Текст книги "Это моя школа [издание 1955 года]"

Автор книги: Елена Ильина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Лучшее название

На следующий день в классе было так же неуютно, как и накануне. Все было как будто в порядке: класс проветрен, доска протерта начисто, мел приготовлен. Но не хватало чего-то самого важного и главного – будто хозяйка ушла из дому.

В других классах двери уже закрылись, стало тихо, и только в четвертом «А» дверь все еще стояла распахнутая, точно поджидая кого-то. Девочки поминутно выбегали на цыпочках за порог, чтобы поскорей узнать, придет ли к ним опять Надежда Ивановна или, может быть, уже явилась новая учительница. Какая она? Старая или молодая? Добрая или строгая? Никто ничего не знал, но все были уверены, что она будет, конечно, хуже Людмилы Федоровны.

– Ой, идет! – вдруг пронеслось по классу.

Катя вместе с другими выглянула за дверь, но в конце коридора показалась не учительница, а какая-то стриженая длинноногая девочка с сумкой в руках…

– Аня!..

Аня – это и в самом деле была она – вбежала в класс и, бросив сумку на парту, принялась по очереди здороваться с подругами. Ее обступили со всех сторон. Кто мерился с ней ростом, кто проводил ладонью по ее стриженой голове, кто просто тормошил, прыгая возле и приговаривая: «Ой, Анечка вернулась!»

– Катя, – сказала наконец Аня, освободившись от дружеских объятий, – ты, значит, не сердишься на меня? Нисколько-нисколько? А я, знаешь, простить себе не могла, что вела себя тогда так глупо. Но ведь я сама не знала, что уже заболела. Мне все казалось, что меня обижают, не любят, а это было просто от болезни.

– Да что ты, Анечка! – говорила Катя. – Я так и поняла. И Наташа тоже.

– Нет, вы не знаете, – сказала Аня, прижимая оба кулака к груди и обращаясь сразу к Наташе и Кате, – нет, вы не знаете!.. У меня тогда все так запуталось! Если бы меня не взяли в больницу, я бы могла все распутать, поправить в тот же самый день. Или хоть на другой день. В школу бы пришла и все объяснила бы. А вот когда я заболела и меня в больницу забрали, да еще в заразное отделение, – тут уж я ничего не могла сделать. Хотела вам письмо написать – говорят: нельзя. Хотела, чтобы кто-нибудь ко мне пришел, – опять: нельзя. Все нельзя да нельзя! Хорошо еще, что вы сами догадались мне письмо написать!.. Разворачиваю посылочку – и вдруг на колени мне падает твоя Дюймовочка, Наташа. Я сразу поняла, что вы не сердитесь, и так обрадовалась, так обрадовалась! Только одно досадно – обратно ее уж не выпустили, твою Дюймовочку. Такое отделение!

– Да я уж знаю, – спокойно ответила Наташа. – Из этого отделения ни книжек, ни игрушек не отдают. Ну что ж, пусть себе наша Дюймовочка так и будет больничной куклой – недаром ей моя мама вместо платья белый халатик сшила. Достанется она какой-нибудь другой девочке, потом третьей…

Аня улыбнулась.

– Уже досталась, – сказала она. – Одной маленькой девчушке, первокласснице. Я дала ей поиграть, а она как взяла, так потом из рук ее и не выпускала. Только ни за что не хочет называть твою куколку Дюймовочкой. Ты уж извини, Наташа, теперь ее Люсей зовут.

– Все равно. Люсей так Люсей!

– Постойте, девочки, – вдруг сказала Аня, оглядываясь по сторонам. – А почему у нас урок пустой? Я уж думала, что опоздаю, а Людмилы Федоровны еще нет…

– И не будет, – сказала Клава Киселева, потряхивая бантами.

– Как это – «не будет»?

– Заболела. А вместо нее придет другая учительница. Новая.

– Ой, девочки! – Аня грустно покачала головой. – Как же так? А я-то думала – все будет, как прежде. И вас увижу и Людмилу Федоровну…

– Нет, теперь все по-другому, – серьезно сказала Валя Ёлкина.

