посмотрела в ее простодушное лицо, разве ей что объяснишь? Тараторит одно и то же, это Валера ее подослал, нашел себе посла, сам-то не приходит, а Симку послал.

– Слушай, а этот-то приезжал?

– Кто? – рассеянно уронила я, оглядывая сплетенный из ромашек венок.

– Ух ты, красотища! А мне сплетешь? Да этот бандит.

– У самой руки не отсохли. Какой еще бандит? А-а, Самойленко, что ли? Вчера был.

– Иди ты! И что?

– Замуж звал, – небрежно так сообщила я, с любопытством наблюдая, как меняется Симкино лицо, отражая все степени и стадии изумления.

– Те-е-бя?!

– Ну не тебя же?

– Это ты издеваешься надо мной, да? Ну ладно, ладно, подруга называется!

– Да ты чего разошлась-то? Тебе-то что?

Симка вдруг стала багровой, вскочила и забегала по берегу.

Купающиеся неподалеку от нас ребятишки уставились на нее. Набегавшись, Симка плюхнулась возле меня и заревела. Утешать я ее не стала, побесится и успокоится сама.

– Всю жизнь ты мне загубила!

– Ну не всю.

– Ага, издеваешься! Кто Валеру у меня отбил? Ты! Отбила и бросила, не нужен стал. А Самойленко кто отбил? Ты, змея подколодная!

– Здрасте, Самойленко я у нее отбила, глядите-ка! Он что, к тебе подкатывался разве?

– А то нет! Шампанским угощал, икрой кормил!

– Так он нас обеих в театральном буфете угощал, вспомни-ка! Что ж ему теперь, на обеих из-за этого жениться?

Симка продолжала рыдать.

– Ладно, перестань, чего ты? Ты ж его не вспоминала и бандитом вон обозвала.

– Это ж я любя! – простонала подружка и вдруг сменила тон: – А свадьба когда?

– Чья?

– Твоя же с Самойленко, дура ты этакая!

– Пусть дура, – быстро согласилась я, видя, что она опять начинает багроветь, – только не будет свадьбы.

Симкины слезы моментально просохли.

– Что, правда? Неужто отказала? И правильно, он тебе в отцы годится.

– А тебе? – начала я смеяться.

Симка мрачно глянула на меня, но не удержалась, прыснула. Когда мы отсмеялись, я рассказала ей, что Александр Николаевич уже был женат и у него есть двенадцатилетняя дочка, а жена разошлась с ним, уехала куда-то и ребенка увезла.

– А бабка твоя знает?

– Знает, но ничего мне не сказала.

– Во дает старая!

Я вдруг заметила, что кожа у Симки покраснела. Посоветовала ей побыстрее одеться и сама стала одеваться. Едва голова моя вынырнула из футболки, как я увидела такое, что заморгала от удивления. По берегу, чуть выше нас шел Мишка Хорек и обнимал за талию молодую длинноногую девицу, что-то нашептывая ей в ухо. Та звонко смеялась.

– Смотри, смотри! – схватила я Симку за руку.

Симка презрительно сморщила нос:

– Ну и что? Это ж сестра Татьяны Ивановны, которая перваков учит.

– Да я тебе не про нее, а про Хорька.

– Тю, глаза бы мои на него не глядели, ирод!

– Да как он смел появиться здесь?

– А кого ему бояться-то, тебя, что ли? – И Симка насмешливо посмотрела на меня.

Что-то тут явно было не так.

– Да он же преступник! Он у Тимохи дом поджег, а теперь ходит как ни в чем не бывало.

У Симки от моих слов рот приоткрылся.

– Ты что, Тонька, рехнулась? При чем тут Хорек, когда Тимоху Наташка Зареченская подпалила?

– Наташка?! Да ей-то зачем?

– А Хорьку зачем?

Я начала горячиться.

– Ну как же! Ты что, Симка, позабыла разве, ведь именно Тимоха тогда не дал Хорьку побить меня. Ну у клуба, помнишь?

