Текст книги "Калиостро"

Автор книги: Елена Морозова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц)

– Горе тому, кто не выдержит испытаний! – вновь прогремел голос.

Супругов разделили; первой пройти испытания предстояло Серафине. В комнате, куда ее отвели, ее ждал бледный худой человечек с неприятным взглядом. Поведав ей о своих несметных богатствах, человечек потребовал отдать ему украшавшие ее прическу бриллианты, и она с радостью отдала ему все. Тогда человечек повел ее в подвал, где корчились в муках мужчины и женщины. Палачи пытали их, стегали бичами, рубили головы, жгли железом и подносили яд. «Ты видишь здесь тех, кто пострадал за свои добродетели, – зазвучал у нее в ушах все тот же голос. – Вот так люди вознаграждают нас за дела наши». Серафина устояла, и ее провели в третью комнату, где ее встретил любезный кавалер, немедленно начавший ее обхаживать и соблазнять. Но и тут она устояла, и в конце концов кавалер вручил ей бумагу, подтверждавшую ее непоколебимую добродетельность.

Калиостро подвергли иным испытаниям. Сначала невидимые существа пытались пробудить его гнев и ревность, потом уязвляли его тщеславие и, наконец, решили ослабить его мужество: они прочитали ему отрывок из Книги судеб, гласивший, что в конце земного пути его ожидают преследования и страдания. Но предсказание не испугало Калиостро и не лишило его веры.

После испытаний обоих супругов отвели в храм, где голос сообщил, что они допущены к участию в священных мистериях.

Взволнованные и трепещущие, Калиостро и Серафина внимали таинственному голосу:

– Помните, что первейшей движущей силой природы, политики и общества является воспроизведение себе подобных, что заветная мечта всех смертных – стать бессмертными, узнать будущее, хотя они еще толком не познали настоящее, и проникнуть в тайны духа, хотя и сами они, и все, что их окружает, суть материя.

После этих слов к ним приблизились служители, сняли с них одежды и, умастив ароматными маслами, даровали Серафине красоту, а Калиостро могущество. Обновленные, супруги вслед за проводником вернулись в зал, где ожидал их Сен-Жермен.

Едва они вошли, как раздался голос графа:

– Да будет известно вам, что величайшая наша тайна – это искусство управлять людьми, но единственный пригодный для этого способ – это не говорить людям правды. Отбросьте здравый смысл, не слушайте советов разума, а смело совершайте поступки нелепые и абсурдные, и все вам поверят. Люди всегда поклоняются явлениям сумасбродным и чтят вещи неправдоподобные.

Политика – наука обмана,

война – наука убивать,

философия – мания говорить нелепости,

физика – мечты о прекрасной природе,

теология – знание несчастий, к которым приводит человеческая гордыня,

история – печальное изучение людского коварства и заблуждений.

Отсюда следует, что

политик – ловкий обманщик,

герой – знаменитый безумец,

философ – знаменитый чудак,

ученый – слепец, достойный сожаления,

теолог – одержимый проповедник,

историк – продавец слов.

Бог, что царит в этом Храме и в душе моей, научил меня смотреть на предметы с иной стороны; для меня равно важны и живущие сейчас, и жившие прежде. Я знаю, и знания мои остаются при мне; у меня есть сокровища, и я ничем не обязан никому, даже королям; я распоряжаюсь элементами вещества, предоставляя другим распоряжаться людьми.

И снова служители вывели Калиостро и Серафину, переодели их в роскошные одежды и отвели на пир. На том пиру из вин подавали только токайское, кое Сен-Жермен именовал эликсиром жизни; в конце трапезы граф сказал, что по необходимости сей эликсир можно окрасить в красный или зеленый цвет.

По завершении пира, напутствуя своих гостей, великий мэтр произнес: «Идите и вините во всех бедах людей умных, а глупым льстите и пускайте пыль в глаза. Говорите загадочным шепотом, что граф Сен-Жермен живет уже пятьсот лет. Делайте золото. Но главное – одурачивайте простаков». Последний абзац, бесспорно, принадлежит перу одного из памфлетистов, которые еще при жизни Калиостро выдвинули немало дерзких гипотез о той инициации, кою прошел магистр у Сен-Жермена (утверждали, например, что инициация была сексуальная…) ¹⁷.