Как раз в эту минуту кто-то легко, почти неслышно ступая, прошел по коридору, и на пороге класса появилась Надежда Ивановна. Она строго посмотрела по сторонам и спросила:

– Что у вас тут за шум? В других классах уроки идут…

– Надежда Ивановна, Аня выздоровела!.. Аня Лебедева вернулась!.. – заговорили все разом.

– Ну, очень хорошо. Здравствуй, Анечка!

Надежда Ивановна улыбнулась, и ее большие карие глаза, которые только что казались такими темными и серьезными, даже как будто посветлели.

– А шуметь все-таки не следует. Завтра у вас будет новая учительница. Мы ждали ее сегодня, но придется подождать еще денек. А пока стройтесь и потихоньку идите в зал. У вас будет урок пения.

– Пения?

Девочки очень удивились. Пение у них всегда бывало последним уроком, а первым – никогда. И, кроме того, уж если из-за болезни Людмилы Федоровны отменили урок арифметики и русского письменного, так неужели же после этого можно петь? Но они все-таки пели и даже разучили довольно веселую песню: «В саду ягода-малинка, калинка моя».

На втором уроке, когда по расписанию должна была быть арифметика, в класс вошла вожатая Оля и сказала:

– Девочки, второго урока у вас не будет. А третий – физкультура.

– А что мы будем делать сейчас? Надежда Ивановна придет?

– Нет. С вами останусь я.

– Тоже спрашивать будешь? – сказала Настя задорно.

Оля усмехнулась, а Стелла искоса посмотрела на Настю. По Настиному вопросу она поняла, что Оля уже все знает от своей младшей сестры.

– Нет, – сказала Оля, – спрашивать вас будет ваша новая учительница, а мы с вами займемся нашими пионерскими делами.

Она осторожно поправила свою прическу (наверно, для того чтобы казаться постарше, она сегодня подобрала свои толстые косы и уложила их на затылке кренделем), тряхнула головой и подошла к столу.

– А сегодня Аня пришла из больницы, – сказала Валя Ёлкина.

Оля поглядела в ту сторону, куда повернулись все девочки.

– Ну вот и хорошо, Анечка, – сказала Оля. – Да тебя прямо не узнать. Настоящий мальчишка!.. Так вот, девочки, нам пора выпустить отрядную газету, а у нас еще ничего не готово, нет даже названия. Сейчас весь отряд в сборе, и мы можем все вместе придумать это название. Только помните, оно должно быть короткое, звучное, простое и должно выражать самое главное. Понятно?

– Понятно, – не совсем уверенно отозвался кто-то.

– Ну вот. Подумайте и скажите, что́ вы предлагаете.

В классе стало тихо.

Оля раза два прошлась по классу, потом присела на минуту у стола.

– Ну что, девочки?

Все молчали.

– Я не тороплю. Думайте, думайте.

Она подошла к окошку и несколько минут постояла, глядя на школьный двор.

А за спиной у нее тем временем началось какое-то легкое движение, шорох, шепот…

Оля обернулась:

– Ну, придумали? Кто хочет сказать? Лена Ипполитова, ты у нас редактор, скажи первая ты.

Лена поднялась с места, поправляя на своем маленьком носу большие очки.

– Я придумала два названия. Только они, кажется, не подходят…

– Почему же? Посмотрим.

– Первое: «Пионерки», – неуверенно сказала Лена и тут же возразила сама себе: – Но ведь есть журнал «Пионер», и «Пионерскую правду» все называют «Пионеркой». Будет очень похоже.

– Да, да, – заговорили все разом. – Очень похоже! Не годится.

– Ну а второе название? – спросила Оля.

– Второе – «Звезда».

Это название всем понравилось.

– Красиво! – сказала Зоя Алиева. – Пусть так и будет. Хорошо, Оля?

– Такое название тоже есть. Журнал для взрослых, – сказала, не поднимаясь с места, Стелла Кузьминская.

Оля кивнула головой:

– Да, есть. Подумаем еще.

– Ну и что ж, что есть? – крикнула Валя Ёлкина. – Пускай у больших будет «Звезда», а у нас «Звездочка».

– Нет, не годится. Это уж очень для маленьких.

– А если так назвать: «Отличницы» или «Лучший класс»? – предложила Зоя.

– Нет, – подумав, ответила Настя. – Какие же мы отличницы? У нас и троечниц довольно много, да и двоечницы водятся. А уж «Лучший класс» совсем не подходит. Что ж ты думаешь, Зоя, лучше нас никого нет?