– Ты, подруга, как на Луне живешь, ничего не знаешь. Наташка-то уж давно подкатывалась к защитничку твоему, на шею вешалась при всех.

Я отмахнулась нетерпеливо:

– Ну и что? Она всем мужикам на шею вешается, кто не скидывает, тот и ее.

– Э, Тимоха у нее на особом счету, она за него еще поперед Кольки своего замуж хотела, а он не взял, вот она и бесится. Наташка еще лет пять назад ему петуха подпустить хотела, да не вышло тогда.

– А чего он ее замуж не взял? Она ведь симпатичная, Наташка-то.

– Да разве его поймешь? Он же чудной, а может, Федосья ему не велела. Только я думаю знаешь что? – И Симка, наклонившись, зашептала мне в ухо: – Из-за тебя, уж больно сильно он тобой увлекается.

Я отшатнулась:

– Ты что, Симка, больная, что ли? Да мне тогда сколько лет-то было?

Она шмыгнула носом и пошлепала губами, подсчитывая что-то в уме.

– Годов-то мало, это верно, может, он ждать тебя собирался.

От этих ее предположений я почему-то почувствовала себя оскорбленной.

– Попробуй только, еще раз скажи, так тебе врежу, что заикаться начнешь!

– А что тогда? – Симка, хитренько посматривая на меня, на всякий случай все же отодвинулась.

– Да ничего! Просто Тимоха всегда к бабке моей хорошо относился. Ведь она в деревне единственная, кто с его теткой дружит.

– То бабка, а то ты.

Расставшись с Симкой, я пошла домой и возле калитки столкнулась с Тимохой. Он, как ни странно, выходил от нас. Увидев меня, расплылся в улыбке и неожиданно галантно уступил мне дорогу.

– Черт знает что! – выругалась я в сердцах.

Лицо его тут же приняло вопросительное, можно сказать, настороженное выражение. Я махнула рукой: ничего, мол.

– Баб, чего это Тимоха к нам приходил?

– Ко мне приходил, – поджала она губы.

– А зачем?

– На спрос, а кто спросит, на том черти катаются, – проворчала бабка, но потом сменила гнев на милость: – Черники целое лукошко принес, ты ж любишь ее.

– Ага! – обрадовалась я. – И что, уже много ее?

– Много, сказал. И возле заимки, и на вырубке.

Я уставилась на бабку во все глаза:

– Кто сказал, Тимоха? И как это он сказал?

Она смущенно хмыкнула:

– Пошутила я, Тонь, не обращай внимание, – и отвернулась от меня.

Что за дела? Но за черникой хорошо бы сходить, Симку надо подбить на это дело, вот что!

Все уже было сказано, и не один раз, и упреков в мой адрес я выслушала столько, что на год вперед хватит, а он все на что-то надеялся. А что бы ему не надеяться, если я сижу рядом с ним на лавочке, мерзну и слушаю ругань его несправедливую?!

– Валер, ну на что я сдалась тебе? Что ты прицепился ко мне намертво, разве больше женщин нет?

– Ты хоть слышишь, что говоришь? Как будто вся моя забота в том, чтобы бабу себе найти. Да у меня их знаешь сколько? – Он тут же опомнился. – То есть могло бы быть, если бы я только захотел. А я вот все тебя уговариваю да уламываю, а ты как камень!

Я передернула плечами и встала.

– А ты не уговаривай, что я тебе, коза, что ли, или ребенок маленький? Ты предложение сделай, как полагается, руки и сердца, а то я только про работу слышу от тебя, а про любовь что-то ни словечка.

Валера тоже вдруг вскочил и расставил руки. На мгновение мне показалось, что он придушить меня намеревается или влепить мне оплеуху.

– Я же говорил тебе, что мои родители ни за что…

– Да слышала я, слышала! – перебила я его. – Только что ж ты родителей не спросил, прежде чем меня на сеновале заваливать?