Еще один возможный вариант отношений графа Калиостро и графа Сен-Жермена представлен И. Тецлаф в ее биографии Сен-Жермена, составленной с привлечением едва ли не всех тех немногих документальных источников, на которые опираются историки, пытаясь выяснить подлинную биографию великого авантюриста. Согласно ее версии, Калиостро приехал к Сен-Жермену в Гольштейн, когда тот гостил во дворце ландграфа Карла Гессенского. Увидев на постели в гостевой комнате роскошное голубое покрывало, расшитое золотыми драконами, Сен-Жермен поинтересовался, кто поселится в сей комнате. «Этот господин приезжает к вам, граф! – ответил Карл. – Его зовут Калиостро, он засвидетельствует вам свое уважение и окажет мне честь». «Бальзамо? – изумился Сен-Жермен. – Говорят, он мошенник, заклинатель духов и колдун! А для меня – просто честолюбец. Будучи магистром коптов, русских византийских масонов, он стал весьма влиятелен… и опасен для сильных мира сего, для светских правителей и князей церкви! И этот Калиостро хочет меня навестить?»

Калиостро приехал в карете, запряженной шестеркой белых лошадей, в сопровождении многочисленных разноязыких слуг. В намерения его, похоже, входило не столько выразить свое почтение Сен-Жермену, сколько «показать себя», ибо он сразу пригласил собравшееся в замке общество в парк, на берег пруда, где он намеревался провести спиритический эксперимент. Улыбнувшись, Сен-Жермен согласился ассистировать «волшебнику».

И вот погасли свечи, стих гомон заинтригованных зрителей и в кромешной тьме появилось голубоватое свечение. Спиралью поплыло оно по зеркалу пруда, постепенно вырастая в фигуру женщины в убранстве египетских цариц. Белое лицо видения напоминало царицу Клеопатру, владычицу обоих египетских царств, что отдалась великому Цезарю, дабы из семени Запада взрастить плод Востока. Проплыв над озером, образ медленно растаял во мраке, оставив после себя голубое свечение. Но и оно длилось недолго. Пока зачарованные зрители приходили в себя, Бальзамо-Калиостро и Сен-Жермен беседовали о сверхъестественном. Но Калиостро даже не подозревал, что фантом вызвал не он, а его «ассистент» ¹⁸.

Глава 5
От обожания до негодования

Меня предупреждали, что пребывание в России действует разлагающе на некрепкие умы…

Г. Горин. Формула любви

В тяжелой четырехместной берлине на полу стояла жаровня с тлевшими угольями, под скамьями позвякивали крышками фарфоровые ночные сосуды, выложенные изнутри ароматным сеном, а на сиденье, обложившись подушками и закутавшись в плащи и одеяла, сидели супруги Калиостро. Джузеппе надвинул на лоб подбитую мехом шляпу, Серафина накинула на голову теплую шаль. Но мороз все равно пробирал обоих до костей, особенно Серафину. Она всегда плохо переносила холод и сырость, и это путешествие на Север давалось ей нелегко. И хотя рядом, забившись в угол, сидела служанка, готовая и помочь воспользоваться сосудом, и растереть ноги, начинавшие коченеть вместе с остывающей жаровней, чувствовала себя Серафина отвратительно. Зачем она согласилась ехать на этот заснеженный край света? Нет, она решительно не ожидала, что изысканный и утонченный Сен-Жермен отправит их в такие ужасные края, где останавливаться на ночлег приходится в покосившихся деревянных домах, где клопы столь свирепы, что даже Джузеппе не может их изгнать и они всю ночь не дают ей спать. Конечно, можно ночевать и в карете, но Джузеппе этого не любит: постоянная темнота угнетает его, и он становится злым и раздражительным.

