Текст книги "100 великих свадеб"

Автор книги: Елена Прокофьева

Соавторы: Марьяна Скуратовская
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Великий князь Петр Федорович и принцесса Софья-Фредерика-Августа Ангальт-Цербстская

21 августа 1745 года

Из всех детей Петра Великого и Екатерины I повзрослеть смогли только две дочери – Анна и Елизавета. Остальные умерли маленькими. Анну, любимую дочку Петра, выдали замуж за герцога Карла Фридриха Гольштейн-Готторпского. Она родила ему сына Карла Петера Ульриха и умерла от последствий тяжелых родов… Елизавета же осталась в России, замуж не вышла, хотя многие сватались к ней, ведь она была не только дочерью царя, но и признанной красавицей! В 1741 году Елизавета встала во главе военного переворота и взошла на трон. «Искру Петра» с радостью признали императрицей, и правление ее было одним из самых благополучных в России, но выйти замуж она так и не решилась: опасалась, что супруг будет соперничать с ней за трон. Однако вопрос престолонаследия надо было решать, и Елизавета назначила своим наследником единственного, в ком текла кровь ее великого отца, – своего племянника Карла Петера Ульриха. Мальчика привезли в Россию, и он принял православие, сделавшись великим князем Петром Федоровичем. Увы, от деда и от тетки он не унаследовал ничего: Елизавета понимала, что из взбалмошного, глуповатого, злоупотребляющего алкоголем наследника не выйдет достойного правителя. Надежда была только на министров, которые будут окружать его… И на жену, которую Елизавета ему подыщет.

Великий князь Петр Федорович и принцесса Софья-Фредерика-Августа Ангальт-Цербстская. Художник Г. Гроот

Выбор русской императрицы пал на принцессу Софью-Фредерику-Августу Ангальт-Цербстская. Она происходила из семьи небогатой и из герцогства настолько маленького, что, в отличие от более могущественных стран, родина невесты наследника престола российского не могла попытаться влиять на политику России. К тому же Софья-Фредерика-Августа, которую домашние называли Фигхен, или Фике, была здорова, что важно для продолжения рода, и, по отзывам, несмотря на юный возраст, умна.

Елизавета повелела, чтобы пятнадцатилетняя Софья-Фредери-ка-Августа вместе с матерью Иоанной-Елизаветой Ангальт-Цербстской прибыли в Россию. Собирались спешно, да и собирать было нечего. «Два или три платья, дюжина сорочек, столько же чулок и носовых платков», – вспоминала Иоанна-Елизавета. За Фике приданого не давали, российская императрица обещала полностью одеть и осыпать украшениями невесту своего племянника.

В России приняли обеих принцесс торжественно и ласково. И тут обе они – и мать, и дочь – проявили себя по-разному. Мать от обилия роскошных подарков и почтения, которого у себя на родине не видела, зазналась, понадеялась, что теперь имеет какую-то власть, какой не имела прежде, и вообще неправильно оценила свое положение при дворе и неправильно себя повела. Не говоря уже о том, что наделала многотысячных карточных долгов и вообще вела себя «нескромно». И была очень груба со своей дочерью, которая в свою очередь пленила всех придворных своею скромностью, умом и прилежанием. Фике так старательно учила русский язык, что даже ночью вставала – чтобы повторить урок. В результате, сидя над книгами по ночам, Фике простудилась и захворала так тяжело, что едва не скончалась. Мать уже хотела звать к ней пастора для совершения последнего обряда… Но Фике, в полуобмороке от жара, попросила позвать Симеона Тодорского, православного священника, который уже воспитывал великого князя и еще только познакомился с будущей великой княгиней. Даже будучи при смерти, эта девочка проявила себя умной и дальновидной. Ее стремление к православной вере оценили и при дворе ее полюбили.

28 июня 1744 года Софья-Фредерика-Августа перешла из лютеранства в православие. Она получила имя Екатерины Алексеевны: то же имя и отчество, что и у матери Елизаветы – Екатерины I, бывшей Марты Скавронской. На следующий день она была обручена с будущим императором. К свадьбе готовились долго и старательно, день торжества несколько раз откладывали, потому что императрица Елизавета хотела устроить по-настоящему великолепный праздник.