Зоя покраснела.

– Совсем не так думаю. Я думаю, что надо стараться быть самым хорошим классом.

– Значит, так и надо сказать.

– А как же это сказать?

Настенька задумалась:

– Не знаю… Может быть, «Вперед, за хорошую учебу!»

– Лена Ипполитова! – вызвала Оля. – Подойди к доске и записывай все названия, какие предлагают. Бывает, что название-то и неудачное, а наведет на хорошую мысль.

Лена вышла к доске и начала аккуратно записывать все названия: «Будущая жизнь», «Все вместе», «Салют», «Ступенька за ступенькой», «Учеба и отдых»…

– Нет, девочки, – сказала Ира Ладыгина. – Это все как-то скучно. Назовем газету «Кузнечик» или просто «Скакалка»!

Все с удивлением переглянулись. Кто-то засмеялся.

– Как же так? – сказала Лена. – Ведь название должно выражать самое главное, и вдруг – «Кузнечик»!

– А как же у больших есть журнал «Крокодил»? И очень даже интересный.

– Можно мне? – Катя подняла руку.

– Говори, Катюша.

– Я вот что думаю, – медленно сказала Катя склонив голову набок и накручивая, по обыкновению, кончик косы на палец. – «Кузнечик» – хорошее название. Только оно подходит для веселого журнала, а не для газеты. Ведь тут мы будем писать и про школьные дела, и про учебу, и про все самое главное. А вот если бы в конце газеты у нас был такой отдел – смешной, с разными шутками и карикатурами, вроде приложения, – его хорошо было бы назвать «Кузнечик».

– Верно, – согласилась Оля. – Давайте так и сделаем. Запиши, Лена.

Лена аккуратно записала:

«Кузнечик» – веселый отдел».

Но тут с места поднялась Настя.

– Что ж это получается? – сказала она, разводя руками.

И Оля невольно улыбнулась. Точно так же говорит и разводит руками их бабушка.

– Что же это получается? Для приложения название есть, а для газеты нету.

– Не все сразу, – суховато ответила Оля, но лицо у нее сделалось озабоченным. Она привыкла прислушиваться к тому, что говорит ее маленькая сестренка. Да и не она одна. Все в семье Егоровых знали, что десятилетняя Настенька – рассудительный, серьезный человек. Даром слова не скажет. А уж что скажет, то и сделает.

«На меньшу́ю нашу, – говорила часто бабушка, – как на каменную гору положиться можно».

Оля иной раз даже подшучивала над сестрой: «Ну ты, каменная гора!»

Но в душе она знала, что в Настеньке есть что-то, чего в ней самой не хватает: спокойная неторопливость, уменье не заботиться слишком о том, что подумают и скажут о ней другие, и какая-то, редкая даже для взрослых, проницательность. Сама Оля каждый год увлекалась новой подругой, без конца рассказывала о ней, расхваливала на все лады. Дома только и слышали: «Тося, Тося, Тося» или «Зиночка, Зиночка, Зиночка»…

А Настя, бывало, посмотрит и сразу скажет: «Эта твоя черненькая – умная и простая. А та – с локонами – просто фасон держит».

«Да она же не завивается! – с раздражением говорит Оля. – У нее от природы волосы красивые».

Настя только пожимает плечами:

«А я и не говорю, что она завивается. Я только говорю, что тебе с ней скоро надоест».

И в самом деле, через месяц Оле уже не о чем было говорить с кудрявой красавицей.

Зная все это – может быть, даже не столько зная, сколько чувствуя, – Оля во время собрания искоса поглядывала на младшую сестру. Не то чтобы она искала у нее одобрения, но по ее лицу, словно по барометру, следила за тем, все ли в порядке. Ведь и теперь она была, пожалуй, права, Настенька. Сначала надо сделать главное дело, а потом заботиться о приложениях и прибавлениях.

– Ну, девочки, кто еще хочет сказать?

Лена Ипполитова положила на полочку мел и, вытирая пальцы, задумчиво сказала:

– Отчего это так получается, что все самые хорошие названия уже придуманы? Вот я хотела предложить «Дружные ребята», потому что наш класс не очень-то дружный, а было бы хорошо, если бы мы крепче дружили. Да вот и такое название уже есть.