Джузеппе действительно ощущал себя не в своей тарелке. Во-первых, он знал, что Серафина сердита на него: в Германии ей понравилось, и она не хотела оттуда уезжать. А если уезжать, то почему бы не вернуться в Италию или на худой конец во Францию? Супружеского скандала избежать не удалось. Правда, он вовремя опомнился: без неоценимой помощи Серафины ему не обойтись. Поэтому, прибыв в Кёнигсберг, он первым делом приобрел жене тяжелый и длинный, подбитый пушистым мехом голубой плащ, украшенный шитьем и с огромным воротником из серебристого соболя. Себе же он выбрал красный плащ, подбитый черным мехом. Собственно, на этом его пребывание в этом городе и завершилось, ибо канцлер фон Корф, ненавидевший иезуитов, почему-то счел приезжего их агентом и быстро настроил против него все благородное общество. И назвал его лакеем – правда, не в глаза, а за спиной. Столь холодного, граничащего с враждебным приема Калиостро не ожидал, а потому настолько растерялся, что даже не призвал на головы непочтительных жителей гнев духов и богов, которым он обычно грозил нерадивым трактирщикам и станционным смотрителям, когда те пытались заставить его заплатить втридорога за дрянной обед или запрячь в карету старых кляч. Еще никогда и нигде его так дурно не встречали. А мороз, сердитое лицо жены и неблагоустроенная гостиница Шенкена в узком переулке под корявым и непроизносимым названием Кервидергассе окончательно его обескуражили. В результате он без боя покинул Кёнигсберг, где все его силы ушли на то, чтобы уехать с гордо поднятой головой. И вот они снова трясутся в дорожной карете, держа путь в столицу герцогства Курляндского.

Прибыв 29 февраля 1779 года в Митаву, граф и графиня Калиостро с удивлением обнаружили, что общество сей провинциальной столицы пребывает в ажиотационном ожидании: из Германии дошли слухи, что к ним едет маг, духовидец и масон-реформатор Калиостро. Тот самый, что предсказал смерть главы лейпцигских безбожных масонов Шрепфера! Как и в любом провинциальном городе, развлечений и зрелищ в Митаве явно недоставало, поэтому приезд Калиостро взбудоражил всех, особенно местных масонов и алхимиков, кои, как пишет Е. Карнович [42]42
  Евгений Петрович Карнович (1823 или 1824–1885) – русский писатель, историк, журналист.


[Закрыть], были «плохие и легковерные». Возглавлявший здешнее закрытое общество иллюминатов профессор философии Штарк, не желая, видимо, встречаться с известным конкурентом, временно покинул город. Ходили слухи, что на заседаниях члены его общества занимались черной магией. Численности местных иллюминатов не знал никто, но все трепетали.

Калиостро сразу попал в объятия старинного курляндского дворянства во главе с графом Иоганном фон Медемом и его экзальтированной дочерью Элизой. В семнадцать лет Элизу выдали замуж за барона Георга фон дер Реке, оказавшегося грубым прусским солдафоном, и три года назад, после рождения дочери, Элиза сбежала от супруга в родительский дом. Ее дочь умерла в прошлом году, а вскоре в Страсбурге ушел из жизни Фридрих, любимый брат Элизы, с которым она вместе воспитывалась. Ходили слухи, что он сделал это добровольно, начитавшись гётевского «Вертера». Впоследствии, прибыв в Страсбург, Калиостро остановится в той самой гостинице, той самой комнате, где оборвалась жизнь юного Медема, и в нем пробудится надежда вновь установить незримую связь со своей любимой ученицей. Но к этому времени Элиза уже выйдет из-под его влияния настолько, что в 1787 году опубликует разоблачительное сочинение под названием «Описание пребывания в Митаве известного Калиостро на 1779 год и произведенных им там магических действий, собранное Шарлоттою Елисаветою Констанциею фон дер Реке, урожденною графинею Медемскою», кое императрица Екатерина II с целью разоблачения шарлатана Калиостро сочтет необходимым немедленно перевести на русский язык и щедро вознаградит переводчика, выдав ему 400 рублей. Однако это в будущем. Пока же Элиза пребывала в угнетенном состоянии духа и дела мирские, в том числе и предстоящая свадьба ее младшей сестры Доротеи с курляндским герцогом Петром Бироном (состоится в ноябре 1779-го), ее нисколько не волновали: она с головой ушла в мир мистических измышлений. Особенно ее интересовали духовидение и духовызывание, и она, как говорят, пыталась проникнуть на тайные заседания иллюминатов, но, кажется, безуспешно. Надеясь узреть тень усопшего брата, она проводила много времени в молитвах и на кладбищах ¹, но магическим искусством вызывания умерших овладеть не сумела. Атак как Калиостро везде и всюду рассказывал о своем даре общаться со срединными духами, служащими посредниками между людьми и потусторонним миром, то по приезде мага Элиза немедленно стала самой пылкой и восторженной его почитательницей.