– Что-то я не заметил, чтобы ты против была! А теперь уж не знаешь, в чем еще обвинить? – От злости он совсем забыл, что мы рядом с домом и бабка услышать может. Голос его звенел металлом до такой степени, словно он не говорил, а резал меня. Я не отрываясь смотрела в его лицо. – Что ты уставилась на меня? Говори же, ну?! – Он уже тряс меня за плечи. – Сколько я времени на тебя убил, куклу бесчувственную, а теперь ты кобенишься?

От его последних слов мне стало легче, словно лопнул мучивший меня нарыв. Я и не вырывалась даже, смотрела в его перекошенное злобой лицо и удивлялась сама себе. Что я в нем такого необыкновенного находила? Ну да, красивый, и что? Разве заменит это доброту или любовь? Ничего ко мне он не чувствовал никогда, просто удобна была ему чем-то, а сейчас из себя выпрыгивает потому, что оскорблен отказом. Я почувствовала ожог пощечины на щеке слева, потом справа, голова мотнулась из стороны в сторону. Отскочив, я запнулась о скамейку, попятилась, но не удержалась и упала, сев с маху на землю, упершись спиной в забор и об него же крепко приложившись затылком. В голове загудело, как в колоколе. Валера стоял, пригнувшись надо мной, и смеялся! Вся кровь словно бросилась мне в голову, я себя не помнила. Схватив его за ногу, дернула на себя что было силы. Он упал и не смог сразу подняться, а я убежала домой.

На вырубку мы не пошли, а все из-за Симки, кто-то ей сказал, что на той стороне черники просто море.

– Так если близко от Печор, они там все и оберут, – пыталась я ее образумить.

– Ой, кому там обирать-то, одни старики и старухи остались.

Пришлось за реку идти, хорошо хоть Воровка совсем обмелела. Ягод было, правда, не так много, как Симка расписывала, но бидончик набрать удалось. Может, и второй набрала бы, да подружка змею заприметила, домой заторопилась.

– Вот если правда, что Бог все создал, то змеи ему зачем понадобились? – размышляла она вслух обратной дорогой. – Ведь нет от них никакой пользы, а уж противные, страх один!

– Уж больно ты горазда за Бога решать!

– А тебе змеи нравятся? Вот скажи, нравятся, да? – приступила она ко мне. Я только вздохнула в ответ. – То-то же! Ой, что это? – И она застыла, вперив взгляд в землю впереди себя.

Я опасливо отшагнула, неужели опять змея? Но, судя по тому, что Симка упала вдруг на колени и принялась шарить в траве, змеей это быть не могло.

– Гляди-ка, – удивленно проговорила она нараспев и поднесла раскрытую ладонь к моему лицу. На ладони, черной от ягод, лежал золотой крестик с разогнутой дужкой.

– Странный какой, – просопела Симка, рассматривая свою находку.

– Может, католический? – сделала я смелое предположение.

– Ну да, – не поверила она, – откуда? – взвесила еще раз на ладони и посмотрела на меня. – Тяжелый, попробуй. Вдруг золотой? – спросила с надеждой.

– Да, похоже на золото, но на золоте всегда клеймо ставят, поверни-ка.

Клеймо было, и Симка возликовала:

– Вот повезло-то мне! Да ты глянь как следует, на!

Но я не взяла и постаралась охладить ее пыл:

– Ты что, забыла, Сим, чужой крест в руки не берут.

Она сморщилась и отмахнулась:

– Да что будет-то? Не укусит же он меня?

– Укусит не укусит, но я не взяла бы.

– Это потому, что я нашла, а не ты, мне просто завидуешь.

Я заговорила о другом, решив ей не перечить. При переходе речки Симка оступилась и упала бы в воду, но я успела удержать ее за локоть. Она, видимо, не придала этому значения. Я же подумала: а не начало ли это неприятностей? Мы остановились с Симкой там, где и всегда расставались после прогулок, я начала что-то говорить о следующем походе за ягодами, но тут из окошка показалась Чегодаиха, мы чересчур близко на этот раз подошли к ее дому.