Стелла Кузьминская насмешливо фыркнула и отвернулась к окну.

Этот смешок почему-то ужасно задел Олю. С самого начала собрания она следила за Стеллой. Ей хотелось знать, как будет вести себя эта девочка, прекрасная ученица, пятерочница, которую она, Оля, довольно-таки опрометчиво выдвинула в председатели совета отряда.

За все время Стелла не предложила ни одного названия. Только однажды она вставила свое словцо: напомнила, что журнал с названием «Звезда» уже есть. Зато каждое предложение ее подруг вызывало легкую усмешку на ее красивом личике. Она слегка пожимала плечами, морщилась, презрительно выпячивала нижнюю губу.

Оля видела это, и ее досада на себя и на Стеллу становилась все сильнее.

Стараясь говорить как можно спокойнее, она повернулась к Стелле:

– Ты, кажется, что-то хочешь сказать, Кузьминская?

Стелла удивленно поглядела на нее:

– Нет.

Оле очень хотелось вызвать Стеллу на разговор, но в это время Катя опять подняла руку:

– Оля, можно мне предложить?

– Да, да, говори.

– Мне кажется, – начала Катя, – Лена очень правильно сказала: нам непременно надо стать дружнее. В прошлом году мы очень часто ссорились, да и в этом году случалось. И, по-моему, для нас самое главное – наладить хорошую пионерскую дружбу. Вот я и подумала: а что, если так и назвать газету – «Пионерская дружба»?

– Верно, – сказала Настенька. – Чего там еще голову ломать! Хорошее название.

– Хорошее, хорошее!.. Подходит!.. – заговорили все разом.

– Ну что ж, – сказала Оля, – как будто название выбрали. Кому нравится, поднимите руки.

Все живо подняли. Только Стелла подняла руку вяло, как-то нехотя, и сейчас же опустила. Потом опять подняла, но лениво и небрежно. Даже нельзя было понять толком, голосует она за это название или нет.

Оля, прищурившись, посмотрела в ее сторону:

– Ну а ты, Кузьминская, за или против? То поднимаешь руку, то опускаешь.

Стелла пожала плечами:

– А я ни за, ни против… Уж очень это название какое-то такое… обыкновенное.

– А тебе еще какое нужно? – крикнула с места Ира Ладыгина. – Подумаешь, «обыкновенное»! Сама-то ты уж очень необыкновенная.

– Тише, Ира! – сказала Оля, невольно взглянув на Стеллину необыкновенную сумку, лежавшую на парте, и на ее какой-то особенно нарядный передник.

Она вышла на середину класса и сказала спокойно:

– Девочки! У нас еще есть время. Если кто-нибудь не согласен с предложением Кати, можно поспорить, предложить другое название. Ну-ка, Стелла, мы ждем.

Но Стелла, видимо, не собиралась спорить и воевать.

– Пусть называют газету как хотят, – процедила она обиженно. – Я не редактор. Какое мне дело…

Тут уж загудел весь класс:

– Не редактор, а председатель отряда! Председателю до всего должно быть дело.

А кто-то из середины класса добавил:

– Только умеешь учительницу из себя разыгрывать!

Оля подняла руку:

– Тише, девочки! – и опять повернулась к Стелле. – Вот что, Кузьминская: это ты, конечно, сказала не подумавши. Как же так? Решается общее дело. Всем интересно, тебе одной все равно. Не может этого быть. Просто ты, должно быть, не совсем довольна предложениями своих подруг, у тебя, наверно, есть получше. Я ведь заметила, что ты посмеивалась, когда говорили другие. Ну, смело! Выкладывай, что ты придумала. Нам всем очень интересно послушать.

Стелла испуганными глазами посмотрела на Олю и уставилась себе под ноги.

– Ну?..

Стелла молчала.

Она чувствовала на себе насмешливые, выжидающие взгляды одноклассниц, и багровая краска заливала ее щеки.

– Ага, – сказала Валя Ёлкина, – смеяться над другими легче, чем самой придумывать!

Стелла прикусила губу и отвернулась.

«Это ты у меня надолго запомнишь», – с удовлетворением подумала Оля и краешком глаза посмотрела на сестру.