Историк Кондратий Валишевский писал:

«В России не бывало еще церемонии подобного рода. Брак царевича Алексея, сына Петра I, совершился в Торгау, в Саксонии, а до него наследники московского престола не были будущими императорами. Написали во Францию, где только что отпраздновали свадьбу дофина; справились и в Саксонии. Как из Версаля, так и из Дрездена пришли самые точные описания, даже рисунки, изображающие малейшие подробности торжества; их надлежало не только повторить, но и превзойти. Как только вскрылась Нева, стали приходить немецкие и английские пароходы, привозя экипажи, мебели, материи, ливреи, заказанные во всей Европе. Христиан-Август прислал несколько цербстских материй, вытканных золотом и серебром. Тогда носили узорчатые шелка с золотыми и серебряными цветами на светлом фоне. Они вырабатывались в Англии и Цербсте, занимавшем, по отзыву знатоков, второе место в этом производстве. Празднества должны были продолжаться до 30-го.

Английский посланник Гиндфорд пишет в своих депешах, что он никогда не видывал кортежа более великолепного, чем тот, что сопровождал Екатерину в Казанский собор. Церковный обряд начался в десять часов утра и кончился лишь в четыре часа пополудни. Православная церковь, по-видимому, добросовестно отправила свои обязанности. В продолжение последующих десяти дней празднества шли непрерывной чередой. Балы, маскарады, обеды, ужины, итальянская опера, французская комедия, иллюминации, фейерверки – программа была полная.

Принцесса Цербстская оставила нам любопытное описание самого интересного дня – дня бракосочетания: “Бал продолжался всего полтора часа. Затем ее императорское величество направилась в брачные покои, предшествуемая церемониймейстерами, обер-гофмейстером ее двора, обер-гофмаршалом и обер-камергером двора великого князя; за ней шли новобрачные, держась за руку, я, мой брат, принцесса Гессенская, гофмейстерина, статс-дамы, камер-фрейлины, фрейлины. По прибытии в апартаменты мужчины удалились тотчас же, как вошли все дамы, и двери закрылись. Молодой супруг прошел в комнату, где ему надлежало переодеться. Принялись раздевать новобрачную. Ее императорское величество сняла с нее корону; я уступила принцессе Гессенской честь одеть на нее сорочку, гофмейстерина надела на нее халат, а остальные дополнили ее великолепный домашний туалет.

За исключением этой церемонии, – замечает принцесса Цербстская, – раздевание невесты берет здесь гораздо менее времени, чем у нас. Ни один мужчина не смеет войти с той минуты, как супруг вошел к себе, чтобы переодеться на ночь. Здесь не танцуют танца с гирляндой и не раздают подвязок. Когда великая княгиня была готова, ее императорское величество прошла к великому князю, которого одевали обер-егермейстер граф Разумовский и мой брат. Императрица привела его к нам. Его одеяние было схоже с одеянием его супруги, но было менее красиво. Ее императорское величество преподала им свое благословение; они приняли его, стоя на коленях. Она их нежно поцеловала и оставила принцессу Гессенскую, графиню Румянцеву и меня, чтобы мы уложили их в кровать. Я попыталась было выразить ей свою благодарность, но она меня осмеяла».

Мы обязаны также перу Иоанны-Елизаветы описанием апартаментов, отведенных молодым супругам.

«Эти апартаменты состоят из четырех комнат, одна прекраснее другой. Богаче всех кабинет: он обтянут затканной серебром материей с великолепной шелковой вышивкой разных цветов; вся меблировка подходящая: стулья, шторы, занавеси. Спальня обтянута пунцовым, отливающим алым бархатом, вышитым серебряными выпуклыми столбиками и гирляндами; кровать вся покрыта им; вся меблировка подходящая. Она так красива, величественна, что нельзя смотреть на нее без восторга».

Торжества закончились особой церемонией, никогда уже более не повторявшейся. В последний раз был спуск на воду «дедушки русского флота», ботика, построенного, согласно преданию, самим Петром Великим. Указом от 2 сентября 1724 года Петр повелел спускать его каждый год 30 августа, а остальное время года сохранять в Александро-Невской лавре. После его смерти и ботик и указ были забыты. Елизавета вспомнила про них лишь в 1744 году и повторила эту церемонию на следующий год по случаю бракосочетания своего племянника. Пришлось построить плот, чтобы поддерживать ботик, так как он уже не держался на воде. Елизавета торжественно взошла на него и поцеловала портрет своего отца, прикрепленный к мачте.