– Стоит, лясы точит! – обратилась она ехидно к моей подружке. – Мать у нее там при смерти валяется, ногу себе напрочь оттяпала, а дочка и в ус себе не дует!

Симка охнула, уронила крестик в пыль, мгновение смотрела на него жалобно, однако не выдержала все же, схватила в горсть, побежала.

Я за ней, может, помочь чем надо.

– А уж кровищи-то, кровищи, целая лужа! – прокричала нам вслед вредная баба.

Во дворе и сенцах Симкиного дома толпился народ, в основном старые бабки. Увидев их, моя подружка побледнела и грохнулась бы в обморок, если бы я быстренько не подхватила ее. Двери в дом и в залу были настежь. Симкина мать, мрачная, с перевязанной ногой, сунутой в разношенную галошу, замывала пол, тряпка в ее руках имела красный цвет, да и на полу были кровяные разводы. Но удивило меня не это, а то, что Симкин отец, не обращая ни малейшего внимания ни на жену, ни на любопытствующие лица соседей в дверях, с блаженной улыбкой на грязной физиономии сидел за столом и наворачивал какую-то еду большой ложкой прямо из кастрюли.

– Дорвался-таки, ирод! – прокомментировал кто-то.

Поскольку стало ясно, что ничего ужасного не произошло и отпаивать корвалолом Симку не нужно, я пристроила подругу на стул и ушла. Позже она рассказала мне, что у них там тогда случилось. Ее отец, роясь по какой-то надобности, случайно нашел спрятанные матерью деньги, которые она откладывала на какую-то большую покупку. Нисколько даже не усомнившись в своем праве, папашка их взял, да и пропил с дружками. Несчастная обворованная жена, обнаружив пропажу заветной заначки, призвала пьянчугу к ответу. Но тому хмель все еще туманил голову, поэтому каяться он не стал, наоборот, обложил жену цветистыми выражениями, да еще и обеда потребовал. Симкина мать, и так-то нрава скандального, тут и вовсе озверела: схватила топор и принялась бегать за мужем. Тот хоть и пьяный, но оказался проворнее, выскочил в окно, сметя с подоконника на пол цветы в горшках, которые жена так любила. Забыв о муже, она бросилась к ненаглядным своим цветикам, да впопыхах уронила себе на ногу топор. Топор был острым, плотничьим и довольно глубоко вонзился углом ей в ногу, потому и крови столько было. Далее Симка, хихикая, рассказала, что, пока мать плакала, ахала и обихаживала себя и дом, папашка, не будь дураком, вернулся в дом через окошко и вплотную занялся обедом. Я знала, что Симка отца больше любит, он никогда и пальцем ее не тронул, не то что мать, но все же меня покоробило ее хихиканье. Моя бабка на удивление тоже захихикала в кулачок:

– Кровушку себе пустила, хорошо, может, поумнеет, а то орет как оглашенная, дело не дело.

Возвращаясь с работы, я опять встретила Тимоху у нашего дома.

– Баб, чего это Тимоха повадился к нам, чего ему надо? – крикнула я в сторону кухни.

В ответ – тишина. Нет ее, что ли? Но потом высунулась.

– Уж человек и в гости ко мне зайти не может? – осведомилась бабулька сухим тоном.

Что за дела у них могут быть? Попозже вечером, собирая на стол, она невзначай обронила:

– Федосья видеть тебя хочет, сходи к ней в субботу.

Я чуть не выронила хлеб.

– Меня видеть?! Зачем я ей сдалась?

– Вот сходишь и узнаешь, – отвернулась бабка, поправляя скатерть и не давая мне возможности взглянуть ей в лицо.

– А если я не пойду, что тогда?

Бабка живо вскинула голову и посмотрела на меня, поджав губы. Я вздохнула и потупила взгляд.

– Могут ведь у меня в субботу свои дела быть?

Бабка промолчала, но ее молчание устрашало больше, чем ругань.