Настенька ответила ей одобрительным и даже каким-то удивленным взглядом, и это заставило Олю гордо и радостно улыбнуться.

Но она сейчас же подавила улыбку и сказала серьезно:

– Ну, значит, новых и лучших предложений у нас нет. Садись, Кузьминская. Газета нашего отряда будет называться: «Пионерская дружба».

Анна Сергеевна

– Здравствуйте, девочки, я – ваша новая учительница. Зовут меня Анна Сергеевна.

Так сказала новая учительница, войдя в класс.

Все встали.

– Садитесь, девочки, – сказала Анна Сергеевна.

Новая учительница была намного старше Людмилы Федоровны. Высокая, худая, в больших очках, с двумя резкими, глубокими морщинами между бровями, она казалась хмурой и суровой. Здороваясь с классом, она слегка улыбнулась, и от этого возле губ у нее тоже появились две морщинки, а глаза остались такими же строгими и суровыми. Держалась она как-то чересчур прямо. Гладкие темные волосы с проседью были крепко-накрепко стянуты на затылке в тугой маленький узелок.

Новая учительница положила на стол классный журнал и большой, туго набитый портфель и пошла по рядам. Внимательно всматриваясь в лица и спрашивая у девочек их имена и фамилии, Анна Сергеевна что-то отмечала в своей записной книжечке.

– Та-ак, та-ак, – говорила она протяжно, переходя от парты к парте. – Егорова Анастасия, Ёлкина Валентина. Киселева Клавдия…

Людмила Федоровна никогда не называла девочек полными именами, а всегда уменьшительными, по-домашнему: Клава, Валя, Настя.

И, должно быть, от непривычки, называя свое полное имя, девочки смущались и опускали глаза.

Дойдя до Лебедевой Анны, Анна Сергеевна на минутку задержалась и, поглядев на стриженые Анины волосы и на ее похудевшее лицо, спросила:

– Ты болела недавно?

– Да, – чуть слышно ответила Аня. – Скарлатиной.

– Значит, много пропустила?

– Да.

– Придется догонять, – сказала Анна Сергеевна и пошла дальше.

Ах, совсем, совсем по-другому встретила бы вернувшуюся после болезни Аню милая Людмила Федоровна!

Девочки невольно переглянулись. Анна Сергеевна заметила это. Она чуть-чуть улыбнулась и спокойно продолжала свой обход, терпеливо переспрашивая, если сразу не могла расслышать имя или фамилию.

Обойдя все парты, Анна Сергеевна сказала ровным и твердым голосом:

– Девочки! Нам с вами придется в этом году очень серьезно поработать. Мы должны помнить, что весной у нас – экзамены.

Класс встрепенулся. Поднялось несколько рук.

– А разве Людмила Федоровна не вернется к нам до экзаменов? – спросила Ира Ладыгина, встав с места.

– К сожалению, в этом году, скорее всего, нет, – все так же спокойно ответила Анна Сергеевна.

«В этом году»! – с ужасом подумала Катя. – А ведь в будущем году и наверно уже ее у нас не будет. Мы перейдем в пятый класс, а там все учителя будут другие. По всем предметам!»

И Катя с такой нескрываемой обидой посмотрела на Анну Сергеевну, как будто новая учительница была виновата и в болезни Людмилы Федоровны, и в том, что в пятом классе все учителя будут другие.

Анна Сергеевна поняла, что́ тревожит девочек.

– Ничего не поделаешь, – разводя руками, сказала она. – Если вы любите вашу учительницу, вы должны хотеть, чтобы она совсем выздоровела, а для этого ей нужно как следует отдохнуть. Вы же не маленькие и должны это понимать.

Анна Сергеевна села у стола, раскрыла свой толстый портфель и, достав учебную книгу, принялась ее перелистывать.

А тем временем девочки смотрели на нее, приглядывались и невольно сравнивали ее с Людмилой Федоровной.

Новая учительница ничем, ну решительно ничем не походила на их молодую, красивую и ласковую Людмилу Федоровну.

«Строгая, сердитая», – думали девочки.

А между тем, поворачивая концами пальцев страницы, Анна Сергеевна тоже всматривалась в лица своих новых учениц, всматривалась так, словно хотела каждую из них тут же, сразу, понять и запомнить. Ее чуть прищуренные, близорукие глаза казались при этом недоверчивыми, даже сердитыми.