Через месяц Иоганне-Елизавете пришлось оставить русский двор, хотя ей очень этого не хотелось: она привыкла к здешней роскоши и не хотела возвращаться в Цербст, казавшийся ей теперь убогим. Но причин задерживаться далее не было. Во время официального прощания она бросилась к ногам императрицы Елизаветы и умоляла простить ей все причиненные неприятности – возможно, в надежде на то, что добрая императрица смилуется и позволит ей еще погостить. Елизавета отвечала, что «говорить об этом слишком поздно и что если бы принцесса была всегда так скромна, это было бы гораздо лучше для всех». А тем временем дочь Иоганны-Елизаветы, в прошлом – принцесса Фике, а теперь – шестнадцатилетняя великая княгиня Екатерина Алексеевна, делала первые шаги к своему будущему, которое в истории останется как «золотой век Екатерины».

Дофин Людовик, будущий Людовик XVI, и Мария-Антуанетта Австрийская

1770 год

Королева Мария-Антуанетта вошла в историю Франции плавной придворной походкой, в шёлке, кружевах и блеске драгоценностей, а во всемирную историю вышла оттуда по ступеням эшафота. Беззаботная блестящая жизнь и казнь на гильотине превратили её в легенду, но эта легенда была когда-то юной девочкой, с которой поступили так же, как с большинством принцесс, – отослали в незнакомую страну к незнакомому мужчине, который должен был стать её мужем…

Правда, назвать «мужчиной» дофина Людовика, внука короля Франции Людовика XV, тогда, в начале 1769 года, когда началась подготовка в свадьбе, ещё нельзя – просто мальчик тринадцати лет, нескладный, застенчивый подросток. Австрийская эрцгерцогиня Мария-Антония (Антуанетта, как станут её позднее называть), последняя дочка императрицы Марии-Терезии, должна была стать залогом союза между Францией и Австрией, между Бурбонами и Габсбургами. И в подготовке к свадьбе между своими принцем и принцессой обе стороны пытались превзойти друг друга.

На первую свадьбу, по доверенности, которая должна была состояться в апреле 1770 года, из Франции в Вену прибыло около полутора тысяч гостей. Людовик XV прислал невесте не просто роскошный, а своевременный подарок, учитывая, что ей предстояло путешествие, – карету с большими стеклянными окнами, с росписью и резьбой в виде букетов белых, розовых и золотых цветов, обитую изнутри атласом и бархатом. Она напоминала драгоценную шкатулку и вызывала восхищённые вздохи у всех, кто её видел, но, главное, была очень удобна в долгом пути. Кроме того, во Франции для будущей дофины готовили приданое, которое включало в себя всё – от корсетов и нижних юбок до платьев и шляпок, муфт и вееров; разумеется, австрийцы тоже не отставали. Саму Марию-Антуанетту тоже готовили – из маленькой австрийской принцессы предстояло сделать невесту, достойную пышнейшего версальского двора. Ей выровняли зубы (можно только представить себе, сколько мучений вытерпела бедная девочка), изменили причёску, полностью обновили гардероб…

Людовик XVI. Художник Ж. Дюплесси

Вечером 10 апреля в присутствии австрийского двора парижский посланник маркиз де Дюрфор официально попросил у императора Иосифа II, старшего брата Марии-Антонии, и императрицы Марии-Терезии, их матери, руки юной эрцгерцогини. Когда они ответили согласием, то пригласили и саму невесту, которой вручили письмо от жениха и миниатюру с его портретом, которую она тут же повесила себе на шею. После этого все отправились в театр, где в тот вечер давали спектакль французского драматурга – поклон в сторону Франции, куда предстояло отбыть австрийской эрцгерцогине.

11 апреля невеста официально отреклась от своего права на наследование австрийского престола – необходимая процедура почти во всех подобных случаях, а затем последовали праздники – роскошный приём и бал в Бельведере, где было три тысячи гостей, военный парад, официальные поздравления от придворных, торжественные ужины.

19 апреля 1770 года состоялась свадьба по доверенности, роль жениха на которой исполнял эрцгерцог Фердинанд, младший брат невесты; а через два дня, 21 апреля, во дворе Хофбурга, императорского дворца, собралось пятьдесят семь карет – кортеж, который отправлялся во Францию. Прозвучали трубы, прогремели пушки, Мария-Терезия в последний раз взглянула на дочь, и та отправилась в путь. По словам свидетелей, лицо четырнадцатилетней девочки было залито слезами – что ж, ей придётся плакать ещё не раз.