Налегке идти, как я надеялась, мне не пришлось – бабка опять навьючила меня, положив в рюкзак соль, чай, муку и даже молодую картошку. Надо же, мы сами еще не пробовали, а Федосье – неси!

Вышла я рано, но росы почти не было, не иначе как гроза сильная сегодня будет. Сначала я шла весело, даже песенку мурлыкала, а потом стало мне казаться, будто кто-то идет за мной. Остановлюсь, ничего, все тихо, а как пойду, вроде крадется кто-то. Я с перепугу долетела до Федосьиной избушки в рекордные сроки. Она кивнула без улыбки, вид у нее был такой, словно я помешала ей. Вот, думаю, лучше бы я с Симкой опять по ягоды пошла. Но делать нечего, зашла в дом. Федосья как углядела розовую чистую картошечку, так усмехнулась.

– Спасибо за деликатес, – говорит, а сама так смотрит, словно знает, что я этой картохи для нее пожалела. И вправду ведьма!

Целый день у нее провела и ночевала, а что делала, помню плохо. Чай меня посадила пить, это помню, а к чаю какое-то хитрое варенье подала, по запаху так вроде малиновое, а вкус совсем другой, даже и не разберешь, из чего оно сварено. Потом она меня в баню повела, или это позже было? А ночью и вовсе чудно стало. Спать, помню, легла в кровать, а проснулась… в озере. Вода почти горячая, знакомые пузырьки со дна всплывают. Окончательно проснулась рано, ощупала все вокруг, лежу в обычной кровати, ну не странно ли?

Иду обратной дорогой, как вдруг на мужика наскакиваю, он нагнувшись за кустом стоял. Распрямился. «Здравствуй, птичка», – говорит. Мне его усмешечка не понравилась, и глаза недобрые, а больше всего встревожила мысль: что он тут делает? Здесь и дороги-то никакой нет. А мужик вдруг за руку меня схватил и молчит, но дышит часто-часто. Стала я вырываться, да куда там! Мужик некрупный, с меня ростом, но силища у него немереная. Со страху у меня даже сознание мутиться начало. А он вдруг цапнул зубами меня за ухо, да так сильно, что кровь брызнула. Это он хорошо сделал, потому как на меня такая злость накатила, что заехала я ему коленом в самое чувствительное место. Он замычал, согнулся, я пнула его – он и повалился, как пенек гнилой. Но удар не впрок оказался, за ногу меня уцепить попытался. Тогда я ему опять врезала и с одной и с другой ноги. Подобрала рюкзак, пошла своей дорогой, слышу, догоняет. Ну, думаю, вражина проклятый! Сук на глаза попался, не больно большой, но сгодится. Успела только разок в мужика ткнуть, зато прямо в лицо попала. Вдруг слышу, кричит кто-то. Глядь, а это Ромка, я даже от изумления ветку уронила. Этот откуда взялся? А Ромка на меня внимания не обращает, без надобности я ему, сразу шасть к мужику, и ну крыть его всякими последними словами! Называет его при этом Чиж. А ругает этого Чижа за пьянство, за то, что ушел без спросу.

Ночью я проснулась с отчетливой мыслью: это даже хорошо, что ничего у нас с Ромкой не вышло. Не нравятся мне его нынешние знакомства. Бедная его Галка.

Я усиленно зазывала Симку на бабкины пироги с малиной, но она не соглашалась.

– Да ладно тебе, пошли давай, чего ты? Не укусит тебя моя бабулька, а пироги такие вкусные получились, объедение просто.

Она заколебалась.

– А что за праздник у вас?

– Да так просто.

Симка встрепенулась.

– Ильин день же нынче! А еще отпуск у меня с сегодняшнего дня, – вздохнула я.

– Вот здорово! – порадовалась за меня подружка. – Только не больно ты веселая.

– А чего веселиться? Ну отпуск, и что? Как была дома, так и останусь в нем.

– А куда тебе надо-то? – удивилась она.