Калиостро и Серафине предоставили комнаты в Митавском дворце [43]43
  В ряде источников указано, что граф проживал на вилле Медемов. Однако вилла эта, созданная по проекту архитектора И. Г. Берлица, была построена только в 1818 году.


[Закрыть], строительство которого по проекту знаменитого архитектора Растрелли начал покойный отец тогдашнего герцога Эрнст Иоганн Бирон, фаворит российской императрицы Анны Иоанновны. Трехсот, а может и более, комнат великолепного барочного дворца вполне хватало и герцогу, и его придворным, и высоким гостям. Впоследствии дворец станет пристанищем для многих французских аристократов, бежавших из своей страны во время революции. Пока же приезжий маг устроил в одной из отведенных ему комнат небольшую алхимическую лабораторию, а так как по дороге кое-что из его личного оборудования разбилось и пришло в негодность, местные алхимики охотно предоставили магистру собственное оснащение – в надежде поприсутствовать, так сказать, на мастер-классе. Но первые недели магистр ничего не делал, не демонстрировал, а лишь рассуждал на излюбленные темы: египетские пирамиды, мистерии Исиды и Осириса, стихийные духи, нумерология, каббала, гематрия… отделение тонкого от грубого, соединение сил верхних и нижних, прозрение вещей твердых и извлечение вещей тонких… Как напишет впоследствии Элиза, «с каким искусством умел Калиостро пользоваться случаями, заводить людские ожидания и, питая надеждою души их, властвовать над ними!» ²Иногда, увлекшись, граф начинал пересыпать свою речь и вовсе не понятными словами, слыша которые, Серафина невольно заливалась краской, надеясь, что под толстым слоем белил никто этого не заметит. Ибо за годы, проведенные с Джузеппе, она узнала множество площадных ругательств на его родном диалекте; к счастью, его понимали далеко не все.

Слова из самых разных языков (за время путешествий чего только не услышишь!) в речи темпераментного магистра сливались в единый бурный поток, руки приходили в движение, и вокруг графа мгновенно образовывалось свободное пространство, не позволявшее ему затеряться среди гостей. Калиостро умел говорить так, что речи его воспринимались как откровение и глаза окружавших его людей загорались неземным огнем энтузиазма. Он говорил глазами, лицом, ладонями и всем своим корпулентным, но очень подвижным телом. Помимо уверенности в себе магистр явно обладал актерским даром, для вящей реализации коего он использовал костюмы и декорации. Его пристрастие к платью, отличному от обыденных одежд, не только выделяли его из толпы, но и помогали внутренне настроиться на роль мага или хотя бы оригинального человека. Обычно Калиостро ходил в красном полковничьем мундире с синими обшлагами, не скрывавшем большого живота, а изобильно представленные бахрома и галуны скрадывали его и без того невысокий рост. Однако М. Авен пишет, что походка у него была бодрая, летящая, свидетельствующая о мускульной энергии и жизнелюбии. Когда же Калиостро «говорил о том, что его интересует, зрачки его расширялись, он принимался расхаживать, размахивая руками, повышая голос и откинув назад густые, словно грива, волосы. Лоб его краснел от циркуляции крови» ³.