Но девочки и не догадывались о том, что думала и чувствовала в это время высокая пожилая женщина, поневоле занявшая место Людмилы Федоровны. Они не знали, что она отлично поняла или, вернее, почувствовала, как ее встречает класс. По выражению лиц, по шороху, по топоту она сразу же заметила, что все они сравнивают ее мысленно с их прежней учительницей.

Да, у нее не было счастливого уменья расположить к себе с первой встречи одной только улыбкой, звонким голосом, живостью, молодостью.

Это не смущало ее. Она знала, что постепенно, изо дня в день, – трудом, заботой, вниманием, умением – завоюет свой класс.

И все-таки ей было чуть-чуть грустно. Грустно чувствовать эту ничем не заслуженную, чуть ли не враждебную настороженность.

«Ну, ничего! – подумала Анна Сергеевна. – Надо начинать».

Она заглянула в свою записную книжечку и спокойно, как будто ничего особенного не заметила, сказала:

– Сегодня у нас по расписанию первый урок – грамматика. Повторим то, что вы уже учили. Ну-ка, скажи мне ты – твоя фамилия, кажется, Ипполитова? Что вы прошли по грамматике?

Лена тихонько откинула крышку парты и встала.

– Мы прошли, – начала она совсем не так смело и уверенно, как отвечала обычно Людмиле Федоровне, – корни, приставки, суффиксы и окончания. А также ударные и безударные гласные.

– Так, – сказала Анна Сергеевна. – Иди к доске.

Лена подошла. Все притихли в ожидании.

«Хорошо, что Лену вызвали первую, – подумала Катя. – Она-то все знает назубок!»

Но Лена, всегда такая спокойная и уверенная, сейчас робко переступала с ноги на ногу и оглядывалась на подруг.

– Напиши, – сказала Анна Сергеевна, – такое предложение: «Журавли летели над морем и видели на нем большие корабли и маленькие лодочки с белыми парусами».

Лена принялась писать, постукивая мелом, но строчки у нее пошли вкривь и вкось и на концах так высоко забрались вверх, словно это были не буквы, а те самые журавли, которые летели над морем. И когда Анна Сергеевна попросила Лену подчеркнуть безударные гласные в корнях слов и объяснить их правописание, Лена подчеркнула не безударные, а ударные.

– Что ж это ты? – спросила Анна Сергеевна. – Посмотри внимательно, какие это гласные.

По классу пробежал шумок:

– Она знает!.. Знает!..

Анна Сергеевна подняла руку:

– Тише. Если знает, тем лучше.

Лена уже заметила свою ошибку, быстро стерла написанное и принялась писать все заново. И опять по доске разлетелись белые журавли.

Все в классе понимали, что Лена волнуется. И на самом деле, она волновалась все больше. Ей пришло в голову, что Анна Сергеевна приняла ее за слабую ученицу и что теперь уже всегда будет о ней так думать. Подчеркнув то, что требуется, Лена уже хотела положить на место мел, но Анна Сергеевна еще не отпустила ее.

– Скажи мне, пожалуйста, как можно проверить, правильно ли у тебя написаны безударные гласные в корнях слов: «журавли летели»?

Лена задумалась. Еще немножко – каких-нибудь полминуты, даже меньше, – и она, конечно, ответила бы, что у нее написано все правильно, и объяснила бы, что для безударного «а» в слове «журавли» проверочным словом служит «журавль», а для безударного «е» в слове «летели» такое проверочное слово – «полет», но в это время до нее и до Анны Сергеевны отчетливо донеслась подсказка…

Лена покраснела. Этого еще не хватало! Теперь Анна Сергеевна уж наверно подумает, что Лена – самая настоящая тупица, которую только подсказкой и можно выручить.

– В чем дело? – спросила Анна Сергеевна у Зои Алиевой, сидящей на одной из первых парт, хотя подсказывал кто-то другой, а не Зоя.

– Анна Сергеевна, – начала Зоя, поглядывая на учительницу своими блестящими черными глазами, – Ипполитова у нас отличница, она всегда все знает.

Анна Сергеевна как будто не удивилась.

– Охотно верю, что она всегда отвечает отлично, – сказала она спокойно. – Но сейчас Ипполитова ответила не слишком хорошо. На тройку.