– Белые люди в отпуск далеко куда-нибудь ездят, на море например. Я не видала его сроду, а так хочется!

– То ж белые люди ездят, сама говоришь, а мы с тобой как негры какие, прости господи! – Теперь Симка завздыхала. Потом, воровато оглянувшись по сторонам, подвинулась поближе и засвистела мне на ухо жарким шепотом: – Что скажу тебе… Только это секрет.

– Раз секрет, то и не говори, – попробовала я отодвинуться.

– Да ты слушай лучше! – зашипела Симка. – Галочка вчера хвасталась мне, мол, разбогатеют они скоро, большую деньгу зашибут. И шубу норковую ей Ромка купит, представляешь? Я так и обмерла вся!

Я нахмурилась:

– Вот как? И откуда же они у них возьмутся, деньги-то эти?

Симка важно завела глаза под небеса.

– Бизнес какой-то очень денежный.

– Ну да, бизнес, держи карман шире! Как бы с этим его бизнесом Ромке не загреметь туда, куда Макар телят не гонял!

Симка разозлилась:

– Тихо ты, сказано тебе, секрет, а ты орешь на всю деревню!

Я потащила ее за руку в дом:

– Пойдем, пирогов поешь.

Насилу она выпила у нас чашку чаю и съела один пирожок, настороженно следя за каждым бабкиным движением. Я не стала длить пытку, сказала бабке, что мы воздухом подышим, и пошли мы с Симкой на скамейку, захватив с собой по два пирога для поддержания сил и настроения. На скамейке Симка повела себя загадочно, стала вдруг ерзать и томиться. Я предложила ей посетить ближайшие кустики. От кустиков она решительно отказалась, но ерзать не перестала.

– Выкладывай давай, подруга, что у тебя там случилось?

В ответ Симка усиленно завозила ногами.

– Ну-у, точно я пока не знаю, но, может, скоро замуж выйду, – выложила вдруг безмятежным тоном.

– Не может быть!

– Чай, и я не хуже других. – Симка сделала вид, что обиделась, но кокетливый ее тон этому противоречил.

– Да потому, что не за кого тебе выходить! Ну вот за кого ты выйдешь, за Семку Банникова, что ли?

– Ты думаешь, что кроме Марсианина никто и не позарится на меня?! – теперь уже всерьез обиделась подружка.

Я больше не стала ее торопить, сама все выложит, не утерпит. И правда, помолчав для важности, она вымолвила:

– Познакомили меня тут с одним таким, в общем, ничего, симпатичный.

Я вздохнула:

– Сим, да ты объясни мне все, я же не знаю. Кто тебя познакомил и с кем? И не могло это знакомство быть давним, небось пару дней всего назад?

– Ну ежели и пару, то что? – дернула она плечом.

– Да больно уж быстро, Сим. За два-то дня разве узнаешь человека, чтобы замуж за него идти?

Она удрученно промолчала.

– Ты не молчи, Сим, ты рассказывай, что за человек такой, откуда взялся? Кто познакомил-то вас?

– Ромка, – выдавила она из себя, и вдруг ее как прорвало: – Его Леней зовут, правда, красивое имя? И знаешь, он такой высокий, сильный, а глаза голубые-голубые. Вот только рыжеват малость. Но это ничего, не страшно, а так симпатичный очень. Он мне туалетную воду подарил, французскую, в такой красивой коробочке, дорогая!

– А работает он кем?

– Не знаю, – беззаботно пожала она плечами.

– Ну вот, самого главного ты и не знаешь. А замуж он тебя звал?

Симка порозовела и потупилась.

– Не звал, но намекал.

Бабулька моя обычно по утрам редко бывает разговорчивая, а нынче и вовсе как воды в рот набрала. И на расспросы не отвечает, вон губы-то как поджала. Господи, твоя воля! Ведь сегодня же день рождения моей мамки! Как же это я забыла? Теперь мне понятно стало, с чего это бабка так пристально мою физиономию рассматривала.