По воспоминаниям одного из жителей Кёнигсберга, приезжий маг был «приземистый, чрезвычайно широкоплечий, с круглой головой, черными волосами, выпуклым лбом, густыми бровями, черными жгучими глазами, постоянно вращающимися, широким носом, закругляющимся на конце. Губы круглые, толстые. Подбородок твердый, выдающийся, челюсть круглая, как бы железная. Нежные маленькие уши, маленькие мясистые руки и небольшие, красивые ноги. Он был чрезвычайно полнокровен, с громким и звонким голосом» ⁴. Впрочем, не обладай Калиостро звучным голосом, разве смог бы он удерживать внимание людей в течение целого вечера? А посему неудивительно, что многие считали Калиостро личностью необыкновенной и в салонах, где его принимали, народу набивалось немерено. «У нас Калиостр весьма тесно соединял между собой закон и магию, но часто без малейшей причины с запальчивостью на нас он бросался; впрочем, во всех своих разговорах вел он себя кротко. Он уверял нас, что те, которые желают иметь с духами сообщение, должны противоборствовать всему тому, что есть вещественно; а для того и сам он старался слишком умеренным казаться, как в пище, так и в питии, хотя в самом деле он и не был таков» ⁵. Всем хотелось послушать загадочного чужестранца, а главное, увидеть собственными глазами обещанные чудеса. Однако уже с первым чудом не заладилось. Когда магистр, во всеуслышание заявлявший, что знает секрет плавки высоко ценимого в Курляндии янтаря, начал диктовать рецепт приготовления раствора, необходимого для процедуры, записывающий растерялся: высокий гость называл составляющие всем известного курительного порошка! Уличенный Калиостро не смутился, а, напротив, пошел в наступление, обвинив курляндцев в меркантильности: он послан к ним для высших материй, а не для расплавления каких-то там камней! ⁶

По сравнению с супругом Серафина выглядела этакой серенькой мышкой, она даже решила не надевать своеобычных бриллиантов. Графиня «вышла на работу». Если в задачу Джузеппе входило разведать обстановку и понять, каких чудес ждет от него местное общество, то Серафине предстояло войти в доверие к дамам и собрать всевозможные сведения, слухи и сплетни, знание которых Калиостро-ясновидцу было необходимо как воздух. Наблюдательность, интуиция и рассказы Серафины являлись тремя важными составляющими его успеха прорицателя. Он «всякую малость умел обращать себе на пользу». А еще Серафина, которой к тому времени исполнилось двадцать семь, выдавала себя за престарелую матрону и утверждала, что у нее есть взрослый сын и он в настоящее время служит офицером в Голландии. А выглядит она столь молодо исключительно благодаря эликсиру молодости, изготовленному ее супругом по его собственному, никому иному не известному рецепту. (Возраст супруга, разумеется, не поддается определению, ведь он разговаривал с самим Иисусом Христом!) Скромность Серафины, ее природная свежесть, не затмеваемая блеском драгоценностей, служили лучшим доказательством правдивости ее слов, и эликсир, а заодно и притирания раскупались нарасхват. Калиостро ликовал: он долго не решался выступить на поприще зельеварения, а тут первый же эксперимент оказался успешным. Но публика требовала чудес: превращения низких металлов в золото и серебро и конечно же спиритических сеансов. Вдобавок каждый вечер за ним по пятам ходила высокая статная красавица с зачесанными назад волосами и неутомимо твердила о дорогом Фрице, скончавшемся вдали от родного дома. Черт бы побрал этого Фрица, решившего ни с того ни с сего переместиться в мир иной!

Отдохнув среди гостеприимных митавцев, Калиостро, гордо называвший себя полномочным главой всех масонов Северных земель, приступил к созданию собственной Египетской ложи. Так как граф Медем, его брат маршал Отто фон Медем и бургомистр фон Ховен в 1741 году в Галле приняли масонское тамплиерское посвящение и к настоящему времени успели достичь высоких степеней, то кандидаты для всех трех степеней наличествовали. И разумеется, следовало основать ложу принятия, куда войдут женщины, эти негласные правительницы маленького митавского мирка. Впервые магистра обуревали противоречивые чувства: с одной стороны, он ощущал себя вырванным с корнем растением, а с другой – новая почва оказалась на удивление благодатной. Отсутствие конкурентов позволяло ему развернуться со всей полнотой его фантазии. И он заявил, что сам бессмертный Великий Кофта поручил ему возродить утраченные на протяжении веков истинные египетские таинства и посвятить в них здешних масонов.