Класс прямо ахнул:

– На тройку!

– Ипполитова – на тройку?!

Все были поражены. Никто не помнил случая, чтобы Лена Ипполитова получила когда-нибудь четверку, не то что тройку! С парты на парту пошло перешептыванье:

– Да ведь она не сделала ни одной ошибки.

– Написала все правильно. Только подчеркнула неверно, да и то нечаянно! И ведь она почти все исправила.

В классе с каждой минутой становилось все неспокойнее.

Наконец Лена пошла на место. Она была красная, расстроенная, хотя Анна Сергеевна на первый раз пощадила ее, поставив отметку не в журнал, а в свою записную книжечку, да притом и не тройку, а вопросительный знак.

Теперь у доски стояла Валя Ёлкина. Она тоже сбивалась и путалась.

Всякий раз, когда Валя делала ошибку, Аня оборачивалась и смотрела на Катю то с тревожным недоумением, то с негодованием. Она как будто хотела сказать: «А все это потому, что спрашивает не Людмила Федоровна, а эта новая!..»

Катя пожимала плечами, отводила глаза, но на душе у нее было тревожно. Подумать только – Лене Ипполитовой тройка! Если уж Лене тройка, то что же будет с остальными?! И, главное, по какому предмету? По русскому языку!

Людмила Федоровна всегда говорила, что по русскому Лена и она, Катя, самые лучшие ее ученицы.

Еще так недавно Катя, бывало, дождаться не могла этого урока. Она любила не только читать, рассказывать, говорить наизусть стихи, но даже заниматься грамматикой, – а уж это у них в классе мало кто любил.

Кате нравилось следить за тем, как меняется смысл слова из-за какой-нибудь маленькой приставочки. Она со вкусом придумывала примеры на разные правила и подыскивала проверочные слова для безударных гласных так весело, словно это был не урок, а игра в слова. Ей и правила-то учить почти не приходилось. Они как-то запоминались сами собой.

Но сейчас от волнения, которое охватило весь класс, Кате казалось, что и она тоже начала бы путаться, если бы стояла у доски и видела устремленный на себя строгий взгляд новой учительницы.

– А теперь, девочки, – сказала Анна Сергеевна, отослав наконец на место Валю Ёлкину, – придумайте сами слова с ударными и безударными гласными.

Девочки стали перешептываться.

– Только не советоваться, – остановила их Анна Сергеевна, – Мне же интересно знать, как вы усвоили то, что прошли.

«Как усвоили»! – с горечью подумала Катя. – Теперь уж не нас проверяет, а Людмилу Федоровну!»

Должно быть, и Ане пришла в голову та же мысль. Она опять обернулась и посмотрела на Катю. Но Анна Сергеевна сразу же заметила это и сделала замечание обеим – и ей и Кате:

– Девочки на первой и второй парте!

– Мы не разговариваем, – обиженно протянула Аня.

– Необязательно разговаривать, – сказала Анна Сергеевна. – Вы переглядываетесь.

«Ишь какая, – подумала Катя. – И переглянуться не даст».

И ей еще тяжелее стало оттого, что какая-то всем чужая, неизвестно откуда появившаяся Анна Сергеевна уже наводит в классе свои порядки. И Катя поняла: захочет класс или не захочет, а эта суровая учительница поставит на своем, и все будет делаться по ее воле. Так и вышло. Подумав немного, девочки уже отвечали, какие слова они придумали и какие в этих словах ударные гласные и безударные.

Катя уже не могла остаться в стороне и тоже начала придумывать. По обыкновению, она придумывала быстро и хорошо. Анна Сергеевна три раза спрашивала ее и все три раза одобрительно кивнула головой, а под конец даже похвалила: «Так. Очень толково!»

Кате это было приятно и в то же время как-то неловко перед Леной и Валей, которых Анна Сергеевна, как ей казалось, несправедливо обидела. Ей даже хотелось, чтобы Анна Сергеевна и к ней была так же придирчива и сурова.

«А все-таки она злющая», – написала Катя и придвинула листок Наташе.

«Посмотрим, может быть на втором уроке она будет немножко добрее», – ответила на том же листке Наташа.