– Ну, уразумела, наконец?

– Ой, вспомнила, баб, вспомнила. И что делать мне теперь, а?

– Ну вот! – опять осерчала бабка. – Твоя мать – твоя и забота, думай.

– Так разве я отказываюсь от нее, баб? Конечно, она моя мать, и я люблю ее, ты же знаешь. Эх, кабы она одна была, или хоть с другим кем, то я бы уж побежала сразу, но ведь в доме этот гад обретается, как же мне идти-то туда?

– Если бы да кабы, то росли бы во рту грибы, – проворчала в ответ бабка и вздохнула, отвернувшись. – Так не пойдешь, что ли? Не то я пирог испекла бы, а ты снесла бы ей, ведь мать она тебе все же.

Я силилась удержать подкатившие слезы, потому только головой покачала.

– Ну ладно, ладно, – услышав мое подозрительное шмыганье, пошла бабка на попятный. – Истинная твоя правда, хоть и притих он немного, только напьется ведь сегодня, зверь-то из него наружу и полезет, тогда уж беда, коли под руку ему подвернешься. – Бабка закончила свои показательные выступления, подняла крышку большой желтой кастрюли и потянула носом. Кастрюлю эту она использовала всегда как квашню, и я выпучила глаза, увидев в ней уже подошедшее тесто.

– Чего это у тебя, бабуль?

– Тесто, – спокойно пояснила та.

– Да я и сама вижу, что тесто. Зачем ты его завела-то? Я же сказала, что не пойду, значит, не пойду!

– И что же, теперь выбросить его прикажешь или как? Пробросаешься! Пирогов напечем, сами натрескаемся, да оглашенной своей снесешь. Ее мать уж сколько годов не пекла, некогда ей, все скандалы скандалит.

Бабка начала возню с тестом, а я ушла белье полоскать. Когда же вернулась, в зале на столе стояла большая миска пирогов с картошкой и грибами, изрядно сдобренных жареным луком, самые мои любимые! Но все же что-то не так уж их было много, я ожидала больше. Любопытствуя, заглянула в кухню и увидела, как бабка ставит в печурку аккуратный круглый пирог. Заморгала глазами и немедленно смылась. Ох, горе горькое, что делать? Хоть надвое разорвись! С бабулькой мы больше ни о чем таком не говорили, занятые домашними делами, но вечером занесло меня на кухню водички попить, с обеда во рту все горело, и я увидела пирог. Он гордо красовался на лучшем бабкином блюде, обмазанный земляничным вареньем и сверху еще обсыпанный крошкой. Просто загляденье, а не пирог! Поглазев на это чудо кулинарии, я глубоко вздохнула и пошла переодеваться. Переодевшись, накрыла пирог чистой марлицей и направилась к выходу.

– Кофтенку возьми с собой, а то прохладно уже вечерами, – мирно посоветовала мне вслед бабка, не оборачиваясь. Она чинно сидела перед телевизором в самом нарядном своем платке и делала вид, что ее интересует передача, в которой нудно бухтели два мужика.

Мой стук в дверь никто не услышал, шум и гам в доме стоял такой, что меня оглушило, когда я вошла. За двумя сдвинутыми столами сидела орава народу, и все они активно пили, жевали, говорили, даже песни пели, и все почти одновременно. Сразу бросилось в глаза раскрасневшееся лицо Наташки Зареченской, которая во всю силу могучих своих легких выводила «Хасбулат удалой» и дирижировала в такт вилкой с наколотой на нее шпротиной, щедро орошая сидящих рядом маслом. Мать в белой кружевной блузке и длинной черной юбке танцевала с нашим главным механиком весьма причудливый танец. Мне даже показалось на минуту, что они танцуют аргентинское танго, настолько размашистыми были их движения. Но скоро я поняла, что оба уже хороши и их просто заносит на поворотах. Я перехватила налитый кровью, злобный взгляд отчима, направленный на разухабистых танцоров, и поспешила вмешаться.