7 мая на маленьком островке между французским Страсбургом и австрийским тогда Келем состоялась передача невесты австрийской стороной её новой родине, Франции. Помимо официальных речей, процедура включала и полное переодевание невесты – на ней не должно было остаться ничего австрийского, и всё, вплоть до белья, отныне должно было быть французским. Для Марии-Антуанетты, выросшей при куда более скромном дворе, нежели французский, подобные церемонии, требовавшие от монаршей особы полного отсутствия чувства стыдливости и спокойной демонстрации своего тела придворным, оказались потрясением. А уж когда оказалось, что ей предстояло расстаться не только со своими австрийскими платьями, но и с австрийской свитой и даже с любимой собачкой, маленьким мопсом… Снова слёзы. Однако сантиментам при французском дворе не было места. Своей наставнице, графине де Ноайль, Мария-Антуанетта сказала: «Простите мне, мадам, те слёзы, что я пролила по своей семье и своей стране. Начиная с этого дня, я никогда не позабуду о том, что отныне я француженка».

Роскошная встреча, которую организовали невесте дофина в Страсбурге, надо думать, немного утешила Марию-Антуанетту – триумфальные арки, разукрашенные улицы, дети, которые усыпали дорогу перед ней цветами, фейерверки, вино, бившее из фонтанов, угощение, раздававшееся в её честь беднякам; но, главное, люди, которые искренне рады были приветствовать свою будущую королеву!

Мария-Антуанетта. Художник Ж. Дюплесси

А 14 мая, когда свадебный кортеж был неподалеку от королевской резиденции в Компьене, сам Людовик XV в сопровождении дофина и некоторых избранных придворных встретил невесту, которую все ждали с нетерпением. Эта девушка, вернее, девочка с белоснежной кожей, румянцем, голубыми глазами и белокурыми волосами (как ни банально это описание, оно правдиво!) очаровала короля. Поначалу она обратилась к нему «ваше величество», а затем «дедушка». С точки зрения придворного этикета это было слишком большой вольностью, но она была так мила… Король не возражал.

А что же жених? В отличие от деда, внук не спешил очаровываться – не потому, что невеста была недостаточно хороша, а потому, что вся эта суматоха со свадьбой мало его интересовала…

Утром 16 мая Мария-Антуанетта наконец прибыла в Версаль. Говорят, что, когда она выглянула в окно кареты и увидела толпы людей, заполнившие улицы Парижа, то воскликнула: «сколько людей!», на что мэр Парижа галантно ответил: «Не боясь задеть честь дофина, мадам, могу сказать – все они в вас влюблены!»

В Версале невесту тут же препроводили в отведённые ей покои, некогда принадлежавшие матери дофина Людовика, и стали готовить к свадьбе. Лицо покрыли белилами, щёки нарумянили, волосы припудрили – без подобного макияжа дамы при дворе не появлялись, он уже был не прихотью красавицы или дурнушки, а необходимой составляющей этикета. Платье невесты было с широкой, на фижмах, юбкой – из серебряной парчи, расшитое огромным количеством бриллиантов (свадебный подарок императрицы Марии-Терезии дочери). Наряд представлял собой произведение искусства и был бы идеален, но… Оказалось, что невесте мал корсаж. То ли ошиблись с мерками, то ли Мария-Антуанетта просто успела чуть подрасти за то время, пока его шили, или чуть пополнеть, однако зашнуровать полностью его не удалось. И по словам одного из гостей, шнуровка и нательная сорочка дофины были хорошо видны между двумя полосками отделки, расшитых бриллиантами. Но это была такая мелочь…

В час дня Мария-Антуанетта поднялась в покои короля, где ей представили младших братьев жениха и нескольких принцесс крови. Оттуда свадебная процессия двинулась в часовню. Впереди шли дофин и дофина, вслед за ними – король, а далее придворные. Путь лежал через знаменитую Зеркальную галерею Версаля. «Как только она сделала несколько первых шагов по длинной галерее, на неё обратилось шесть тысяч пар глаз» – в блеске бриллиантов, солнечного света и тысяч свечей, отражавшихся в зеркалах, невеста шла по блестящему паркету! Дофина, безусловно, затмевала своего нескладного, полноватого жениха, несмотря на его роскошный костюм из золотой парчи.