Катя разорвала под партой листок и подумала:

«Да, конечно, Наташа не так огорчена, как мы все. Она Людмилу Федоровну почти что не знала, какой-нибудь месяц у нее проучилась…»

Но и на втором уроке – это была история – оказалось, что новая учительница такая же строгая и требовательная. Она вызвала Настю Егорову, и даже бойкий Настин ответ показался ей недостаточно полным и точным.

На душе у Кати стало еще беспокойнее.

«Это бы еще ничего, что строгая, – думала она, – если бы справедливо спрашивала. А то несправедливо. Не угодишь! Лене Ипполитовой – тройка. Наверно, и Насте не больше».

– Ты хочешь что-то сказать? – спросила Анна Сергеевна Катю, заметив, что она как-то особенно возбуждена и встревожена.

Катя встала, не зная еще, что она скажет. Встала просто потому, что нельзя же сидеть, когда с тобой говорит учитель!

– Ну в чем дело? Чем ты недовольна, Снегирева?

И тут Кате показалось вдруг, что ей будет легче, если она выскажет Анне Сергеевне то, что ее мучило. И, не успев обдумать, что и как сказать, Катя выпалила:

– Несправедливо!

– Я тебя не понимаю, Снегирева, – сказала Анна Сергеевна сдержанно. – Что именно несправедливо?

– Все…

Пораженная, подавленная собственной дерзостью, Катя опустила голову и почувствовала, как кровь заливает ей щеки. Нет, ей не стало легче оттого, что она сказала. Ей стало гораздо тяжелее.

– Садись, – произнесла Анна Сергеевна спокойным, глуховатым голосом. – И в другой раз, прежде чем говорить, подумай.

Катя села на место.

«Что это я? – с ужасом поняла она. – Сделала замечание учительнице!»

И ей вспомнилась одна из бабушкиных пословиц: «Слово не воробей, вылетит – не поймаешь».

А Наташа шепнула ей с укором:

– Ой, Катя, зачем ты так!

Катя и сама не могла бы сейчас ответить зачем. Как она расскажет об этом дома? Мама просто не поверит, что ее Катя могла так обидеть старого человека, учительницу! А бабушке и Тане рассказывать и совсем нельзя.

Катя с невольной тревогой посмотрела на Настю. Настя отвела глаза и поморщилась, как будто ей было неприятно. Катя поняла, что Настя ее осуждает. Только Ира Ладыгина была, видимо, очень довольна происшествием. Она кивала Кате, подмигивала, что-то шептала беззвучно, одними губами.

Когда прозвенел звонок на перемену и Катя, мрачная, подавленная, подошла к окну коридора и принялась пристально смотреть во двор, для того чтобы не разговаривать с девочками, Ира подбежала к ней и закричала весело и уверенно:

– Ты у нас молодчина, Катюшка! Очень хорошо сказала.

Катя обернулась:

– А я боюсь, что плохо…

– Глупая! Я же видела, что она прямо позеленела, когда с тобой разговаривала.

– Ну и что?

– А то, что если ей у нас не понравится, она уйдет. А мы уж как-нибудь побудем одни, пока не выздоровеет Людмила Федоровна.

Катя с сомнением покачала головой. То, что поддерживала и утешала ее одна только озорная Ира Ладыгина, лишний раз подтверждало, что она, должно быть, поступила не так, как надо. Но утешения очень хотелось, и, глядя, как веселые воробьи беззаботно прыгают за стеклом по карнизу, Катя подумала:

«А может быть, и вправду лучше будет, если Анне Сергеевне у нас не понравится?»

Все же Катя решила вести себя на уроке тихо и спокойно. Уж очень виноватой чувствовала она себя, чтобы затевать что-нибудь.

Однако оттого ли, что все уже были слишком взбудоражены, или оттого, что кое-кто и на самом деле вздумал шуметь нарочно, но и на следующем – последнем – уроке шум не только не утих, а еще больше усилился. На одних вдруг напал кашель, словно они внезапно простудились, другие шептались между собой.

У доски теперь стояла Зоя Алиева и записывала условия задачи. Обернувшись к классу, Анна Сергеевна остановила на нем долгий, пристальный взгляд. Можно было подумать, что вот-вот она закричит, стукнет по столу. Но Анна Сергеевна все так же спокойно, словно застыв на месте, смотрела на свой новый класс и ждала.