«Сидя на троне, Досточтимый магистр приказывает ввести кандидата; инспектор подводит кандидата к трону и велит ему опуститься на колени. Досточтимый магистр встает и обращается к кандидату: “Вам уже сообщили, что цель наших трудов столь же далека от легкомыслия, как обычное масонство далеко от истинного философского знания. Все наши действия, таинства и поступки имеют единственную цель: прославление Бога и проникновение в священные тайны природы. Однако путь в святилище природы не прост; но, затратив труд, терпение и время, определенные законами нашего основателя, вы можете надеяться, что работа ваша увенчается успехом. Прежде чем облечься в священные одежды нашего ордена и стать одним из его членов, повторяйте за мной, слово в слово, клятву, кою я требую от вас от имени Бога и всех наших братьев”.

Пока кандидат готовится произнести клятву, в чаше на алтаре загорается винный спирт; кандидат протягивает правую руку и, держа ладонь над чашей с пламенем, произносит следующую клятву: “Обещаю, присягаю и клянусь никогда не открывать тайн, доверенных мне в этом храме, и слепо подчиняться моим начальникам”.

По знаку Досточтимого магистра на кандидата надевают талар, Досточтимый обвязывает талию кандидата голубым шнуром и вручает ему две пары перчаток [44]44
  «– Зачем служат перчатки? – Вы должны знать, что каждый истинный масон обязан иметь чистые руки, не должен пятнать их в крови и ему строго запрещается прикасаться руками к первовеществу. (Имеется в виду духовная суть первовещества, кою нельзя использовать в личных целях.)» – Rituel de la Franc-Maçonnerie égyptienne, annoté par de Docteur Marc Haven. P.: 2003. P. 36.


[Закрыть], одну мужскую и одну женскую; затем он объясняет ему значение этих вещей, а после показывает ему тайные знаки и называет тайные слова» ⁷.

В ложу египетского ритуала вступили едва ли не все значимые лица в городе: граф Медем с братом Отто фон Медемом, старший сын Отто фон Медема, доктор Либ, нотариус Хинц, скептик и надворный советник Швандер, обербургграф фон Ховен. А также прекрасные дамы: госпожа Гротхаус и ее кузина госпожа Кайзерлинг, Луиза – кузина Элизы фон де Реке, и, разумеется, сама Элиза. В результате в женской ложе дам-основательниц оказалось едва ли не больше, чем простых членов. Но это никого не смутило, тем более что роль великой магистрессы, как всегда, исполняла Серафина, а ей знатное окружение чрезвычайно льстило. На заседания ложи графиня Калиостро являлась во всем блеске, затмевая даже сверкавшие разноцветными камнями одежды супруга. Надо сказать, постоянное присутствие Элизы рядом с Калиостро начинало раздражать Серафину. Баронессу фон дер Реке нельзя было назвать красавицей, ростом она значительно превосходила магистра, однако Серафина заметила, что Джузеппе все чаше бросал на нее отнюдь не равнодушные взоры. Говорят, в Митаве между супругами произошла бурная сцена ревности, во время которой графиня заявила мужу, что таким старым толстяком, как он, могут прельститься только уродливые мегеры. Неизвестно, ответил ли Калиостро супруге в том же духе, намекнув на ее более чем братские отношения с фон Ховеном; известно только, что его попытка добиться милостей от своей главной почитательницы провалилась. Уговаривая молодую баронессу уступить, он сулил ей узнать у духов о потусторонней судьбе ее любимого брата Фридриха и обещал провести ее по всем ступеням посвящения и наделить едва ли не тем же могуществом, каким обладал он сам. Посулы не помогли: Элиза магу отказала и упрекнула его в шантаже. Калиостро разозлился, но на следующий день прислал баронессе письмо, поздравив ее с успешно пройденным искусом, которому он ее подверг по велению высших сил, кои теперь неотрывно наблюдают за ней. Скорее всего, письмом этим он потешил собственное уязвленное самолюбие.