Венчание проводил архиепископ Реймский, над женихом и невестой держали балдахин из серебряной парчи. После венчания нужно было поставить подписи в метрической книге, и рядом с аккуратными буквами, выведенными рукой Марии-Антуанетты, красуется клякса – у невесты дрогнула рука. О, потом это, несомненно, сочтут дурным знаком, так же как и то, что стены павильона, где австрийцы передавали её французам, были украшены сюжетами из кровавой истории Медеи и Язона.

После этого процессия в том же порядке проследовала обратно. Современница писала: «Пятнадцатилетняя дофина, сиявшая свежестью, всем казалась прекрасной и даже более того. Её походка сразу демонстрировала и величие принцесс её рода, и французскую грацию; её взгляд был мягким, а улыбка благожелательна. Когда она шла в часовню, то сразу смогла определить, несмотря на сложность этого дела, кого она должна приветствовать в соответствии с их рангом, кому кивнуть, а кто должен был удовольствоваться улыбкой, рассчитанной утешить их, поскольку им не досталось больших почестей. ‹…› Людовик XV был очарован юной дофиной. Все его разговоры были о её грациозности, живости, остроумии. Она ещё больше понравилась королевской семье, когда они увидели её без сияния бриллиантов, которые украшали её в первые дни брака. Одетая в лёгкое платье из газы или тафты, она вызывала сравнение с Венерой Медицейской или Аталантой из садов Марли. Поэты воспевали её очарование, художники пытались запечатлеть её черты».

Словом, день свадьбы и последовавшие за ним стали триумфом юной невесты – ею восхищались, её обожали… Не все, но многие. Кроме остававшегося совершенно равнодушным к её чарам мужа. Но мы забегаем вперёд.

После венчания дофина в своих покоях принимала иностранных послов и тех, кто вошёл в её новую свиту, а затем началось празднование. Да, не забудем, что в этот день Мария-Антуанетта получила подарок от короля – драгоценности дофины Франции. Обитый красным бархатом снаружи и голубым атласом внутри, сундук был чуть пониже её, зато в три раза шире. Там скрывалось богатство общей стоимостью два миллиона ливров!

В тот день в Версаль стремились буквально все, взглянуть на свадьбу хотя бы издали, а к тому же были обещаны фейерверки! Однако над природой не властны и короли; гроза собиралась, собиралась и, наконец, разразилась, помешав фейерверкам и иллюминации и разогнав толпы, запрудившие всё пространство вокруг дворца.

Однако тем, кто находился во дворце, гроза не мешала. После официального приёма у дофины, в шесть часов вечера королевская семья собралась в роскошном зале театра (временно превращённого в банкетный зал), с необыкновенно пышной отделкой, на официальный обед. Ложи были заполнены разряженными придворными, которые имели возможность наблюдать за королевским обедом и любоваться невестой. Мария-Антуанетта в этот вечер не проглотила и крошки – всеобщее внимание, волнение, то, что уже произошло, и то, что только предстояло…

После обеда молодым предстояло отправиться в постель, и в спальню их провожал сам Людовик XV, разумеется, вновь в сопровождении придворных. Снова длинная церемония раздевания, один предмет туалета снимается за другим, передаётся из рук в руки… Однако королевские брачные ночи не предусматривают стыдливости – дофина и дофину уложили на «ложе Купидона» в присутствии большого количества людей, что, конечно же, необыкновенно смутило невесту, которая придерживала у горла свой тончайший пеньюар и норовила спрятаться поглубже под расшитое золотом одеяло.

Брак этой ночью так и не был консуммирован… Что ж, брачных радостей на ближайшие годы Мария-Антуанетта была лишена, и она всем сердцем отдалась блестящей жизни Версаля, сделав её ещё более блестящей.

После свадьбы праздники продолжались ещё девять дней, во время которых новая звезда французского двора «сияла ярче всех». Отложенный из-за грозы фейерверк всё-таки состоялся; вереницей шли банкеты, балы, спектакли… Это время показало, какую жизнь можно вести, если ты дофина (пока дофина, а в будущем королева) Франции. И Мария-Антуанетта не устояла перед соблазном.

Кто знает, может быть, если бы устояла, через двадцать три года она не взошла бы на эшафот.