От ухаживаний магистра и его откровенных предложений у Элизы голова шла кругом: с одной стороны, внимание его льстило ей, но с другой – его брутальная мужская сила напоминала ей бывшего солдафона-супруга. Но если тот умел изъясняться только языком плацдарма, то загадочные речи магистра, его голос, становившийся на удивление проникновенным, заставляли дрожать глубинные струны ее души. Однако черная тень брата Фрица не давала ей покоя, необходимого, чтобы разобраться в собственных чувствах: она ужасно боялась, что брат, возможно, ушедший из жизни добровольно, попал в ад. И отказав магистру, она продолжала требовать от него чуда. Впрочем, и другие члены Египетской ложи тоже намекали, что хорошо бы магистру явить какое-нибудь чудо, дабы они бесповоротно уверовали в его могущество. Едва скрывая досаду и на отказавшую ему баронессу, и на жаждущих чудес «братьев», а особенно «сестер», Калиостро со свойственной ему экспрессией пускался в рассуждения о подвластных ему таинственных силах, позволявших совершать путешествия на иные планеты, ибо, как известно, Христос, Моисей и Илия создали множество миров. «Мои верные последователи, – Калиостро выразительно смотрел на Элизу, – также смогут путешествовать по иным мирам. Они познают вселенскую мудрость и обретут вечное блаженство». Магистр любил говорить о египетских богах и их волшебном зелье, с помощью которого они овладевали смертными женщинами; отпрыски, рожденные от такого союза, являлись теми избранными, кому боги поверяли свои тайны. Выдержав паузу, загадочным тоном граф сообщал, что присутствующим выпало счастье встретить избранника богов. Чопорные курляндские аристократы в недоумении переглядывались. Однажды, после одной из подобных речей, Элиза принялась умолять Калиостро назвать ей слово-ключ, способное открыть перед ней врата герметизма, дабы ее душа могла слиться с душою брата. Вместо ответа магистр затопал ногами и закричал, что она находится под влиянием злых духов, намерения ее корыстны, а посему она этих знаний недостойна… пока не очистит свои мысли от скверны, неожиданно тихим, шипящим голосом заявил он и, тряхнув тяжелой гривой волос, перевитых зеленой лентой с вышитыми на ней золотыми скарабеями, покинул зал. От любви до ненависти… В тот вечер из комнат, занимаемых графом и графиней Калиостро, долго доносились громкие голоса, удары и звон разбиваемой посуды. На следующий день слуга, подбирая осколки, слышал, как Калиостро уговаривал своего лакея принять в подарок баночку целебной мази, от которой синяки пройдут моментально, словно их и не было.

Решив наконец показать свою власть над природой, Калиостро устроил небольшой алхимический сеанс: нагрел брусок свинца, посыпал его волшебным порошком, потом расплавил брусок и вылил расплавленный металл на поднос, где вскоре застыла крохотная серебряная лужица. Зрители восхитились, но сомнения явно продолжали их грызть. А Калиостро уже объявлял о следующем чуде: он готов связаться с духами. Только в качестве медиума ему понадобится невинное дитя, послушное и в нежном возрасте, а именно лет шести-семи. Выбор пал на племянника Элизы, младшего сына ландмаршала фон Медема.

В соответствии с ритуалом юных медиумов, как мальчиков, так и девочек, или, как называл их Калиостро, «голубков» и «голубиц» (colombe), «воспитанников» и «воспитанниц» (pupille), начинали готовить к сеансу накануне. «В день накануне прорицания надобно велеть отроку опуститься на колени, затем возложить левую руку ему на голову, а потом, взяв в правую руку меч, трижды коснуться его мечом: сначала правого плеча отрока, потом левого плеча отрока, а затем его головы. После следует обдуть ему лицо и велеть ему поручить себя Предвечному, а также велеть ему хранить свою невинность, полагаться на величие и доброту Бога и на могущество Великого Кофты. После наставления Магистр или Магистресса нежно целует голубка в лоб. Таким образом Магистр или Магистресса совершают мистическую жертву, посвящая нежное создание Предвечному» ⁸. Накануне или непосредственно перед сеансом магистр нередко давал «голубкам» что-то выпить, скорее всего какое-то одурманивающее средство.

Интересно, что в 1843 году некий санитарный инспектор Анри признался, что в десятилетнем возрасте он несколько раз побывал Калиостровым «голубком». Анри утверждал, что никаких фокусов магистр не проделывал, но после сеанса он всегда все забывал. Очевидно, Калиостро умел погружать детей в состояние гипноза ⁹. Впоследствии Калиостро станут упрекать за «нежный поцелуй», обвинят в попытках соблазнения невинных «голубков», в излишней чувственности и даже в «нетрадиционной ориентации». Впрочем, есть и противоположное мнение, утверждающее, что магистр отличался исключительной фригидностью: занятия магией буквально высасывали из него все силы, поэтому он даже на измены Серафины смотрел сквозь пальцы. Но это из области догадок.

В тот вечер Калиостро отступил от ритуала. Попросив гостей посторониться, он подошел к мальчику и, делая руками пассы над его головой, одновременно принялся нараспев читать псалмы Давида. Потом он взял ребенка за руку, вывел на середину гостиной и, усадив на стул, шпагой очертил вокруг стула круг, велев зрителям ни в коем случае не переступать его границу, иначе духи, которые станут отвечать устами ребенка, не явятся на его зов. Ставший неожиданно мелодичным голос магистра звучал с переливами, словно убаюкивал испуганного ребенка. Затем, не прерывая речитатива, он помазал мальчику лоб маслом мудрости (по предположениям, опиумным маслом или смесью опия с оливковым маслом). Вскоре детское лицо словно подернулось туманом, и Калиостро, не переставая гладить ребенка по голове, попросил задавать вопросы. Не желая пугать мальчика, Медем захотел узнать, что сейчас делают его оставшиеся дома жена и дочь. Склонившись к ребенку, магистр повторил вопрос (во всяком случае, всем так показалось), а потом, произнеся каббалистические слова Мелион, Гелион, Тетраграмматон [45]45
  В книге о секте иллюминатов, напечатанной в Париже в 1789 году, говорится, что последние слова Калиостро занял у одного фигляра, который выдавал их за святые и арабские (Жизнь и дела Иосифа Бальзамо // Московский журнал. 1792. Ч. 5. Кн. 2. С. 241).


[Закрыть], приказал «голубку»: «Говори!» Помедлив, отрок сообщил, что сестра его прижала руки к груди, а потом вместе с матерью бросилась обнимать старшего брата Шарля. А так как все знали, что старший сын ландмаршала находится в военном лагере, расположенном более чем в семи милях от города, то домой к нему немедленно послали нарочного, дабы узнать, что там происходит. И каково же было всеобщее удивление, когда нарочный вернулся и сказал, что сын Медема действительно только что приехал из лагеря повидаться с родными! Звезда Калиостро вспыхнула ярким светом, затмив все прочие звезды. А Элиза окончательно поверила, что Калиостро может устроить ей встречу с покойным братом.

Несмотря на размолвку, Элиза продолжала требовать от магистра явить ей Фрица; мысль о том, что брат ее пребывает в муках за прегрешения, совершенные, когда они были в разлуке, сводила ее с ума. Калиостро сдался. Однажды вечером он торжественно заявил, что сегодня перед сном Элиза должна прочитать спецальную (магическую) молитву, дабы заснуть с ее словами на устах, и тогда, как сообщили ему духи, она увидит во сне брата и сможет спросить его обо всем, о чем захочет. В последнее время Элиза спала плохо, а услышав веление Калиостро, пришла в такое сильное волнение, что никакие молитвы не помогли и она всю ночь не сомкнула глаз. Измученная бессонницей, с покрасневшими глазами, она велела горничной поскорее одеть и причесать ее и помчалась к магистру. Упав в объятия оторопевшего Калиостро, она, не замечая насмешливого взора Серафины, с рыданиями умоляла магистра еще раз попросить духов послать ей сон, в котором к ней явится Фриц. Готовый пообещать все что угодно, лишь бы поскорее выпроводить непрошеную гостью, Калиостро сказал, что приедет к ней вечером и объяснит, какие слова ей следует говорить сегодня, ложась спать. Но и во вторую ночь Элиза не смогла заснуть. От величайшего нервного напряжения она не спала и третью ночь, но под утро, упав на кровать, проспала сутки без всяких сновидений. Бодрая и отдохнувшая, она после пробуждения с новыми силами приступила к осаде магистра.